1994 год
— … И конечно коробка была без дна. Так что вся эта мука оказалась на ней. Нет, Людмила Аркадьевна никогда особой популярностью не пользовалась, она всегда была старой грымзой, но все же. К тому же в классе никого не было, обвинить она так никого и не смогла, и целый день ходила в муке, — Мила замолкает, слушая, как смеется Фархад по ту сторону телефонной трубки. У неё уже пересохло в горле, если честно. И не удивительно, ведь они уже кажется целый час говорят по телефону. Впрочем, это не самый длинный их телефонный разговор. — А нечего ей быть грымзой, — говорит Фархад, когда перестает смеяться. И он действительно может так говорить. Мила часто упоминает математичку в своих рассказах, когда делится последними новостями. — Эта ваша Людмила Аркадьевна получила по заслугам. Нечего унижать детей, которые не могут постоять за себя. — Кое-кто все же может постоять за себя. Но не думаю, что это её чему-то научит, — вздох, который она делает, можно даже назвать немного печальным, несмотря на веселую историю. Жаль, что есть люди, которые, получив власть над другими, пытаются самоутвердиться за чужой счет. Особенно когда эти взрослые люди работают с детьми. Конечно дети бывают совсем не подарок, но к каждому нужно найти подход. Конечно ей с этим проще, ей двадцать два, она сама недавно со школьной скамьи. И совсем неизвестно, что будет лет через сорок. Если она вообще будет к этому времени работать в школе. Кто знает. — Таких людей уже ничего не исправит, — с легкой грустью отзывается Фархад. В его окружении тоже есть такие. Да что говорить, они есть в окружении практически у каждого. Она уже собирается спросить у него, не поменялись ли у него планы на выходные. В прошлый раз Фархад говорил о том, что у них намечается поездка в горы на все выходные. Но спросить об этом она не успевает - раздается громкий звонок дверь. Если честно, они с мамой не ожидали гостей раньше пяти. Она глядит на часы тут же и отчего-то оказывается удивлена увидеть на часах без трех минут пять. Это она просто заговорилась с Фархадом. — Оля приехала, — бросает Мила в трубку, а сама поднимается, берет в руки телефон и спешит открыть Оле с Ваней дверь. Она уверена, что это Оля с Ваней. Потому что Саша редко когда приезжает вовремя. — Передавай всем привет. — Обязательно передам, — Мила распахивает дверь и пропускает Олю, держащую Ваню на руках, в квартиру. — И ты тоже передавай всем привет. Целую, — она особо не дожидается ответа Фархада, и так знает, что он тоже скажет, что целует её и ждет встречи, и кладет трубку. Она рада видеть и Олю, и, конечно же, Ванечку. Может быть повод и не самый радостный, годовщина со смерти папы, но все же. Папу она совсем не помнит. Знает о нем только из рассказов мамы и Саши, да и по фотографиям. Это всё, что у неё есть. — И кого же ты там целуешь? — спрашивает Оля, приподняв брови и вручая ей Ваню в руки. — Вам привет от Фархада, — Мила отвечает с ухмылкой, а затем целует Ваню в румяную от мороза щеку. Ваня легко чмокает её в ответ, а затем утыкается холодным носом в её шею. Как раз и мама заходит в коридор, вытирая руки о передник и тут же расплывается в широченной улыбке, когда видит Ваню: — Ой, кто это ко мне приехал?! Это Ванечка мой приехал! — она тянет руки к Ване, и Мила позволяет маме забрать его из её рук. — Ну иди ко мне, солнышко мое… Давай-ка разденемся, шапочку снимем… Она переводит взгляд на Олю и замечает в дверном проеме Макса, который топчется там , будто не знает, что ему делать: то ли зайти, то ли нет. Мила уже собирается сказать ему не мяться и заходить в квартиру, но Оля опережает её, поворачивается к нему: — Заходи, Максим, ты что встал? — Нет, спасибо, — Макс качает головой и пятится назад. — Я внизу подожду, в машине. — Ну проходите, правда. Вы что такой стеснительный? — мама говорит так, что Макс немного тушуется, но затем все же заходит в квартиру и закрывает дверь за собой. Тем временем мама уходит в гостиную, унося Ваню с собой, оставляя их троих в коридоре. — Как там Фархад? — спрашивает Оля, снимая с себя пальто и ботинки. — Да все в общем-то у него нормально. По его словам, — хмыкает Мила. — Но как там на самом деле я не знаю, — потому что конечно Фархад не признается, что он чувствует себя плохо, а в разговоре так, по телефону, и не поймешь особо, правду он говорит или нет. — Ты же знаешь этих мужчин, — и косится на Макса. — Да, Макс? Макс замирает, теребит шапку в руках и смотрит на неё очень растерянно, потому что он не слушал о чем они говорят. Но он все же кивает: — Ага, — а затем торопится в гостиную, куда ушла мама с Ваней. Они с Олей синхронно закатывают глаза, говоря одновременно: — Мужчины. Оля принюхивается затем, и Мила улавливает запах подгоревших пирожков. Но она не успевает ничего крикнуть маме, потому что Оля реагирует быстрее на это, заглядывает в комнату: — Татьяна Николаевна, у вас там ничего не горит? Мила