Ты только мой!

Большие облака словно стены огородили земное светило от взора людей, что было уже в преддверии ночного сна и старалось как можно скорей скрыться за горизонтом в происках покое и умиротворения. Оно в последний на сегодня раз осматривало границы своих владений, и добровольно отдавала их в руки серебряному рожку. Янтарный шар отправил к ночному владыке кровавого слугу, наказав тому сопровождать князя тьмы к небу. Алая лента удлинялась с каждым мгновением все больше, окрашивая все вокруг себя в оттенки от багряных до лиловых. Дракон-гигант растянулся по всему небу. Как посланник бога войны, он, насмехаясь, бросал око на землян. Казалось, если быть тихим-тихим, то услышишь его злостный Не то рык, не то лай. На протяжении многих лет он остаётся немым свидетелем всему, что происходит на земле. И множество раз отворачивал чешуйчатую морду в приступе стыда за не очень то удачное творение — людей. Во все времена творцы искусства предавали этому явлению особое значения в своих творениях. Нет лучшего времени, чем закат для влюбленных, что решили уединиться под цветущим персиком или вишней. Мягкое золотистое свечение унесет все секреты и тайны этой бренной земли с собой. У каждой монеты есть своя решка, не только орёл. Нет более ненавистной и тяжкой своим напряжённым затишьем минуты, чем мгновение смены дня и ночи для воинов Юани. Вместо приятной неги, небесный зверь посылает им кровавые слезы. Обкручивается вокруг шеи удавкой и постепенно душит, не давая и шанса своим мученикам. «А что будет дальше?» Этим вопросом задавались солдаты после каждого нападения тюрков. У них даже не было приличного боя. Нападали исключительно на рудниковых рабов, ведь они были безоружны. Но после первой же атаки Юанцев, удалялись в степь. Ночной владыка услужливо пинал Юанцев под ребра и брал степных бандитов под свое крыло. Клинки оставались чистыми, а душа все больше покрывалась слоем пыли от негодования. Никто в этом лагере не понимал какую цель преследовали кочевники. Каждое темное время суток они приходили к лагерю, но никогда не лезли в бой. Возможно солдатам просто стоило игнорировать их, но хах… Не все так просто и складно как хотелось бы. Мало кто в этом месте грезил проснуться от нежного движения ножа по глотке. Да и к тому же извечный шум от степных соседей, не дал бы спать даже тем, кому уже был подарен вечный сон, забрав при этом теплокровие. Тюрки издавали на редкость противный звук соприкосновения метала с деревянной палочкой. Своим наглым поведением, Батору показывал полное владение ситуацией, чем не могли похвастаться генералы Юани. Им лишь оставалось с ненавистью смотреть в след убегающих врагов. В силу своего характера и терпения, Баян не смог терпеть такого слишком долго. Под действием огня в крови и горячности в голове, он словно взбешенный тигр бросился за ними, не думая ни о чем кроме мести за растоптанный сон и гордость как воина. Но это было весьма опрометчиво и не дальновидно. Тюрки знают эту местность лучше, чем собственные руки, в отличие от генерала и его солдат. Им ничего не стоило бы загнать их в угол какой-нибудь скалы и завалить камнями, а оставшихся исполосовать саблями, оставив истекать кровью среди погибших братьев. Мужчина забыл о возможности такого печального исхода или просто проигнорировал, полностью надеясь на удачу. В любом случае в рядах генерала был один солдат, который понимал все риски такой самонадеянности. Тал Тал преградил ему путь и стараясь сохранить невозмутимый вид, кидал общие фразы для всех. Но только дядя знал об их небольшом секрете. Слова племянник подбирал скорей для Талахая, что как стадный зверёк поддался панике. Для вразумления Баяна у Тал Тала был другой способ… Осторожно так, чтобы никто не повел даже бровью в их сторону, юноша прихватил кончиками заледеневшие от холодной сабли пальцев в противовес его, пылающую жаром ладонь мужчины. И довольно громко, с каменным лицом продолжал глаголить, при каждом слове проводя по ней мягким, но уверенным движением. Такой жест немного утихомирил генерала. И хоть тот всё ещё был зол, к нему возвращались трезвый разум, что уже несмотря на ярость, не давал бездумно сорить жизнями