***
Повзрослев, она научилась тому, что Наруто не любит её (во всяком случае, не так, как она бы согласилась, даже если бы была не совсем влюблена в него). Она научилась отмахиваться от этой любви, иначе рисковала угодить в могилу, как и её матушка. Она видела, что делает с женщиной любовь к мужчине, который не любит в ответ, и хотела посеять все свои семена со смыслом. Наруто по-прежнему тепло её приветствует, но она оставляет эту почву нетронутой. Стебель, увядший без солнечного света, вообще не следует сажать. — Он может показаться угрюмым снаружи, но не волнуйся, Хината. Он хороший человек. Голос Наруто вырывает её из мыслей, их шаги синхронно замирают в коридоре, ведущему к кабинету Казекаге. Он прав, обнаруживает она несколько минут спустя. Сабаку но Гаара хороший человек. Хината понимает это тогда, когда Наруто хватает её за запястье, чтобы подтолкнуть вперёд для знакомства, и держит руку на её плече, сияя улыбкой, а она не может скрыть выступивший на щеках румянец или сжатые кулаки, и Гаара моргает своими неземными острыми глазами, внимательно наблюдая за её всё ещё очевидным увлечением и рот его приоткрывается в том, что, как она уверена, станет её позорным концом, но вместо этого он просто говорит: — Приятно познакомиться, Хьюга Хината. Он не протягивает руку (лишь много позже она узнает, что его прикосновение заслужено). Впрочем, это не имеет значения, потому что, когда рука Наруто, наконец, соскальзывает с её плеча, ей как-то легче прийти в себя. Да, думает Хината, Гаара — хороший человек.***
Некоторые семена сеются без нашего ведома.***
В следующем месяце ведутся переговоры, касаемо разработки постоянного договора между Суной и Конохой. Наруто оказался, пожалуй, самым очевидным выбором, когда дело дошло до делегатов, учитывая его связи с Гаарой, его братом и сестрой, и он прекрасно понимает причины, по которым Какаши отправил его на эту миссию вместе с остальными из их окружения. Однако Хината — его выбор. Наблюдая с противоположного края двора, Наруто видит Гаару, как тот идёт рядом с Хинатой и руки юной куноичи оживлены её речью, еле слышной, с такого-то расстояния. Её дипломатичность, логика, знание клановой экономики, её стойкость и сила, внимание к этикету — всё это в его пользу, в пользу Конохи. Она улыбается, и Наруто замирает при виде этого зрелища, потому что оно направлено не на него, а он, возможно, всё время принимал это как должное — потому-то и странно видеть её с такого расстояния и чувствовать тепло, даже если оно не в твою сторону. Что ещё более странно, так это ответная улыбка Гаары. Она не широкая и даже не натянутая — просто лёгкий наклон губ, изогнутая линия, такая же крошечная и мимолётная, как отблеск солнца на стальном клинке. Вот, для чего она здесь, говорит он себе. Она умеет говорить о мире. Тем не менее, он по-прежнему следует за ними на небольшом расстоянии. Хината — его выбор, напоминает он себе. И не понимает, почему ему вдруг это стало так важно.***
Она находит, что он ей нравится. Этот Гаара из Песка. Он говорит тихо, но не неловко. В его спокойствии своя твёрдость. Он не движется без намерения, не тратит энергию на что-то хоть сколько-нибудь незначительное. Каждое его слово и движение наполнено определённостью. Песок следует за ним повсюду. Это правильно, думает Хината. Как камешки в кильватере горы. — Ты хорошая компания, Хьюга, — небрежно бросает он, стоя на балконе своего офиса. Суна раскинулась перед ними — безгранично-золотистая. По её оценке, он никогда не говорит ничего, чего не имеет в виду, и всё же, ей почему-то легче поверить, что он просто добр. Она прикрывает рот изящным движением руки и склоняет голову в вежливом поклоне. — Я… недостаточно, Казекаге-сама, но я всё равно благодарю тебя. Он смотрит на неё, заложив руки за спину. — Это не так, — говорит он твёрдо, бесспорно. Гаара открывает рот, чтобы сказать что-то ещё, но вдруг снова закрывает его и подходит ближе к балкону, оглядывает свои земли. Его рука неподвижно лежит на перилах. — У меня мало друзей, Хьюга. Могу я причислить тебя к их числу? Хината удивлённо моргает. В этот последний месяц, где-то между изящными чаепитиями и эмоциональными рассказами Наруто, между официальными встречами со старейшинами, поздними ужинами и прогулками по территории, между «Песчаным Гаарой» и «Казекаге», Хината обнаруживает, что песок не так груб, как они считали. И когда она кивает в знак молчаливого согласия, то совсем не ощущает прикосновения песчинок к своим пяткам.***
