не буди

—И я тебе не сюзерен? — Не сюзерен. — И не друг больше? — И не друг. — Эпине вглядывается в темноту. Возле изголовья его кровати, при тусклом свете свечки, что зажигается сама по себе, когда приходит гость, стоит его мертвый король. В расшитой золотыми узорами белой рубахе, с золотыми локонами по плечи. Бледный, мертвый король. Робер рад был бы заплакать, только слезы все выплаканы. Он ужасно устал. Он просто хочет спать. Только что лучше: кошмары или та явь, когда открываешь ночью глаза, а там стоит высочество с просящими, щенячьими глазами. Но правда такова, что сколько ни умоляй, только ядовитая злость внутри бурлит. Эпине изгибает бровь: совсем как проклятый Кенналиец. Его не признала Талигойя, и над Эпине он больше не был властен. — Маршал мой...— тянется руками к сердцу, пытается найти магическое слово, которое ослабит, разжалобит. А скажешь — нет, а скажешь — уходи, не буди, оставь в покое, — разозлится, перевернет в истерике пару вещей и будет выть до утра в углу. А наутро растворится в рассветном тумане. Не было его и больше не будет. — Не буди меня, Альдо. Отпусти. — холодные руки Ракана скользят по шее. Неживой. Мертвый. Мертвый самозванец, о котором забудут. Даже после смерти не хочет понять, что не осталось больше тут ничего и никого его. Эпине бьет Альдо по лицу наотмашь. Пощечина получается звонкая. Только кожа не краснеет, остается призрачно бледной. Шея неестественно выворачивается. Ракан любил, когда целовали за ухом, и так смеялся — так смеялся, что пьянило хуже кэнналийского вина. У него там родинка. Маленькая, такую не разглядишь случайно. Такую надо искать. Целовать. Покрывать поцелуем от уха до плеча, а потом опять от плеча до уха. Между лопаток. Смеяться вместе. Впереди что-то большое и далекое. Впереди смерть и неверные решения. Голова возвращается на место с щелчком. — Маршал мой... — тянет за тесемку на сорочке. Обнажает плечи иноходца. Стягивает балахон, оставляя голым. Робер уже не сопротивляется. Он прикрывает глаза, откидывается на кровать. Если зажмурится, может, он уйдет. Никогда не уходил. Альдо всегда брал, что хотел. Даже стоя на коленях. Рука ложится на член. Он чуть придерживает его, когда касается языком. Губы короля мягкие, а во рту тепло и тесно. Почему-то именно в этот момент, Альдо становился как живой. Начинает с того, что обхватывает губами только головку, ласкает ее языком. Медленные, ритмичные движения. Робер не открывает глаза. Он знает — там его встретят небесно-голубые, влюбленные, смеющиеся. — Ты никто мне...— перерастает в сдавленный стон. Альдо порой ласковее любой девицы, но стоит только привыкнуть к темпу, так он замирает. Смеется. Ждет, что Эпине попросит, не словом, так сбитым дыханием, непроизвольным движением тела. — Ты прекрасен, мой Маршал. — титул теряется, его говорят уже куда-то в бедро, целуют, лижут, оставляют цепочку засосов. От бедра до колена. Линия фронта. “Я тебя ненавижу”. — А...Альдо. — пока ноги покрывают поцелуями, рука Ракана двигается по мокрому от слюны члену. Дразняще медленно. Ужасно приятно. Король отрывается от маршала. Роберу кажется, что именно сейчас Альдо очень красив — но он не открывает глаз. Пусть будет мертвым щенком, который побирается остатками любви, как побирался чем попало в Агарисе, чем Эпине снова поверит в то, что это хоть секунду король. Его король. Ритмичные движения не прекращаются. Только теперь практически синхронно: язык, прикосновения губ, рука. Дразнит, ускоряясь. На ногах еще горят следы от поцелуев-укусов. У Робера кожа не нежная, но Альдо умудряется оставлять синяки на несколько дней. Какая бы мерзкая магия не держала несчастного, потерянного принца возле Робера в эту ночь, закатные кошки, Эпине ненавидел её, себя, но позволял Альдо быть нежным. Может быть, если бы они чаще были нежными друг с другом, они бы не оказались в этой ситуации. Нет. Оправдание ведет к идеализации. Эпине простил и отпустил Альдо. Альдо вцепился в него из могилы и не отпускал. Робер тяжело выдыхает. — Скажи, Альдо. По-твоему, это любовь? В ответ чужой язык медленно проходится по члену. Удовольствие очень горькое. Роберу приятно, и одновременно ужасающе мерзко от того, что ему приятно. Он молчит. Не открывает глаза. Просто дышит все чаще и гладит простынь — может дотянуться до волос Альдо, до кожи, но не хочет. Оргазм — яркая вспышка. Несколько секунд так приятно, что даже хочется жить. Удивительное для иноходца состояние. Альдо вытирает губы — они ощущаются онемевшими. — Я все еще тебе не сюзерен? — Не сюзерен. — И не друг больше. Говорить это с каждым разом все проще. Но если однажды ночью этот златовласый призрак спросит: не любовь? Эпине упадет перед ним на колени. Бессильный и весь его. Не в силах сопротивляться незримой клятве, которая сильнее любых магических чар. Робер кривит губы — практически как Придд. Он знает две истины. Мертвые должны оставаться мертвыми. И Альдо никогда так не скажет. — Не друг.