в Киеве поезд останавливается

***

На первой границе в Брянске практически не трогали, только проверили рюкзак. Там лежали бутерброды, зарядник, пара сменных футболок и трусы с оленем. И бордовый, растянутый, но все же свитер Максима. Денис сам себе не мог объяснить, зачем он туда его засунул, зачем после того, как узнал о смерти, сидел и выл, прижимая вещь к себе. На свитере остался запах: духи, которые купила мама. Он забывается сном буквально на час, лампы в проходе тихо гаснут, поезд гудит, набирая скорость. Иногда Денису кажется, что только здесь он чувствует себя дома. Из сна вырывает соседка: легко тормошит за плечо. — Граница, вставайте, проводник уже прошел, никак добудиться не мог, — у девушки алые волосы, цвет отпечатался на сетчатке, словно краской плотно обмазали веки, кровь медленно стекает от носа к верхней губе, закрытой пушком, в башке бьют слова оператора, "Кольцов Максим, 94 года рождения, все верно, алло, вы меня слышите?" — Вы в порядке? — Да, окей все, просто будят каждые 20 минут, — Денис залезает в рюкзак, лежащий на верхней полке, достает документы. Пограничник несколько раз крутит его в руках, смотрит недоверчиво: — Цель визита? — На похороны еду, — Титов устало трёт глаза. В горле все пересохло, вода в бутылке закончилась, на верхней полке лежит мать и смотрит в потолок. Дениса тошнит, мать не шевелится, как будто и она умерла. Она уже знает, что Кольцов умер, но все ещё не может поверить, хотя знает, что это правда. — Ясно. Руку будьте добры, — палец сканируют на каком-то хитровыебанном приборе. Последний пищит два раза, Денис хочет что-то сказать о защите персональных данных, но судя по взгляду ребят из прохода, его мнение никому не сдалось. — Хорошей поездки, — Дениса натурально передергивает, когда он слышит это. Онемевшие пальцы сжимают новенький загран, в котором проставили свежую печать. Оставшееся до отправления время он сидит, пытаясь согреться под двумя пледами. Один одолжила соседка, когда заметила, что Титова трясет. — Кто умер-то? — тихо спрашивает она, разминая его руки. Денис не помнит, давал ли согласие на это, но от её движений возвращается тепло, и он начинает чувствовать себя лучше. Он точно знает, что мать не пошевелится, чтобы его успокоить. Она лежит в своем персональном гробу на верхней полке, и от того, чтобы выть всю дорогу ее останавливает только присутствие других людей в плацкарте. У матери умер сын, Максим умер, а в проходе мерцают лампочки, около туалета столпились люди, Денис маме сейчас совсем не нужен, Дениса трясет, Денис хочет умереть вслед за Максимом, Денис так много хочет сказать и не говорит ничего. — Брат. Он поехал в Киев искать работу, а умер от сердечного приступа, — соседка молча слушает, Дениса накрывает. Он понимает, что скорее всего, больше её никогда не увидит, да и она его не знает, можно все это сказать, потому что он горит блять внутри, потому что не хочет верить, что там, в Киеве, действительно лежит его брат. — Мама меня долгое время просила дать ему работу, у меня компания своя есть, но он такой долбан был, веришь, нет, я все отмахивался. Мама слышит, думаешь? — Вряд ли, – девчонка подвинулась к Денису ближе. Денис ещё раз бросил взгляд на верхнюю полку, мать не шевелилась, а все так же смотрела в потолок плацкарта. "Да и хуй с ним," – подумал Денис, в нем кипела злость от того, что она знает. Что она знает, что Денис виноват. Что Денис виноват, действительно виноват, и эту вину уже не загладить коробкой Моцарта. – Я не дал ему работу, а он уехал в Киев, охранником работать, сутки на сутки. У него же такое ебало было, все доверяли! Простое, доброе, ещё кудряшки такие были, представляешь? Ты представляешь...