Язык.

      Холод. Этаж насквозь пропах спиртом и хлором. Темнота царит вокруг, несколько ламп, тускло освещающих больничные коридоры, ничуть не спасают. Но что-то необычайно родное, необычайно близкое находящимся здесь пропитывает воздух. Голоса проносятся эхом отражаются от мёрзлых, почти зеркальных стен помещения.       Операционная. Множество датчиков неясного предназначения на полках, подносы с оборудованием, сложенном хаотично, пол, выложенный белой монотонной плиткой, громоздкий металлический стол в середине.       Будто не замечая царящего вокруг гнёта на столе лежит девочка. Она облачена в белый халат, черные штаны и клетчатую малиновую рубашку. На груди виднеется неумело сделанный самодельные оберег в виде двойного глаза-полушара. Короткие волосы, раскиданные по металлическому ложу, слегка колышатся. Лицо выглядит спокойно, даже приятно. Поза расслабленна, одна нога согнута в колене, а левая рука мягко покоится на животе. Серые глаза лениво сощурены, веки из-за освещения приобрели темный оттенок. Очки, сползшие на переносится отдают голубым свечением. Густые брови и искусанные губы придают лицу какой-то особый пугающий фарм. Нависающая сверху лампа слепит, приходится отворачиваться.       Рядом, за столом у стены копошиться ещё один человек. Он перебирает инструменты, разбирает бумаги и разнообразные жидкости. Волосы оливкового цвета выглядят растрёпанными, но одежда сидит хорошо. Глубоко в глазнице блестит двойной протез, слегка расширяющий веко.       –Зна-а-а-ешь… — вдруг лениво протягивает девочка, будто разминая ссохшиеся голосые связки.       Мужчина на секунду отрывается от работы, поворачивается к говорившей.        –Я тут вспомнила один случай…— обтекаемо продолжает она, будто старается до конца выдерживать интригу.       Губы доктора пронизывает лёгкая улыбка. Ему не в первой наблюдать такое поведение со стороны собеседницы, поэтому тот подталкивает разговор ближе к делу.        — Я тебя слушаю, Чеша. — мягко произносит он.       Девочка моментально изменяется в лице, широко улыбается в ответ, оголив клык, растущий из десны, будто в оскале. На лице проступает лёгкий румянец, она протягивает игривым голосом        — Э-э-эх, знаешь ведь как на меня надавить, Дэнни. Знаешь, что я молчать теперь не смогу. — Чеша смотрит куда-то в потолок, потом вздыхает, лицо снова становится преждним, даже каким-то озадаченным.        –Просто… Это уж больно личное, не знаю, как ты отнесёшься… — задумчиво произносит она более высоким голосом, снова вглянув в глаза собеседника.        –Ну, говори, раз уж начала. — Дэнни по-доброму пожимает плечами и снова поворачивается к столу. Он больше не поддерживает зрительный контакт, но может быть это и к лучшему. Главное, что он готов выслушать.        –Ты слышал, что фанатичность может быть вызванна травмой, полученой в детстве? — Чеша заходит издалека. Ответа она так и не получает, но он и не требуется. Размышления девочки частенько переходили в монологи, заканчивающиеся лишь тогда, когда все карты будут на столе.        –Сильное потрясение, горький опыт… Никогда не задумывалась об этом в таком ключе. — продолжает та        –Мои воспонимания обычно уходят и приходят незаметно, а это я уж из головы не могу выбросить. Думаю, может если поделюсь… Легче станет? — Чеша взглянула на доктора, что был повёрнут к ней спиной. Дэнни хмыкнул и кивнул, давая согласие на дальнейшее продолжение разговора.       Девочка повернула голову, ещё сильнее щурясь от света подвесной лампы, тяжело вздохнула        – Мне вроде лет восемь тогда было. — переходя к действию она вовсе закрыла глаза, будто мысленно погружаясь в то время.        — Зубы кривые были, а пластинки не помогали, только разламывать во рту, деньги на ветер. — грудь Чеши затрепетала в приступе смеха. Челюсть снова разомкнулась, оголяя ряд нижний, растущих хаотичным рядом, зубов. Вскоре смех прекратился, но голос остался с весёлым настроем.        — Ну, как ты видишь, они и сейчас не ахти, поэтому, думаю, догадался, что «починить» их не вышло… Но не в этом дело — девочка снова выдержала небольшую паузу        –Стоматолог мой сказал родителям, что дабы хорошую пластинку поставить, надо уздечку под языком подрезать. К тому же, я тогда картавила, поэтому не нужно было много уговоров, чтобы матушка решилась на это. Понимаешь, у чему я веду? — Чеша вновь глухо захихикала        — Сколько времени прошло не помню, но как сейчас вижу, как сидела в светлом больничном коридоре, полном детишек и смело ждала своей очереди. Доносились ли крики из кабинета не помню, но матушка тогда спросила меня, действительно ли я готова, а я ответила: «Ну, раз уж пришли, готова». Вот и моя очередь пришла.       Дэнни вдруг слегка повернул голову, будто пытаясь расслышать больше информации. Руки прекратили маячить по столу, упокоившись на одном месте.        –Когда вошли в кабинет, мне почему-то сразу что-то не понравилось. Врач был какой-то новенький, а с ним ассистент была, женщина, почти что в два раза старше. Посадили меня на кресло, направили лампу, даже отсасыватель слюны поставили, если не ошибаюсь… Но челюсть ничем не зафиксировали. Хотя, тогда это меня мало заботило, да и матушка вышла, как только работа началась. — по лицу расплылась ироничная улыбка.