заглядывает в комнату тоже, как раз в тот момент, как мама подхватывается с места: — Господи! Пирожки-то! Про пирожки-то бабушка забыла! — а затем она просит Макса: — Вы присмотрите за Ванечкой, — и убегает на кухню. Не сказать, что Макс особо знает, что ему делать с Ваней. И Мила как-то не хочет оставлять Ваню на Макса. Но Оля тянет её за руку на кухню, задавая кучу вопросов, но, не дожидаясь ответов, рассказывая всё, что произошло за неделю, что они не виделись. Ни мама, ни Мила особо и не возражают, особенно потому, что все новости касаются Вани, которые плавно перетекают о рассказах о Саше. Только вот Макс прерывает, когда заходит на кухню: — Оля, позвонил Саша — он подъезжает. Я пойду встречу. — Хорошо, Макс, — Оля кивает ему, и Макс тут же уходит. Облегчение слишком видимо на его лице. Кажется ему не слишком приглянулось сидеть с маленьким ребенком. И Оля тут же уходит за Ваней, возвращаясь с ним буквально через пару секунд: — А пирожки с чем? — Ваши любимые, с морковкой, — мама ставит противень с пирожками на стол. — М-м-м… Ваня, будешь с морковкой? — и Оля тянется к противню, но мама быстро прикрывает блюдо салфеткой: — Нет, давайте папу подождем. Возьми вот ягодок лучше, — и указывает на тарелочку с клюквой, которая стоит на столе. Оля берет ягодку, закидывает её в рот, а затем морщится: — Клюква же — кисло. Да, ягоды в этом году выдались очень кислые. Мила тут же вспоминает, как они с Витей ели эту клюкву пару недель назад. Точнее ела она, целую горсть закинула в рот и ела с аппетитом, даже не поморщившись ни разу. Витя, подавшись её примеру, тоже закинул горсть ягод в рот, но практически тут же и выплюнул их себе на ладонь, приговаривая, что это полная кислятина. Надо было видеть его лицо в тот момент. Скривился так, как фигуры на полотнах Пикассо. — Ничего, зато полезно, — бодро говорит мама. Что же, семейное сходство на лицо, потому что Ваня берет ягоды и не морщится, когда жует их. Оля смотрит на него с некоторым удивлением, но затем все же продолжает говорить: — Ну вот. Я его все время пилю, пилю… Так вы бы, со своей стороны, тоже сказали — ну нельзя же так, пора уже к более спокойной жизни переходить, все-таки сын растет. Ага. Да прямо таки Саша и послушает их. Даже смешно, что Оля думает, что мама как-то может повлиять на Сашу. Про себя она вообще не говорит. — Это верно, — соглашается мама. — Только не переборщить бы. — Ну, вам лучше знать, как. Тут, наверное, как-то деликатно нужно, между делом. — Конечно, капля камень точит. Мила даже не вмешивается в этот разговор, стоя у окна и наблюдая за происходящим на улице. Что уж тут, скажем так, она знает, что это бесполезно. С улицы тем времени доносится звук автомобильного клаксона с мелодией из «Крестного отца». — Ой, Ванюшка, папа наш приехал! Иди, мой золотой, папу встречай, — и Оля подталкивает Ваню в сторону двери. Ваня улыбается своей беззубой улыбкой и, переваливаясь, как маленький медвежонок, идет встречать Сашу. Тем временем Оля и мама тоже подходят к окну. — Татьяна Николаевна, вы на Сашу посмотрите. Ему такой стиль идет, правда? Официальный… Мама смотрит на Сашу с гордостью, но отвечает достаточно сдержано: — Да, Оль, неплохо смотрится — солидно и вообще. Только ты ему насчет галстука подскажи, можно и поярче, повеселее. Мила косится на маму, приподняв бровь. Поярче и повеселее в одежде - это совсем не в стиле Саши. — Ну да, — Оля усмехается, — а он скажет: «Что я, клоун?» Хотя вот помню однажды Витя после нового года один день ходил в галстуке с дедами морозами и оленями. Это был очень милый галстук на самом деле, думает Мила. Вслух, конечно, об этом не говорит, потому что никто вроде бы не знает, что она видела его в этом галстуке. — Да ты что? — притворно изумленно спрашивает она, будто тем январским утром не она завязала ему этот галстук и отправила на работу. Если честно, Мила была немного удивлена, что ей удалось провернуть такое. Ей удалось отвлечь его, завязать весёлый новогодний галстук вместо скучного бордового и отправить его на работу так, что он даже не посмотрел в зеркало перед выходом. А это можно назвать одной из его привычек: несколько минут стоять у зеркала, любуясь собой. И не её вина, что Витя не оценил этот галстук, и новогоднее настроение. Тем вечером, когда Витя вернулся с работы, этим галстуком оказались связаны её руки. Да и в общем тот вечер галстук не пережил. — Ага, — Оля усмехается. — Но точно не по своей воле. Наверно его девушка решила над ним подшутить. И смешно было всем, кроме Вити. Оля права насчет “подшутить”. Лично Миле было весело. То, что ей было больно сидеть несколько дней после этого инцидента, это так, мелочи. Так что она знает, насколько ему было не смешно. — У Вити есть девушка? — мама спрашивает у Оли, а затем оборачивается к ней: — Почему ты мне ничего не рассказала? А что она может ответить? У Вити нет девушки в том понимании, которое