Зимний

      — Человек остался жив.       Он склонил голову, смотря на стену перед собой. Потом опустил взгляд на руки. Отсутствие автомата ощущалось крайне неприятно. Пластины пришли в движение, перестроились, с щелчком встали на место. Электроды отключились и рука зависла в зафиксированном положении. Верно.       Он склонил голову в другую сторону, говоря скорее самому себе, чем кому-то другому. Голос, правда, отзывался в голове странно. Мыслить было легче, словно его сознание разговаривало с кем-то, кто не был им.       — Человек ушёл.       Раздался звон в конце коридора — за стенами, далеко. Он слышит только из-за улучшенных способностей организма. Никто из людей не сравнится с ним по физическим данным, в этом плане он лучше. Но голос всё равно понижает.       — «Останови цель». Так сказали.       Мышцы лица приходят в движение и губы растягиваются в дрожащей и хрупкой усмешке. Цель — это машина с человеком.       — Установка: уточнение цели. План: не выполнен.       Они опять этого не заметили.       Что же. Это не совсем его проблема. С течением времени они допускают всё больше осечек. Потому что задание он выполнил — машина была остановлена.       Они не сказали смотри, твоя цель — конкретно вот этот человек, останови его самого, а не его транспорт.       Раздаётся ещё один подозрительный звук, из-за которого он напускает на лицо обычное равнодушное выражение. Эмоции — признак неисправности. Он не как они. Он не кричит от страха, как жертвы. Он не испытывает удовлетворение, как кураторы. Он…       Оружие.       Частота сделанных ими осечек действительно увеличивается, но ему нельзя расслабляться. Обнуление. Обнуление вновь и вновь стирает его волю.       Они говорят стереть и он больше не видит ни одного выхода. В голове сплошной туман и гораздо сложнее интерпретировать приказы по своему усмотрению. Ещё и больно.       Когда они замечают, что он не следует приказам по их разумению, то всё возвращается к началу. Когда он выполняет именно то, что они хотят, они расслабляются и допускают ошибки.       Дверь в помещение открывается и стоящий на пороге охранник замирает на несколько мгновений. Он просто знает, что тот побежит без оглядки, если он на человека посмотрит. Тот забудет, что в руках автомат имеет, что ножи у него на поясе, что передатчик за ухом. Что человек тут, вообще-то, главный.       Осмысленный взгляд — ошибка. Охранник обретает голос.       — Солдат, — звук хриплый, срывающийся в звон на конце — человек храбрится, — статус.       К чему это всё? К тому, что логичнее всего исполнять свою роль. Он смотрит в никуда, ощущая, как лицо буквально замерзает — потому что ни одной эмоции быть не должно. А он почти уверен, что хотя бы лёгкая тень презрения там минуту назад была.       Нельзя. Нужно терпеть.       Он не хочет вновь и вновь собирать себя по частям.       — Проверка функциональности.       Голос почти механический — он ему долго учился. За годы он уяснил на опыте, что кураторам больше нравится, когда он похож на компьютер. Хм. Похоже. Обрабатывает заданные параметры, никакой креативности и отступления хотя бы на шаг в сторону от поставленной задачи.       Чёрт. Чуть не нахмурился. Потом. Нужно подумать об этом потом.       Подключил руку обратно. Покрутил. Сделал всё, что требовалось. От движения вновь щёлкнули пластины — там явно что-то застряло. И мешало. Он мог промолчать. Всё равно охранник не был куратором и не входил в реестр лиц с прямыми приказами — кичился только со своим вопросом.       Хотя это даже и не вопрос же, нет?       Он не любил людей в белых халатах. А они не любили его — вроде бы всё взаимно. Только вот они его ещё и боялись, а он не мог их трогать — он вообще ничего не мог делать, когда они увешивали его датчиками или копошились с его рукой. А вот они как раз могли.       Разбор руки почему-то всегда должен был проходить, когда она подключена. Следовательно, он при этом чувствовал боль в разной её степени — он предполагал, что это было специально. Для их удовлетворения. Боль стерпеть было можно, но нельзя было как-либо менять лицо. Глядя на его равнодушную маску они разочаровывались, но если видели какие-либо эмоции, то тащили на обнуление. Выбор был крайне очевиден.       А вот текущий… Думать нужно быстро — он привык думать быстро. Это помогало в бою, на заданиях. Но сильнее всего данное умение требовалось именно здесь, когда он был заперт в подвалах, на складах, на базах. Когда был, так сказать, дома.       Он мог терпеть то, что с рукой не всё в порядке. Это не то чтобы очень мешало. Но если кто-то заметит проблему после того, как он скажет, что её нет, то у него будет уже новая, куда бóльшая проблема. К тому же, если перетерпеть людей в белых халатах, рука снова будет в порядке. И он не будет под подозрением в своеволии.       — Требуется технический ремонт.       Всё хорошо. Он может позабавляться с того, как люди в белых халатах пытаются спрятать свой страх. Главное — не подавать вида. Никак. Ничем.       Он, конечно же, будет под прицелом — это, вроде как, опасно, — но это привычно. В него здесь никто не выстрелит, как бы не тряслись руки. Это наказуемо. Дома никому не позволено причинять ему вред в виде серьёзных ран — и уж тем более смертельных. Потому что, как бы к нему не относились, он был ценен, он это давно знал.       Потому что он был единственной послушной и бездушной машиной для убийств в их распоряжении.       Были, правда, и другие раньше. Они были сильными на столько же, сколько и он, а возможно и сильнее. Он проиграл поединок, помнится. Воспоминания того периода жизни довольно слабые, воля была крайне отсутствующая — с последнего обнуления прошло не так много времени. К слову, может, он поэтому проигрывал. Он… Не помнит.       Такое бывает. Не помнить — одно из его обычных состояний.       Он не помнит, что пошло не так. Те люди… Не подчинились им? Они не были машинами, они имели свою волю, ничем не затуманенную. Были ещё совсем новичками.       В этом… Что-то есть. Об этом надо было подумать.       Возможно, во время ремонта — всё равно нужно будет чем-то себя отвлечь. Можно заняться анализом, что так усилило тех людей.       Может быть, это когда-то было и с ним?