своих людей. После же, он оттолкнул держащую его руку и как не в чем не бывало, скомандовал возвращаться в лагерь. На людях он оставался достаточно прохладен к племяннику, но стоило только занавесу шатра скрыть две фигуры воинов, как черствое и жестокое выражения лица генерала приобретало теплую улыбку и какую то измученность в глазах. Пожалуй такие вечера были единственным лекарством от нескончаемой раздражимости потомка синих волков. Они помогали отдохнуть, а вместе с тем не решиться на крайности. Наплевать на все и на всех, засунуть чувство долга в ближайшую помойную яму и уйти в отставку по дальше от этого места и восполнить давно утерянную возможность безмятежно уснуть. Мужчина пестил и лелеял каждое прикосновение огрубелых, но таких чутких ладоней к плечам в довольно настырной попытке их размять и снять перенапряжение. А он никогда и не возражал такой приятной инициативе юного офицера. Хоть Баяну и казалось что его тело превратилось в один сплошной камень, что вечно тверд и напряжен в выжидании опасности, Тал Тал всегда доказывал обратное и без труда мог успокоить и расслабить. Он невероятно ценил поддержку единственного близкого человека в этом аду, и не раз ему об этом говорил. Признавался без задней мысли, о более раннем конце жизненного пути своего, не будь у него такого спутника как племянник. Только рядом с ним мужчина мог позволить себе такую роскошь как — слабость. Он мог на какое-то время, даже самое малое из грозного и беспощадного льва превратится в домашнего кота, что тоже хотел заботы и внимания. Мог побыть просто человеком, а не скрывать свои эмоции под маской безразличия или гнева. За последнее время головная боль генерала увеличивалась в геометрических объемах. Что явно не улучшало его быт. Если бы были только тюрки. Вместо рабочих — сонные мухи, что не очень то хотят работать, и делают это лишь из страха быть казнёнными за дезертирство. Хотя некоторых не пугают уже и такой расклад. Они пытаются бежать, ставя на кон свою никчемную жизнь, чем поднимают смятение среди рабов. А почему бы собственно и нет? Раз есть предводитель, то все нипочём. А тот король класть на них хотел. Уж как хорошо подметил это Баян, когда Ван Ю пришел скулить о своей жизни ему. Он дал ложную надежду, что может обернуться против них. Полагают, раз уж их король пришел сюда, значит их жизни станут лучше, да только что тот мог сделать, кроме как кидать ненавистные взгляды на генерала, да раздувать ноздри в попытке сдержать рвущиеся наружу обвинения. Ему уже давно стоило понять одну простую истину, которая могла бы расставить все на свои места. Здесь не был важен его титул и достоинства. Здесь он был такой же рабочей силой, как и каменщик, как и бродяга. Он раб, такой же как и сотни других корейцев. Однако, его поступок с трусом Йон Пен Су заставило воина проникнуться к нему немного большим уважение и симпатией чем раньше. Но лишь ненадолго, его длинный язык и большие амбиции выводили из себя. Считает, если получил свою мини армию, то может говорить с ним на равных. Опального короля оборванцы не ровняют с уважаемым монголом. Его придется разочаровать. Коль решил угрожать Баяну катаной, за как выразился «холоднокровие и безразличие к людям», то его горлу придется познакомиться с саблей Тал Тала. А она, прошу заметить, действует на редкость отрезвляюще, чему мужчина ухмыльнулся самым краешком. Свалился на его голову. Мало генералу недоизгнания, так и этот мозолит глаза. Всюду суёт свой длинный нос и пытается поднять ошпаренный хвост. Боги, почему Тынгиз просто не убил его? Зачем бросил его сюда? Он просто боится своего отца. Но так же и не хочет видеть Ван Ю подле себя. Баян в отличие от родственника давал своим эмоциям полную свободу и даже некую власть над собой. Но лишь потому что точно знал, если переступит черту Тал Тал хоть из-под земли вырастет. Он не только успокаивал, зачастую он мог дать ему достаточно дельный совет, но никогда не выставлял себя умней дяди, завсегда был скромен и покорен. Случай этой ночью является ярчайшим примером. Посмел бы кто другой оспорить решение генерала и его околелый труп уже бы украшал степь. Ему требовался бой или хотя бы план