1998 год
Саша усаживается рядом на диван слишком неожиданно, если честно. Мила даже вздрагивает, когда он опускается рядом, треплет её по голове и притягивает к себе, обнимая. — У тебя все в порядке? — Саша спрашивает обеспокоенно, несмотря на улыбку на лице. — Не нравится мне это твоё хмурое выражение лица, Милка. Совсем не нравится. — Да всё в полном порядке, Саша, — Мила даже улыбается брату. Но на самом деле улыбаться и веселиться совсем не хочется, несмотря на то, что повод есть: Олин день рождение. Она кидает взгляд за стол, все такие знакомые лица, все смеются и улыбаются, а она пропала в своих мыслях. Совсем грустных мыслях, если честно. — Тогда где твоя улыбка? Где смех? А? Убью того, кто украл у тебя все это, — Саша шутит конечно же, еще раз треплет её по голове, пытается приободрить так, как умеет. Как не приободрить, все же она его любимая сестра. — Саш, все реально хорошо, — Мила тянет слова, говоря немного нараспев. Обманывает его конечно. Все не хорошо на самом деле. Говорит, что все хорошо, а сама кидает взгляд на Витю и хочется плакать. Старается на него не смотреть конечно, но все равно смотрит. Мила не хочет видеть его сейчас вообще, и улыбочку эту, которой он одаривает Олю, не хочет видеть, как он шепчет что-то ей на ухо, а она заливается веселым громким смехом. Мила отворачивается от них обратно к Саше, надеясь, что тот не увидел, куда, на кого, она смотрела. — С парнем своим поругалась или что? — Саша спрашивает почему-то громко. И вдруг резко становится тихо, разговоры замолкают, только музыка льется из магнитофона. — Парень? — Витя спрашивает вдруг, резко смотря на неё, отвлекается от Оли в ту же секунду и смотрит на неё сычом, нахмурившись, недовольно. — Мы хотим знать о нем все. Даже то, что мать родная не знает, — Космос подключается тут же к этому разговору, принимаясь разливать водку по рюмкам. — Как будто матери многое знают, — фыркает Оля и качает головой. — Нет, — Саша улыбается ей, но улыбка выходит грустной. Мамы не стало четыре года назад, но болит до сих пор. Все кажутся притихшими из-за этого комментария Оли. Но затем Саша хлопает по своим коленям: — Ладно. Кто он, что он, очень надеюсь, что не из братвы, потому что ты знаешь, что с этим могут быть проблемы. — Влюбилась что ли? — спрашивает Фил с мягкой улыбкой. Мила хочет ответить, что ни в кого она не влюбилась, и что парня у неё нет, но конечно же Витя опять вмешивается, спрашивает с ухмылкой: — И когда только успела? За эту неделю что ли и успела парня найти? Ей так хочется его ударить сейчас. Вот что он лезет со своими этими вопросами? Почему не может сидеть молча и отвязаться от неё? — Почему за неделю? — Саша тут же конечно цеплятся к словам, смотрит на Витю пристально. — Да просто так, — Витя пожимает плечами, глядя на Сашу в ответ, а затем переводит взгляд на неё: — Да, Милена? Только они вдвоём знают правду. Они встречались в прошлую субботу у него дома: кино, вино, все как обычно, все по накатанной — забыться в чужих объятиях, забыться в маленьком мире только для них двоих. Мила смотрит на Витю, когда говорит: — Его зовут Кирилл. Мой коллега, новый учитель истории в школе. Очень милый парень, дарит цветы. Ухаживает за мной в общем. Правда он не тот, с кем хочется гулять. Не тот, кого хочется целовать. Он не Пчёла, не Витя. Она смотрит на него сейчас. Весь из себя лощеный, темно-русые с рыжиной волосы уложены гелем, в костюме, весь из себя такой солидный, взрослый. А она помнит его другим совсем, не таким лощеным, как сейчас. Помнит его в майке, кепке и джинсах, с растрепанными