От корня к ростку…***
Они прощаются у ворот, как союзники, как друзья. — Я же говорил, что он тебе понравится, — смеётся Наруто, толкая её локтем, пока они возвращаются в Коноху. Она молча кивает, опустив глаза, её улыбка слабая и едва заметная. Свет и тень от крон вдоль тропинки периодически мерцают над головой, а лесные ветви причудливо переплетаются на их пути, словно купол древнего храма. Наруто поднимает руки и скрещивает их за головой. — Я всегда говорил, что хорошо разбираюсь в людях, за исключением Саске. — Он добродушно хмыкает и растягивает губы в кривой улыбке, наблюдая за Хинатой краем глаза. На это она хихикает, обращает на него взгляд, и тут — замечает. Что полюбила в первую очередь. И вот она, двойственность: Тёплые руки, сжатые губы, обращённое к солнцу лицо, и каждый глоток свободы, который только могут вместить лёгкие, — она влюбилась в то, кем хотела быть. И всё вдруг встаёт на места, гораздо легче, чем если бы это была настоящая любовь (но тогда, значит, то была не та любовь, о которой она думала, и определённо не та, на которую надеялась). Потому что любить того, кем ты хочешь быть — не то же самое, что любить того, с кем ты хочешь быть, и, кажется, Хинате потребовалось слишком много времени, чтобы понять это. (Где-то в глубине души она видит дюны, песчаные дюны и вечно сияющее солнце.) — Ты хороший друг, Наруто, — искренне говорит она. И она серьёзна. Наруто знает. Но его улыбка всё же меркнет и никто из них не понимает, почему. (По крайней мере, не тогда, а позже... Позже, они всё поймут, даже если пожалеют об этом.) Но договор ещё не заключён, и поэтому, несколько недель спустя, Гаара лично посещает Коноху. Когда Хината узнаёт о его прибытии, она бросается ему навстречу. Они здороваются у ворот, как союзники, как… Друзья. Песок у её пяток всегда остаётся вне досягаемости.***
— Тебе стоит как-нибудь потренироваться с нами, Гаара. Время от времени бросай всё это бюрократическое дерьмо. — Наруто говорит это с полным ртом рамена, но каким-то чудесным образом и Гаара, и Хината его понимают. С запозданием, он осознаёт, что так было всегда, с раменом или без, и, возможно, это должно что-то значить, но не думает об этом прямо сейчас (и не думает до тех пор, пока не становится слишком поздно). Рядом с ним Хината вежливо протягивает Гааре пару палочек для еды, когда тот усаживается напротив. — Если позволит время, — отвечает он, опустив глаза на свою тарелку. Когда Гаара принимает приборы, его пальцы всегда на почтительном расстоянии от её. — Хината, — начинает Наруто, отхлёбывая лапшу, — скажи ему, чтобы пришёл, — он ослепительно улыбается Хьюге, сидящей рядом. Хината застенчиво приоткрывает рот, её щёки слегка розовеют, и свет гаснет за их спинами, так, что тусклые тени ложатся на её темные волосы, и когда эти молочно-белые глаза глядят на него, она внезапно необъяснимо… Прекрасна. Хьюга Хината красивая. Но затем она переводит свои лунные глаза на Гаару и улыбается этой милой улыбкой Гааре, и за то время, которое требуется Наруто, чтобы понять, что он пялится на неё, «прекрасная» Хината превращается в «умиротворённую», так тихо и ненавязчиво, что сразу становится ясно, почему он никогда этого не замечал. Но раздражённый вздох Гаары возвращает его на землю, и он снова хочет себя ударить, потому что не знает, что сказать, и думает, что собственный язык может его подвести. — Не втягивай её в это, Наруто. — Напротив сидящий Гаара поднимает несуществующую бровь, но это просто жест дружеского поддразнивания. Наруто прочищает горло, изображая на лице веселье (и каким-то образом ему это сходит с рук — сходит с рук уже много лет). — Так ты придёшь? Взгляд Гаары обращается к Хинате на долю секунды, так быстро, что Наруто упустил бы, если бы не смотрел. (Но он смотрел.) — Возможно, — со вздохом отвечает Казекаге. Наруто скорее чувствует рядом улыбку Хинаты, чем видит, и его плечи незаметно напрягаются. На следующее утро Гаара действительно приходит. Хината всё ещё прекрасна. А Наруто всё ещё смотрит.***