действий. У парня появилась некая идея которой он, как верный пёс, и поспешил поделиться с господином. Не без помощи Ван Ю, да и само по себе кривое действо, но все же это была тактика действий, так минимум у них был шанс сдвинуться с мертвой точки. Баян всегда считал, плохой план лучше, чем его отсутствие. Облава для тюрков явно по уменьшит их уверенность в собственной победе. Ну или хотя бы прищемит им хвосты. Шу спрячутся в высокой траве. Люди Ван Йу подробно изучили местность, составили карты и расставили ловушки. Если всех не перебьют, то большую часть точно. Те что в них не попадут, погонят обратно к лагерю, откуда и выйдет оставшийся отряд. Люди в лагере оставались важной частью задумки, для прикрытия. Он не должен быть пустым. Батору был не из глупцов и быстро бы понял что к чему. Так как абсолютно тихая стоянка воителей Юань, вызовет подозрение, а вместе с тем и раскрытие плана. Стоит ли говорить, как загорелись угольные очи Баяна, что до этого были окутаны лишь бессильным гневом. А стоит ли мне говорить, как награждён был Тал Тал за свою находчивость? Тем вечером племянник так и не вышел от дяди. А после этой ночи офицер ещё какое-то время ходил со странной ухмылкой и приподнятым настроением, что раньше за ним не замечалось. Да всё время странно поглядывал на дядю. Его лицо оставалось холодным и бесстрастным, но глаза… Они горели азартным огоньком и имели довольный лисий прищур. Если тот в свою очередь это замечал то губы, дрожал в подобии улыбки, но лишь на мгновение, после он становился таким же хмурым. Сейчас же минута тянулась за минутой, солнце пряталось все дальше и дальше, а и без того тонкая струна нервов мужчины вот-вот грозилась порваться к чертям. Тал Тал ушел один, без него. Он направился в засаду вместе с отрядом Шу, оставив при этом мужчину в лагере, для прикрытия их плана. Генерал знал, его племянник — мужчина, а не барышня, да и к тому же воин. Но его все равно хотелось спрятать от опасности куда-нибудь подальше. И пусть Баян этого не признавал, лишь грел эту мысль на самых задворках своих грез, куда обычно никто не заглядывает и лишь мельком пробегает очами, да и то в редком случае. Он просто хотел забрать свое от опасности и спрятать за собой. Дядя переживал за племянника, и выказывал это не так как хотелось бы ещё относительно мягкой части души. Однако Тал Талу все же удалось убедить Баяна в своей правоте и надобности такого решения. — Коль вы уйдете от них, кто поднимет им боевой дух? Кто поведет в бой? Раз вы не встанете с ними плечом к плечу, то за что им воевать? — Но зачем уходить тебе? Останься со мной и подними дух мне! — Господин, я молил бы тысячи и одного бога, дабы эти грёзы были реальностью, но Талахай слишком труслив, дабы идти одному, поэтому он требует моего ухода с ним. Я буду в порядке, не стоит лишний раз тревожить Эль Темура. Если с ним что-либо случится, кто сказал что гнев не падёт на нас. Юноша часто замечал прикрытую заботу со стороны мужчины, он легко мог сорвать маску бездушия с генерала и смотреть в его настоящие глаза, а не холодные стекляшки. Тал Тал бы соврал если бы сказал, что такое внимание к его персоне ему не нравится, однако излишки ее заставляли его чувствовать себя овечкой, которую Баян пасёт изо дня в день. А как бы хотелось снять овечью шкуру… В конечном итоге офицер все же ушел, оставив теплый поцелуй на прощанье, Баян понимал, что так и должно быть, он не должен прятать его все время за собой. Но перед самым уходом он отозвал его в свою палатку «сказать нечто важное перед уходом племянника». Позвал парня в свой шатер со словами: «Это не для лишних ушей, Тал Тал.» И лишь нога главнокомандующего ступила за ткань шатра, как его толкнули вперёд, не очень сильно, но достаточно ощутимо, для того чтобы потерять на несколько мгновений равновесие. Этой заминкой и воспользовался Баян, в один шаг оказавшись практически в плотную к племяннику генерал накрутил на ладонь шоколадные, отливающие рыжим волосы и властным движением потянул на себя. Таким образом летевшему вперед юноше пришлось упасть головой на массивные от доспехов плечи мужчины. Не спешно, и не без удовольствия, в начале осмотрев представшую картину