понятно будет для мамы. Да и для Оли тоже. Да и она не может сказать: “нет у него девушки, это я нацепила на него тот галстук”. Тогда вопросов будет еще больше. И она никак резонно не сможет объяснить, как это произошло. — Не сказать, что я что-нибудь об этом знаю, — Мила пожимает плечами и пялится обратно в окно, чувствуя, что уши у неё слегка горят. А еще Оля так смотрит на неё, будто что-то знает. Но откуда она может знать? Они с Витей в какой-либо слишком компрометирующей позе никогда не попадались на глаза никому. Практически никогда. — Было бы хорошо, если бы его девушка была похожа на тебя, Оленька, — говорит мама. У неё как будто воздух весь из легких выходит. И это почему-то как ножом по сердцу. Мама конечно желает всем только лучшего. И Витя действительно заслуживает рядом с собой любящую, понимающую, умную и симпатичную девушку. Как Оля. Проблема в том, что Витя не хочет кого-то как Оля, он хочет Олю. Мила бросает на невестку взгляд и оказывается поражена тем, что Оля говорит, смотря прямо на неё: — Ему подходит кто-то больше похожий на Милу. — Да мы быстрее переубиваем друг друга в тот же день, — отвечает она хмуро. А сердце то в груди трепещет от этой перспективы: быть вместе и не прятаться ни от кого. Только это нужно ей, не Вите. Она как-то растерянно смотрит в окно. И слишком неожиданно раздается выстрел. И еще один выстрел. И еще. А затем целая длинная очередь выстрелов. Мила даже не знает каким образом, но вот она уже на полу, держит маму за руку крепко, и мама тоже сидит на полу вместе с Олей, обе прикрывают головы, хотя до такой высоты, на которой они находятся, пули не долетают. Только громко очень, что уши закладывает. Мила рискует подняться, потому что нет сил терпеть и не знать, что происходит внизу. Ей удается подняться, с трудом, потому что мама тянет её за руку вниз, обратно, в безопасность. Да и зря вообще она поднималась, ей толком и не удается ничего рассмотреть: только Макса и шквал огня из оружия с разных сторон. Это всего секунда, и она букается обратно на пол. Коленками проезжается по батарее, а металл батерии шершавый. Черт. Они так и сидят на этом полу, перепуганные до усрачки, и даже не замечают, что всё стихло, пока на кухню не вламывается Саша с пистолетом в руке и крича: — Оля! Собирайся, живо! Это выводит их из ступора. Оля подскакивает с пола и тут же подбегает к Саше и обнимает его: — Саша! — Все, нормально, Оль! — правда это больше на крик, и Саша понимает этому, поэтому вздыхает и более спокойно повторяет: — Все нормально, собирайся, бегом… Олю не нужно просить дважды, она бежит за Ваней. Черт-черт. Про Ваню они то и забыли, но Оля пробегает мимо с Ваней на руках, мчится в гостиную, где все вещи Вани. А вместо Оли Сашу обнимает мама: — Саша, Саша, что это?! Саша молчит, и она отрывается от разглядывания своих исцарапанных коленей. Он смотрит на неё. Мила продолжает сидеть, скрещивает руки на груди и смотрит на него с очевидным недовольством. Он продолжает молчать, и тогда когда она приподнимает бровь, говорит: — Мама, мам, все нормально — это деловые проблемы, обычные деловые проблемы. Только не волнуйся, очень тебя прошу, держи себя в руках. Тебе нельзя волноваться. Нам уехать надо, мы сейчас уедем… — он отпускает маму и уходит в в гостиную, откуда затем раздается: — Оля, побыстрее, ради Бога… Только она сохраняет нечто наподобие хладнокровия сейчас? Мама тоже уходит с кухни. И только тогда Мила поднимается с пола, но не двигается, просто стоит и смотрит в дверной проем несколько секунд, прежде чем на кухню возвращается Саша. Он открывает шкаф, где единственное, что в этом шкафчике есть - это огромная аптечка. — Фил и Макс? — спрашивает она, сглатывая вдруг ставшей вязкую слюну. — Живы, — Саша как раз смотрит в окно, а затем резко открывает его и кричит: — Фил! Не звони никому! И срывается с места в сторону выхода. Мила идет за ним на каких-то ватных ногах. А мама едва ли плачет: — Саня, Санечка, не уезжай никуда! Сыночек, не уезжай, они убьют тебя! — Саш, мы готовы! — из комнаты выходит бледная, как привидение, Оля, а Ваня на её руках совсем не понимает, что происходит, только смотрит на них удивленно. — Все, мам, мы поехали… Но у мамы на это другие планы очевидно, она цепляется за рукав пальто Саши и плачет: — He уходи, сынок! Останься, Санечка, не уезжай! Господи, убьют ведь! — Мам, успокойся, все будет нормально. Верь мне, слышишь?! — может Саша и не показывает этого, но он напуган так же, как и они все, а затем выдавливает из себя улыбку. — Пирожков-то нам дашь? Мама переключается сразу же на пирожки, торопится на кухню, и пока мамы нет, Мила говорит: — Если тебя убьют… — Ты оживишь меня и убьешь сама, — на его губах проскальзывает ухмылка. — Верно. Мама возвращается с кухни, с пакетом, полным пирожком, и Саша забирает его тут же, вытаскивает один, едва ли не весь запихивает в рот, а затем обнимает маму: — Ну, все, держитесь, я к вам Катю пришлю. — До свиданья, Татьяна Николаевна. Мила, — Оле тоже страшно, она выглядит напуганной. Но что говорить об Оле, если даже Саша напуган. — До свиданья, родные мои… Оля, Ванечка, Саня. Ну, с Богом! Осторожнее там, берегите себя. — Пожалуйста, аккуратней там, — Мила тоже просит об этом, мысленно моля Бога о том, чтобы все остались живы. Оля уходит первая, за ней и Саша, не пряча даже пистолет. И мама ещё смотрит им вслед, даже после того, как они исчезают из поле зрения. С открытой дверью Мила не чувствует себя в безопасности, поэтому оттесняет маму и закрывает дверь. Правда и с закрытой дверью чувство безопасности не приходит. Наверно стоило согласиться на предложение Вити купить ей пистолет и хранить его дома. С другой стороны смогла ли бы она им воспользоваться? Смогла ли бы выстрелить в человека, пускай даже вооружённого и желающего причинить ей или кому-то из ее близких, боль? Она не знает ответ, и наверно даже не хочет узнать. Мамино: — О, Господи! — выводит ее из ступора. Мила оглядывается на неё: мама оседает на стул. И уже понятно, что ей плохо. — Мам. Я сейчас корвалол принесу! Саня-Саня. Что же это делается?🎞🎞🎞
А что она может сделать? Ровным счетом ничего, кроме как помочь маме добраться до её спальни и сидеть с ней, пока она не уснет. После корвалола мама засыпает быстро. Саше или Оле звонить нельзя, это она прекрасно понимает. Поэтому берет мобильный и набирает номер, цифры которого знает лучше, чем таблицу умножения. И ей даже не нужно говорить ничего, он уже знает, что произошло. — Принцесса, это жесть конечно, — у Вити усталый голос, когда он отвечает. — Телефоны сходят с ума. У меня уже голова трещит от этого всего. Да, он усталый, но не слишком печальный. Значит с Сашей, Олей и Ваней все хорошо. Но она все равно спрашивает: — Они в безопасности? — ей нужно услышать это подтверждение. — Да, — а затем он кричит: — Блять, Космос. Если ты собираешься просто сидеть и нихрена не делать, то вали домой, — и потом уже тише говорит: — А мы тут держим амбразуру. Не слишком похоже на то, что Космос её держит. — Мы или ты? — задаёт она вопрос, на который и так понятен ответ. Почему-то нет сомнений, что Космос сейчас больше мешает. Особенно после того, как он пристрастился к кокаину. — А у тебя есть сомнения? — Нет. С той стороны раздается трель стационарных телефонов, затем слышится грозное: — Ты что трубки не поднимаешь?! — Космос с большой вероятностью сейчас кричит на Люду. Вите очевидно не до светских бесед с ней. Он устало вздыхает: — В общем без надобности не выходите никуда. Утром за тобой приедет машина и отвезет в школу, а потом заберет и привезет домой. Лучше сидите дома. И Саше не звоните…Бля, Космос- И связь обрывается.🎞🎞🎞
Новостей особо и нет. Только вечером показывают полноценный репортаж с места происшествия, рассказывают, что произошло, и конечно же: “о местоположении Александра Белова ничего не известно”. И телефоны молчат. Она не рискует звонить Вите тоже. Витя тоже, впрочем не звонит. Тут Мила даже не задает вопрос не хочет он звонить или не может. Успокаивает себя только тем, что, если бы что-то произошло, кто-нибудь да позвонил. А так молчащие телефоны в этом случае, наверно, лучше, чем звонок среди ночи. Хорошо, что Катя с ними. Она взяла несколько дней за свой счет в больнице. По крайней мере мама не одна, пока она в школе. И конечно все знают, чья она сестра, слухами, как говорится, земля полнится, но она просто игнорирует вопросы, делает вид, что не слышит, переводит тему, и в конечном итоге вопросы больше ей не задают, только косятся и перешептываются, но это легко игнорировать. Что нелегко игнорировать, так это мамино самочувствие. У неё то и дело прихватывало сердце, оба раза после вечерних новостей, и оба раза они вызывали скорую. Уговорить мама поехать в больницу было провальной миссией. Мама качала головой, пила таблетки и все так же не пропускала ни одного выпуска новостей, ожидая, что может быть все же что-то скажут про Сашу. И плакала. Много. Они с Катей пытались сделать всё, чтобы отвлечь маму, но куда уж там: её мысли вертятся только около Саши. К концу третьего дня она уже задыхается в квартире, если честно. Она отвлекается от стопки тетрадей на проверку, потягивается на стуле так, что хрустят кажется все позвонки и решительно поднимается. Она бы и дальше сидела и проверяла тетради, если бы не голод. Холодильник встречает её поразительной пустотой: одинокое яйцо и кусок сыра, который заплесневел по краям. Кажется Катя на нервной почве совершила набег на все, что было в холодильнике и наверняка даже на те запасы еды, чтобы мама спрятала в шкафчиках и полках. Она сама не помнит, когда последний раз открывала холодильник. Наверно в тот день, когда всё случилось. Она обедала в школе, а больше и кусок в горло не лез. И Катя жаловалась, что мама ничего практически не ест. Пустой холодильник - это жалкое зрелище, если честно. Мила накидывает пальто, а затем заглядывает к маме в комнату. Мама спит, и не очень хочется тревожить её. Но будет куда хуже, если мама проснется, а её дома не будет. Она наклоняется, целует её в щеку, и мама приоткрывает глаза: — Ты куда собралась? — сонно спрашивает она. — В магазин. — Мила, не ходи никуда, пожалуйста, — мама встревожена. Она может и не ходить, может просто попросить Федю, который сегодня её водитель и охранник съездить в магазин, но ей хочется выйти на улицу и хотя бы где-то погулять, пускай даже в магазине. — Мама, я на машине и с охраной. Ничего не случится. К тому же Катя вернется минут через двадцать. И я тоже вернусь быстро. — Ладно, — мама говорит с большой неохотой. Мила отходит от ней, но в дверях оборачивается и зовет маму тихо: — Мам, — и, когда мама поворачивается, Мила говорит: — Я тебя люблю. За эти дни это первый раз, когда на мамином лице появляется улыбка: — Я тоже тебя люблю, доченька. Маме бы побольше улыбаться. Ох и задолжал Саша маме за это. Одной поездкой в Анталию он точно не отделается.🎞🎞🎞
С Катей они встречаются у дверей в квартиру. Катя даже как-то улыбается застенчиво, когда замечает в её руках пакеты. — Я надеюсь, — говорит Катя, открывая дверь, — ты порадуешь меня тем, что в твоем пакете есть булка с маком и бутылка холодного молока. — Катя, обижаешь, — Мила смеется, заходя в квартиру первая, когда Катя открывает дверь и пропускает её внутрь. — И еще пару бутылочек пива и вобла, — последнее она уже шепчет, потому что не хочет, чтобы мама услышала про пиво. Мама вообще практически не пьет. И ей не нравится, когда пьет Мила. Но ей так захотелось ледяного пива с рыбой, что она не могла отказать себе в этом желании. К тому же в магазине был свежий привоз рыбы, еще не всё успели разобрать, так что устоять было невозможно просто. Она ставит пакеты на пол, прислушиваясь. В квартире подозрительно тихо. Слишком тихо. Они с Катей переглядываются, и Катя зовет: — Танюш! Мама не отвечает. Холодок бежит по её спине. Мила тоже зовет: — Мама! Но мама не отвечает и ей. Все внутри обрывается. Есть одна причина, по которой она может молчать. Ноги ощущаются ватными, пока они идут с Катей в мамину комнату. Катя оттесняет её и заходит в комнату первая, но замирает. Нет. Этого не должно было случиться! Не сейчас! Может быть лет через тридцать или сорок, но не сейчас! Катя молчит, и Мила обходит её. Может быть мама просто крепко спит? Её действительно можно принять за спящую: лежит на боку, укутавшись в плед, которым Мила её укрыла каких-то там несколько часов назад, её левая рука свесилась с дивана, а на полу пульт от телевизора. Её будто лишают всех сил в ту же самую секунду, когда она понимает, что мама больше никогда не проснется. Она оседает на пол, даже не регистрирует боль в коленях и с каким стуком она стукается ими о пол. Из её горла вырывается нечто похожее на хрип. А вот у Кати сил оказывается больше. Она опускается на пол рядом с диваном, берет маму за руку и начинает плакать. Вначале Миле кажется, что она не может плакать. Глаза почему-то сухие. Остаются они такими не долго, ведь когда Катя поднимает на неё заплаканные глаза и тянет к ней руку, и в этот момент вся это ситуация обрушивается на неё. Она подползает к Кате, прижимается к ней и маме, не замечая как слезы текут по лицу. И она без понятия, как долго они сидят, давясь безутешными и горькими рыданиями.🎞🎞🎞
Это как ночной кошмар. Только ночные кошмары заканчиваются, когда наступает рассвет или когда человек открывает глаза. Но этот ночной кошмар теперь с ней всегда. Маме должно было исполниться пятьдесят в этом году. Мама должна была еще жить и жить, повидать мир. Может быть даже встретить какого-нибудь мужчину, в которого смогла бы влюбиться и который полюбил бы её в ответ. Она должна была увидеть, как растёт Ваня, увидеть еще внуков, может быть правнуков. Так много всего хорошего могло случиться. Но не случится. Мама уже ничего не увидит. Она пялится в пустоту, не особо обращая внимание на то, что происходит вокруг. Мила отмирает только в тот момент, когда чья-то рука оказывается у неё на плече. Она поднимает голову и видит Тамару, которая присаживается рядом с ней на диван. Тамара во всем черном. Она смотрит на своё платье, тоже отмечая, что оно черное. Она даже не помнит, как сегодня одевалась или причесывалась, или даже мылась. Все как в тумане сегодня, кроме похорон и кладбища. — Мы с тобой, Мила, — Тамара берет её за руку. — Если тебе что-то будет нужно, ты сразу же звони, — Тамара целует её в щеку, кратко обнимает, прежде чем уйти. А затем на месте Тамары оказывается Фил, после - Космос, но она особо и не реагирует ни на что. Ей как-то совсем ни до чего нету дела сейчас. Квартира понемногу пустеет. Людей на поминки пришло не так уж и много. Стол, до этого заставленный закусками, уже сложен и нашел своё место в углу комнаты. Это