***
Золотое солнце щекотливо-играюче залило двор и стены Дома. Часть лучей пробивалась сквозь ветхие окна и, просачиваясь словно ржавая вода из скрипучих труб, настойчиво пыталась ущипнуть Геену за веки. Это означало, что наступило утро. За дверью послышались грузные шаги и еще одни, более торопливые и частые, словно рядом шли великан и коротышка. Дверь в палату открылась и, сквозь остатки дремоты, девушка убедилась в своих ассоциациях. На пороге стояли Ральф и сестра Агата. Р Первый, высокий темноволосый и, как всегда, с задумчиво-серьёзным взглядом казался рядом с медсестрой ещё больше и шире, чем есть на самом деле. Тогда как Агата словно уменьшилась и скукожилась как губка. Эта картина вызвала у Геены усмешку, которую она успела подавить и замаскировать зевком. — Уже пора? — ее пепельно-синие глаза поймали взгляд воспитателя, устного ответа уже не потребовалось. Она знала. Он знал. Все всё знали и понимали. — Сколько я тут? — Чуть меньше трех месяцев. — Констатировал Ральф, подойдя к тумбочке и оставляя на ней большой, но явно легкий, сверток. — Через неделю было бы ровно три. Это просила передать… — он замолчал, так как чуть было не назвал свою коллегу той кличкой, которую сестра Агата, от чего-то, воспринимала словно личное оскорбление. —… одна из воспитателей. — Догадываюсь какая. — Геена уже высвобождала содержимое сверка от газет и бечевки, под которыми скрывалась еще одна обертка, совершенно отличная от первой: бежевая крафтовая бумага в крапинку, такой еще оборачивают посылки на почте — так ей рассказывал Ральф — и ещё её используют в поделках. — Новый свитер… Мило. — Она пытается, просто надень его и все. — Р не знал отчего у Овцы такая небрежная любовь к этой девочке, но прекрасно её понимал. Геена была той, кого хотелось любить или ненавидеть. Они выбрали первое. — Я подожду в коридоре. Когда дверь за воспитателем третьей и четвертой закрылась, девушка сменила порванную кофту на новенький черно-серый свитер. Он был больше на пару размеров, вряд-ли Овца ошиблась, просто знала, что «вещи по фигуре» в данном случае не к месту. Агата помогла воспитаннице собрать оставшиеся вещи в пакет и мягко улыбнулась. — Все бы пациенты были такие как ты… Я даже буду скучать. — Сразу после этих слов выражение лица сестры сменилось на серьезное, почти командирское. — Но это не значит, что я буду ждать тебя тут снова. Будь к себе повнимательнее. «Быть повнимательнее. Легко сказать. Если бы все зависело только от моего желания.» — пронеслось в голове синеглазой, но вслух она ничего не произнесла и лишь кивнула.***
Янус что-то эмоционально рассказывал Ральфу, тряся перед ним папкой в которой девушка сразу узнала свою медицинскую карту. Но кое-что в ней изменилось — новая наклейка. Красная. И где-то на подкорке Геена понимала откуда и почему. Не смотря на свою образцовость в роли пациента Могильника, поведение девушки в целом соответствовало критериям появления сигнального огонька. Она напряглась. Паук тут же замолчал, осматривая воспитанницу Дома с заботливым переживанием. Стоило ли ему оставить её подольше или выписка наоборот пойдет ей на пользу он не знал. Да и никто не знал. Даже она сама. — Помнишь, о чем мы договаривались? Каждую … — Ян не договорил. — Каждую неделю по четвергам. Помню. — Было важно дать понять и врачу и воспитателю, что ей можно доверять и что она не так безнадежна, как может иногда казаться. — Если почувствую что боль возвращается, приду не дожидаясь графика. Пауку ничего не оставалось, как поверить ей на слово. Тем более, что он уже попросил Ральфа понаблюдать за девчонкой украдкой, со стороны и не привлекая лишнего внимания. Это, пока что, все что они могли.***