застанного врасплох и загнанного будто зверя Тал Тала, Баян повернул голову в сторону ушной раковины главнокомандующего, прошёлся носом за ушком, громко втянул воздух. Сквозь зубы процедил лишь одну фразу: — Если тебя ранят, то я расстроюсь. А когда огорчаюсь, то злюсь. Не смей подвергать опасности и дюйм этой кожи. В ореховых глазах расширились зрачки, практически полностью заполняя собой радужку, от чего они начали казаться черными, как и у причины этого изменения. В них читалась минутная оторопь, однако ее быстро сменила задорная улыбка, юноша постарался развернуться лицом в сторону дяди, на сколько позволяло его положение, ведь его всё ещё держали за волосы. Но получилось лишь слегка отклонить голову в право. Юнец окончательно собрал все свое самообладание и сейчас в его взгляде читалось чуть разгоревшиеся пламя возбуждения. Схватив руку Баяна в свою ладонь, он четко, но довольно тихо произнес. Так что сердце генерала упало… — Вы правы, я лишь ваша вещь. Раб около ног своего господина. Я поклянусь всеми клятвами, которые только захотите. Я вернусь живым и невредимым. Хвост медных влас, что всё ещё был намотан на длань генерала был наконец отпущен, а его владелец от неожиданности полетел на некое подобие дивана. Стремительно и немного грубо мужчина развернул к себе лицом племянника. — В этом ты прав. Ты всецело мой и только. Я не хочу что бы грязные лапы тюрков прикасались к тебе. Будь моя воля, то мы бы исчезли отсюда раз и навсегда. И без того ничтожное расстояние между ними было окончательно уничтожено за секунду. Баян буквально вцепился поцелуем в юношу. Он жаден и ненасытен до этих бледных, но таких теплых губ. Не теряя и так недолгое время, генерал по-хозяйски обошел языком приоткрытые губы, прошёлся по ряду ровных и слегка режущих нежную мышцу зубам, приласкал небо щекотливым движением и наконец дошел до языка юноши. Озорной и игривый Тал Тал мигом сделался мягким и податливым. Будто маленький лисёнок, он тихо скулил и делал то, что от него требовали. Глаза сами собой прикрылись, голова откинулась на жёсткую подушку и весь офицер перешёл в полное владение старшего. Однако если бы очи оставались хоть немного прищуренными, тот бы заметил взгляд генерала. Черные глаза покрылись туманной пеленой из-за чего непонятны были его дальнейшие действия и мысли. Бездна чернильных очей гипнотизировала и неволила, в ней можно захлебнуться. Со стороны офицера послышался судорожный вдох и выдох. Рваным и немного дерганым движением переместил слегка дрожащие руки на затылок дяди, мягко поглаживали черный ёжик. Мужчина тоже не останавливал длани лишь на плечах юноши. Уверенными движениями ладони направились вверх по ключицам, которые были скрыты от взора под броней. Пальцы двигались неспешно, стараясь уделить внимание каждому сантиметру выделанной кожи. Но наконец они дошли до шеи. Большой палец прошёлся по вздымающемуся кадыку, ладонь резким и грубоватым движением сжалась на жилистой, но все же нежной шее. Без особой силы, но этого хватило, чтобы перекрыть львиную долю поступающего кислорода. В его планах не было задушить племянника, поэтому периодически ослаблял хватку, давая сделать быстрый вдох и выдох, после чего сжимал шею с новой силой. И так неровное и прерывистое дыхание парня сошло практически на нет. От резкой смены лишения кислорода до его быстрого появления голова пошла кругом, а в ногах появилась слабость. Сможет ли он позже встать и как ни в чем не бывало отправится в бой? А путь продолжался от шеи к талии, от тали к паху юноши. Не отрывая глаз от красного лица племянника, чуть покрытого испариной. Он несколько раз без зазрения совести погладил стремительно росший бугор Юноша плавился под чуткими движениями дяди. Он был везде, но в тоже время мало. Все время тянул его голову на себя, его руки совершали круг по шее до колючих волос, что немного болезненно кололи пальцы, а от них к горящим ушам на фоне с прохладным металом серьги Юнец полностью расслабился, отпустил холодный разум в полет, а сам безвозвратно окунулся в бурлящую страсть. Тал Тал оказался зажатым между родственником и аляповато разукрашенным диваном. Застрял между молотом и наковальней. А