Татуировок у Владоса было много. Нет, даже не так — их было просто дохуя. У рандомного прохожего это бы, наверное, вызвало удивление — в голове у обывателей человек с кучей рисунков на теле был либо криминальным элементом с несколькими ходками на зону, либо малолетним дебилом, украшающим свое тело любой попавшейся под руку стремной хуйней. К первым Владос не принадлежал, несмотря на относительно пугающую внешность — высокий, жилистый, с бородой и густыми бровями, этакий вышедший из тайги лесничий. Пусть вариация его имени и имела какой-то оттенок речи маргинальных слоев населения, отжимающих мобилы у прохожих и хлещущих «Охоту крепкую» вприкуску с семечками на скамеечках дворов в ебенях, произносилась она обычно с некоей теплотой и дружелюбностью. Ко вторым типам личностей Владос относился с презрением — с появлением хэндпоука и всяких дешевых всратых машинок бить стали вообще все, кому не лень, и многие из них делали это хуево. Ну блять, кто вообще додумался на тело помещать рисунки с идиотскими мемами и совершенно левые предметы, подобные рисункам хуев на заборах и вообще не имеющие смысловой силы, а только заставляющие носителя подобных изображений выглядеть, как последний торч из подворотни?.. К своим татуировкам он относился совершенно иначе. Пусть все они были сделаны в разных стилях, было у них что-то, что объединяло их всех — а именно, их качество и высокая стоимость. Парень не гнушался тем, что запись у желаемых мастеров была расписана на год вперед, а час стоил, как среднего класса смартфон. Татуировки он любил, денег на них не жалел и художников находил нормальных, а не тех, что пиздили эскизы из Гугла. Ради одной из них он даже в Германию смотался, а другую сделал во время своего отпуска в США. А сколько рисунков на его теле выполнялось мастерами, съезжающимися со всех концов России-матушки в Санкт-Петербург, даже не сосчитать.
Как бы то ни было, самой дорогой для его сердца была небольшая графичная татуировка с маленькой юркой змейкой, ползущей по его правому предплечью. Возможно, потому, что была первой, возможно, потому, что она единственная из всех являлась парной. Набита она была давным-давно, еще в самом начале юности, по инициативе тогдашней, самой первой девушки. Тогда это было верхом романтичности — притащить на годовщину отношений партнера в салон и сделать парные тату, какие-нибудь пошло выглядящие знаки бесконечности на запястьях, солнышко с луной или сердцебиение. Но Владос не был бы Владосом, если бы согласился на этот пиздец. Может быть, он не являлся заебись каким парнем, но долбоебом он точно себя не считал, поэтому всяким стандартным хуевинам сказал свое четкое девятнадцатилетнее нет. В конце концов, на их с mon amour переругивания спустился хозяин, седоватый мужик лет 50, и предложил сам нарисовать им эскизы, лишь бы они прекратили орать. Спросил, что бы они хотели, Влад ответил: «Животное какое-нибудь, хз. Змею можно, вы посмотрите только на эту гадюку», за что тут же получил сумочкой по еблету. Дед оказался понимающим, предложил сесть и оголить часть тела, на которой подразумевался рисунок, и Влад, не долго думая, протянул правую руку. Мужик быстро набросал что-то фломастером, заставив парня охуеть от того, что он это делает прямо на теле (сейчас Влад уже знал, что эта техника называется фрихед) и поежиться от прикосновений холодного грифеля. Смотрелось вроде норм, только не ясно было нихуя, во что это выльется по итогу. Спросил у деда про то, в каком стиле будет эта залупа, тот указал на рисунки в рамочках на стенах, выглядящие вполне сносно. «Похуй», — подумал Влад и сказал начинать. Итог выглядел пусть немного бабским, но все же плюс-минус красивым. Следом за ним отправилась девушка, мастер уже приготовился было пустить такую же змеюку по ее руке, но та подняла футболку и повернулась к нему ребрами. Змейка вышла совершенно другая. «Вот ведь блядь, говорила, что сделаем одинаковые, и напиздела». Ну, зато девушка была довольна, и ближайшее время не должна была ебать ему мозг.