–Ну-ка, что у нас здесь? – низким проберающим до костей голосом говорит Дэнни, проводя взглялом по пациентке, присоединённой за руки к стоматологическому креслу – Открой-ка ротик...        Чеша слушается, сглатывает слюну, разводит челюсть так, чтобы было видно горло. – Язык подними. – приказывает доктор, засвечивая ротовую полость. Короткий язык поднимается к нёбу и заворачивается по направлению к горлу, уздечки под ним нет. – Вот досада... – глухо, как-то необъяснимо зловеще смеётся Дэнни, всё разглядывая неровные очертания под языком...

       — Сначала анестезия. Ввели мне её как обычно. Неприятно, но потерпеть пару минуток можно. Времечко пришло, взялись за инструменты. Язык я чувствовать вовсе перестала… А вот саму уздечку ощущала довольно ясно. — хитрые глазёнки снова пробежались по доктору, что уже как минуту назад застыл. Возможно, он не ожидал, что «личная история» будет столь необычной, и теперь всерьёз поглощён рассказом.

– Готова? – произност доктор, натягивая на руки голубые хирургические перчатки. Прежде чем пациентка смогла нормально ответить, он добавил – Рот, только шире держи, а то могу и не туда резануть.

       — Ва-а-атки в рот напихали и принялись резать. Режут… А уздечку-то я чувствую! Как пальчики свои, как ногти! — по операционной то и дело начали разносится высокие смешки, сопровождающие повествование

Тонкий острый скальпель опускается на плоть. Чеша подпрыгивает на месте, но больше прерывистой дрожи она вытворить не в силах. На глаза наворачиваются слезы. Она чувствует, как остриё на оголённых мышцах то и дело проводит взад и вперёд, разрезая уздечку. Но... Так ли глубоко оно должно заходить? Она чувствует движение в недрах языка!..

       — Сначала-то думала, что так и надо, голос не подавала, а потом уж невмоготу стало!.. Но не кричала, захлёбывалась скорее.

Горло начинает сокращаться. Кровь струится по его стенкам, попадая в желудок. В тяжёлой попытке вздохнуть, Чеша изгибается всем телом, но из лёгких выходит лишь отчётливый мокрый шлепок...

       — Вся в слюнях, соплях, слезах сижу, невнятные звуки издаю, а они мне говорят: «Чего придуриваешься? Не больно же!», да всё окровавленные ватки во рту сменяют с бешенной скоростью. Была бы я чуть постарше, с ума бы сошла, а тогда просто обидно было… И больно. Жуть как больно.

Огонь под языком разгорается всё сильнее. Каждый нерв, перерезаемый инструментом, невыносимо давит на мозг. Лицо превращается в мокрую массу из соплей, слюней и слёз. По подбородку течёт неистовый поток крови, что уже не может удержаться во рту. Главное не закашляться, не дать импульса крови под напором выпуститься наружу! – Ну чего придуриваешься? – слышится эхом в голове серьёзный голос Дэнни. После этого следует особенно больной рывок. Скальпель вонзается в низ языка... И проходит насквозь. Комнату заполняет нескрываемый визг...

       – Чуть потом у меня рот открытым деражаться перестал, и совсем слабо челюсти развела, так они и тут давай мне говорить мол: чего закрываю? Тут и матушка моя вошла, ещё раз шарманку про симуляция начали гнать, а у врача-то все перчатки в крови! — Чеша начала смеяться. Голос стал чересчур громким, будто она рассказывала какой-то лучший анекдот своей жизни. Рука прошлась по волосам, зачёсывая чёлку вверх, напор эмоций постепенно спадал.

Губы дрожат, рот начинает медленно закрываться. Глаза стараются быть открытыми, но зрачки уже заходят за веки. Слишком больно. Невыносимо... – Шире! – прикривикает Дэнни, но когда замечает, что его же шибко слушают, сам вводит два пальца в рот, раздвигая расслабленные челюсти. Он доведёт дело до конца...

       — Потом ещё швы накладывали, но это уже смутно помню…

Доктор начинает резать с удвоенной силой, всё ближе подбираясь к основе языка. Его перчатки будто пропитываются свежей горячей кровью. Тело трепещет, но криков уже не следует. Совсем немного!..