От ростка к стеблю…***
— Спасибо за помощь, Хьюга, — ворчит Гаара, перенося вес Темари на свою сторону, руки его пьяной сестры закинуты им на плечи. Хината слегка спотыкается под тяжестью, но держится хорошо. — Не за что. — Я в порядке, Гаара, правда, я просто… — бормочет Темари, уткнувшись носом в висок брата, хихикает, а затем внезапно хмурится, разочарованно сморщив лицо. — Этот ублюдок, Шикамару. Хината в тревоге поднимает брови, пока они продолжают идти. — Шикамару? — Да, — почти кричит Темари, повернув голову к Хинате, дико моргает, а затем прищуривается, словно только сейчас заметила её присутствие. — Этот… идиот. Я убью его. Хината слегка встревожена решимостью в голосе пьяной куноичи, но раздражённое фырканье Гаары несколько её успокаивает. — Нет, ты этого не сделаешь, — просто говорит он. — Я не? — невнятно спрашивает Темари, обратив лицо к Гааре. — Ты не. Пауза, а затем: — Потому что ты это сделаешь? — спрашивает она с внезапным возбуждением, выпрямляясь и толкая их троих на шаг назад, пока они пытаются восстановить равновесие. Гаара едва сдерживается, чтобы не закатить глаза, вместо этого подталкивая её вперед и ворча: — Конечно. — Правда? — Только для тебя, — отвечает он практически инстинктивно. — О, мой милый братишка, — воркует она, прежде чем громко отрыгнуть, а затем отключается. До Суны, Хината, возможно, затаила бы дыхание в ожидании страшного. До Суны, она могла бы подумать, что он всё ещё способен на это. До Суны, она, возможно, не заметила бы проблеска нежности в его глазах, и того, как он смотрит на бессознательное тело между ними и вздыхает, поправляя на плече свою ношу. — Сёстры могут быть… хлопотными, — говорит он, словно спохватившись, и переводит взгляд на дорогу. Хината закусывает губу, чтобы не улыбнуться. — Но мы всё равно их любим. Гаара не отвечает, но ей кажется, что он согласен. Потому что, когда они укладывают Темари на кровать и Гаара гладит сестру по макушке тихими ласковыми движениями, а его губы сжимаются в нежную, встревоженную линию… Он никогда не скажет об этом. Но она знает, что это так.***
Гаара говорит много, но не словами, если умеешь его читать. А Наруто много лет назад выучил язык друга. Он знает, как читать по протянутой руке, которая подводит Хинату к её месту, и по тому, как он склоняется ближе, когда Хината говорит, и по наклону его головы, когда Хината смеётся. Слова сквозят в том, как он предлагает ей палочки для еды, разворачивает к ней чашку с чаем и разглаживает загнутые края страниц её книжек. Гаара не прикасается, нет, но ему это и не нужно. И, возможно, в этом часть его очарования. Наруто в какой-то степени понимает. Он понимает, что Гаара ассоциирует прикосновения с болью, и что не инициирует их сам, если только вы не член семьи, но даже тогда он знает, что это всё ещё ново, всё ещё свежо — чувствовать чужое тепло, быть любимым, в сущности, поскольку любовь и боль всегда были синонимами для них обоих. И в этом они похожи. Потому что быть любимым, значит чувствовать прикосновения, а какая бесплодная, пустая жизнь была, пока… (До Хинаты.) Он видит это в том, как она предлагает чай, в том, как внимательно слушает, даже в том, как она упирается ногами в землю и её руки сверкают чакрой, готовые к бою и решительные, пока они вместе тренируются. Несмотря на все достоинства мягкой ладони Хьюга, он думает, что боль, которую принесёт прикосновение Хинаты, вполне терпима. Но её руки всегда для него недосягаемы. И Наруто умеет читать своего друга. Действия Гаары говорят красноречивее любых слов в пространстве между ними. Безмолвный. (Крик.)***
От стебля к стволу…***