Владос отхлебнул пива и будто бы вздохнул. С той девушкой они разошлись спустя три месяца — с ссорами, битьем тарелок и обвинениями во всех смертных грехах. Первое время он пытался топить горе в алкахе, из-за чего первый раз в жизни допился чуть ли не до белой горячки, и одним зимним утром, проснувшись с похмельем, первым делом обратил внимание на злоебучую змейку. Отправился в ближайший салон, чтобы там перекрыли ее — хоть чем, пусть даже ебаным квадратом Малевича. Там его, естественно, развернули — с перегаром-то, как от коньячного завода — и сказали приходить через неделю. Всю эту неделю он и капли в рот не взял, гонимый желанием избавиться от блядской змейки, а когда пришел на сеанс, почему-то расчувствовался и набил рядом с ней маяк — как символ собственного несломленного духа. Попробовал снова через месяц — и снова не сумел заставить себя нанести поверх изображения пресмыкающегося что-то еще. А через пять неудачных попыток убрать змею со своего тела Владос просто втянулся и начал получать кайф от новых изображений на коже, перестал видеть смысл в том, чтобы чем-то свою первую татуировку перекрывать. Через какое-то время наткнулся на инстаграм бывшей — та выставляла напоказ свои аппетитные формы на фоне лазурного моря и белого песочка — то ли Мальдивы, то ли Багамы, хуй знает. Впрочем, из-под маленьких кусочков ткани, являющихся купальником, по-прежнему виднелась фигура маленькой гибкой змейки. Правда, понять, что она там есть, можно было только если знать о самом факте ее существования — она теперь терялась среди букета покрывавших бок пионов. Впрочем, Владоса тогда это уже никак не волновало — к тому времени он понял, что мужчины привлекают его намного больше женщин. А через некоторое время он и вовсе перестал быть Владосом — попытался по пьяни пристать к другу из компании, который тут же назвал его ебаным пидором, а Владос со всей дури пизданул его об стену. Естественно, после такого ни о каких вечерах в прежней институтской тусовке не могло быть и речи. Потом он и вовсе стал Влади́славом, иммигрировав в Польшу. Тем не менее, каждую зиму парень все равно возвращался в Петербург — не столько к людям (у него уже никого не осталось в России, кроме престарелой матери, да и та жила в области), сколько к воспоминаниям.
Влад вылил в рот остатки пенного и попросил бармена снова наполнить стакан. Почему-то он все равно каждый раз перся в этот самый обыкновенный бар в центре, хотя перехватить партнера на одну ночь было куда больше шансов в каком-нибудь эпатажном клубе, популярном среди геев. Но тамошние посетители зачастую были на его вкус слишком манерными и жеманными, но самое главное — какими-то совсем плоскими и пустыми. Такими же ему временами казались и поляки — пусть их культуры и были не настолько уж разные, как с какими-нибудь представителями племен Папуа-Новой Гвинеи, но в них тоже чувствовалась эта мерзкая холодность, отчужденность и непонимание. Так что оставалось довольствоваться лишь случайными редкими связями, да и то, если уж совсем необыкновенно повезет. К его двадцати пяти это случалось от силы раза два.
Внезапно на барный стул приземлился тощий мужчина в элегантном деловом костюме — с взъерошенными темными волосами и лицом, по которому очень сложно было определить возраст, так что ему могло быть как едва больше двадцати пяти, так и давным-давно за тридцать. Посетитель оперся обеими руками на стойку и с уставшим видом попросил двойной шот виски. Ничего себе, у кого-то явно был сегодня плохой день. Влад оглядел незнакомца — помятый галстук, квадратные очки, крупный перстень на руке, который тот нервно теребил пальцами — неизменные атрибуты высших чинов среди белых воротничков, которые ничего не говорили об их владельце, а лишь служили для демонстрации статуса. Какой-нибудь бизнесмен или топ-менеджер корпорации — он на таких насмотрелся в своем огромном офисном здании, когда еще устроился работать джуном. Наверняка еще и женат на милой домохозяечке, а сам изменяет ей с молодой распутной студенткой. Впрочем, обручального кольца нигде не видно, странно, в такие-то годы, может, пришел сюда подцепить девчонку на одну ночь?.. Или, возможно, не девчонку вовсе?.. «Блять, и о чем я только думаю! Уже первого попавшегося на глаза мужика записал в гомосексуалисты. Вроде и не выпил нихуя, а мозги уже поплыли…».