горячие пальцы продолжали безжалостно ласкать его внизу. Ему больше не было дела до ждущих снаружи солдат и нервно теребящего свое оружие другого генерала. Он тихо постанывал от жалящих прикосновений к обветренным губам. Баяну удалось распалить племянника до состояния лихорадки, стать его кислородом и углекислым газом одновременно. Но почему он бывает так жесток? При очередной попытке Тал Тала развязать штаны дяди, мужчина безжалостно и не терпя возражений, отдалился от него. В первые мгновения офицер не понял, что произошло. Куда девались горячие руки, куда исчез юркий язык? В его медленно открывающихся глазах виднелось лишь непонимания и прикрытая обида. Широкие брови потихоньку поползли друг к другу в недоуменной гримасе. Он выглядел словно котенок, которого пригрели на коленях, а затем сбросили на пол. Такое зрелище заставило, тепло с ноткой насмешки улыбнуться Баяна. Генерал даже не пытался скрыть своей ухмылки, напротив. Всем своим непринуждённым видом показывал будто ничего и не происходило. Будто не он пару минут назад, набросился на племянника с обжигающим порывом. Главнокомандующий хотел выказать свое недовольство в действиях дяди, но быстро понял, его рассеянность и непонимание лишь забавляют его. Такой расклад событий не очень устраивал Тал Тала, поэтому быстро прокашлявшись, офицер промолвил: — Разрешите идти, генерал. Юнец старался держать каменное и бесстрастное лицо, но Баян слишком хорошо знал его и по этому видел насквозь. Он всё ещё не отошёл и хохлится внутри себя на мужчину. Все с тем же саркастическим видом и чересчур довольной улыбкой, ответил; — Конечно, не буду вас задерживать командир. Ваши солдаты вас заждались. Тал Тал никак не ответил на это и лишь поклонившись, вышел долой из шатра. *** Солнце окончательно пропало за горизонтом, будто его там никогда и не было и даже небесный пожар, что так хорошо до этого виднелся в облаках, потух, оставив после себя лишь тлеющие сизые облака. Небо окутывала непроглядная чернота. Она пожирала все вокруг. И именно в ней сейчас скрывался главнокомандующий под руководством генерала Талахая. И как же некстати его охватили тяжёлые мысли. Им было нелегко признать природу своих отношений, и даже сейчас они казались нереальными и недосягаемыми. Их связь явно не являлась чем-то обыденным или хотя бы нормальным. Поэтому они вынужденны ее скрывать. Такие пары осуждались в их обществе. Их нужно было тщательно скрывать, ведь это было слабое место обоих. Бесспорно, Тал Тал не жалел об решении принятом им и генералом когда-то давно, но страх ошибки в своих и его чувствах часто закрадывался ему в голову. Правильно ли они поступают? Точно ли никто не знает и не догадывается? Не увидит ли он в глазах напротив, когда-нибудь горькой решимости. Не захочет ли Баян все порвать и отложить в хлам воспоминаний. Это тупая боль навсегда засела в сердце Тал Тала и извлечь ее оттуда никоим образом нельзя. Как больно такие мысли жалили душу и очень долго не хотели проходить. Стали тенью, частью сущности. Окончательно не уйти в свои далеко не веселые размышления, Тал Талу не давали ерзания и еле слышное недовольное кряхтения Талахая. Он был явно не рад сидеть несколько часов в засаде. Он хотел всего и сразу, без подготовки и плана, просто мальчишеское желания новой игрушке. Из его чуть слышной брани главнокомандующий понял лишь одно. Ему надоело ждать и он крайне не лестно начал отзываться о свергнутом короле и его лазутчиках, которые по его мнению неправильно истолковали действия тюрок. «За что ему дали генерала? Непонятно.» Талахай не выделялся особым умом и силой, не было в нем того красноречия которым обладал Ван Ю. Временами он был полезен, но как же редко это случалось. В основном младший генерал был ещё одной проблемой на плечах Баяна. Однако несмотря на свое неудовольствие, он продолжал все так же неподвижно сидеть в засаде. В далеке послышался характерный стук копыт. Варвары вместе с их предводителем будто тени обступали лагерь. Топот лошадей и голоса привели в чувство всех, буквально за считанные секунды. Тихо стараясь лишний раз даже не шевелиться, они наблюдали за происходящим. Юанцы видели буквально каждый шаг