она вроде бы должна была убрать стол, помыть посуду и проводить всех, но всё, что она делает - сидит и пялится на фотографию родителей, которая стоит на полке в шкафу. По крайней мере теперь мама и папа вместе там, если там вообще существует. Может быть ни Рая, ни Ада нет, и после смерти ничего нет. Вот так умираешь и на этом всё. С кухни доносится журчание воды, а она сидит на диване и даже не шевелится. Кто остался? Оля, Саша, и, возможно, Витя. Но они скоро уйдут, оставят её одну. И она будет сидеть вот так и дальше, пока не заснет. Если вообще она сможет заснуть. Папа был таким молодым. Мама тоже молодая. И у мамы ещё так много было всего впереди. Она стирает слезы зажатым платком в руках как раз в тот момент, когда Саша заходит в гостиную. — Мила, — он тихо зовет её, смотря прямо на неё. Но она отворачивается в сторону, нет никакого желания смотреть на него сейчас: — Пожалуйста, уйди. Я не хочу тебя видеть. — Мила, выслушай меня- Она поднимается с дивана, намереваясь уйти в свою комнату и закрыться там. Но он не пропускает её, делает шаг влево, когда он ступает вправо, преграждает ей путь. — Я не хочу слушать тебя. Ни сегодня! Не завтра! — а затем с долей садизма добавляет: — Может быть больше вообще никогда! — Ты не можешь-, — он качает головой, не верит в то, что она сказала это. Он выглядит не лучше, чем она, с осунувшимся лицом и красными глазами из-за лопнувших сосудов. — Что я не могу? — Мила решает не бежать сейчас, она ступает к нему ближе и тыкает в него пальцем. — Я не могу обвинить тебя в том, что произошло?! — Саша делает шаг назад, чуть дальше от неё. — Нет, не ты стрелял, не ты виноват в том, что у неё слабое сердце… было слабое сердце. Но мы оба знаем, что это из-за тебя она-, — она не может сказать это чертово слово даже. — Ты подумал о тех, кто рядом? Да хрена с два ты подумал, Саша. — Я не виноват! Она умерла не из-за меня! — его крик похож сейчас на крик раненого зверя. Он смотрит на неё, не верит кажется, что она говорит это. Но ей нужно выплеснуть свою злость на кого-то. А Саша здесь сейчас, Саша - причина почему это вообще произошло в первую очередь. — Это твоя вина. — Возьми свои слова назад! — Нет! — Милена. Скажи, что это не так! — и Саша наступает на неё. — Это не так! Я не виноват! Ты не можешь обвинить меня! — крылья его носа раздуваются, он начинает злиться. Но она не боится его, она не отходит назад, не собирается отступать и не собирается брать свои слова назад. Только вот между ними встревает Витя, отталкивая Сашу за плечи: — Саня! Тебе нужно успокоиться. — Скажи это ей! Как будто только она её потеряла! — Саша указывает на нее пальцем. — Саша, поехали домой, — в гостиную заходит Оля. — Я не хочу ехать домой. Я не собираюсь никуда ехать, пока она не скажет, что я не виноват! — он уже кричит это Оле. — Значит тебе придется ночевать где угодно, но не дома и не здесь. Я не собираюсь стелиться перед тобой. Я не твои опричник, чтобы бегать перед тобой на задних лапах. — А ну-! — Саша будто хочет наброситься на неё. Но конечно Витя не позволяет ему этого, хватает его за плечо и прижимается своим лбом ко лбу Саши, говорит: — Все, довольно. Пошли выйдем, поговорим. Саша не слишком хочет выходит, все еще кидает на нее злобные взгляды поверх плеча Вити на неё, пока они с Витей не скрываются в коридоре, а затем в одной комнат. — Мне так жаль. Этого всего не должно было случиться, — тихо говорит Оля. — Тебе не кажется, что если бы этого не должно было случиться, этого бы и не случилось? — спрашивает она и идет к шкафу, где спрятаны бутылки с алкоголем. Она достает из шкафа початую бутылку вина и усаживается обратно на диван. Мила без церемоний достает пробку и делает большой глоток из бутылки, закрыв глаза и слушая, как Оля говорит: — Я понимаю, что ты расстроена. Но ты не можешь винить Сашу в этом. Как бы он не был виноват в том, что произошло, он тоже потерял маму. Мила не хочет это слушать. Хорошо, что Оля на стороне Саши. Ей самой не нужны союзники, да и она знает, что никто, как она, не считает. По логике вещей они с Сашей должны быть вместе против этой ситуации, поддерживать друг друга, а не закапывать еще глубже. Она винит его. Она винит себя в том, что её не было рядом, в том, что не смогла помочь. Хотя и было сказано, что маме ничего не помогло бы, её бы ничего не спасло. — Я могу делать все, что хочу, — она взмахивает бутылкой. — И не только он виноват. Я-, — но она замолкает, не хочет говорить Оле о том, что и себя считает виноватой. — Я не хочу говорить об этом. Пожалуйста, езжайте домой. Оля ничего не говорит, берет её за руку зачем-то, наверно хочет показать, что она может рассчитывать на её поддержку и найти в ней утешение, но всё, что ей сейчас хочется - остаться одной. Из глубины квартиры доносится: — Ты знаешь, что только мне можешь её доверить, — это говорит Витя. И наверно он говорит это громче, чем хотелось