Бизнесмен-менеджер тем временем получил свой напиток, выпил его залпом и скривился. Снова подозвал бармена и попросил повторить. «Ой, кто-то, похоже, хочет напиться в стельку». Дело принимало интересный оборот. По гримасе соседа и чуть ли не слезящимся глазам видно было, что человек он к алкоголю непривычный. А с учетом того, как быстро он все это в себя влил, вынесет его на раз-два. На какую-то секунду Влад даже проникся жалостью к офисному планктону и хотел было с ним заговорить, но вовремя себя остановил — не хватало еще нарваться на любителя порассказывать о своей хуевой жизни и выслушивать грустные тирады. Тот тем временем уже немного заплетающимся языком попросил третий шот. Такими темпами он вообще в стельку превратится.
— Молодой человек, будьте добры еще пива, сырную тарелку и чипсы.
Бармен кивнул и метнулся на кухню. Влад не знал, чем обычно закусывают виски, но это было лучше, чем ничего. Когда заказанные блюда принесли, мужчина пригубил пиво, плоскую тарелку с нарезкой придвинул к соседу, и, положив руку тому на плечо, сказал:
— Мужик, вижу, у тебя тяжелый день был, угощайся.
Он мутными глазами посмотрел на него, кивнул, будто бы пробормотал слова благодарности и взял несколько кусочков сыра с плесенью. Влад утащил из миски несколько чипсинок, как тут незнакомец ответил уже более уверенным, четким голосом:
— Спасибо. Не день, а ебаный пиздец.
Влад округлил глаза от удивления. Бизнесмен-мать-его-менеджер на вид был из тех, кто на использование крепкого словца смотрит так, словно ему кто-то рассказал о своем необычайном желании подорвать здание или повторить холокост. Следовало еще немного выпить. Так они и сидели в тишине: Влад — таская чипсы из тарелки и потихоньку отхлебывая пиво, сосед в деловом костюме — хлестая виски и редко подцепляя сыр с тарелки худыми пальцами. В какой-то момент, похоже, чудеса опьянения его все же настигли, и он умчался в туалет — то ли отлить, то ли вывернуть желудок. Программист посмотрел на барную стойку. В бокале плескалась еще половина, но пить уже не хотелось, чипсы он съел все, а вот тарелка осталась практически нетронутой. Ругая себя за излишнюю щедрость, попросил счет у официанта, подъел часть сыра — все равно мужику в костюме нарезка вряд ли уже будет интересна, оплатил траты картой и понял, что руки у него были неприятно-жирные от снеков. Надо бы в туалет наведаться.
В заведении была довольно привычная система из женских и мужских туалетных комнат с раковинами, двери в которые располагались в одном коридорчике. Сейчас в конце этого коридорчика обжималась весьма поддатая парочка. Было видно, что еще немного — и парень выебет девицу с размазанной розовой помадой и кривыми стрелками прямо здесь. Ни стыда, ни совести. Влад закатал рукава, нажал на поршень серебряной скляночки с мылом, потер руки и сунул их под воду, потом подошел к сушилке. Сквозь шум прибора он как-то услышал (или, может быть, увидел боковым зрением — не зря же в детстве с отцом на охоту ходил) уже известного ему то-ли-менеджера-то-ли-хуй-пойми. Тот, качаясь, сполоснул руки, взял полотенце, попытался выбросить его в мусорную корзину. Программист стряхнул с рук последние капли и обернулся, так и не услышав шагов. Мужчина сидел на плитке, подтянув к себе коленки, и откинув голову так, что она опиралась на холодный мрамор умывальника. Влад подошел и пошевелил его за плечо.
— Эй, поднимайся. Пошли на улицу выйдем, а то ты прямо тут откинешься.