тюрков, в то время как их скрывали заросли диких злаков и высокой степной травы. Длинной бурой лентой тюрки встали окола остановки Юанцев. Они завели привычный концерт с жестяными барабанами и трубами, и не подозревая, что тетивы луков уже натянуты, а меткий взор стрельцов выбирает лучшую позицию для выстрела В лагере начался переполох. Все кто в нем остались, подтягивались к его середине. Баян отдавал команды для подготовки к ложной атаке. Тем временем Батору просто стоял в ожидании, приказывая лишь повышать шум. В один момент, в спины ничего не подозревающих солдат полетели стрелы. Треть тюрков попадало с лошадей. Несчастных упавших на землю ждал печальный исход. Быть растоптаны испуганной лошадью, что недавно была боевым товарищем. Батору стал судорожно оглядываться в поисках места, откуда полетели стрелы, которые продолжали свой гнет на его сообщников, а они к слову, ели защищались от свистящих бесят летящих на них с двух сторон. До этого глухую тишину окутали звуки ржания испуганных лошадей и несчастных людей по которым ходили их копыта. Оставшиеся в строю тюрки ринулись наутёк. Какого было их удивление, когда путь к отступлению им отрезал ещё один отряд воинов во главе генерала Талахая. Они наступали на и без того подбитых варваров, вынуждая их бежать обратно в западню. Пока все шло по плану и несказанно радовало, при этом все больше и больше давая в кровь адреналин. Из лагеря с оглушительным ревем, оголив саблю летел Баян. Батору с приспешниками оказался в кольце врагов. Он не был к такому готов, его лицо закрывала маска, но глаза явно выдавали смятения и непонимание, как такое могла произойти. Несмотря на свое положение, тюрки ожидаемо кинулись освобождать себе путь к отступлению. Сейчас они были похожи на взбешённых зверей, попавших капкан, и готовых отгрызть себе лапу, лишь бы вырваться из смертельной ловушки. Бой от этого становился опаснее, но лишь подогревал больное удовольствие Баяна от него. Воины противоположных сторон вступили в пожалуй последнюю для многих из них схватку. Уже тяжело было разобрать где свои, а где чужие. В воздухе летал запах поднятой степной пыли и свежей крови. Со всех сторон раздавался лязг оружия и глухие стоны безнадежно раненых солдат. Сколько уже это длилось? Никто не знает. Но минуты становились все напряжённей, а силы начали покидать своих владельцев совсем. У всех кроме одного. Его веселье только началось, ведь наконец он стоял мечом к мечу с Батору и тому некуда бежать кроме как принять смерть от лёгкого, одновременно с тем быстрого движения по шее. Движение за движением, шаг за шагом. Ещё мгновение и сабля Баяна вкусила густой крови предателя и осквернителя их земли. Батору был ранен в спину, но к сожалению генерала не смертельно, и все же простым порезом он не отделался. Ничто не вечно. К этому относится и позиция победителей в этой схватке, ускользала от Юанцев будто песок сквозь пальцы. Тюрки смогли пробить брешь в кругу и теперь бежали из него словно крысы. За все это время Тал Тал ни разу не увидел дядю. Они воевали на противоположных концах, так что пробиться друг к другу не представлялось возможным. Ударивший в кровь адреналин не сразу дал это заметить, да и сейчас. Пока враги убегали, было не до нежностей. В голове была лишь одна мысль: Батору стоит одной ногой в аду, а одной здесь. Так поможем же ему ее переставить. Проклятье!!! Им все же удалось сбежать,черти бы побрал их лошадей. Но ничего, если кто: то становился врагом генерала, то после этого долго не жил. Монгол привычным жестом сплюнул себе под ноги и пробежался глазами по рядам солдат. В общем дело обстояло неплохо. Большая часть из них была жива или незначительно ранена. Кто-то переводил дыхания после неудачной схватки, кто чистил саблю. Но взгляд мужчины зацепила одна фигура офицера. Его движения были не естественными и ломанными. И не мудрено, ведь в одном из бедер торчала пестрая из-за раскраски стрела. Чтобы удержать равновесие, тот вогнал в землю оружие и опёрся на него. В этой фигуре Баян безошибочно узнал того, кто заверял о правильности своего ухода. Даже отсюда он мог заметить темное пятно около раны. И деревянная палочка не могла сдержать