сложные задачи оставили на потом

      Злящийся Арсений — произведение искусства.       — Шастун! — он кипит так сильно, что у него едва из ушей пар не валит, но Антону только смеяться в ответ хочется, в чём он себе не отказывает. — Это вообще не смешно, ты опять по всей квартире оставил кружки свои, а я тебе что, домработница, чтобы их собирать?       — Ну, во-первых, Арсень, ты тоже Шастун, — Антон ловит любимого мужчину в объятия, пока тот пыхтит недовольно, скрещивая руки на груди. — А во-вторых, даже если и да, то скорее домработник.       — Я не нанимался, — Арс выкручивается из рук, упираясь Антону в грудь ладонями, отталкивает того от себя. — Что-то не припомню, чтобы в ЗАГСе к свидетельству о браке прикрепляли подписанный нами трудовой договор.       — Арс, да я уберу, — Антон только тяжело вздыхает: настроение в цикле у его омеги меняется каждые двадцать минут, и сейчас ему проще согласиться и извиниться, тем более что он и правда уберёт, просто чуть позже. — Давай фильм досмотрим, и я и посуду перемою, и бельё в стирку закину, и кухню уберу.       — Да не надо уже, — мужчина вскидывает руки, изображая крайнюю степень недовольства, и Антон снова вздыхает: пиздец.       Они такое уже проходили: Арс перед течкой бесится буквально от всего и становится похож на минное поле в годы войны, наступать страшно — везде рванёт. В такие моменты его проще оставить наедине с собой, потому что разговаривать с ним бесполезно: гормоны во все стороны хлещут, затапливая рациональность и не давая Антону пробиться с попытками просто поговорить, поэтому Шастун возвращается в гостиную и усаживается на диван, зная, что Арсений всё равно к нему придёт через час или два, когда перезлится, подумает холодной головой и захочет обниматься, залезая под домашнюю футболку холодными пальцами.       Это самый безопасный для их отношений вариант.       В первый раз, ещё шесть лет назад, когда они только познакомились в каком-то баре, куда Антона, кажется, привёл нюх, а не друзья, Шастун правда пытался перед Арсом извиняться за каждую мелочь, на которую тот ему указывал накануне течки, цепляясь буквально ко всему: то Антон не те цветы ему привёз, то зачем-то притащил в ресторан с японской кухней, не зная даже, что Арсений терпеть не может блюда с морепродуктами, то фильм выбрал не из категории «Авторское кино». Где-то на задворках сознания тогда уже плескались мысли, что нужно бы переждать и поговорить спокойно, но Шастун тогда не сталкивался ни с чем подобным: мама подобными перепадами не страдала или просто не делилась, а настолько близких отношений с омегами до Арсения у него просто не было.       Потом, конечно, тогда ещё Попов всё объяснил: у него действительно как будто отключается сознание, он не может управлять своим настроением, и ему остаётся только злиться на всё вокруг или плакать в три ручья, а так как второго он, по крайней мере, на людях себе не позволяет, выбирает вариант наиболее разрушительный и для него самого, и для отношений с людьми.       Сейчас, благо, в такие моменты у него есть возможность сидеть дома и ругаться только с Антоном, который лишь кивает в ответ, молчит и извиняется уже после, когда и сам Арсений приходит к нему с виноватым взглядом и трётся носом о плечо.       Они даже к врачу с этим обращались, когда регулярная сексуальная жизнь помогла более-менее Арсовому циклу устаканиться, но и терапевт, и гинеколог только покачали головой, мол, такие проблемы у шестидесяти процентов омег, чего вы хотите. Антон тогда только бухтел себе под нос, что российская медицина никуда не годится, и им вообще давно пора уже переехать, потому что доход и по большей части удалённая работа позволяют. Арсений только плечами пожимал и извиняющимся тоном просил не кипятиться, потому что врачи, наверное, в этом тоже не виноваты.       