Что-то беспокойное селится в животе, пока Хината наблюдает, как Ино игриво выбегает из цветочного магазина, а её мать кричит ей что-то в след из-за открытых дверей. Это как пытаться набрать воды в руку или балансировать на кончике иглы из чакры. Они стоят через дорогу, Гаара замирает рядом и смотрит на неё, долго, но молча, так что она замечает это только тогда, когда качает головой и отводит взгляд от магазина, встречаясь с ним глазами. Некоторые люди говорят, что одиночество лучше, чем покинутость, но Хината на самом деле не уверена в этом, и в какой-то момент серьёзно считает, что эти два понятия взаимозаменяемы, однако по-факту это совершенно не так (теперь-то она знает, это как усвоить сложный урок), и всё накипевшее выходит на поверхность пеной, без видимой причины, безо всякой, кроме выражения его глаз, тишины между ними, и этого проклятого обжигающего солнца за спиной, но прежде чем она понимает, что говорит, её губы разжимаются и… — Я скучаю по маме. Гаара медленно моргает. И мир меняется, всё словно накрывает туманом, потому что он вдруг шагает ближе (хотя и не совсем интимно, но достаточно, чтобы замерло её дыхание, потому что она думает, что возможно оговорилась), и во вздохе, который он издаёт, Хината находит миллион причин остаться на этом самом месте, если он даже вдруг решит приблизиться. (Если он вдруг подойдёт достаточно близко, чтобы прикоснуться, Хината… Хината не готова к тому, что это может означать.) — Я никогда не знал свою, — тихое признание повисает в пространстве между ними — не совсем далёком, но больше расстояния вдоха. Достаточно места, чтобы она поняла, что это первое открытое чувство, которым он поделился с ней, достаточно места, чтобы понять, что всё, что ей потребовалось для этого — поделиться собственным переживанием, и, может быть, только может быть… Достаточно места, чтобы напомнить ей, что одиночество и покинутость не взаимозаменяемы. Ни в коем случае.***
— Мы уходим на рассвете, — резко говорит Гаара. Хината останавливает ладонь с зажатой в ней чашкой чая в миллиметре от собственных губ, несколько раз моргает и опускает ту обратно на стол. Однажды, когда Хината была совсем маленькой, она нашла замёрзшую птицу на территории клана. Она сорвала с шеи шарф и завернула в него мёртвое существо, моля его вернуться к жизни. Маленькая Хьюга сидела там, покачиваясь на корточках, и плакала над крошечной, покрытой льдом птичкой долгие минуты. Настолько долго, что зима заморозила слёзы на её щеках, и ещё дольше, пока слуга из младшей ветви не втянула её обратно, за хрупкие сёдзи дома. Больше, чем шарф, к которому она никогда потом не притронулась, — потому что шарф не поможет, если крылья, укутанные им, мертвы, — маленькая Хината оплакивала осознание того, что некоторые вещи останутся в прошлом. Поэтому, когда пальцы Гаары сжимают столешницу и он ёрзает на стуле, напряжённо наблюдая за ней, она уже знает, что должна сказать. — Желаю тебе счастливого пути, Казекаге. — Она склоняет голову и смиренная улыбка касается её губ. Но она не ожидает резкого шороха песка, хлестнувшего по столу, или прерывистого выдоха «Хината», и того, что голос Гаары звучит серо и не по-настоящему, словно откуда-то из-за её спины, но когда снова поднимает глаза, широко их распахнув, и его безмолвная мольба повисает между ними напряжённой тишиной, Хината понимает, что он собирается встать, и, прежде чем успевает оплакать что-нибудь ещё, её чашка со звоном ударяется о стол, чай разливается по тонкой дуге, а она… Она почти умирает.***
От ствола к ветке…***
Спарринг с Хинатой отличается от спарринга с Сакурой. Многим. Если Сакура — это грубая сила и выносливость, то Хината — это точность и ловкость. Она прибывает и убывает, как луна, и Наруто уверен, что что-то в этом есть, какая-то недооценённая поэзия, однако слишком занят, уклоняясь от кулаков Львов-близнецов и напитанных чакрой кунаев, чтобы сильно в это углубляться, поэтому в тот момент, когда его расенган стирает с лица земли небольшую рощу позади неё, а Хината перед его взором мерцает, словно мираж, он может думать только об одном: как будет ощущаться изгиб её запястья под его пальцами? Прилив крови, адреналин выстилает внутреннюю поверхность его кожи, мышцы напряжены, лёгкие внезапно сжимаются — её мозолистые пальцы