Мужчина не возражал. Они прошли мимо гардероба, не забрав куртки — в Питер пришло потепление, улицы посыпал редкий мокрый снег, новому знакомому не мешало проветриться, а Влад был закален детскими годами, проведенными в Сибири.
Парень достал из кармана пачку, одну поджег и сунул себе в рот, вторую протянул соседу.
— Держи, так быстрее отпустит.
Собеседник кивнул, подпалил сигарету от заботливо протянутой зажигалки, затянулся и закашлялся. Какое-то время они так и курили в тишине: Влад — глубоко впуская в себя дым и медленно выдыхая, его компаньон в костюме — маленькими затяжками. Пьяным неточным движением потушив окурок о металлическую ограду крыльца и отправив его в мусорку, мужчина спросил, заплетаясь в словах:
— Тебя как зовут хоть, неизвестный миссионер?
— Влад, — ответил тот со все еще болтающимся бычком на губе.
— Игорь.
Влад вжал сигарету в стену, отправил ее в урну к сестрам по несчастью и протянул правую руку со все еще закатанным рукавом для рукопожатия. Игорь крепко сжал его ладонь своей, посмотрел вниз, заторможенным и почему-то немного испуганным голосом сказал:
— Это откуда у тебя татуировка такая?
Парень посмотрел на свою руку и рассмеялся.
— Ты про какую из? У меня все рукава забиты.
— Про змею.
— А, это самая первая. С тогдашней девушкой делали, правда, все равно разбежались по итогу. Все хотел перекрыть, но не смог тогда, только новые набил, а потом как-то втянулся и по итогу — два рукава, спина и на ногах несколько. А тебе чего?
Вместо ответа Игорь путающимися пальцами расстегнул правый рукав своего пиджака и поднял манжету. По его предплечью, ближе к запястью, бежала змейка — точь-в-точь такая же, как и у Влада.
— Нихуя себе, — выпал парень. — Ее же тогда прямо на мне рисовали… И он даже не фоткал ее по итогу, вроде бы… Ты у кого делал?
— У одного… знакомого.
— У кого?
Игорь молчал.
— Если ты думаешь, что я буду злиться, что татуировщик спиздил эскиз, то нет, тогда эта практика была нормальна и я вообще никак не собираюсь права качать или оскорблять мастера! — на выдохе протараторил Влад. Ответа не последовало.
— Это ведь мужик из студии на Невском, да? Он просто всем своим клиентам делает одинаковые татуировки, получается?
— Хватит! — прикрикнул на него Игорь, покачнувшись. Влад стоял, охуев от подобного расклада событий и не в силах сказать и слова.
— Извини. Я сейчас возьму куртку и уеду домой. Прости за беспокойство. Удачного вечера и прощай, — путано выдал новый знакомый.
Мужчина развернулся, сделал шаг по направлению к двери заведения, но, похоже, из-за обилия алкоголя не смог даже на ногах устоять, и не ебнулся лбом об плитку на крыльце только благодаря быстрой реакции спутника.
— Нет уж, так дело не пойдет, — запыхтел тот, поднимая пьяное тело. — Ты же в говнище полное. Тебя есть кому встретить?
Игорь устало нахмурил лоб и покачал головой — так, будто прямо сейчас упадет в обморок.
— Ладно, значит, приступаем к плану Б. Давай номерок от гардероба свой.
Подтянув Игоря так, чтобы он принял более-менее вертикальное положение, и забрав у него пластиковую штуку, заглянул обратно в заведение и попросил администратора принести куртки — не видите, человеку плохо! Сунул компаньону пальто, натянул свою легкую куртку. Игорь смотрел на бежевую ткань у него в руках ничего не понимающими глазами. «Да чтоб тебя!» — ругнулся про себя Влад и помог спутнику надеть верхнюю одежду. Спирт почти выветрился из головы — спасибо курению и холодному воздуху — и парень ругал себя за непонятное проявление сострадания, прокручивая в голове мысли о том, что он мог сейчас вместо сопровождения неизвестного человека пойти пусть даже в ненавистный ему клуб и найти пацана, чтоб поебаться — с приятной кожей и грациозной спиной, изгибающейся в экстазе, когда в него кто-то входит. Но вместо этого он возился с каким-то бухим до жопы мужиком, который выглядел то ли как бумажный воротничок, то ли как жених, съебавшийся со свадьбы. Мысленно хохотнув, Влад на секунду задумался: но почему же он все же ему помогал? Было в Игоре что-то такое цепляющее, из-за чего его хотелось крепко обнять и согреть, как потерявшегося котенка — наверное, хуевость его положения. А может быть, у Влада просто сработал гей-радар?.. «Да ну нахуй, хватит думать о том, чтобы вставить первому же попавшемуся мужчине, очевидно предпочитающему женщин и пьяному в стельку!» Временами программист сам себя ненавидел.
