Сборник au Карл/Ниган

      Очередной тычок, грубое соприкосновение плеч в коридоре школы. Его ухмылка на мою боль. Слова отца о том, что я должен быть сильным и бить в ответ, становятся лишь шумом. Связка букв, что не дает мне ни ответа, ни помощи. День за днем, из года в год старшей школы он не дает мне покоя.       «Глянь сыночек шерифа!» - я не выбирал отца.       «Эй, Граймс, у меня косячок! Арестуешь или папочке пожалуешься?» - никогда не был стукачом, даже когда живот был одним сплошным синяком от ног его дружков.       «Эй милашка, в полицейской академии тебя будут очень любить!» - я собираюсь на литературный.       Я не виноват кто я, я не виноват, я не…       - Где летаешь, милашка!? – дружный ржач разлетелся по опустевшему коридору. Я опять ушел в свои мысли и позволил загнать себя в угол. Эти карие глаза обжигают меня, словно окурок сигареты к коже, а ухмылка, не сползающая с его лица, бросает в дрожь, ведь в ней нет ничего теплого.       - Отвали, Ниган, – пытаюсь уйти, но Саймон толкает меня вновь к шкафчикам. Больно, холодно спине, внутри.       - Куда собрался ботаник? – юношеские усики Саймона словно две тонкие волны над розовым морем губ. – К новому папочке может? – он обвел компанию взглядом, словно ожидая бурного улюлюканья, некоторые загалдели. Ниган смотрел пристально на меня, улыбаясь.       - Подальше от вас придурков. И у меня только один отец, – не знаю зачем я стал продолжать эту гиблую тему.       - А ты хоть сам знаешь кто именно? – беременность мамы во время долгого отсутствия отца на задании породила слухи. Наверно он был единственным в этом городишке, кто не разговаривал о жене шерифа, спящей с его подчиненным и другом. Последние несколько лет их брак все равно распадался. С первой ночевкой Шейна в ее спальне я перестал молиться за нашу семью. Титаник близок к айсбергу. Но от знания всего этого лишь страшнее.       - В отличие от тебя уж точно, – плевок в неполную семью Саймона отдается болью в скуле. Все идет по старому сценарию. Меня пинают, а он смотрит, словно я захватывающая сцена в фильме. Всегда только смотрит. Ни с кем другим у меня в этой школе нет проблем. Лучше бы бил наравне со всеми, тогда бы я мог сто процентов его ненавидеть и презирать. Эта неоднозначность его восприятия лишь выбивает остатки почвы у меня из-под ног. Ниган точно был ублюдком. Но назло одним из тех, перед кем колени превращаются в разводные мосты. Ненавижу. Только до конца не разобрался - его, за то, что он тот, кто есть, или себя, за то, что я такой какой есть.       Жизнь словно катится под откос. Отец увидел синяк на скуле. Его поджатые губы, знак разочарования в единственном ребенке. От равнодушного взгляда матери тошнит. Вот бы не выходить из комнаты все выходные, еще бы не слышать их ссор. От проходящих мимо моей двери ног я напрягаюсь. Они недовольны друг другом, собой, а выплескивают это на меня. Я словно буфер, тот самый фон, на котором вы не так плохи. И не важно, что измазали его вы. Им не важно. А меня это уничтожает.       На следующей неделе летние каникулы. Три месяца без Нигана и его дружком, три месяца семейных драм и страха услышать то самое слово. А может это как гноящаяся рана, лучше вскрыть и станет легче? Не знаю. Просто хочу, чтобы стало чуточку легче. Я не справляюсь.       Родители ссорятся. Начали за отношения кончили за своего непутевого сына, что только и может торчать весь день в комнате и «плевать в потолок». Давно привык, что мое творчество лишь пустота занятий в их глазах. Слишком не мужское для отца, слишком не полезное для матери. Отец вышел из себя и теперь мы едем на стрельбище. Он всю дорогу говорил своим нравоучительным тоном о полезном для будущего полицейского навыке – стрельбе. Решил не говорить ему про мои планы на свою жизнь, все же у него пистолет в руке, и он взвинчен из-за все растущей в животе матери измены.       