потоки резко пахнущей жидкости. Последующие 20 минут прошли для генерала как в тумане. Он очень смазано помнил как отдавал небрежный приказ о возвращении в лагерь. Как помогал племяннику доковылять до шатра. В свете огня офицер выглядел совсем не хорошо. Бледный с прилипшими ко лбу волосами и запекшейся кровью на щеке, он дышал болезненно и надрывно. Его золотистое и смуглое от солнца лицо, сейчас потеряло всякий румянец и было бледно как полотно. Аккуратно, будто племянник хрустальный шар, Баян уложил его на футон. Ранение не было смертельным, однако это не делало его более лёгким. Стрела буквально вгрызлась в плоть несчастного офицера. — Ушла глубоко, слишком. Рану надо слегка расширить. Неизвестно откуда в руках Баяна появился небольшой рулон белой ткани, который он протянул лежащему. Тот мигом смекнул и безропотно зажал в зубах материю. Помещение заполнил задушенный крик юноши. Его пальцы не прекращая сжимали ткань матраса. На обычно спокойном лице, сейчас заходили желваки. Весь его вид указывал на еле сдерживаемую боль. Наконец железное острие упало на специально лежащую рядом тряпку. Первичный страх генерала ослаб и был задушен неудержимым гневом на необдуманный поступок родного человека. Руки его были расслаблены, а все движения плавными и аккуратными. Вся злость и напряжение ушли в лицо, отобразив на нем такую гримасу, что напугала бы любого. Завсегда черные глаза мужчины будто бы покраснели. Густые брови тяжёлой крышей сошлись на переносице. Зубы сжались так что скрип их можно было услышать за милю, а губы сжались в тонкую линию. Наконец раздалось не то шипение, не то рык; — Ответь мне; На коей черт надо было отправляться без меня? Неужто нельзя была остаться? Если бы возможно было проткнуть взглядом, то Тал Тал уже бы давно издал свой последний хрип. Под его напором офицер весь буквально сжался и даже немного побледнел, хотя казалось куда сильнее. В отличие от старшего родственника, его речь казались лепетом провинившегося дитя, которое не очень то удачно пытается оправдаться. — Я думал о безопасности генерала Талахая. Ведь его целостность в наших интересах, Мой Господин. Уже какой раз повторил это раненный. От гнева генерал вложил всю свою силу в перевязку ранения мальчишки. От чего не слабо перетянул бинт. Юноша болезненно поморщился, однако вида не подавал. Гораздо больше его занимал разгневанный зверь внутри его дяди, что так страшно рычал и скалился на него, который готов разорвать его на части в любой момент. — Да плевать я хотел на шкуру этого гаденыша! Хватит ли ему смелости, поджав хвост явится к отцу?! Баян неаккуратно и от этого больно схватил юнца за подбородок, недавая отвести от своих огненных очей взгляду. — Перестань быть трусом, там где это не требуется. Ты слишком осторожен, это граничит со страхом. Юноша положил свою руку поверх дядиной, как бы прося убрать давления на свой несчастный подбородок. Но генерал небрежно скинул ее, продолжая пронзать его взглядом хуже раскаленного клинка. Тогто продолжал молчать, за него говорили широко распахнутые глаза. Он судорожно пытался что-либо придумать. Замять свою оплошность, но… Похоже юнец не готовился к этому разговору изначально. Мужчина стремительно терял терпение. — Я говорил. Тебе не стоит уходить без меня. Ты воин и должен защищаться сам, такую политику ты использовал? Мне плевать. Если ты моя принадлежность, то я сам буду располагаться тобой, как мне вздумается. — Прошу простить меня, Господин, ваш слуга не оправдал вверенных ему надежд... Кадык под рукой дернулся и венка на шее быстро-быстро заколотилась. Это пробудило хищный инстинкт генерала. Момент! И ладони дяди прижались с двух сторон от головы юнца. Молодые губы по немому приказу потянулись на встречу безжалостно терзающим их зубам. В миг на розовых устах появились кровоточащие раны и небольшая капля крови стекла по подбородку. — Я обязательно преподам тебе урок, Мальчишка. Мы обязательно вернёмся к этому разговору. Твои раны должны зажить. Пусть это послужит тебе наказанием. Считай, что сейчас ты мне не нужен. И как ни в чем не бывало, генерал поднялся и направился к выходу из шатра. Оставив позади тяжело вздохнувшего Тал Тала.