Антон бы очень хотел ему помочь с этим справиться, но пока даже успокоительные, которые Арс начинал принимать примерно за неделю до Дня Икс, эффекта не дают.       Как и все возможные подавители, которые он перепробовал, чтобы облегчить своё состояние непосредственно в течку.       Раз в пару месяцев Антон даже специально берёт выходные, выключая все уведомления и не отвечая на сообщения по работе, потому что Арса иногда страшно оставлять одного: его скручивает спазмами, голова гудит, запах становится отвратительно удушающим и приторно сладким, и Шастун сам старается дышать мельче и чаще, чем обычно, чтобы не дай бог не задохнуться слишком ярким запахом малинового мороженого.       Меньше всего его это Арсово состояние возбуждает, как ни парадоксально, и хочется только обнимать любимого человека часами, гладить по голове и кормить с ложечки, потому что смотреть на абсолютно беспомощного и ничего не соображающего Арсения ему тоскливо и немного страшно.       Секс, конечно, ситуацию делает менее пугающей, но всё-таки ненадолго, и Арс, засыпающий после оргазма на пару часов, затем снова начинает метаться по кровати, скулить и чуть ли не плакать от боли, одиночества и тоски, если просыпается в пустой постели.       Поэтому Антон старается не оставлять его одного ни на секунду в течение этих неприятных дней, а ещё — всё больше гуглит, читает и пытается найти врача, чтобы Арсению было не так тяжело переживать совершенно естественный для его организма процесс.       Природа — беспощадная сука, и Антон всё бы сделал, чтобы с ней договориться, но пока даже их с Арсением доход, явно выше среднего по стране, не позволяет эту проблему решить.       Правильно говорят, что здоровье не купишь.       Антон смотрит фильм в половину глаза и слушает в половину уха: он прислушивается к тому, что происходит на кухне и в спальне, как Арс хлопает дверцами шкафов, звенит ложками в раковине, включает воду, чтобы вымыть посуду, шелестит одеждой, когда загружает стиральную машину. Все звуки привычны, потому что всё это составляет их ежедневную рутину вне зависимости от того, кто из них в конкретный день домашними делами занимается; Антон вообще считает, что сваливать быт только на омегу нечестно, потому что его муж часто работает больше, чем он сам, а значит, и устаёт сильнее, да и Шастуну, на самом деле, не так уж трудно собрать эти треклятые кружки и потратить десять минут, чтобы его любимый человек не ворчал на него вечером и не раздражался от усталости и необходимости делать что-то, на что у него уже не хватает сил.       Хочется пойти и помочь, но Антон прилипает к дивану: это они тоже проходили, Арс сейчас только закипит сильнее, и они поругаются так сильно, что и до заявления на развод может дойти.       Шастун вздыхает: сложно, очень сложно, но он Арсения любит, а тот любит его, и они правда ищут способ эту проблему решить. У них получится обязательно.       Фильм всё-таки Антона захватывает, и он продолжает слушать то, что делает Арс, но в какой-то момент всё-таки погружается в сюжет.       В очередной рекламе Шастун выпадает в реальность и понимает, что прошло уже полтора часа, а Арсений рядом с ним до сих пор не сидит.       В квартире тихо, и Антон не помнит, чтобы хлопала дверь или проворачивался ключ в замке, но на всякий случай идёт проверять, дома ли Арс: заходит на пустую кухню, зачем-то заглядывает в ванную, в которой не шумит вода, и уже напоследок идёт в спальню, как будто оттягивая неизбежное.       Арсений лежит, свернувшись калачиком на покрывале, обнимает большую икеевскую акулу, которую они как-то купили именно на тот случай, когда кому-то захочется обниматься, а мужа рядом не окажется. Вот только Антон здесь, стоит в дверях комнаты, облокачиваясь плечом на дверной косяк, скрещивает руки на груди и тяжело вздыхает.       — Арс, всё в порядке? — ответ очевидно отрицательный, но попробовать завести разговор нужно: оставлять любимого человека вариться в сомнениях и обидах без попытки помириться Антон считает несправедливым.       — Уходи, — омега сворачивается как будто сильнее, подтягивает коленки к груди и бурчит в игрушку, приглушая голос. — Со мной всё хорошо, просто уходи.       — Милый, что случилось? — Шастун присаживается на кровать, касается раскрытой ладонью чужого бедра, но Арс перекатывается на другой бок и отползает подальше; он сейчас лежит на Антоновой половине кровати и наверняка носом зарывается в его же подушку, но увидеть это Шастун не может. — Я могу тебе как-то помочь?       — Антон, не трогай меня, — в голосе у Арсения налито слёз и натянуто напряжение, но он не поворачивается и всё так же бурчит в подушку: — Я хочу побыть один.       — Хорошо, — Шастун тяжело вздыхает, но тянуться перестаёт, встаёт с кровати и уже в дверях разворачивается. — Если что, я буду в гостиной, ладно?       Арсений едва заметно кивает и шумно дышит, и Антону очень хочется к нему прижаться со спины и гладить низ живота, который уже наверняка начинает болеть, но ему чётко сказано, чтобы он не лез, а просьбы мужа для него — святое, нарушать их нельзя.       Даже если всё внутри орёт, что Арс на самом деле сейчас в нём очень нуждается.       Трогать его сейчас бесполезно: что-то внутри Арсения сейчас не даст ему прийти за помощью и поддержкой, а делать что-то насильно, даже во благо, Антон не умеет и не станет никогда, тем более с человеком, которого поклялся сам себе беречь, лелеять и уважать его мнение и потребности. И если этот человек просит оставить его в покое, Антон так и сделает, даже если сам будет переживать сильнее.       Иногда ему кажется, что так делать нельзя, особенно с Арсением, который далеко не всегда может выразить свои желания словами, но что-то адекватное внутри подсказывает, что это единственный здоровый вариант взаимодействия.       На самом деле, Антону тревожно: он прекрасно чувствует разливающийся по квартире тяжёлый сладкий запах, который ясно говорит, что Арс потёк и ему сейчас нужна вся забота и любовь, которые только Шастун может предоставить, но подняться и пойти хотя бы просто укутать того собой Антон не может, потому что это будет явным пересечением личных границ. И спать ложиться ещё рано: на часах всего восемь вечера, и, по-хорошему, перед несколькими выходными, которые Антон, даже если молча и дистанцированно, но проведёт с Арсением, ему нужно отчитаться перед заказчиками, настроить работу рекламных кабинетов и завести будильники, чтобы не забывать их проверять, поэтому он только старается дышать неглубоко и открывает ноутбук, периодически посматривая на часы.       Спустя полчаса его перекручивает: запах Арсения пробивается в лёгкие, и Антон сам словно ощущает каждый спазм, которыми Арса прошивает будто бы насквозь, как он рассказывал, поэтому Шастун оставляет ноутбук на диване и идёт на кухню, чтобы достать из аптечки обезболивающее и налить Арсению тёплой воды, по пути придумывая, что можно было бы использовать как грелку; раз уж он не может помочь своим присутствием, потому что Арс наверняка откажется, то таблетку-то принести ему никто не запретит, а что с ней делать — Арсений как-нибудь решит сам.       Когда Антон заходит в спальню, его муж лежит на спине и жмурится от острой боли, которая накатывает приступами, и эта картина вызывает только желание прижать его к себе и не отпускать до тех пор, пока Арсу не полегчает, и Шастун в очередной раз за годы отношений себе удивляется: в его природе возбуждаться и хотеть такого беспомощного Арсения трахнуть, но почему-то голова думает только, как тому помочь и облегчить страдания, желательно не прибегая к сексуальному контакту хотя бы в первые пару дней, потому что омега в это время соображает примерно ничего и только скулит, а заниматься сексом с человеком в полубессознательном состоянии для Антона равно изнасилованию.       