Моя молчаливость меня не спасает. Хорошо, что я еще в 13 отказался от идеи пойти по стопам отца. Учитывая мою везучесть, меня бы убили еще на первом задании или может на первом уроке стрельбы. Прямо как сейчас. Не могу понять. Мои мысли — это последние отголоски умирающего от пули мозга или я еще поживу. Не вижу правым глазом, вижу лишь левым как бледнеет отец, чей урок стойкости пошел не по плану. Кажется, рикошет от металлического заграждения. Падение. Темнота.       Сознание включилось так же резко, как и отключилось. Вначале я не понял почему комната такая белая и пахнет лекарствами и почему правый глаз не открывается, а потом память и осознание ударили вместе с болью в голову. Пуля попала в меня, и судя по всему в район глаза. Тугие и шершавые на ощупь бинты обматывали голову и скрывали то, что скорее всего осталось от моего правого глаза. Я убрал руки от повязки и сложил на животе. Самое время для паники. Но было так пусто. Так… все равно сейчас. В палате было так тихо, только мерный писк моего пульса. Не успел я очнутся как оставшийся глаз снова стал закрываться. Последнее, что пронеслось в голове это то, что в полицейскую академию калек точно не берут. Единственный плюс как мне тогда казалось.       Уже на следующем пробуждении я стал постепенно осознавать, что случившееся многое изменило. Поведение окружающих, сочувствие в глазах медсестер, оханье и крики матери на отца, его виноватый взгляд говорили, что я больше не прежний, больше не такой. Врач на перевязке отговаривал меня, но я настоял, что хочу видеть кем я стал. Жутко. Мерзко. На моем лице теперь зияющая дырка. Выстрел снес мне часть виска, многое пришлось удалить, кожи совсем не было чтобы как-то прикрыть глазницу. Я словно стал персонажем из зомби хоррора.       Ниган со своей шайкой так часто называл меня милашкой, сладеньким, малышкой. И я часто злился на нежные черты лица, доставшиеся от матери. Теперь я точно не симпатяга. Когда-то мне хотелось выглядеть мужественнее, как отец, но похоже мое желание опять исказилось, и я стал просто уродливым.       - Не переживай, парень. Пластические операции сейчас на таком уровне, что все поправят еще. Все будет хорошо, - успокаивал меня врач. Вот только я сомневаюсь, что такого рода операцию покроет моя страховка.       Пока я находился в больнице и родители лишь пару раз навещали меня было… никак. Немного грустно от перемены не в лучшую сторону, немного больно и обидно. Но спокойной. Похоже вместе с глазом меня на время покинули и все мои мысли, съедавшие меня раньше. Но затишье было не долгим.       Всего две недели. Затем меня выписали с кучей лекарств, советов по уходу за раной и рекомендаций как вернуть прежнюю координацию и уклад жизни. Я надеялся, что эта трагедия как-то сплотит нас, даст понять родителям к чему привели их ссоры, но все стало лишь хуже. Если раньше я мог стать невидимкой, тихо прошмыгнуть, оставшись незамеченным, то теперь одно мое присутствие вызывало бури, и я всегда был их эпицентром. Это выматывало. Злило. Раздражало. Удручало. Если поначалу они винили друг друга, то потом виноват стал и я. Когда я впервые услышал этот намек, что в случившемся есть и моя вина, я не мог смотреть на них несколько суток. Головные боли, довольно болезненная обработка раны, ее созерцание два раза в сутки, антибиотики от которых тошнило, нарушенная координация, еще и это. Вскоре у меня появилась дрожь в руках из-за чего я мог уронить тарелку и разбить ее под недовольный взгляд матери. После появились приступы потери ориентации в пространстве, земля переворачивалась, север путался с югом и право слево. Это пугало меня до чертиков особенно если случалось на улице. Чаще всего я оказывался на земле со сбитым дыханием и ощущением паники и беспомощности. Врач разводил руками списывая все на последствия травмы и говорил, что это должно пройти, когда мозг и тело адаптируется к потерянной части. Родители беспокоились и кричали сильнее. Мои новые особенности заперли меня в доме. Было страшно выходить за пределы нашего двора. Ощущение, что приступ случиться в любое мгновение не проходило. Я отвлекал себя играми и фильмами, но мать отняла и этот островок спокойствия посчитав, что это лишь вредит мне. И все мои доводы разбивались о её «я лучше знаю, что тебе лучше».       