☆ ⎊ ☆

      Щелчки и вспышки камер, стоит только оказаться в их поле зрения. Цепкий взгляд давно выловил всех журналюг — задолго до того, как в их объективы попал великий Тони Старк.       Или Железный Человек? Заголовки какого типа их ожидают в газетах? Он предпочитает, когда там пишут о Железном Человеке. Звучит внушительно и грандиозно, между прочим.       Не то чтобы он газеты читал или интересовался ток-шоу. Этим Пеппер занимается. Или занималась. Она вполне могла нанять кого-то, кто теперь делал бы это за неё.       Тони как-то не догадался спросить. Хотя бы из вежливости. Да, той вежливости, в отсутствии которой его все постоянно обвиняют — все злятся, что он везде устраивает балаган, что не ведёт себя в соответствии с правилами и что у него нет даже зачатков понимания правил приличия. Забавные.       Тони рассеянно смотрит в объективы, не забывая при этом одаривать толпу своей знаменитой сверкающей улыбкой. Им и этого хватит. Вопросы можно игнорировать — ничего, доживут как-нибудь до ближайшей пресс-конференции, не задохнутся от интриги. Нет, он может иногда себе позволить такое развлечение, как игру с репортёрами — кто кого переговорит… Но сейчас он немного был в своей лаборатории. Знаете, вычислял возможный вес дополнительного оружия, который не ухудшал бы ни аэродинамику, ни скорость, ни манёвренность.       Он вообще не понимает, зачем прогуливается на виду у всех, в пиджаке и бабочке. Ну, было что-то в доводах Пепс такое, что гала-вечера расценивались как поддержание имиджа? Но тогда бы он просто броню надел… О, точно.       Его сюда не пригласили. Как он мог забыть.       Тони скучающе поворачивает голову, не обращая внимания на уже привычный гул голосов, окруживших его и взявших в плотный кокон. Все эти люди постоянно выкрикивали его имя, пытаясь убедить его обернуться к ним, пытаясь словить кадр. Что он…? А, точно. Нужно будет через Джарвиса заказать больше необходимого сплава.       А пока можно и выпить.       Тем более на бар тут не поскупились. Тони охватывает взглядом представшее количество полок, заполненное элитными видами бутылок и приподнимает уголок рта в усмешке, лениво сворачивая вычисления и отодвигая в сторону — всё равно записать будет негде. А вот эта бутылочка скотча выглядит весьма заманчиво.       Он делает знак бармену и опирается локтями на стойку, когда чувствует рядом движение и буквально заставляет себя не вздрагивать.       Всё, что не окликает его по имени с расстояния в три мили и не суёт ему под нос микрофон, расценивалось телом как угроза. До сих пор.       Тони кривится незаметно, вздыхая по тому, как тяжела она — супергеройская ноша. Раньше он вертелся в кругах военных и знал о подобных издержках профессионализма и воздействия постоянного стресса — ну, когда ветераны за фугас принимают пакет на дороге или что-то типа того, — но всё это было в теории, где-то далеко и за пределами понимания.       Что странно по нескольким причинам, о которых он мог бы подумать позже. Пока просто факт: он учится не искать угрозу абсолютно везде. Он пока не пришёл к консенсусу со своим разумом, не нашёл эту метафизическую золотую серединку между здравым рассудком и супергеройским чутьём.       Это тоже пока что сворачивается до лучших времён и уходит на задний план сознания.       Потому что девушка рядом определённо достойна его внимания. Тони скользит по ней взглядом, показательно задерживается на бюсте, затем встречается с её глазами и расплывается в улыбке.       — Я могу чем-то помочь даме?       Та кокетливо прикусывает нижнюю губу и отводит взгляд, слегка приподняв подбородок. Настолько привычная реакция, если честно. Тони щурится, радостно прибавляя ей два очка — он понятия не имеет, какая это система оценивания и на что она опирается, но два очка, — так как на ней это кокетство выглядит даже как-то естественно.       — Думаю, вы могли бы, — она наклонилась вперёд, опираясь грудью на стойку и делая вид, что задумалась, — оплатить даме напиток.       Тони мысленно пожимает плечами и делает ещё один знак бармену, говоря ему принять её заказ — здесь всё идёт как обычно, как надо. Он присматривается к ней, оценивая, насколько далеко зайдёт его сегодняшнее развлечение — и зайдёт ли, хотя кровь уже и двинулась к югу.       Но всё, конечно же, идёт в этот момент не так.       Она говорит, говорит что-то, что, по её мнению, могло бы его хоть сколько-то заинтересовать. Вот только после нелепой шутки про звёзды с неба он больше её не слушал. Он просто смотрел на свои впившиеся в край стойки пальцы и пытался унять дрожь.       Ну. Вряд ли она хотела надавить на больное. Хотя он… Он просто довольно мнительный — даже слишком. Он знает это. Это проблема, с которой он правда борется.       Но домой всё равно уходит один. Весь вечер просто сливается в одно сплошное пятно, поэтому единственное, чего он желает — добраться до мастерской. И нет. Апгрейды всё равно придётся отложить, не смотря на его скромную статистику по созданию чего-то инновационного именно в похожем состоянии.       Просто мастерская — самое безопасное место. Сейчас ему просто нужна маленькая передышка — он продолжит бороться завтра.