Там был пруд с карпами.

– (с яп.) младшая сестра Гестальта – небольшие деревянные очень приблизительные модели человека, используемые художниками для корректной постановки позы. Движутся в суставах, продаются в IKEA.

У Ханаби трясутся руки, когда она смотрит на Неджи. В свои тринадцать она уже ведет себя совершенно непристойно и это, ммм, пожалуй, можно свалить на возраст брата: он ведь уже такой взрослый, сформировавшийся, не чета нескладной малолетке с зашкаливающими амбициями. Она подглядывает за ним в спальне/душе/на источниках. Садится на раскаленные камни тощими, твердыми ягодицами и отодвигает в сторону вовсе не случайно оказавшуюся здесь кадку с водой. Она хьюга, нет, не так, Хьюга, а в отношении себя даже ХЬЮГА, правильно, большими каллиграфическими буквами она Хьюга, сразу после Неджи, разумеется, но бьякуган здесь совершенно бесполезен. Она еще в одиннадцать выучила до воспаленных глаз всю его систему чакрообращения, а тут другое. В этой крошечной, любовно высверленной дырке в деревянной перегородке Неджи не просто соткан из голубоватых пульсирующих нитей, нет. Он здесь такой же, как и она, из крови и плоти. Ох, нет, пардон, в этом то вся и фишка – он совершенно другой: чертовски красивый и притягательный, и неизвестный. Но над последним Ханаби работает. Например, теперь она знает, что у Неджи есть старый, некрасивый шрам на бедре, должно быть отравленный кунай, и еще один, поменьше, сразу под ягодицей. А однажды она даже видела, куда именно ведет дорожка темных жестких волос, ниткой начинающаяся от пупка. Но все-таки, самое главное было на лбу, вечно скрытое под тугим слоем всегда свежих бинтов и неровной сталью протектора. То, что одновременно перекидывало им мост друг к другу, но и отбрасывало на разные берега. О да, печать, именно она. Все было бы намного проще, будь у Ханаби ключ. У Неджи бы не было выбора. И не то, чтобы она такая уж сука, нет, она просто знает, чего хочет, очень хочет. В этом месте можно сразу сделать ремарку: «виноват, скорее всего, Хиаши». И сразу же последует другая: «наследница». И тогда уже всем будет все равно, насколько на самом деле избалована маленькая воспитанная Ханаби, ведь она действительно боец, она – это высокая концентрация Хиаши Хьюга в девчачьем тельце, она – это то, что нужно клану. Клан редко когда отказывает в мелочах тем, кто окупится ему с головой, руками и ногами, а главное, глазами. Но и тут вышла осечка. «Ключа» у Ханаби не было. Той самой техники, что даст ей власть над печатью, а главное, над братом. «Ключ» Ханаби отец не доверял. И чувствовала она себя, мягко скажем, погано. Получив отказ на просьбу выдать технику, она получила и двойную порцию унижения: за «наследницу» и за «бойца». К чему тогда все это, если ее лишают главного?! Отец был строг и лаконичен, как всегда: - Несовершеннолетняя. И впервые Ханаби возненавидела эту его лаконичность. Она скрежетала зубами по ночам от бессилия и желания. Она взрослая, раз уже может чувствовать это, разве нет? Раз ей уже просто необходимо трогать себя, когда голубоватые нити за стеной складываются, гнутся, и садятся в ванну, где в воде обрисовываются от резонанса чакры с жидкостью мышцы. Раз она уже не может по-другому, раз готова порвать собственную сестру за лишнюю тренировку с кузеном. Неджи не любит спарринги с Ханаби, он считает ее заносчивой, и чересчур самоуверенной. Ее выпады слишком глубоки, а движения недостаточно легки. Осторожность Хинаты ближе к легкости, чем резкость Ханаби, по его мнению. По мнению Ханаби, ее резкость ближе к храбрости, а осторожность сестры к… Нет, Ханаби не настолько глупа, чтобы разбрасываться обвинениями. Ей хватает того, что она знает истину. Даже если истина порой отвратительна. И эта самая истина в том, что Хинате шестнадцать. Ничего примечательного, верно? А теперь те самые страшные восемь слов: совершеннолетие; в; клане; Хьюга; наступает; в; шестнадцать; лет! Безумство, роковая ошибка, рудимент доисторической эпохи. Нет, все проще, Хината всего лишь старшая сестра. Да, ста-а-арша-а-а-я-я. Хината ключ знает. Хината безмозглая, наивная и беспечная – ей ключ не нужен. Хината праведная, принципиальная и ответственная. Хината последний человек на свете, от кого Ханаби может узнать технику. Ханаби в отчаянии. *** - Неджи-кун, все в порядке, правда. Хината слегка краснеет, не больше, чем нужно, как бы