We’ll meet again

Не думай мне помогать. Уходи, не трогай, оставь меня в покое. Не прикасайся. Отстань. Отдай таблетки. Это не твоё дело. Сколько длится рехаб? Почему спина сгибается как под непосильной ношей, а мышцы мерзко сводит под одеждой? Ветер тёплыми волнами скользит между пыльными лоскутами рваной рубахи, галстуком стягивает шею змеистый обрывок веревки. Почему мне так одиноко? Почему я не могу ощупать каждый сантиметр этого гребаного поля? Ветер усилился. Соломинка больно царапнула глаз. Как же больно. Отдай мне таблетки. Почему я не могу вернуться? Сколько я стою? Я знаю, тебе тяжело. Черно-белое ласточкино оперение и неподъемный груз на душе. Как ты посмел дотронуться до себя? Слабак. Почему ты ушёл? -Знаешь, Джон, я подумал, -он задумчиво перевёл взгляд на высохший фикус в кадке. -Что не хочу оставаться в Мемфисе. Я уеду. Сегодня я видел его в последний раз перед многолетним расставанием. Я сдержал обещание быть в завязке и находился в ней уже неделю, но Рой будет этому не рад. Он нервно теребил пуговицу на рубашке и не мог сосредоточиться на мысли. Слова вылетали у него с опозданием, прерываясь торопливыми и порывистыми вдохами, будто в комнате выкачивали воздух. Я перевёл взгляд на фикус. Проклятое растение похотливо шевельнуло выглянувшим из-под треснувшей земли корнем и поползло вниз по кадке. Пол стал медленно уезжать по диагонали, а я метнулся к окну, захлопывая раму. Фикус остался на месте. -Джон, я потерял счёт времени. Я не могу… ты знаешь, я ведь тебе не сказал, Клодетт… -Я в завязке уже неделю. - Я хвастливо обернулся на дверь, а Рой отшатнулся, будто я ударил его. Клодетт сшиб грузовик, поэтому ему было не до моей завязки. И он не был зол на мое показное равнодушие. Я протянул ему сигареты. Клодетт ему изменяла, но он оплатил ей лечение и теперь едет в другой конец страны. Я - наркоман и не сдерживаю свои обещания, но могу позволить ему заботиться о мне. Он любит помогать. Орбисон - святой, с одним небольшим недостатком: гиперопекой. Нужно ли ему водить меня в реабилитационный центр и вкалывать мне морфин по расписанию? Нет, конечно, но я позволяю ему это. Ему нравится создавать путь к очищению другого человека, только эти пути обрываются под безжалостной рукой моего безразличия, и Орбисон, как паучок, у которого порвали хитросплетенную паутинку, теперь терпеливо ее латает. Я, пожалуй, отблагодарю его. Пусть он будет моим спасителем, путеводной звездой. Я буду целовать ему руки, я его полюблю, только господи, пускай он даст мне морфина. Рой опускает поршень шприца и не знает, что я чувствую в этот момент. Золотом вспыхивает удовольствие под ресницами, я не знаю, как громко я звучу; но в голове у меня целый оркестр. Я выдыхаю раскалённый воздух, сползая по холодной батарее. О, как я люблю его в этот момент… Он заботливо наклоняется надо мной, вытирая выступившую влагу у меня на висках. «Все хорошо, Джонни, надо немного потерпеть…» Я обожаю этот нежный, фантастический голос. Рой понижает его до шепота, а я хотел бы заставить его петь. Он не понимает, что мне не больно. Я знаю, как передать ему мои ощущения. Солнце радостно пышет в окна и растворяется у него на лице. Мне оно очень нравится. Очень неправильное, непонимающее, но такое славное и светящееся…. Хватаюсь за подставленную руку и приближаю его к себе. «Ты… ты знаешь, как мне помочь… СПАСИБО!!!» Орбисон так смешно теряется, когда я неуклюже и совсем не романтично его целую; солнце безжалостно и очумело пышет. Наверное, Рой меня все-таки не понял. Он мягко отстраняется от меня, складывая шприцы в пакет. Солнце тускнеет, как потемневшая монета. Я неуверенно гляжу на свою руку, смотрю на него. У него чудесные прохладные руки, и он кладёт одну на мою вскипевшую голову. Я порывисто целую и ее. Отпусти меня. Не надо. Рой сидит у моих ног со вскрытыми венами. Вся земля вокруг пропиталась свежей кровью и совсем не похожа на землю в горшке с фикусом. Я могу ощупать поле. Оно плоть и кровь от плоти. Я крепко прижимаю к себе холодеющего Орбисона. Как же ты мог? Почему ты ушёл.