Нихрена она не знала. Я повторял это, когда окружающее пространство вновь делало кульбиты. Легче всего было переносить это сжав себя в объятиях и на кровати. Так одиноко и убого я себя еще никогда не чувствовал. Лето приближалось к концу, впереди замаячила школа.       Я уже не надеялся ни на какое милосердие со стороны родителей, что может им в голову придет мысль, что с моими проблемами мне будет тяжело выдерживать быстрый темп старших классов и общество жестоких детей. Одна мысль о Нигане и его банде вызывала дрожь. Я и раньше ничего не мог против них, только огрызаться, может один два раза ответить, но в основном только молча терпеть и зло смотреть в ответ, вызываю у парня улыбку. А теперь я не чувствовал в себе и этих сил. Я чувствовал себя еще более уставшим чем в конце учебного года. Но как сказал отец у меня было достаточно времени, чтобы прийти в себя, и я должен быть сильным. Должен. Это последний год. Еще год и я уеду от них. Эта мысль придала мне каких-то сил. Но этого хватило только, чтобы переступить порог школы.       Мысленно я готовился к эти шепоткам, вниманию ко мне, попыткам рассмотреть укрытый волосами квадратик повязки, но от этого было не легче. Разумеется, дрожь в руках усилилась, и я уронил все учебники из шкафчика на пол. Смех. Конечно. Я и раньше был частью циркового представления от Нигана и его дружков, теперь я сам по себе аттракцион. Стало так все равно как я смотрюсь со стороны, что в усталости я прислонился к холодной дверце шкафчика и прижал дрожащие руки к животу, оставив учебник лежать вокруг меня. Я так боялся приступа, что похоже сам его вызвал. Дышать, главное дышать. Вдох выдох, вдох выдох. Шепоты затихли, кажется помогло на этот раз. Сползаю на колени и собираю учебники. Только начало дня.       На меня косятся весь день. Злит. Порой мне хватает сил уставиться в ответ, и смотреть пока те не отвернуться с фразой «больной». Тут я соглашусь, я болен, но все делают вид будто уже ничего не исправить. Знаете ту фазу болезни близкого, которая идет после заботы? Злость и раздражение на то что он еще болен, что он еще обуза, проблема. Похоже для окружающих я в этой фазе. Жалости и сострадания уже нет, а прежние эмоции кажутся неуместными, но надо же что-то чувствовать.       Остался всего один урок и моя агония на сегодня закончиться. Только бы пережить его, только бы все прошло как прежде, пусть от меня и дальше отворачиваются, пусть не видят учителя, пусть…       - Гляньте, мужики, циклопы не миф! Вон один у нас завелся, - голова начинает пульсировать, руки навестила дрожь. Только не перед ними.       - Эй, Граймс, я с тобой разговариваю! Что вместе с глазом твой папочка тебя и слуха лишил? - смех, но только 3 голоса. Четвертый, где четвертый? Я знаю, что он с ними, должен быть. Ну же, смейся! Смейся, чтобы я мог тебя ненавидеть!       Потолок стал двигаться к полу, а пол к потолку, стену вновь начали свое вращение. Я так надеялся, что этого не произойдет. Корпус вперед и на пол. Но глупо было испытывать надежду зная, что ЭТО провоцирует просто все, а первый учебный день уж тем более. Обхватываю себя руками в попытке обнять, но сил до конца никогда не хватает, словно плюшевая игрушка трогает.       - Твой мать да что с этим уродцем? - только бы не заскулить, прикусываю губу. Теперь во рту не только горечь, но и соль с железом.       - Отойдите блядь от него, долбоебы! - а вот и он. Смейся, смейся… ну же… пожалуйста.       - Эй, Карл, ты коньки не отбрасываешь случайно тут? Скорую? - кажется сейчас засмеюсь я, но вместо этого пытаюсь обнять себя крепче. Не очень выходит.       - Нет, - все же выдаю я. - Приступ. Пройдет. Скоро, - надеюсь, порой они длятся довольно долго.       - Облегчить можно? - вздрагиваю от его руки, опустившейся мне между лопаток и спустившийся к копчику, к лопаткам, к копчику. Я и не заметил тепло рядом. Справа, нет слева или…       - Еще… не понимаю стороны, - язык заплетается, все тело подрагивает, мои руки куда-то упали, плохо слушаются. Хочу вновь обнять себя, но не получается. Но тут я почувствовал, как меня обхватили и переместили. Запах сигарет, одеколона, кожи и геля для волос. Щека проехалась по гладкой коже любимой куртки Нигана. Не видел его без нее даже в жару.       - Саламандра, - вырывается у меня.       - Че? - горячее дыхание опалило правое ухо, нет левое.       - Считалось. Что саламандра. Жаростойкая ящерица. Прям как ты в своей кожанке в +28, - смеется, наконец-таки его смех.       - Болтаешь, значит лучше, - мне показалось, что он хочет отстраниться, выпустить меня из этого устойчивого кокона. Нет, за его пределами все еще крутиться мир, не хочу туда. Руки послушались и сжались вокруг него.       - Гля ка, Ниган, наша уродливая милашка не хочет тебя отпускать, - и правда не хочу. Так у меня есть координат, неизменный недвижимый объект.       - Завались, ублюдок. Пиздуйте лучше на урок и передайте училке, что Граймсу плохо стало и он не придет на её охренеть какую важную тему «Как я провел лето». Свалили! - от его крика я вздрогнул, моя нервная система в напряжении, как говорили книги по неврологии из интернета. Все сейчас раздражитель. Но это верный признак, что приступ отступает.       - И че это за херня была? - вокруг все еще плывет, но мне уже лучше и я сам отстраняюсь от него. Вместе с ориентацией вернулись и переживания со стыдом. Голова опускается ниже, чтобы и зрячий глаз не было видно. Если я не вижу тебя, значит и ты не видишь меня - детское правило выживания, которое никогда не срабатывало. - Эй? - его грубые пальцы поднимают меня за подбородок. Слишком резко, вновь поплыло. - Так. Ясно все с тобой, - он взял меня за руки и поднял с пола. Сразу же я вновь оказался прижат к моему мучению и желанию. - И как тебя твои родаки только отпустили в школу раз ты такие приходы ловишь?       - Особые условия - признания слабости.       - Хмм, так вот отчего ты такой, ладно пошли уже, - что он имел в виду?       - Куда?       - Как куда? Домой к тебе, ты себя со стороны видел. Тебе бы прилечь. Желательно еще на недельку другую в больницу. Че они твои приступы не лечат? Почти три месяца прошло уже. Или полное выздоровления по мнению твоего бати тоже признак слабости? - наверно он прав. С такой травмой мог бы и еще полежать под наблюдениями специалистов, но…       - Нельзя домой.       - Почему? - столько удивления в голосе, что меня стал разбирать смех. Он даже остановился, но не перестал придерживать меня за руку и бедро.       - Еще один урок, - смеюсь я уже сгибаясь. - Приду рано и будут проблемы, - не помню, когда я так смеялся в последний раз, кажется это было, когда я смотрел любимый сериал. Год назад? Хотя сейчас это скорее нервное.       - Те че часть мозга тоже отстрелили?       - Да, часть виска! - смотрю на его вытянувшееся лицо, вижу щетину на щеках. Завидно, у меня до сих пор гладко.       Ниган тяжко вздыхает словно выражая всю тягость своего положения и всю тяжесть моей тушки. Не понимаю. Смех резко схлынул, оставляя за собой опустошенность и грусть. Почему он не издевается надо мной? Куда ведет меня?       - Куда мы идем? - я периодически спотыкаюсь.       - На свиданку, - кажется я краснею. Но понимаю, что просто шутка. Если раньше я еще был миловидным и мог привлечь внешностью, то теперь ни внешности, ни здоровья.       - Эта ту после которой начинается сюжет детектива, в котором все ищут мой труп? - мне нравиться его смех, такой. Не угрожающий, не злой.       - Не, ту после которой ты лишаешься девственности на траве под голубым небом, - мы вышли на поляну, окруженную кустами, даже машин не слышно, а впереди лес.       - Сейчас я бревно, да и от вида твоего члена у меня точно случиться еще один приступ, - земля горячая от сентябрьского солнца, трава еще зеленая и мягкая под моими пальцами. Ложусь на спину дохлой морской звездой и расслабляю все мышцы. Дурнота, наступившая после приступа, стала отходить.       - От моего дружка конечно теряли голову, но до твоей реакции им явно далеко, - поворачиваю голову и встречаюсь с его смеющимися глазами. Эту из ряда вон ситуации стоило бы обдумать, но мысли начинают ворочаться все медленнее и медленнее.       - У тебя там и правда дырка?       - Ага.       - Круто! Наверно тебе теперь можно ебать не только снизу.       - Фу, - поворачиваю голову влево. Волосы скользят по щеке и шее, открывая для Нигана обзор на повязку.       - Не ну а че? - усмехается. - Дырка же.       - Безупречная логика, - тошнота вновь возвращается от мысли что под этой повязкой и что это увидит кто-то еще. Отворачиваюсь от него и сворачиваюсь калачиком. Солнышко припекает, а ветер слегка остужает.       - Да ладно, неужели все так плохо? Дай посмотреть, - его пальцы, стягивающие с уха повязку, вызывают дрожь. Я пытаюсь уйти от его рук и перевернуться, но не выходит. Он придавливает плечи и вот я чувствую прохладный ветерок, гуляющий внутри глазницы. Я в ужасе смотрю на него здоровым глазом и застываю. Ниган больше не держит, но я не могу пошевелиться. За долгое время он первый кто видит меня таким… голым. Его не выражающее отвращения лицо начинает вращаться вместе с миром вокруг меня. Два приступа за столь короткое время - рекорд.       - Опять? - не успеваю я что-то ответить, как уже нахожусь в его объятиях. Вновь я цепляюсь за него, переживая свое внутреннее землетрясение. - Махать как у тебя сердце бьется!       - Заткнись. Все из-за тебя, - неприятно, страшно, но если я каждый раз буду оказываться в его руках, то…       - А я ведь даже член не успел достать, - усмехается и гладит меня по спине. Чувствую его тяжесть на макушке, коже головы щекотно от его дыхания.       - Придурок, - бег вокруг замедляется, и я постепенно обмякают на нем. - Сдался я вам?       - Ну вот обзавелся дополнительной дыркой и стал скулить как девчонка, - его рука погружается мне в волосы и массирует, хорошо, что я лицом на его груди и он не видит, как прикрылся от удовольствия мой глаз. Но потом его рука сжалась и больно оттянула мою голову назад. - Потому что ты охрененный! Этот твой взгляд, твоя выдержка. Ты ни разу не пикнул, не пожаловался, - его глаза так блестят сейчас, и смотрит он… на меня… так словно я самое ценное, что можно найти. Словно я самая большая упаковка шоколадного пудинга. Как же так, Ниган? - Черт да у меня привстает от твоей суровости, малыш. А твой глаз… охрененная штука! Когда парни увидят они в штаны от тебя навалят! - его лицо совсем близко от моего, и он продолжает говорить обо мне, сокращая расстояние. На секунду мне стало так смешно. Это получается, как в начальной школе? Дерганье за косички понравившуюся девчонку? - Я обязательно трахну тебя в нее.       - Кто сказал, что я тебе дам? - он закусывает губу и улыбается одновременно. А я пытаюсь придать себе немного надменности оставшимся глазом и бровью.       - Если ты не прекратишь у меня сейчас реально от тебя встанет, и я точно лишу тебя невинности на этой полянке, - здесь красиво и уединенно.       - Только если пообещаешь мне быть нежным, - говорю я совсем ему в губы. - И отпусти волосы, больно, - его рука разжимается, а лицо через секунду делает рывок к моему, но я поворачиваю голову и его губы прижимаются к моей щеке под пустой глазницей. - Мечтай, засранец, - кожа чувствует, как он начинает улыбаться, его плечи тоже говорят о крайней степени веселья.       - Мстишь?       - Еще не начинал.