это ни было досадно, и заправляет за ухо темную прядь. Красивую, что уж там, насыщенного сапфирового оттенка. Фе, так и хочется скривиться, но это глупо и неуместно. Неджи замирает на секунду вверху, так что его высокое поджарое тело отбрасывает тень на расположившихся на земле сестер, а потом без лишних пререканий все-таки перетаскивает зонтик левее. Ханаби тошнит от всего это цирка: пляжная атрибутика на их обширном заднем дворе смотрится нелепо, так же как лежаки у пруда с карпами, где уже раскачивается спасательный круг какого-то мальчишки из побочной; как мешающий дешевые молочные коктейли их высококлассный повар; и как Хината в открытом купальнике. Последнее коробит больше всего - какого черта ее сестрица вообще связалась с этой тупой блондинкой из Яманака, уговорившей местную недотрогу облачиться в этот срам! Бики-и-и-ни, - противно растянула она про себя, искоса поглядывая на объективно закрытый бордовый топ и обычные, в цвет, шортики. Под конец младшая Хьюга пялилась уже так, будто хотела нарочно смутить сестру. В нарочности нужды не было, Хината и без того боялась двигаться в этом откровенном одеянии, подолгу замирая в одной позе. Неджи еще пару минут провозился с зонтиком и отправился осквернять пруд с карпами. Пустая пауза молчания и брюнетка приветливо улыбается прозрачными глазами: - Ты будешь ванильный, Ханаби? А сама уже поднимается с дорогого, как и все в округе, ковра, который отец выделил в качестве подстилки. И сок весь в том, что такая внимательная сестра просто обязана знать, что она пьет исключительно банановые коктейли, что у нее сдвиг, либо банановый, либо вообще никакого, но вместо этого: - Да, точно, прости, я принесу, - сколько лишних слов и трогательных эмоций. Ханаби хочется сейчас, чтобы тихоня даже не делала выпадов к изменению, чтобы так и сидела в своей келье на втором этаже особняка и подавала как можно меньше признаков жизни. Ей казалось, что в последнее время Хинаты стало слишком много. Девчонка сглатывает подступивший ком сжатой злобы и сверлит взглядом белую спину сестры. Да что уж там, не только спину. Хината – боевая версия гейши, и от этого вдвойне противнее. Потому что там, в глубине души, она все время сравнивает их обеих и опасается. Опасается, ведь с недавних пор начала терять уверенность в том, что ценнее: сила или женственность. Естественно, Ханаби ставила на силу, но может ли она быть уверенна в том, что именно силу ищет Неджи. Ох, да ладно, может ли она вообще быть уверенна в том, что Неджи хоть что-нибудь ищет? У него была девушка – Тен-тен, да, точно, Такахаши Тен-тен. После их разрыва «наследница» сама не смогла понять собственных эмоций по этому поводу, то ли радоваться, то ли жалеть. А все потому, что Тен-тен была олицетворением силы, а не женственности, и это что-то да значило. А еще Ханаби боится, да к черту, да, действительно боится, что не одна она погрязла в этом отвратительном слове «инцест». Ведь дураку понятно, те, кто обладает силой, не нуждаются в силе рядом. - Вот, пожалуйста, - Хината присела на корточки, и протянула, О, слава Богам, банановый. Ее улыбка, скромная, как будто извиняющаяся за то, что заняла лишнее место на лице, раздражала. Ханаби молча приняла коктейль, в благодарность лишь кивнув. Как вдруг заметила, что в другой руке сестра держит еще один, арбузный. Кому нравится арбузный она знала наверняка и, какое совпадение, что забывчивая особа вдруг так точно попала в цель. Брюнетка встала, неловко, давайте так, «по-изящному неловко», сложив обе ладони на стакане, и направилась к водоему. Секунда колебаний и Ханаби вскакивает как ошпаренная: - Дай я! Растерянность Хинаты восхитительна, и это ее робкое «пожалуйста» в протянутых ладонях. Получив то, ради чего чуть было не вскрылась, девчонка замирает, ловя за спиной песочную легкую поступь сестры. Легкую. Не резкую. И как еще Ханаби не свихнулась от зависти/ненависти как тот выродок из Учиха? Нерешительность и смущение овладевают ею, когда она подходит к краю небольшого пруда (ладно-ладно, карпов все же выловили перед началом этого плебейского безобразия) и топчется с ноги на ногу, следя как кузен ровными, мощными гребками кроет раз за разом расстояние от одного берега до другого. И наконец все-таки решается: - Неджи-сан! – она машет рукой и приветливо улыбается. Ее закрытый коричневый купальник лишается микроскопических