       — Помню, как здание больницы покинули. Помню, как говорить внятно не могла, ибо языка не чувствовала, но отчаянно просила матушку обезболивающее купить. Купить-то купили, но выпила я его уже дома. И то, ещё минут 20 мучалась, не могла на месте усидеть…

Дэнни отбрасывает скальпель на столик, залезает в рот руками, хватается на короткий склизкий отросток, что уже не способен двигаться самостоятельно, и вырывает язык с корнем! Очередной поток алого заполняет рану, залезая теперь и в горло. Пациентка снова приходит в себя и завывает, широко раскрыв глаза. Языка больше нет. Доктор показывает ей кровавый кусок, а потом кладёт его рядом со скальпелем. Он снимает перчатки, прижав кончик зубами, после чего поправляет волосы и кладёт руки на плечи Чеши. Дэнни одаривает пациентку доброй улыбкой... И всё затихает. Желанное стало явью.

      Чеша вздохнула, её лицо снова начало выглядеть мягким и расслабленным. Она окинула взглядом кабинет, глубоко вдохнула прохладу и амброзию больничных запахов        –Бесплатная медицина она такая… — с усмешкой заключина та, будто подитоживая всё сказанное.        –Может преврала где-то, сама лишь смутно в голове удерживаю… Но ведь была операция! Матушка моя подтвердить может, да и у меня отрывочные воспоминания сохранились! Помню, как по пути черную кошку встретили, так опередили её, чтобы дорогу не перебежала! Помню, как воды не было, для того, чтобы обезболивающее выпить! Помню, как на диване под одеялом канал «Дисней» смотрела, потому что спать не могла! Помню, как подруге рассказывала, а она тогда предположила, что просто «нож» тупой был! Помню, как швы черные, неровные, разглядывала и ужасалась! Снятие правда уже не помню… Но можно разве столько напридумывать?.. Сама уж не знаю… — девочка снова шумно выпустила воздух из лёгких        –Ни зубы подправить, ни картавость исправить не вышло, кстати. Забавно, правда, что теперь, во время любой операции с местной анестезией, у меня оперируемая конечность трястись начинает. Не от холода, не от боли, я даже страха не чувствую… Просто трясётся так, что врачам приходится её придерживать да и меня успокаивать. А как объяснить, что вообще не боишься? Очень неловко всё это. Нога, например, трясется так, будто сейчас в обморок грохнусь, а лицо спокойное, даже руки тёплые. — голова откинулась на железный стол, раскидывая волосы ещё сильнее. Слова подбирались с трудом, речь выходила медленно        — Вот думаю я… А если бы не то неудачное стечение обстоятельств с анестетиком… Ничего этого бы не было? Я имею в виду… — девочка провела руками по белоснежному халату, стиснула в руках самодельный «оберег» на груди        — Увлечённость медициной, болезнями, одержимость с зацикливанием… — взгляд снова упёрся в стоящего рядом. Доктор вздохнул и медленно повернулся, заложив руки в карманы брюк. Со спокойным, сосредоточенным лицом он ждал завершения монолога.        — Ты ведь и сам понимаешь, что стал для меня не просто «любимым персонажем»? — уставшие глаза будто наполнились каким-то мистическим светом. Глубоко внутри, в самой душе, пылало дикое обожание, выходящее за рамки понимания. Из-за этого желания люди сходили с ума, а творцы отдавали всего себя искусству. Жестокому и беспощадному.        — Стал бы ты моим Богом, если бы не та случайность? Узнать никогда не получится. — голова запрокинулась назад, по телу разлилась приятная дрожь, а грудь изогнулась колесом. На этом бессмысленный монолог был окончен.       Всё вокруг затихло. Чеша вновь легла в изначальную позу, прикрыв глаза. Она ожидала реакции. Всё же история действительно была личной. Сердце колотится даже несмотря на спокойствие в душе.        — По правде говоря… — наконец донёсся голос Дэнни. По плитке медленно застучали невысокие каблуки.        — Я даже не знаю, что на это ответить… — звук раздался совсем близко. Когда Чеша вновь открыла глаза, то увидела, что Доктор подошёл к столу. Глаза были скрыты за линзами очков, отражавших свет лампы, а слабая улыбка не выражала ясной эмоции. Голос был не твёрд, даже как-то озадачен. Дэнни не лгал и не нагонял таинственности. Он правда был поражён внезапным откровением. Рот снова приоткрылся, в очередной попытке подобрать слова, но мысль была прервана.       — Знаешь… Не бери в голову. Не думаю, что это так уж важно. Сейчас я здесь, а что было раньше… Не имеет значения. Большая часть нашей жизни состосит из случайностей, но разве это плохо? — Чеша улыбнулась, и с этой улыбкой оковы неловкости вмиг спали. Она отпускала прошлое, его всё равно нельзя изменить. Лучше жить настоящим, наслаждаться или довольствоваться тем, что имеешь       –Давай продолжим. — кивнула она.        — Как скажешь! — внезапно оживился Дэнни. Он навис над столом, заслоняя своей головой слепящую лампу. Тёплой рукой доктор провёл по щеке девочки, убирая лишние волосы с лица, и, невероятно и притягательно, улыбнулся, прикрыв глаза. В руке блеснул острый скальпель…