До дома Игоря они доехали быстро — ночной город почти не стоял в пробках, а жил он на Ваське, в весьма престижного вида новостройке. Поднявшись на нужный этаж и отобрав у мужчины ключи, так как он добрых пять минут не мог попасть в замочную скважину, двое ввалились внутрь. Квартира была весьма миленькая, со светлым дизайнерским ремонтом, но достаточно маленькая — судя по всему, двушка с совмещенной гостиной и кухней. Проводив хозяина до дивана, на который тот устало плюхнулся, Влад спросил:
— Ты желудок прочистил уже?
Игорь, задумавшись на какое-то время, кивнул. Программист пошарился по шкафам, нашел в одном из них аптечку, в которой, на счастье, оказались аспирин и активированный уголь. Налил в стакан воду из фильтра, принес все это знакомому, который прожевал таблетки, запил их и скривился.
Влад присел рядом, щелкнув крышкой выуженной из холодильника колы — имеет ведь он право взять хоть какую-то плату за то, что довез пьяное тело в целости и сохранности, при этом оплатив такси!
— Ну, рассказывай, чем была вызвана эта невиданная для тебя пьянка.
Игорь усмехнулся и устало посмотрел на него.
— Почему тебе вообще это интересно? Почему ты вообще до сих пор здесь? Я ведь вообще чужой для тебя человек.
— Случаются иногда такие вот приступы сострадания. Уйти я отсюда никуда не уйду — пусть мы и знакомы час, если ты после этого помрешь, буду чувствовать вину перед Господом Богом, Иисусом, Аллахом, Буддой или перед кем там еще можно чувствовать вину. А еще нас, в некотором роде, свела сама судьба, так что мне интересно, что у тебя на руке делает моя татуировка и как она связана с тем, что ты решил сегодня допиться до чертиков.
— Это длинная история.
— А я никуда и не тороплюсь.
Тот устало вздохнул.
— Знаешь, я, на самом деле, человек четких планов, нерушимых расписаний и бессменных привычек, менять свой распорядок не люблю да и редко это делаю — разве только что-то случится из ряда вон выходящее. Как в сегодняшней ситуации с алкоголем. Может быть, в этом вина моего характера и склада ума, склонного к систематизации и анализу, может, дело в родителях, которые с самого детства вкладывали мне в голову установку о том, как должна пройти жизнь, а я, не особенно умея разделять общественные ожидания и собственные желания, так и шел по этому проторенному пути. Сначала институт — престижный столичный вуз, в который я поступил с высокими результатами экзаменов по напутствию отца. Потом работа — экономист в крупной фирме — самое то для человека, любящего четкость, стройность, планы и цифры. Потом женитьба — на девушке, весьма симпатичной и милой, родителям она очень нравилась, да и наши с ней отношения были весьма близкими — и я решил, что влюбился и нам следует вступить в брак. Все шло спокойно, размеренно, привычно, так, как надо, так, как должно было идти. К своим двадцати пяти у меня, на первый взгляд, было все, о чем можно только мечтать: успех в карьере, финансовое благополучие, красивая жена, к которой я питал по-дружески теплые чувства, но все же, наверное, не любил ее. Хотя мой отец говорил, что в браке любовь угасает, так как к человеку ты привыкаешь, и чувства супругов друг к другу — скорее сила привычки, тесные связи, появившиеся между ними за годы совместной жизни, так что я особо не волновался на этот счет. Дни шли по заранее известному графику, прерываемому лишь праздниками да днями рождения друзей. И на одном из них я встретился с тем, с чем никогда не должен был встречаться — любовь с первого взгляда, или то, что принято так называть — внезапная потребность стать как можно ближе с человеком, с которым ты лишь недавно впервые встретился глазами, теплящееся в груди ощущение того, что вы в каком-то роде предназначены друг для друга и что общение перевернет вашу жизнь с ног на голову. И оно действительно перевернуло — это чувство, будто выбрасывающее тебя в космос и связывающее в комок все внутренности, то, которое я должен был испытывать к жене, но отчего-то почувствовал к совершенно незнакомому человеку.