складочек, настолько она вытягивается за своей взметнувшейся в приветствии ладонью. Как собачонка хвостом. Брат выныривает, его вымокшие, стянутые в высокий хвост волосы скользкой змеей блестят между лопатками. Не то, чтобы он недоволен – его лицо нечитабельно, как и очень часто, впрочем. И это сложно, потому что все, чему не учили Ханаби, как политика, совершенно бесполезно по отношению к дзёнину. Он пристально смотрит, и ей кажется, что где-то там, в блеклых зрачках дребезжит раздражение. Уверенная в себе Ханаби совершенно в себе не уверена. - Я тут коктейль тебе принесла, - в не ее манере лепечет она, перекатываясь с носков на пятки, поправляет вечно выбивающуюся прямую прядь, открывая простое лицо, - арбузный, - и после небольшой паузы, заискивающе добавляет, - твой любимый. Неджи смотрит на нее пусто и равнодушно, обычно, и выходит из воды (она от него словно отклеивается, будто он прорвал полотно глади и протискивается сквозь свежую дыру) и совсем неучтиво проходит мимо: - Спасибо, не нужно. Ханаби стоит ошарашенная. В ее руках почти скрипит холодный, запотевший стакан густого коктейля, а за спиной удаляются хлюпающие мокрые шаги. Минут десять она и стоит так, пока стекло не выскальзывает из пальцев и с глухим «бульк» не уходит под воду. Грязный пенистый гриб вырастает в светлой прозрачности, а «боец» сжимает зубы и кулаки. Под грудью разворачивается обида, тут же забитая жестким пульсом злости. Шатенка резко разворачивается на пятках в рассыпчатом грунте и решительным шагом устремляется к зонтику. - Не думаю, что это необходимо, Неджи-кун. Тебе не о чем волноваться, правда. О-ох, этот мерзкий голос. Как же он ее бесит! - Прекрати, Хината, ты сама в курсе – у тебя очень тонкая кожа. Не думаю, что твои товарищи по команде обрадуются, когда им придется идти на миссию завтра вдвоем, а ты останешься дома и будешь мучиться от ожогов. Неджи говорит немного, но его голос всегда строгий и чистый, он никогда не прочищает горло. Тишина, в которою Хината, скрытая за зонтиком, нерешительно кусает губы. - Да, думаю, ты прав, Неджи-кун, прости. Хината никогда не говорит «извини», потому что оно носит негативный оттенок. Хината всегда говорит «прости», потому что это очень чистое и искупляющее слово. - Так-то лучше. И окаменевшая за широким зонтиком Ханаби чувствует, как он усмехается на фразе. Дружелюбно. Черт, не к ней дружелюбно! Она почти бьет зонтик кулаком, еще немного больше силы, и в нем дыра и он бесполезен. Но Ханаби еще не совсем идиотка. Пока что. Отброшенный в сторону, он валится на свой натянутый на спицы бок, опасно чиркая в воздухе у белой спины Хинаты. И взгляд Неджи. Такой черствый, отшлифованный, спрессованный. Его глаза говорят то, что уже совершенно не нужно выговаривать рту: «Маленькая избалованная выскочка». «Эгоцентристка». Она сжимает в линию губы и выдыхает через нос. Любой прохожий, не обладающий достойным уровнем дедукции, сможет без труда заключить – в ней клокочет злоба. Ханаби очень хочется держать себя невозмутимо и сдержанно, но то, что лезет наружу из самого нутра, разрушает самоконтроль. Она фыркает и костяным механическим шагом проходится до ковра, втискивается прямо между родственниками. Хината удивлена, Неджи разочарован. О, нет, только не это! Почему разочарован?! Но тетива уже спущена, вибрирует и дрожит, стрелы не возвращаются в колчан бумерангом. А если бы и возвращались, то только с добычей на отравленных наконечниках. И она ставит на кон все. У шиноби в руках смешная баночка из темного стекла. - Не намажешь мне спину, Неджи-сан? Она просит, а сама краснеет. И поднимает несмело волосы рукой, убирая их со спины и шеи. Рядом сидящая сестра взволнованно ерзает на подстилке – то, о чем просит Ханаби сейчас, почти невероятно и постыдно, так кажется Хинате. - Давай лучше я, имоото, - робко предлагает она, протягивая не намерено изящные руки. Имоото сжимает в кулаках свои, грубые как у мальчишки, и впиваясь в сестру испепеляющим, ненавидящим взглядом, очень выразительно выжёвывает: «нет!». - Прошу, Неджи-сан. У Хинаты дыхание перехватывает, она с опаской косится на кузена, ей страшно и вообще… что за сцену тут устроила Ханаби?! И даже милосердная Хината понимает, что так вести себя нельзя, что отец бы приструнил и она должна, раз старшая. Но Хината слишком милосердная, в отличие от… Дзёнин ставит на землю баночку с