Орхидея

Полуденное солнце проникает своими лучами между редкими кронами лиственных деревьев. Пучки его света делятся на десятки и сотни ещё более мелких лучей, которые находят свое отражение в ещё не высохшей росе. Жар медленно доходил внутрь леса, пусть даже листва деревьев не хранила эти земли от губительно влияния солнечного света. Ветра не было. Все вокруг стояло совершенно неподвижно, словно все вокруг погрузились в сочное проклятье, а может быть и само по себе было одним из ведений кого-то, кто был мучим кошмарами, и сейчас в этом недвижимом мире лишь ожидал очередного ужаса, которому его подвергает кровавый элементаль.   Хаосом в этот мир гармонии врывается хлопок крыльем. И за ним все новые и новые. Ветви слабо качнулись от порывов ветра, что создавались этими взмахами. Скрывшийся в листве охотник пристально оглядывал все, что лежало у подножья деревьев и скрывалось среди веток. Но жизнь будто бы покинула это место. Ничего не ползло, не шипело, не бежало. Он спустился с земли и подобно зверю принюхался к земле. Ещё недавно здесь был кто-то, кто вполне подошёл бы для его обеда. Впиваясь шипами, что выросли на вершинах его крыльев, в землю, он неуклюже шагал по пойманному следу. Височными выростами он цеплял землю, поднимая вокруг себя небольшие облака пыли, что заменяли ему привычные акты чистки чешуи. Песок хоть немного, но смывал с него характерный аромат, делая его чуть ближе к естественной природе этих мест.   Он медленно опускался на дно известной всем низменности, которая за долгие годы прилично заросла травой. Толкая свои телом мясистые травяные стебли, он двигался дальше, ощущая, что вот-вот настигнет свою жертву. Но, к его сожалению, едва трава начинает прореживаться, он видит уже мёртвую тушу молодого кабана. Незердрейк приближается к ней. Его нос обнаруживает, что осквернена она не только смертью, чем ещё можно было пренебречь, но и дурно пахнущей отравой. Он прикладывает всю силу своего тела, чтобы перевернуть её, и обнаруживает неглубокие рваные раны, из которых просачивался зеленоватый сок. Не столь давно этот кабан был мёртв, чтобы списать это на один из трупных соков. След этих зубов был ему не ведом. Ряд мелких дыр, что могли бы намекнуть на крупную змею. Но даже для змеи сила, с которой, судя по следам, вырывалось мясо, была слишком большой.   Позади что-то шевельнулось. Дракон метнулся в сторону, разворачивая свое тело к источнику звука, одновременно раскрывая крылья. Он увидел лишь пару хаотично качающийся стеблей. Они были заметно крупнее всех других трав, что росли здесь. Ветра не было, но они продолжали свое медленное движение. Корень этого был скрыт за крупным пнем. Было видно, что нечто растёт не как придаток умершего дерева, а совершенно самостоятельно. Вместо верхушечного цветка стебли венчает изогнутый листок, полость внутри которого будто бы была покрыта паутиной. Или чем-то другим, но достаточно густым и рыхлым. Дракон медленно приблизился к объекту, опасливо водя носом по воздуху, убеждая себя, что ничего кроме странной флоры не двигается. Он уже почти коснулся щитками носа белого содержимого верхушечного листа, как эта субстанция свернулась в несколько складок, образов небольшое центральное отверстие. Из него прыснуло облако едкой пыльцы.   Зеленый туман, что окутал ящера, тут же начал жечь. Он отпрыгнул назад. Крылья его беспорядочно захлопали, гоня прочь ядовитую росу. Глаза ненадолго лишились возможности видеть. Он принялся хлестать собственную морду. Тело его извивалось, поднимая в воздух высохший верхний слой земли. В него же он пытался спрятать голову, надеясь, что его сухость спасёт его от яда. Наконец глаза открылись. Он спешно перевернулся, вновь уперев крылья в землю. Теперь он увидел корень этого странного растения. Правда, до растения этому существу было далеко.   То, что дракон ошибочно принял за уродливые цветы, теперь являло себя как два крупных выроста змеиного капюшона. С них уже не сочился дым. На их покатых вершинках выступили три шипа, образовав мелкие короны. Но главная корона, конечно, была на голове. Острые зелёные пластины выступали над глазами, уходя острыми стрелами с вискам. Чем больше раздувался капюшон, тем больше было видно шипов и по его краям. Красные глаза смотрели прямо на дракона. Змей не двигался, но что-то говорило о том, что это ненадолго.   Незердрейк вновь взмахнул крыльями, в этот раз не складывая их после, а держа выгнутыми, словно подражая змеиному капюшону. "Растение" не осталось в стороне от однозначного акта агрессии. Одним рывком веномант понёс свое тело вперед. Капюшон вновь вздулся. Наросты его, словно отдельно живущие змеи, тоже дернулись. Из них вновь прыснул газ. Как вперед двигался змей, так же назад отступал дракон. Один громче другого, они перебивая друг друга шипели. По очереди они пытались задеть друг друга. Отростки капюшона выбрасывали. Крылья били шипами. Ни один не мог достать другого. Внутренний инстинкт не давал им вступить в бой. Каждый где-то внутри искал повод, чтобы не напасть.   