Дорога в комнату девушек казалась длиннее обычного. Возможно, виной тому была тяжёлая тишина, что повисла в воздухе между ними. Она уважала его. Немного боялась. И доверяла ему. Но достаточно ли сильно, чтобы поделиться тем, о чем не знал никто. Ни Сфинкс, ни Крыса, ни даже Слепой, с которыми обсуждалась каждая мелочь, каждый страх, каждая новая ссадина и сомнения. Даже им не было доступно то, что прятала в себе девушка, полная всепожирающего изнутри огня. — Ральф, я… — наконец нить молчания разорвана, голос звучит откуда-то издалека, словно он и не её вовсе, — если бы кто-то из сотрудников навредил детям… Такие случаи были? — Навредил? — этот вопрос поставил его в тупик. — Что ты имеешь в виду? — Все, что может нанести вред. — В голове крутились едкие слова, шипящие и кусачие: «никто не поверит тебе». — То, что происходит в Доме не обсуждают, даже если это у всех на глазах. А то, что случается за закрытыми дверьми и подавно. — Тебе кто-то навредил, Ада? — Он намеренно назвал её имя, почти забытое, инородное для большинства. — Кто-то из воспитателей? Врачей? — Я не знаю, возможно. — Стены словно стали еще выше и, скренившись, насмешливо расплывались надписями и трещинами, — Смотря с чьей точки зрения посмотреть. — Напиши об этом. — Ральф остановил девушку, мягко ухватившись за её локоть широкой ладонью с отсутствующими двумя пальцами, и развернул лицом к себе. — У тебя хорошо получается излагать мысли на бумаге. Если тебе будет проще об этом рассказать именно так… — Он пытался разглядеть несказанное в глазах юной собеседницы, но вместо этого понял лишь то, что перед ним взрослый в теле подростка, а взрослые гораздо реже поддаются анализу. — Если кто-то из взрослых действительно тебе вредит — я найду способ это исправить. Исправить. В этом слове было так много всего. И Геена поняла это сразу — поймала тот ментальный посыл, который был в него вложен. Она могла доверять Ральфу. Она могла ему верить.***
Комната девочек залилась довольным возгласами. Особенно радостно встретили вернувшуюся — или быть может восставшую — Длинная Габи и Крыса. И хоть последняя внешне не высказала никаких эмоций, её облегчённый вздох и мимолетное прикосновение к спине Геенны сказали сами за себя. Между этими двумя была незримая связь, понять которую мог лишь Слепой, хотя и тот долго не мог разложить по полочкам то, что слышал и чувствовал от них. Молчаливая и опасная Крыса стала недостающим дополнением к общительной и огненной Геене. Пазл, состоящий всего из двух фрагментов. А обрамлением был Слепой, который словно каркасом держал их вместе, иногда выступая связующим звеном между странным тандемом и остальным Домом. Синеглазая осмотрелась: все было, как всегда, на своих местах. Словно и не было этих семидесяти пяти дней заключения в Могильных стенах. Разве что кровать была усыпана всякой мелочью, которая, как казалось девочкам, сможет её порадовать по возвращению. В частности было много книг и газетных вырезок. Это заставило девушку улыбнуться. Хорошо тут все же.***
Ральф не стал нарушать границ и проводил ученицу лишь до двери, оставшись в коридоре, он немного подождал, прислушиваясь к голосам. А как только уловил положительные волны, тут же поспешил удалиться в свой кабинет. К тому же, воспитательницы девушек не очень жаловали мужские фигуры в этом крыле. И сотрудники не стали исключением. Их можно понять. — Она в порядке? — раздался голос Овцы где-то из-за спины. — Насколько это возможно. — Отозвался Первый и посмотрел через плечо, убеждаясь что не обознался. — Ты ничего не хочешь мне рассказать? — Возможно, но не тут. — воспитательница жестом позвала мужчину за собой. — Боюсь, у нас есть проблема. Большая проблема.***
День выдался плотным. После стольких недель отсутствия необходимо было узнать все новости и пройтись по комнатам. Вдоволь уважив любопытство девушек, Генна поспешила в Четвертую. Не успела она переступить порог, как её чуть было не снес с ног Македонский. Услужливый мальчишка с нелепо длинными рукавами крепко обхватил девушку руками, заключая в кольцо объятий, и уткнулся в неё лицом, зарывая его в мягкий свитер. Эта наивысшая степень радости появлялась в нем очень редко, оттого все ещё вызывала возгласы удивления у остальных. Но внимание жильцов молниеносно переключилось на виновницу этой вспышки. Табаки закрутился на одном месте, как волчок или юла, и с присущей ему крикливостью затянул песню про какого-то бравого солдата, вернувшегося домой. Слепой повернул голову к двери, будто бы «смотря» на гостью. Белесые глаза немного прищурены. — С возвращением, огонек. — Столько в этой фразе было тепла и нежности, что даже Курильщик невольно отметил, что Генна лучше многих влияет на обстановку не только в Четвертой, но и во всем Доме. — Уже лучше? — Слепой снова был