скользят к его щеке, коленям, ладоням, локтям, к челюсти; скрежет зубов — сальто назад к дереву позади, но она следует за ним, резкие прыжки по ветвям, под ногами крошится кора, когда он отталкивается от очередного дерева, кунай далеко — слишком далеко — но сейчас это не имеет значения, это не имеет значения, потому что она чуть не выбивает ему тенкецу на стыке плеча и шеи, и он стискивает зубы, кончиками пальцев цепляя её за лодыжку, она заносит руку, но он уже врезается в неё, толкая спиной к дереву; чакра шипит где-то у уха, он группируется в кувырке, чтобы позорно не упасть, её колено врезается ему в живот, и она почти отскакивает, почти отходит, но оглядывается на его болезненное шипение — её ошибка, и чёрт возьми, почему он не учёл этого — он уже бросил кунай, и за долю секунды, которую она тратит на то, чтобы увернуться, второй его кунай рассекает гладкую кожу её шеи и… Убывающая луна гаснет. На мгновение ему кажется, что он не дышит, и она тоже, но затем она спотыкается, и он протягивает руку, хватает её за запястье (теперь он знает ощущения от прикосновения к её коже) и притягивает ближе к себе. Она врезается в него, хватаясь одной рукой за его рубашку, а другой за свою кровоточащую шею, и он умоляет… (Прости, прости, Хината, мне так жаль.) Горячее дыхание касается щеки, глаза Хинаты широко распахнуты и не мигают, расфокусированно уставившись куда-то в его висок. Он держит её руку в своей ладони, другую прижав к ране на её шее, и внезапно остро чувствует тепло чужого тела у собственной груди, так близко. Даже спустя несколько часов, когда её шея уже перевязана, а на Коноху опустилась ночь, и он сидит рядом с ней на неприметной скамейке недалеко от тренировочной площадки, Наруто всё ещё чувствует её жар на своей груди. Где-то над сердцем, думает он. — Останется шрам? — нерешительно спрашивает он, царапая носком ботинка камень у ног. Хината прижимает нежные пальцы к ране и облизывает губы. Но не отвечает, и он вдруг чувствует дрожь где-то под кожей, поэтому смеётся, резко, надрывно. — Ну, по крайней мере, будет, что рассказать в старости. — Как глупо. И как… недостаточно. — Не бывает «старых» шиноби, Наруто, — наконец говорит она, глядя на свои колени. — Только живые или мёртвые. Он знает, что это не обвинение, но почему-то не может не думать, что, возможно, Хьюга Хината немного знает о том, как владеть клинком. Он откидывается на спинку скамьи и смотрит в небо, сжимая колени дрожащими пальцами. Этой ночью луны нет. На следующее утро он находит под ногтями песок.***
В общем-то, думает он, она просто одинока. И разумная часть его знает, понимает всё на каком-то интуитивном уровне, но озвучить это — значит признать то, в чём он ещё не готов признаться (может быть, даже самому себе), поэтому он просто смотрит на неё в свете костра. Хината подтягивает колени к груди, молчаливая, как статуя. Миссия привела их на север, достаточно далеко от Конохи, чтобы из головы исчез весь шум, но он не уверен, хорошо это или плохо. Он знает только, что огонь тёплый, ночь тоже, а она всегда будет сидеть в пяти футах от него. Потому что это Хьюга Хината. А он — Узумаки Наруто. И он должен был понимать это с самого начала. — Ты скучаешь по нему? — спрашивает он, коря себя за это. Но слова всё равно повисают в воздухе (он никогда не умел вовремя остановиться). Если она посмотрит на него, он просто встанет и уйдёт, и к чёрту миссию, к чёрту Коноху. Кажется, она знает это или, по крайней мере, догадывается, поэтому только пристальней вглядывается в пламя костра, крепче сжимая ладонями колени. — По кому? — спрашивает она у ночного воздуха, вызывая этим тихое облегчение Наруто. Лунный свет, сгибающийся пополам, струйка тени вдоль их шей — всё доходит до них по кусочкам. Вспыхнувшее понимание — карман страха, в который можно сунуть свои трясущиеся кулаки. — По кому? — спрашивает она, и у него есть ответ. В общем-то, думает он, она просто одинока. В общем-то, он знает, что так и есть.***
От ветки к листу…***