Веномант первым начинает отползать назад. Хвост его кружит вокруг брюха, словно подталкивая все тело назад. Он не поворачивается спиной, лишь неловко пятится, продолжая шипеть. Горловая часть раздувается, от чего обнажается ещё одна пара челюстей. Он медленно начинает складывать капюшон. Дракон тоже опускает свои крылья. Шипы вновь впиваются в землю. Он тоже пялится назад. Никто из них не отводит взгляда. Шипение продолжает звучать.   Они отошли друг от друга достаточно далеко. Оставалось только одним быстрым движением исчезнуть. В траве, в воздухе, под пнем — не важно. Исчезнуть, чтобы больше никогда не встретить друг друга и выбрать себе территории подальше друг от друга. Дракон ударяет хвостом по земле — как в его землях призывали к примирению. Но чужак, кажется, принимал этот жест за нечто совершенно иное. Его капюшон вновь вздувается. Он демонстрирует зубы все активнее, короткими бросками толкает тело вперед, но сразу же отступает. Незердрейк ощущает тяжёлую слабость. С каждой секундой ему становится все тяжелее держать свое тело на одних крыльях. Он склоняет тело к земле, и все активнее, но вместе с тем слабее ударяет ланцетом хвоста по земле.   Веномант приближается к нему. Несколько раз кругом обползает драконье тело. Шипение. Тень от капюшона мешает увидеть солнце. Глаза вновь начинает жечь. Но это уже не пыльца. Яд. Он медленно захватывает его тело. Недостаточно, чтобы парализовать или убить, но в самый раз, чтобы ослабить добрую часть органов чувств. Шипы на голове ящера с хрустом приподнимаются. Он тоже пытается шипеть, но выходит что-то очень слабое. Теперь хвост бьется только ради того, чтобы отползти. Но змей везде. Его длинные не хватит, чтобы держать в кольце, но скорости предостаточно, чтобы помешать уйти.   Незердрейк ощущает укус. Минимум три пары челюстей плотно держали один из выростов на его голове. Зубы тянут шипы за собой, бессмысленно качая голову на ослабшей шее то в одну сторону, то в другую. Он не прыскает ядом. Не впивается в чешую. Ящер дёргается. Он пытается ухватиться челюстью за чужой хвост, но получает лишь слабый шлепок по морде от хвостового жала. Парой толчков его тело переворачивают, а затем вновь возвращают в то же положение. Теперь он окончательно опустил крылья, распластывая их но добрый метр вокруг себя.   Ящер ослабленно прижимает голову к земле. Муть в его голове, вызванная ядом, берет верх, отправляя его сознательную часть в нечто сравнимое с анабиозом. Чужие челюсти вновь хватаются за шипы. Теперь он больше не может их прижать к телу. Змеиный хвост обвивается вокруг драконьего. Он держит крепко. Как и челюсти. Окажись под этим захватом шея, он бы уже оказался мёртв. Даже в этой хватке он последний раз пытает стукнуть хвостом. Не помогает.   Секреция. Он ощущает чужеродный запах, похожий на что-то кислотное, но с оттенком чего-то, что он уже не раз ощущал. Запахи для него едва уловимы, и сколько бы он не пытался вдохнуть, источник для него оставался неизвестным. Теперь его чешуя тоже мало что ощущает. Только участки между плотными щитками. И именно к ним сейчас что-то прикасалось. Он уже перестал ощущать укуса, и даже давления на хвост. Но это он ощутил более ясно, чем все остальное. Верхние отделы хвоста сильно тревожили его. Раскрытие клоаки. Его брюшные пластины не двигались с места, он не ощущал даже намёка на наличие объекта для копуляции. Стоило бы понадеяться на интоксикацию организма и грязный способ выведения яда, но рассчитывать не пришлось. Кольца вокруг хвоста сжались намного сложнее.   Он ощутил проникновение. Множество отростков второго полового органа кольнули те самые места между щитками. Ощущение внутри было практически аналогичное. Незердрейк попытался укусить хоть какую-то часть чужого тела, до которой бы только смог дотянуться. Но даже этот жест был принят. Принят, и сопровожден очередным мотанием чужой головы из стороны в сторону. Принят, как характерное для его вида ухаживание. Как стук хвостом. Как прижатие тела к земле.   Змеиное тело ощутимо сокращалось, создавая иллюзию мелкого движение тела вперед и такого же назад. Оно полностью согласовалось с раскачиванием головы ящера. Первый впрыск внутрь его тела. Мышечная часть клоаки уже достаточно плотно фиксировала чужой огран внутри. Впрыск первого вещества в полость тела только укрепил это сцепление. Не будь в теле малой дозы яда, оно бы мгновенно изогнулось в акте жуткой конвульсии, так же быстро придя после неё в норму. Укусы прекратились. Время ухаживаний подходило к концу.   Второе впрыскивание. Окончательное. Ящер ощутил, что его тело только сейчас отпускает чужака. Так же, как тот медленно начинал выпускать из плотного кольца чужой хвост. Хватка окончательно исчезает. Но легче не становится. Внутри остаётся пробка. Пробка, чтобы иное спаривание не было возможным. Теперь ему надо искать способ избавиться от этого образования. А другому просто продолжать существовать в виде изуродованной орхидеи.