глухим стуком, на его всегда безмятежном лице играют желваки. Он встает резко, твердо, у него в глазах почти такая же злоба, как у еще одной Хьюги рядом несколько мгновений назад. И хватает наследницу за руку. Хватка каменная: нерушимая и холодная. Девчонка от неожиданности заваливается на бок, но тут же подбирается ногами как споткнувшийся олененок. Сердце стучит, ей стыдно за собственный бешеный пульс под его ладонью, но где-то там, под черепной коробкой, у затылка, разворачивается трепет. «Боже, а вдруг он все понял?!» И радостно, когда он тащит ее, запинающуюся обо все подряд, в закоулок, оставляя там, у пруда, на ковре растерянную и непутевую другую. Неджи толкает ее к стене как деревянную гестальту. В этот момент Ханаби действительно осознает во что ввязалась. Сама она почти утыкается носом брату в солнечное сплетение, он не то, чтобы гора мышц, но если бы их переводили в горы, ее была бы раза в четыре меньше. И в тот момент, когда ей показалось, что тащит он ее сюда ради объяснений, она не ошиблась. Но разве должно его лицо пылать гневом, а не чем-то другим? - Ты затеяла дурную игру, - он не обращается по имени, нависает сверху совсем не в жаркой позе, тычет пальцем в лицо так, будто проткнет, пробьет лоб насквозь, – не думай, что тебе позволено все! Почти хрипит. Почти плюется. Ханаби ошарашено ловит ртом воздух. Страх забирается по босым ногам холодным тенистым песком, но она решительно стряхивает его. Нет, стоп, она не какая-нибудь размазня! Не какая-нибудь…Хина-а-ата! И тут она собирается. Как муравейник, как облака в грозовую тучу, внушительную, но спокойную. Ей приходит в голову - она, вообще-то, глава положения. Вырывается из его хватки, сдавливающей предплечье, и хмуро поднимает голову. Убранная за ухо прядь вновь прямым кожаным ремешком соскальзывает на лоб. - Не смей. Кричать. На меня. Шиноби впивается взглядом в ее губы выдающие раздельные слова. У него дергается бровь и напрягаются жилы у глаз. Несколько минут они сверлят друг друга удивительно одинаковыми глазами, а потом он отшатывается от нее, с омерзением сбрасывает руку со стены у маленькой головы и разворачивается. - Мне осталось три года. – Тихо и самоуверенно. Так типично для Хьюга. Так типично для Ханаби. Кузен настороженно прислушивается, замерев. Она видит, как напряглись его мышцы на спине и шее, и что-то дикое и знакомое подбирается к ее животу шуршащим ощущением. - Всего лишь три года, и ты никуда не денешься. Улыбка, растекающаяся по нездоровому детскому лицу, вызывает у дзёнина отвращение. Он передергивает плечами, сбрасывая ее липкий неадекватный взгляд. Ханаби с упоением ждет его слов. Она чувствует, что вызывает страх. Страх, Боже, это такая сильная и вечная эмоция. Кажется, у нее купальник начинает мокнуть в том самом месте. Но она изумленно распахивает рот, когда слышит тихий и уверенный голос. Голос, что в секунду стал еще более далеким, чем был в самом начале: - Я стану главой клана этой осенью. Ты думаешь то, на что ты рассчитываешь, все еще будет уродовать меня? У Ханаби дрожит голос. Это глупости, нет, этому не бывать. А как же… - Это невозможно, - в этом отчаянном смешке она все еще пытается вернуть себе остатки самоуверенности. – Даже если не я, как же Хината? Неджи хмыкает, и медленно разворачивается к ней лицом. Так, что она может видеть его всего, совершенного и удушающе притягательного. Надменного, - хоть это и вовсе не хьюговская черта. - А вот тут ты будешь счастлива. – Он складывает руки на груди, и если бы Ханаби не была сейчас занята исключительно дребезжащей соленой водой в собственных глазах, она бы заметила, что кузен все-таки насторожен и аккуратен в последующей фразе и совсем чуть-чуть, капельку, взволнован, - двум Хьюга все же придется быть вместе. И все. Он отворачивается и уходит, а она съезжает по холодной стене, давится слезами, размазывает их по лицу, хнычет, ревет и, наверное, умирает. - Неджи-кун, что с Ханаби? – Хината встает навстречу и обеспокоенно всматривается в прозрачные глаза. Неджи долго отвечает ей взглядом, и растерянная брюнетка принимает его усталость. И снова ей неспокойно, она не знает, кому помогать, а если и знает, то как? Но шиноби медленно опускается на дорогой фамильный ковер и невероятно мягко обхватывает пальцами забытый темный флакончик. - Садись, Хината, - почти тепло велит он, - я намажу тебе спину.