волосами. Да что уж там, они все раньше были такими. Простыми. А теперь все иначе. Солидные взрослые мужчины в костюмах, проворачивающие сделки на миллионы долларов, ездящие на заграничных дорогих машинах, способные позволить себе всё, что пожелают. Но её глаза только на Вите. И она даже не знает, какой Витя нравится ей больше: тот, из прошлого, в которого она влюбилась, или этот, носящий эти большие плащи, костюмы, рубашки, а иногда даже галстуки. Но все равно, в какой бы одежде он не был, она все равно его любит. — Учитель истории? — Витя спрашивает со смешком, а затем его ухмылка превращается в оскал: — Что какой-то учитель может тебе дать? Он вообще сможет платить за твои хотелки? И он злится, хотя пытается себя сдержать. Какая ему вообще разница? — Я сама могу платить за свои хотелки, Виктор, — Мила отзывается совершенно спокойно. — На учительскую зарплату? — Витя фыркает. — Да это так, на еду и колготки. Мила сжимает зубы плотно. Знает она, что он прав. И он знает, что прав. Саша конечно помогает деньгами, но все ее хотелки, как выразился Витя, Витя и оплачивает. И этот кулон, с которым она сейчас играет, делает так всегда, когда нервничает, тоже он подарил. — Витя, — в голосе Саши слышится легкое предупреждение, мол, остановись, дружище. — Что, Витя? — Витя восклицает громко. — Я-, — он остаётся на секунду, прикрывает глаза, а затем более спокойно продолжает: — Мы все хотим, чтобы у неё был нормальный мужик, а не чепушила без гроша в кармане, — смотрит на Сашу, который лишь улыбается, слыша это. — Пчёла, — Саша вздыхает, а затем с улыбкой говорит: — Главное — это любовь, а деньги… Это конечно хорошо, но деньги — это не главное. К тому же у неё есть я, — он прижимает ее еще ближе к себе и поворачивается, спрашивая: — Да, Милка? Мила только находит силы на то, чтобы кивнуть. Она видит, как все улыбаются, только Витя не улыбается. — Любовь, — он будто сплевывает это слово: — Как же. Видели мы эту любовь. Ничего хорошего в этом нет. О. Конечно. Он и его безответная любовь к Оле. Как же без неё. У неё претензий к Оле нет, Оля безоговорочно любит Сашу и в Вите видит только друга. Но вот Витя, это отдельный разговор. — Так может нужно любить тех, кто отвечает взаимностью, а, Пчёла? — Мила выпаливает, даже не беспокоясь о том, что подумают все остальные о том, что она сказала. Витя смотрит на неё, в его голубых глазах Мила легко читает, что это задело его, ранило. Он хочет что-то сказать, но раздается смех Космоса, и они все смотрят на Холмогорова. — Пчёла и любовь. Ничего смешнее не слышал, если честно, — говорит он, когда перестаёт смеяться. — Космос, — Витя звучит угрожающе, когда зовёт его по имени. — Что? Как будто это не правда, — Космос приваливается к Вите, кладет ему ладонь на плечо: — Ты да я, да мы с тобой, мы не созданы для любви и семьи, Пчёлкин. Вот с нашими женатиками все понятно: вначале эстафету начали Беловы, потом Филатовы, теперь Милки очередь с профессором. — Пока учитель, но мы то своим помогаем. Так что поможем и твоему Кириллу в его карьерном пути, — Саша тепло ей улыбается и подмигивает. — А там и дети пойдут. А то ты Милка уже в девках засиделась. Столько лет уже, а мы ни разу от тебя никакого парня то и не отгоняли, не считая дискотек. Ты ж девка вон какая красивая. Так что давай, даю тебе установку: в следующем году, чтобы была замужем и с пузом, — Космос улыбается добродушно. Правда Мила чувствует комок в горле от этого пожелания. Она вскакивает с дивана, не хочет больше слушать ничего такого, и одновременно с тем, как она вскакивает с дивана, Витя хлопает