«А он романтик» — улыбнулся про себя Влад, — «Правда, выглядит он сильно старше своих лет — то ли из-за типичной одежды высокопоставленного офисного работника, то ли из-за уставшего лица».
— Я долго не решался заговорить, но в итоге смог пересилить себя и завести диалог. Мы обменялись номерами, стали общаться на повседневные темы, но постепенно становились все ближе, и взаимные пожелания хорошего дня стали таким же неизменным утренним атрибутом, как чашка крепкого кофе. Я раньше думал, что все эти красивые слова про неумолимое притяжение между двумя людьми, про то, что вся вселенная схлопывается до масштабов одного-единственного человека — это все выдумка писателей и поэтов, что не бывает такого в жизни, а оказалось — бывает! Да и как можно было не полюбить такого человека — кудрявые рыжие волосы, сияющие глаза, лицо такое, что все прохожие невольно заглядываются, улыбка, солнечная, как майское утро, невероятное умение поддерживать диалог на абсолютно любую тему и увлекать беседой так, что невольно забываешь о делах и обязанностях, способность притягивать людей и быть душой компании. И имя — Женя. Короткое, доброе, мягкое и совершенно волшебное.
Влад представил описываемую девушку. Да уж, картинка в его голове выглядела и правда привлекательно.
— Да и работа такая творческая — тату-мастер! Тоже волшебство в каком-то роде — переносить рисунки на кожу, воплощать самые сложные идеи и невиданные картины. Я восхищался этими творениями, как восхищался Женей — и старался, чтобы как можно больше времени мы проводили вместе. Мы ходили на выставки — начиная от греческих статуй и заканчивая кубистами, ездили по миру вместе — Рим, Париж, Барселона… Мы стали близки, как никогда, я понял, что таких близких друзей у меня никогда не было, и более того — понял, что мне ни с кем до этого не было так хорошо, понял, что хочу провести с этим человеком всю оставшуюся жизнь, встретить старость и умереть в один день, как в дурацких детских сказках. И ощущал необыкновенную потребность дарить свою любовь и заботу, из-за чего от Жени часто проскальзывали шуточки о том, что я словно старший брат. И я действительно чувствовал, что мы — будто части одной семьи, одного целого, так хорошо мы понимаем друг друга, так активно поддерживаем в любых начинаниях, настолько дополняем друг друга, что являемся самыми близкими на свете людьми. В свой двадцать седьмой день рождения я пришел в студию, чтобы утащить Женю на празднование в ресторан, но в ответ услышал: «Закрой глаза и протяни правую руку». Мне что-то кладут на предплечье, я разлепляю веки и вижу рисунок змейки — маленький, аккуратный, как и человек, сделавший его. Я спрашиваю, почему именно змейка, а мне отвечают, что в первый рабочий день Жени в качестве тату-мастера в их студию приходила парочка, устроила невероятный скандал, и владелец студии набил им двух парных змеек — на предплечье и под ребрами, скрепив тем самым их отношения. И теперь Женя хочет скрепить таким же образом наши — нашу необыкновенную дружбу, такую важную для нас двоих, оставив на моей коже изображение змейки — татуировки, отложившейся в памяти на долгие годы и имеющей поэтому сакральный смысл прочности связи и того, что рано или поздно это пресмыкающееся свяжет двух близких людей.
Влад молчал и смотрел, как щеки Игоря становятся влажными.