бы. Потому что потом раздается Витино же: — блять, — и опять шепот, и сложно разобрать, что он там дальше говорит. Эти его слова ощущаются на коже так, будто огонь пробегает по коже. — Пожалуйста, забирай Сашу и езжайте домой. Оля все же прислушивается к ней наконец-то. Она вздыхает так тяжело и уходит, а через несколько минут входная дверь открывается и закрывается. Тишина в квартире раньше так никогда зловеще не ощущалась. И она не верит в призраков, но напряженно замирает, когда слышит шорох в прихожей, а затем и скрип половицы. Но это конечно никакой не призрак, это всего лишь Витя, который заходит в гостиную и усаживается рядом с ней. Он косится на неё и на бутылку вина в её руках, но ничего не говорит по этому. — Я думала, ты ушел, — едва слышно говорит она и делает еще один глоток из бутылки. — А ты хочешь, чтобы я ушел? — Да. Нет. Не хочет. Но не хочет зависеть сейчас от него. Или от кого еще угодно. Витя даже не спорит. Он уходит, только замирает у двери, к ней спиной. И она говорит: — И дверь за собой закрой. Мила ставит бутылку на пол и ложится на диван, накрываясь пледом, который лежит в углу дивана, с головой. Она слышит, как закрывается дверь в гостиную, затем Витины шаги в коридоре, а затем скрип двери. Но это не входная дверь скрипит, это скрипит дверь в Сашину комнату. У неё слишком характерный скрип. Она испытывает облегчение от этого. Она не хотела, чтобы он уходил, и он не ушел. Может и можно признаться себе, что она боялась оставаться одна, но и просить кого-то остаться она не хотела, у всех своя жизнь. Да и кого было просить? Мила скидывает покрывало с себя, несколько минут борется с собой, с этим желанием пойти и найти утешение в Вите. Но она всего лишь человек. Витя уже успел удобно улечься на диване с книгой, когда Мила заходит в комнату. Он приподнимает бровь и опускает книгу на живот, когда видит её. — Уйти в другую комнату — это не то, о чем я просила, — она не проходит дальше, замирает в дверном проеме, хотя больше всего сейчас хочется лечь рядом с ним и заснуть. Она ведь и пришла сюда именно за этим. — Просто не обращай на меня внимание. — На тебя сложно не обращать внимание, — вырывается из неё. Впрочем это правда. Она всегда обращает на него внимание. Он единственный человек в любом помещении, от которого ей всегда сложно оторвать взгляд. — Мне даже ничего делать для этого не нужно, — он ухмыляется. Мила чувствует, как румянец медленно заливает её щеки. Она даже не находит никакую умную ремарку, хотя очень хочет. Он ждет от неё какой-то колкости. А она придумать ничего не может. К счастью раздается трель домашнего телефона, а затем обеспокоенный голос Фархада в трубке: — Мила? Это ты? Как ты? — и она опять начинает плакать, слушая, как он успокаивает её. Стоит в коридоре глупо, слушая тихий и успокаивающий голос Фархада, решая, отправиться ли ей в свою комнату или к Вите. В конечном счете выбирает Витю, всегда выбирает его, и засыпает рядом с ним, слушая, как Фархад рассуждает о цикличности жизни.🎞🎞🎞
А дальше все какими-то урывками, между сном и явью, между трезвостью и алкоголем в крови. Помнит урывки из того, что происходит в квартире. Помнит, как кричит я не хочу тебя видеть, и Витя выключает свет и закрывает все окна, чтобы в комнате было темно, и она действительно его не видит, только ощущает его всем телом, когда он обнимает её. Помнит, как она сидит в теплой воде, он сидит на краю ванны и аккуратно промывает её волосы от остатков шампуня, а затем берет мочалку и моет её, совсем без сексуального подтекста, выверенные движения и ничего больше. Помнит как хотела забыться на время, как приставала к нему, просила заняться сексом, лезла к нему в штаны, раздевалась перед ним, умоляла, но из-раза в раз получала отказ, хотя даже угрожала ему тем, что всё расскажет Саше, а Витя жал плечами и отвечал рассказывай, говорил тебе от секса лучше не станет, а затем укутывал в одеяло, укладывал в кровать, обнимал со спины и утешал, пока она рыдала. Помнит как он кормил её, помнит как она демонстративно роняла тарелки с едой на пол и отказывалась есть. Помнит, как он читал ей вслух. Помнит, как расчесывал её волосы. Помнит, как утирал слезы. Помнит, как он был с ней все эти дни. В эти дни, которые она проживает отрывками. Да и то кажется, что все это происходит не с ней. Мама, похороны, дни после похорон, поминки. Мила моргает. Перед ней чашка с ромашковым чаем, а она сама на кухне у Оли и Саши. Она отмирает в тот момент, когда Оля швыряет миксер и бьет по столешнице руками, вскрикивая: — Все, никаких моих сил больше нет — ни женских, ни, блин, общечеловеческих! Она не понимает, что происходит и почему Оля такая взвинченная. Она не особо обращала внимание на Олю, или вообще на кого-либо еще. Но она никак на это не реагирует пока что. Только смотрит на Олю. Катя реагирует зато, подходит к Оле и оттесняет её в сторону: — Успокойся, все! Оставь, током