– ему не хватает воздуха, он начинает тихо смеяться. Денису вообще плевать, тем более стоит такая тишина, словно они ночью стоят в станице в Краснодаре, только сеном не пахнет, а пахнет сухостью и жаром. — Я ему сразу позвонил, как он уехал. Он не отвечал, а я и не звонил, точнее, никто не звонил. Хотя, маме он до этого звонил, говорит, мама, у меня тут с сердцем проблемы, меня оперировать будут, ты главное, не волнуйся. Блять, ну пил он, да, это правда, поэтому и не восприняли всерьез, думаем, загулял Максим, опять запоем. Ну прошло недели две, я по всем подругам, друзьям, оборвался крючок внутри, ну и никто блять не знает, где он. Я в Киев, в службу городскую, медицинскую, ну может вот вы знаете? Не знаем, говорят, но принимали такого на скорой, звоните в пятую. Звоню в пятую, а там говорят, умер. Я ещё несколько раз спросил год рождения, были с собой документы. И год сошёлся. Звоню в морг, а там его уже кремировать собрались. Ну я ноги в руки, последний билет успел купить. Соседка смотрит на Дениса, крепко держа его дрожащие руки. Титов смотрит лишь на её волосы: глаза у девчонки тусклые, мёртвые, а волосы горят под тихим светом плацкартных ламп. — Ну что вылупилась, горе у меня блять, — она не отвечает, из раны на шее течет кровь, на потускневший глаз садится муха. Денис застывает, хотя нужно кричать, это же как сонный паралич, мама же вон, на верхней полке, и она точно поможет, у Дениса же рак, а Максим умер, Дениса же ещё можно спасти, мама поможет. Никто тебе не поможет. я тебе говорю это ласково, шепчу на ухо, и ты это знаешь, и я это знаю, как и знаем то, что это ты виноват в его смерти, потому что ты не дал ему работу. потому что он уехал из-за тебя, из-за того, что ты всю ее любовь на себя тащил, из-за того, что вы над ним смеялись, потому Денис сын любимый, сын, который вышел из пещеры с Лазарем, а Максим там остался, а должен был остаться ты, со своим постылым раком и своими слезами. это ты виноват, Денис, скажи себе это громко и четко, прямо сейчас скажи, потому что я только сейчас тебе дам эту возможность, исповедайся, или ты больше уже не сойдёшь с этого поезда, и будешь вечно рассказывать мне эту сказку, о том, как ты виноват. — Говори, станет легче, — Титова берет оторопь, потому что руки, которые его держат, абсолютно холодные. Кажется, абсолютно холодные. Он закрывает глаза и наклоняется вперёд, ближе. — Как думаешь, есть там что-то? — в ответ раздается тихий смех. В тесном купе пахнет горелой плотью. Денис понимает, что они уже попали в аварию на железнодорожном полотне, или как это ещё называют, и все они лежат в полиэтиленовых мешках, а то, что от них осталось будут опознавать родные. Не надо больше ехать ни в какой Киев, Максима кремировали в местном морге на Оранжейной, а все данные пользователей ТруТока уже слили в сеть. — Не надо торопить события, мальчик. Твой брат уже заплатил за тебя, поживи немного, — раздается рядом с ухом, Денис распахивает глаза, несмотря на безумный страх, и видит перед собой напуганную девчонку лет 20. У неё голубые глаза и светлые волосы. — Отпустите, вам говорю, я проводника позову! — первое, что слышно. Титов немедленно разжимает хватку, начиная извиняться, предлагает деньги. Девчонка ломается, но затем принимает в дар чай и рошеновские конфеты, которые купили у проводника. Они болтают до 6 утра, оказывается, что она живёт во Львове, отец — священник, а зовут её Соня. С поезда Денис сходит в 7 утра. Перед ним Киев. Мать плетется сзади с абсолютно отсутствующим взглядом, пока он ищет таксиста, чтобы уехать в морг на Оранжейную. Голова больше не болит.