по столу рукой, у него злобное выражение лица, крылья носа раздуваются. — Ребят, вы чего? — спрашивает Тамара, и конечно все удивленно смотрят то на Витю, то на Милу. — Я скоро вернусь, — говорит Мила и, честно говоря, сбегает из гостиной. Спасибо, конечно, Холмогоров, за установку, и за комментарии, что не отгоняли парней. Некого было особенно отгонять, с таким братом как Саша и друзьями, как Витя, Фил и Космос. Как там Витя любил говорить, когда она была совсем маленькая? Что она принцесса, а они все ее верные рыцари. А все ухажеры всегда сливались, как-то быстро и незаметно. Мила залетает в ванную комнату, здесь её точно не побеспокоят, упирается ладонями в раковину и смотрит на себя в зеркало. И вот симпатичная же: длинные светлые волосы, серые глаза, лицо милое, фигура тоже ничего. Конечно не такая высокая, как Оля, но и в пупок Вите не дышит. Иногда дышит, но … Но об этом думать не стоит. Всё. Хватит. Она больше так не может и не хочет. У него таких как она — половина Москвы, если не больше. Может конечно кто-то и скажет, что он не красив, но для неё он самый красивый. О, не только для неё, девушки липнут к нему, как мухи на мед. Поцелуи с ним конечно тоже сказочно сладкие. Мила закрывает глаза, злясь на себя за эти мысли. Пытается отогнать их, старается не думать о его губах, или руках, или любых других частях тела. Она качает головой, открывает глаза и едва не кричит, когда видит позади себя в отражении зеркала Витю. Нет его привычной усмешки, голубые глаза холодны как воды Северного ледовитого, хмурый и злой. Только темно зеленая рубашка привычно расстегнута на несколько пуговиц. Мила не двигается, а он подходит к ней, прижимается всем телом, копирует ее позу, кладет свои ладони около её ладоней. — И что это было? — рычит он ей на ухо, его горячее дыхание обжигает. Мила разворачивается, чтобы посмотреть на него, хотя приходится задрать голову, чтобы это сделать: — Могу спросить о том же самом. Что за цирк ты там устроил? — Я? Ещё хочешь сказать, что виноват я? — А кто? Не я же. Витя рычит: — Кто такой этот Кирилл?! — А какая тебе разница, Пчёла? Это личная информация, которую я не намерена разглашать, — она тоже рычит на него в ответ. Он не отступает, приближается так, что кончики их носов соприкасаются: — Значит ухаживает, цветы дарит. Что, зажимает на переменах, как старшеклассник? — Виктор, я думаю, что ты лезешь не в свое дело, — Мила отводит от него взгляд. — Не моё дело? Да я-! — он готов разразиться тирадой. — Да что ты? — Мила толкает его в плечи. Но конечно он и на миллиметр не сдвигается, продолжая нависать над ней: — Ты так, друг, — и получается это сказать с пренебрежение. — Друг? А друзья так делают? — и он впивается жестким поцелуем в её губы. Она пытается оттолкнуть его, но куда уж там. Он поднимает её, подхватывает за ягодицы, и конечно она обвивает его талию ногами, и он разворачивается, усаживает её на стиральную машину, разводит её ноги. — Только пикни, — угрожает он, целуя её опять. Только вот если она пикнет, Витя отправится на лесную прогулку и больше из леса не вернется. Саша позаботится об этом. Витя знает, что она не пикнет, знает, что не будет звать на помощь. Впрочем ей и не хочется звать на помощь. Она целует его в ответ жадно, ерзает от нетерпения и желания. Неделя — это был долгий для неё срок, без него. И раз уж так оно сложилось, что они здесь и сейчас, вот так, что же, это будет прощальный раз. Он рвет на ней колготки, один мощный рывок, и они рвутся конечно же. — Что ты делаешь? — она шипит на него. — Это не дешевое удовольствие. — Я