еще стукнет. Что с тобой вообще происходит?! Оля отходит в окну, отворачивается от них и тихо говорит: — Короче, я написала заявление на развод. Она даже не вмешивается в это. — Глупость какая! — Катя достает из кармана платья пачку сигарет, достает сигарету и закуривает. — Ты что?! Может нужно вмешаться. Особенно когда Оля разворачивается к ним и взвинченно говорит: — Глупость?! А вы послушайте. Я живу с ним четыре года, так?! Мы познакомились, когда его ловила милиция, в день свадьбы я чуть не наступила на гранату…, — Катя в этот момент хихикает, и Оля едва ли не кричит: — Ты не смейся, ничего смешного нет! Когда я рожала, он сидел в тюрьме — мне потом Томка Филатова все рассказала. А вы обе ведь знали, но молчали! Он потом клялся: все, любимая, соскакиваю, все для сына сделаю. И что? — и она смотрит на них обоих, ожидает ответа, но ни Катя, ни она ничего не говорят. — Неделю назад его чуть не убили у меня на глазах! Все, не могу больше!! Катя смотрит на неё, будто она что-то может сказать. Но, если честно, ей сейчас никакого дела до того, что Оля там решила. Катя понимает, что от неё поддержки не дождется, поэтому она старается успокоить Олю: — Оль, успокойся, ты Ваньку разбудишь. Единственное, что делает Мила, разливает по двум рюмкам ликер, который стоит на столе. У неё дрожат руки, но она не обращает на это уже никакого внимания. Оля садится за стол напротив неё. — А как мне прикажешь реагировать? Я что, Джейн Эйр?! У нас полон дом холодного оружия, сабли какие-то, томагавки… Я вчера в комнату захожу, а у меня ребенок оптическим прицелом играет! Но я — баба, а не боевой конь! Я закончила консерваторию, у меня богатая внутренняя жизнь! И вообще, не трогай меня, я истеричка! — Оля уже под конец кричит, а затем выпивает рюмку, которую Мила впихивает в её сторону. И тихо-тихо затем говорит: — Я подозреваю, что он убивал людей. Она не видит в этом проблему. Должна видеть её, но нет. — Вот чего стоит твоя хваленая любовь, Оля, — Мила говорит тихо. — Что? — удивленно спрашивает Оля. Катя под столом пихает её, но Мила не обращает вниманием на это. — Вот чего стоит твоя хваленая любовь, — повторяет она, смотря в свою чашку с чаем и не поднимая ни на кого взгляд: — Если ты так легко готова от него отказаться, любила ли ты его когда-либо или ты была влюблена в его образ, — Мила вспоминает их разговор несколько лет назад и повторяет тоже самое, что она тогда Оле сказала: — Я тебе однажды уже говорила, что если ты хочешь быть с ним, нужно принимать его таким, какой он есть, — тогда она была на стороне Оли, сейчас же на стороне Саши, несмотря на то, что с того вечера после маминых похорон они так и не поговорили. Даже сегодня не обмолвились ни одним словом. — Это ваша жизнь, и я не собираюсь в это вмешиваться. Поверь, мне точно не до этого, — а затем она все же смотрит на неё: — Но он отец твоего ребенка. И ты здесь как сыр в масле катаешься. А в этой стране не всем женщинам так везет. И он тебя любит. — Ты сама обвинила его в…, — Оля повышает в этот раз на неё голос. Мила не хочет ссориться с Олей. Но она повышает голос в ответ тоже: — Не забывай, что я его сестра, а ты - его жена. И у нас с тобой разные привилегии. Развод или нет, это решать тебе. Но если ты решишь сделать это сейчас, после покушения и похорон, значит грош цена такой любви. И не думай, что я встану на твою сторону в этом случае. Она поднимается с места. Пора уходить. Все уже давно разошлись, Саша тоже куда-то уехал. Мила хотела остаться ночевать у Оли сегодня, но это уже не вариант. Оля молчит, как и Катя. Они обе только смотрят на неё. — Можете не провожать, выход найду сама. Морозный ночной воздух освежает. Она поднимает голову вверх, и большие хлопья снега падают ей на лицо. С проспекта долетает рев машин, и она не слишком обращает внимание на то, что происходит вокруг, пока не слышит, как рядом с ней останавливается машина. Она опускает голову и видит знакомый черный Мерседес, опускается окно и Витя спрашивает: — Домой? — и, предупреждая её вопрос о том, почему он не уехал домой, хотя она сказала, что будет ночевать у Беловых, Витя говорит: — Я просто знал. Мила забирается к нему в машину, и, когда он выезжает на дорогу, спрашивает: — Можно остаться у тебя на ночь? Он берет её ладонь в свою: — Ты всегда должна помнить, что двери моего дома для тебя всегда открыты. По крайней мере в эту секунду она верит, что никогда не останется одна, и он будет рядом, чтобы не произошло.🎞🎞🎞
На следующий день, рано утром, Мила сталкивается с Сашей в прихожей их квартиры. Саша выглядит ужасно, если честно. И первое, что она говорит ему: — Я не должна была говорить то, что сказала. Он отвечает: — Я должен был выбрать другой путь. И я виноват. Перед тобой, перед мамой, перед всеми. Она обнимает его крепко, и он обнимает её в ответ. Все же, чтобы не произошло, решает она для себя, она останется на его стороне.