— Как только мою руку обмотали заживляющей пленкой, я хотел было позвать Женю пригубить по бокалу в честь праздника, но мне строго-настрого запретили пить и сказали отправляться домой отдыхать. Я помню, как лежал на диване и буквально утопал в любви — желании быть рядом в любой момент времени, целовать такие красивые трудолюбивые руки и веснушки на щеках, быть не только друзьями, но и парой! Я сгорал от любви — не дружеской, а романтической, но такой искренней, такой настоящей! Да, наверное, это неправильно, и окружающие меня осудят, а, может, даже скажут резкое слово в лицо — но разве может это светлое чувство быть чем-то неправильным и мерзким? Я осознавал тот факт, что нас с женой уже практически ничего не связывает — я все свое свободное время проводил с Женей, она же все чаще тоже не появлялась дома. Скорее всего, даже завела любовника — в этом плане для нее партнер из меня был совсем никудышный. Что же, значит, стоило подавать на развод. Встретив ее утром на кухне, поставил перед фактом, втянулся в скандал, выслушал все обвинения в свою сторону, уклонялся от бьющихся тарелок. Сказал, что большую часть имущества оставлю ей — но по итогу она все равно забрала все вещи, назвала меня последним мудаком на свете и сказала, что воообще жалеет, что мы встретились. Что же, это было больно, но справедливо. Прошел месяц, в ходе которого я занимался оформлением бумаг и прочей законодательной волокитой. И весь этот месяц думал о Жене, весь этот месяц гладил змейку, думал, как приду и признаюсь в любви. Ведь меня, наконец-то, больше ничего не связывает, не останавливает, я могу рассказать о всей глубине своего чувства, и мне обязательно ответят взаимностью, обязательно дадут эту любовь в ответ — как давали до этого, обоюдно и без остатка. Я подбирал слова, думал, волновался, но понимал, что этот выход — единственно правильный, единственно верный. И, наконец, пришел и рассказал обо всем этом Жене.
Игорь протер глаза, из которых уже чуть ли не градом лились слезы.
Влад порылся в карманах брюк, нашел носовые платочки — в холодном питерском климате его всегда одолевал насморк — и с участием протянул собеседнику.
— И что же случилось?
Мужчина грустно улыбнулся.
— Меня назвали блядским извращенцем и сказали, чтобы я не смел к нему приближаться даже на пять километров, так как он не потерпит того факта, что его самый близкий друг оказался ебучим пидором.
Влад сидел, не в силах подобрать слов. В итоге, подумав минуту, выдавил:
— А почему эта девушка так сказала? Что с вами не так?..
Игорь посмотрел на него глазами умирающего лебедя и совершенно убитым, тихим голосом сказал:
— Не было никакой девушки, Влад. Женя — парень. Самый чудесный и замечательный, тот, который подарил мне эту змейку на руке как доказательство прочности наших отношений. И который все это время считал меня другом, тогда как я по уши в него влюбился. А когда узнал об этом, он вышвырнул меня прочь, назвав мерзким педиком. Сказал, что не может поверить, что все это время он относился ко мне со всей возможной искренностью и нежностью, а я просто хотел его трахнуть. Сказал, что не хочет больше даже словом со мной обмолвиться, так он все время в моих глазах был блядской шлюшкой, которую хотят выебать. Сказал, что меня ненавидит, сказал, чтобы я катился к чертовой матери и захлопнул передо мной дверь, даже не дав объясниться, пообещать, что я справлюсь с этими чувствами, что я выжгу их из своего сердца и все снова будет как раньше.
Влад молчал, совершенно охуев от подобного расклада событий. Игорь придвинулся к нему ближе и все тем же голосом продолжил:
— Давай. Я же вижу, как ты хочешь меня ударить, задушить голыми руками, вижу, как ты хочешь сказать, что таких, как я, отстреливать надо, сжигать в газовых камерах, что мужчины, способные влюбляться в мужчин, ошибка природы, мерзкое психическое отклонение, уебищные извращенцы, которых не должно существовать на планете.
Влад сглотнул.
— Ну же.
— Я-я вовсе так не думаю… — опасливо начал парень.
— Почему же?
— Потому что… Потому что, по такой логике, я должен был бы уже убить сам себя.