бос и весь в пыли и паутине. — Выгляжу явно получше твоего. — Девушка подошла и присела на корточки, позволяя рукам друга по-хозяйски обследовать её лицо. — Ты похудела. — Выдал свое заключение тот, пока его пальцы блуждали по скулам и подбородку девушки. — Я не заметила. — Пожав плечами, она окинула комнату взглядом и остановилась на пустой кровати Черного. — Что я пропустила? — А, точно, к тебе же никого не пускали… — Шакал уже был готов вылить тонну слов, но его прервал Сфинкс. — Тебя бы и ещё недельку к ней не подпускать. Ты же и глухого до Могильника доведешь своими разговорами. — «Мамочка» Дома склонился и мягко поцеловал Геену в макушку. — Рад, что ты вернулась. Если коротко: Помпей проиграл. Чёрный новый вожак Псов. А остальное уже мелочи. «Черный вожак псов.», — повторяются эхом слова Сфинкса в голове, — «Помпей проиграл». — В первом я не сомневалась. — умостившись рядом с манежем Толстого, плечо к плечу со Слепым, синеглазая не стала задавать вопросы, подумала, что сейчас это лишнее и все что нужно знать ей сами расскажут, когда придёт время. Так было всегда.***
В старой каморке, что служила небольшим складом для макулатуры, в полутьме стояли и перешептывались две фигуры. Чёрная и массивная — Ральф. Серо-жёлтая и хрупкая — Овца. Атмосфера была заряжен током. Лицо Р Первого пылало яростью и злобой. Женщина, облаченная в ситец, пыталась его усмирить. — Мы не знаем точно. Тем более не все, что говорят дети — правда. Ты должен это понимать. — Слова отлетали от оппонента словно мячи от стен. — Она не обычный ребенок. Тут вообще нет обычных детей. — Крупный кулак с силой обрушился на ветхую столешницу, но та чудом осталась целой. — Я этого мозгоправа собственноручно в Могильнике поселю. Это невообразимо! Это… — Ральф, не горячись. У нас нет никаких доказательств. Нужно что-то придумать. — она говорила торопливо, на полутоне, боясь что кто-то подслушает. Она не могла так рисковать. — Труп ребёнка?! — Ральф почти что кричал. — Такого доказательства вы хотите? Мало нам прошлого выпуска?! — Тише… Услышат же. — Овца неловко поежилась. — А она… она ничего тебе не говорила? — Пыталась. Но ей… — Мужчина задумался. Нет, страшно быть не могло. Стыдно и сложно? Да, это уже более реально. — Ты же знаешь какая она. Что касается себя — все пропускает на самотёк и игнорирует до тех пор, пока не станет совсем плохо. Ян сказал, что ещё бы день и её бы не вытащили. — Надо что-нибудь придумать. Мы обязаны…***
С наступлением ночи Геена выбралась из комнаты и спряталась с фонарём в учительском туалете. Тетрадь и пара чернографитных карандашей она прихватила с собой, спрятав их под свитер. С детства, насколько она себя помнит, на тот момент её ещё звали Ада Левина, питала страсть и выказывала умения к написанию всякого рода рассказов. Даже собственные мысли она старательно выводила в толстой тетради и прятала под расшатанной дощечкой в комнате. Эта привычка настолько плотно к ней прикипела, что когда в сознании девочки укоренился факт того, что люди не любят слушать других, особенно детей, заветные тетради стали единственными верными слушателями. Они не осудят, не высмеют и не заткнут рот тряпкой. Со временем Геена и вовсе свела откровенность на минимум, почти разучилась говорить о себе и своих чувствах. Только писать. Лишь буквам было посильно открыть заветно. Именно об этом и попросил её Ральф. И именно этим она сейчас занялась. Но решится ли она отдать эту рукопись? Повлияет ли это на что-то? Не станет ли ещё хуже? Закрепив фонарик на батарее, синеглазая уселась на пол, спиной к раковинам. Она не знала с чего начать и какое-то время просто смотрела на пустой лист. Девушка уже хотела было все бросить и вернуться в постель, но поставила кончик карандаша на первую строчку… Поток хлынул откуда-то из глубин сознания, как по склону горы стекая через руку в карандаш, а затем на бумагу. Красивый почерк заполнял страницу за страницей. Слова немного прыгали от волнения и слез, которые вот-вот хлынут по щекам. Но Геена держалась. Не время плакать. Она должна… Тут рука резко перестала скользить по тетради. История завершилась. Вот она — её Изнанка. Не нужно быть ни Ходоком, ни Прыгуном. Достаточно лишь прочитать написанное. И она начала читать.