Гаара без предупреждения прибывает в Коноху и направляется прямо к кварталу Хьюга. Они случайно встречают его, прежде чем он успевает добраться туда, и на улице, ведущей к Башне Хокаге, Хината и Наруто стоят, глядя на Казекаге нескольких долгих минут. — Что ты… — начинает Хината, а затем останавливается, тупо уставившись на него. (За окном Хината иногда замечает цветы умэ на ветвях, их аромат разносится в холодном воздухе, они цветут поздно, иногда даже глубокой зимой. Но чаще всего она держит окна закрытыми.) — Наш договор заключён, Гаара. Без достаточных оснований люди будут… говорить… о твоём пребывании здесь. — Наруто рядом находит слова гораздо легче, чем она. Гаара просто смотрит на друга. — Ты хочешь сказать, что они будут говорить о том, что я пришёл за Хинатой? Хината судорожно сглатывает, у неё пересохло в горле, и весь мир сужается до размеров кончика булавки. — Да, — выдыхает Наруто почти безропотно. Если она прислушается достаточно внимательно, то услышит резкость в его голосе (его это ранит больше, чем Гаару, но он никогда не признается в этом). — Они будут правы, — отвечает Гаара. Хината с шипением втягивает воздух и Наруто хватает её за руку. Гаара молча смотрит, как они уходят. Всё происходит за то время, которое требуется Хинате, чтобы осознать, что цветы умэ — это сигнал перемен, а она слишком засиделась в зиме. Она смотрит в глаза Гааре, пока Наруто тянет её прочь, и горло её сковано. Безмолвием. (Криком.)***
Они не уходят далеко. Наруто тянет её за собой пару кварталов и вдруг внезапно останавливается. Он отпускает её, стоя к ней спиной, тяжело дышит, и его плечи вздымаются и опускаются, ну как… как… Так не должно было случится. Она наблюдает за дрожащим изгибом его плеч долгие мгновения, надеясь, что, может быть, он сможет отдышаться, когда наконец поймает губами воздух, потому что она… она задыхается от песка. Наруто, наконец, поворачивается к ней, его профиль — резкая золотистая линия, он одновременно и солнце, и тень, и Хината задаётся вопросом, как долго увядают некоторые ростки. Заглуши это. Будет не так больно, говорит она себе. (Это не правда.) — Чего ты хочешь, Хината? — Он говорит это безо всякой злобы, без обиды, и если раньше у неё была хоть какая-то надежда позволить этому умереть тихо, то теперь эта надежда улетучилась, потому что всё вдруг предстало перед ней в суровой ясности. — Чего ты хочешь? Теперь Наруто полностью поворачивается к ней; мягкий взгляд из-под нахмуренных бровей и лицо, явившееся словно из её не таких уж и далёких снов. Внезапно Хината обнаруживает две неоспоримые истины в следующей последовательности: Первое, Наруто в неё влюблен. И второе, она в него больше нет. Хината делает спотыкающийся шаг назад, осознавая это, и Наруто следует за ней, протягивая руку. Но та замирает в воздухе, на мгновение задерживается между ними, а после обречённо опускается. Может быть, из-за того, что он пришёл к тому же пониманию. Громкий, оглушающий прилив крови к ушам, и Хината ненавидит, что ей придётся произнести эти слова. Что она скажет эти слова. Она просто никогда не думала, что скажет ему подобное. — Раньше… Я хотела стареть рядом с тобой, Наруто. Она видит как ломается что-то в выражении его лица, когда произносит это, видит то, как он раскалывается, этот яркий, золотой свет, как угрожающе он мерцает, и закрывает глаза, чтобы не зарыдать. Он поднимает лицо к небу, долгий, усталый вздох срывается с его губ, его тело отклоняется назад, будто он вот-вот упадёт. Но он держится твёрдо, стоит, уперевшись ногами в землю. Потому что Наруто всегда умел стоять. Даже когда падал. — Не бывает «старых» шиноби, — говорит он, и она вздрагивает от эха собственных слов, распахивает глаза, чтобы посмотреть на него в солнечном свете, и сжимает руки у груди. Если она присмотрится достаточно внимательно, то увидит ухмылку на его губах — мимолётную, сожалеющую. — Только живые или мёртвые. Она тянется к его ладони, подносит её к губам, шепчет «Прости, прости» снова и снова, пока не отпечатывается клеймом на его коже, пока не заполняет пространство между костяшками его пальцев. Затем Наруто притягивает её к себе, всем телом, полностью, прижимая её голову к своей груди. — Я знаю, — выдыхает он ей в волосы, и она плачет сильнее. Но позволяет ему обнимать себя, пока он не будет готов, пока они оба не будут готовы. Пока, наконец, он не отпускает её. (Он знал задолго до того, как спросил, чего именно она хочет. Возможно, ему просто хотелось, чтобы она солгала, вот и всё.)***