Брови Игоря поползли вверх, и на секунду в его голубых глазах Влад увидел что-то помимо злости, помимо грусти, помимо страха, и имя этому нечто было — надежда. И парень сделал то, что сделал бы в подобной ситуации любой — обнял, крепко прижав к себе Игоря и позволив тому положить голову ему на плечо, желая через физический контакт поделиться всем своим теплом, пониманием, сочувствием. А затем, видимо, повинуясь еще не до конца протрезвевшей голове, Влад решил коснуться губами ложбинки над ключицами, выглядывающей из-под расстегнутой рубашки и развязанного галстука. Мужчина пах каким-то дорогим парфюмом, пряным мылом для душа и, на удивление, чем-то сладко-шоколадным — так, что буквально хотелось расцеловать всю его шею. Господи, ну и хуйню он творит…
Влад оторвался от Игоря и заглянул в его глаза — глаза человека, которого только что послал нахуй любимый, человека, который в общей сложности выпил больше половины литра крепчайшего алкоголя — а он лезет к нему целоваться!
— Извини, пожалуйста… Я сам не знаю, что на меня наш…
Договорить Влад не успел, так как Игорь сам увлек его в поцелуй — горячий, мокрый, со вкусом крепленого виски и аспирина. Как же давно этого не происходило с Владом и как это было чудесно! Хотелось больше, горячее, ближе… Сам не понимая, что он делает и зачем, он проводил под пиджаком мужчины по его позвоночнику, чувствуя каждую косточку, легко гладил бока и лопатки через невесомую ткань шелковой рубашки. Игорь, похоже, решил пойти дальше — и залез пальцами под толстовку парня, тронув своими тонкими белоснежными пальцами загорелый живот, от чего Влада будто пробило разрядом тока и выбросило в стратосферу. А Игорь тем временем стягивал с него одежду, целовал его за ухом, в кадык, в выступы ключиц, мягко, сладко, так, как никто никогда не целовал. И трогал — аккуратно, нежно, чувственно, но вместе с тем по-приятному резко — так, как никто никогда не трогал… И Влад тонул в этом чувстве, растворялся в нем, как сахар в горячем чае, все ближе и ближе соприкасался кожей с человеком, которого он знал неполные четыре часа. Хотелось большего, хотелось нечто даже более значительное, чем большее — и Игорь давал ему это, так, как никто до этого не давал. И как же, блять, это было охуенно!
***
Игорь в очередной раз опаздывал: застегивал рукава пиджака на ходу, ругался на вечные утренние пробки и то, как агрегаторы такси из-за них заламывали цены, матерился про себя на мерзкую погоду — в городе начала постепенно вступать в свои права весна, превращая и без того постоянно таявший снег в непроходимую грязь, и еще этот ветер — пронизывающий, холодный, приносящийся с залива и пробирающий до костей! А еще совещание с начальником-идиотом, мысли о том, что готовить на ужин, предстоящий день рождения отца и связанные с ним хлопоты… Такси пришвартовалось рядом с ним, чуть не окатив коричневой водой из лужи его бежевое пальто. Еще раз обругав про себя последними словами нерадивого таксиста, мужчина пристегнулся. Тут телефон издал звук пиликанья скрипки, и Игорь открыл входящее сообщение. На него с экрана смотрела довольный заспанный человек с длинными волосами, загадочно валяющийся в кровати и улыбающийся.
угадай, в чем я
Игорь еще раз выглянул в окно, сравнивая мокрый питерский полуфевраль-недомарт с аналогичным временем года в Европе, и, улыбнувшись, напечатал:
в ахуе
эй, блин, не подсматривай!
Мужчина усмехнулся. Да уж, чувство юмора у них с Владом было одинаково конченное, несмотря на мнимую Игоревскую аристократичность.
Его змейка на запястье все же доползла до своей точки назначения — пусть и не такой, как предполагалось раньше, временами чуть более, чем нужно, каштаново-мохнатой, когда целуешь ее в затылок, для роста Игоря — слишком высокой, с кожей, почти что от пяток до мочек ушей покрытой рисунками, значения многих из которых он так и не смог вызнать. Но такой необходимой, трепетной и нежно любимой.