знаю, плачу за них, — и Витя отвлекает её поцелуями, вначале целует у основания горла, стягивает с неё верх платья, стягивает лямки бюстгальтера и обнажает грудь, втягивает в рот сосок. Мила захлебывается своим собственным стоном, кладя ладонь на его макушку. Ей не нужно, чтобы кто-то услышал их или поймал с поличным. Но она выгибает спину, теряется в ощущениях, пока он ласкает её ртом и мозолистыми ладонями. И вздрагивает, когда он вводит в неё два пальца, растягивая, подготавливая для себя. — Да, малышка, вот так, — он шепчет в её шею, кусает нежную кожу, и она насаживается на его пальцы. — Идиот, ты такой идиот, — шепчет Мила. Он поднимает голову, чтобы посмотреть на неё и спросить, почему это он идиот, но Мила не готова отвечать на его вопросы. — Идиот, трахни меня, — все же раздраженно шепчет она. Его не нужно просить дважды, если честно. Щелкает пряжка ремня, он быстро опускает штаны и трусы так, чтобы обнажить член, надеть на него презерватив, и Мила придвигается ближе к краю стиральной машины, нетерпиливо ерзает, скалится, и оскал уходит только тогда, когда он толкается в неё, заполняет её так, как никто другой уже заполнить не может. Если не Пчёлкин, то больше никто и никогда. Он толкается в неё с остервенением, но она толкается навстречу так же, жаждет его всем телом и душой, целует его так, надеясь, что в каждом следующем поцелуе с другими, он будет вспоминать её. Одной рукой он держит её за бедро, другой же оглаживает всё, до чего может дотянуться: живот, грудь, плечи, затылок. А целует так, засовывает язык глубоко, что кажется, душу готов вытянуть. Он уже вытянул. Он трахает её долго. Или Миле так кажется. Но вот он проводит пальцами между её ног, едва задевает клитор, и Мила кончает, с его именем на губах, а он сцеловывает её стон с губ, а затем кончает и сам, с тихим стоном, прижавшись к её лбу. Секунду спустя, их дыхание еще в норму даже не пришло, раздается стук в дверь: — Милка, с тобой всё хорошо? — интересуется Саша. — Я сейчас выйду, — Мила отзывается быстро, закрыв ладонью рот Вите, потому что, зная его, он может что-то сморозить. — А Пчёлу ты не видела? — Нет. Может на улице проветривается. Поищи его там, — и она чувствует, как под её ладонью Пчёла смеется. Шаги Саши удаляются, и Мила отталкивает Витю от себя, поправляет платье быстро. И ничего не говорит. Он избавляется от презерватива, поправляет свою одежду, открывает рот, чтобы что-то сказать, но она опережает его: — Советую тебе разобраться с собой и со своими чувствами, — говорит это совсем без эмоций, а затем выходит из ванной комнаты, оборачивается напоследок, чтобы сказать: — И да, между нами все кончено, Витя. Она не видит, что у него отражается на лице в этот момент, спешит оказаться опять в гостиной, спешит сказать: — Макс, отвези меня домой, пожалуйста. Хорошо, что Катя ушла куда-то на второй этаж, наверно отсыпается после смены в больнице. Хотя конечно ей все расскажут, и ей предстоит разговор с ней. Её уговаривают остаться, но: — Уже действительно поздно, ребят. Я что-то устала. И мне есть над чем подумать, — она выразительно смотрит на Космоса и все смеются. Мила прощается со всеми быстро, каждого целует в щеку, как обычно, только к Вите даже не подходит, даже не смотрит на него. Могла и больше ему сказать в ванной, но решила разрубить всё, что было между ними, сейчас.🎞🎞🎞
И когда в понедельник она выходит со школы вместе с Кириллом и видит Витю, стоящего, облокотившись на свой блестящий под солнцем черный мерседес, она берет Кирилла под руку и проходит мимо Вити так, как будто его не существует.