От листа к небу…***
— Если ты попросишь меня уйти, я уйду. — Гаара произносит это, крепко сцепив пальцы над столешницей. Их чай остыл, но это несущественно. Хината пользуется моментом, чтобы посмотреть на него, на этого Казекаге, этого бывшего джинчурики. По её оценке, он никогда не говорит того, чего не имеет в виду, и по сей день это остаётся правдой. Он уйдёт, стоит ей только попросить, и останется, если она попросит. Она знает это. Знает, как и то, что Гаара не говорит бесцельно, не двигается без намерения, не делает в жизни ничего такого, чего не считает ценным, значительным, важным. Так что она должна была догадаться о его намерениях с самого начала. Ей следовало бы распознать его пылкую привязанность. В каком-то смысле, она давно её чувствовала, но между ними всегда была некоторая нерешительность (в основном, с её стороны, сейчас она видит это, как и то, что Гаара никогда не пойдёт против своего друга). Она не собиралась сеять это семя, и уж точно не сеяла его со смыслом, но всё же… Оно всё равно проросло. Она обнаруживает, что яростно защищает его, даже сейчас. — Я хочу жить, — говорит она в ответ, мыслями возвращаясь к последнему разговору с Наруто, и, хотя это больно (всегда будет больно), в его словах, в её словах, и даже в их словах своя правда. А она устала увядать в зиме. Она хочет жить. Гаара смотрит на неё снизу вверх, прищурив глаза, смотрит на её лицо, глаза, губы, ровно бьющуюся венку на шее. Она вздрагивает от его взгляда. — Я не… — Он не заканчивает, потому что она внезапно встаёт, обходит стол и опускается на колени рядом с ним. Гаара слегка отодвигается, его руки отрываются от столешницы и неуверенно зависают в воздухе. Хината скромно кладёт руки себе на колени и слегка склоняет голову. — Но я хочу жить с тобой, — говорит она, — если ты согласишься. — Её голос твёрд и наполнен уверенностью, и она знает, что где-то неподалёку расцветают бутоны умэ. Хината чувствует в воздухе их запах. Гаара открывает рот, будто собирается что-то сказать, но с его губ не слетает ни слова, по крайней мере, ни один из них не может ничего понять, потому что он вдруг тянется к её локтю, хватается за него, и волна песка вслед за его внезапным движением заставляет её дыхание замереть, потому что песок не грубый, никогда таким не был, хотя на самом деле, она знала это с самого начала. Она смотрит на его руку на своей, на то, как его большой палец скользит по внутренней стороне её локтя, и вздрагивает. Ничто ещё не казалось ей настолько интимным. Она снова переводит взор на него, и встречает ответный обжигающий взгляд, пока пальцами он обхватывает её ладони. На этот раз Хината обязательно посеет все свои семена со смыслом. Тепло его прикосновений обещает, что они пустят корни.***
Хината смотрит вверх, на ветви чёрной сосны, кончики листьев которой касаются края крыши дома и на уединённую цубониву, практически заросшую здоровым и сильным деревом. Садик полон, после стольких лет ожидания, и Хинате нравится думать, что её мать мечтала об этом все те века назад, когда прижимала свои руки к невероятно крошечным ручкам Хинаты и позволяла земле дышать под их пальцами. Погружённая в свои воспоминания, Хината не замечает приближения мужа, пока его руки не обвиваются вокруг её талии, и он не притягивает жену к своей груди, утыкаясь лицом ей в изгиб шеи и вдыхая родной запах. — Гаара. — Удовлетворённый вдох. Кусочек мира. Руки собственнически сжимаются вокруг неё, его быстрый выдох, словно мольба, касается бледной кожи шеи. В конце концов, почва не так уж сильно отличается от песка. И Хината понимает, что недостаточно просто посеять семя, хотя и со смыслом. Ты должен за ним ухаживать. От корня к побегу, от стебля к… А впрочем, вы ведь уже и сами знаете порядок подобных вещей. Сад вокруг них вздыхает. Безмолвие. (Крик.)