Дыхание у Арсения рваное, он сжимает кулаки, собирая одеяло под собой в непонятный ком, когда пытается пошевелиться, и Антон только тяжело вздыхает, но всё ещё не трогает: ставит стакан на тумбочку, рядом кладёт блистер с таблетками и достаёт из шкафа второе одеяло, укрывая Арсения и подтыкая его по бокам.       — Я принес тебе обезбол, выпей, пожалуйста, — он дожидается короткого кивка, во время которого Арс морщится от боли, и возвращается на диван, снова погружаясь в работу.       Все органы чувств, автоматически перестроившиеся на восприятие происходящего в соседней комнате, в какой-то момент постепенно начинают успокаиваться: Антон перестаёт улавливать какие-то тревожные звуки из спальни, чувствует смягчившийся запах, который его уже не так душит, и в целом нервничает меньше, чем ещё пару часов назад; время медленно уплывает к половине одиннадцатого, и, в целом, он уже настраивается идти спать, но всё равно тянет, несколько раз проверяя все настройки кабинетов, таймеры, будильники, закрывая и открывая заново вкладки с рабочими инструментами. Идти к Арсу хочется и колется: если он ещё не спит, то Антон снова будет чувствовать себя неловко и неуютно, да и спать рядом, не прижимаясь губами к Арсовой макушке, непривычно.       Шастун отодвигает свой отход ко сну, как только может: убирает ноут на полку стеллажа, уходит на кухню, чтобы проверить, вся ли посуда убрана, и протереть рабочие поверхности и идеально чистый обеденный стол, принимает душ, стараясь смыть с себя напряжение и переживания. У него уходит на всё это ещё примерно полчаса, и в спальню он возвращается уже в начале двенадцатого.       Арс спит на его половине кровати, завернувшись в то одеяло, которым Антон его пару часов назад укрыл, свернувшись в позе эмбриона и прижимая к груди мужнину подушку, уложив голову на ту самую акулу. Это выглядит забавно, и Шастун знает, почему Арс спит именно так: ему нужно хоть как-то ощущать рядом своего альфу, своего любимого человека, за которым он всегда как за каменной стеной, вне зависимости от того, что между ними происходит. Антон вздыхает: как же это всё сложно и как ему хочется Арсению помочь.       Единственное, что он может сейчас сделать, — это аккуратно вытащить из-под Арса одеяло, предварительно сложив валяющийся на полу плед, и лечь рядом, подкладывая одну руку под голову мужа, а второй обнимая его за талию. Не факт, что Арсений утром будет этому рад, в конце концов, они всё ещё в ссоре, хоть она и мелкая, неприятная и совершенно глупая, подогретая исключительно навязчивыми мыслями, но даже так он может помочь: тёплые руки и укутывающий Арса запах Антонового орехового дерева всегда действуют хорошо, хоть немного снижая интенсивность болевых ощущений.       Шастун носом зарывается в Арсову макушку, укладывается большой ложкой, прижимая мужа к себе крепче, и чувствует, как тот даже во сне немного расслабляется, перестаёт мелко дрожать и дышит глубже; всё-таки тепло любимого человека и правда помогает лучше таблеток, и Антон радуется: значит, Арс выспится и завтра утром будет чувствовать себя не так плохо.       Может быть, они даже смогут поговорить и помириться.       Но вместо тёплого тела в руках Шастун наутро обнаруживает в своих объятиях мягкую игрушку, насквозь, правда, Арсом пропахшую, а рядом — идеально ровно заправленную половину кровати; на одеяле нет ни морщинки, и Антон вздыхает: Арс всё ещё злится, раз не дождался его пробуждения и решил продолжить вредничать.       Это уже совсем по-детски и немного попахивает манипуляцией, но Шастун не первый день замужем: Арсу и самому сейчас нелегко, — поэтому он выбирает единственный возможный способ взаимодействия: делать вид, что ничего не случилось, и продолжать Арсения любить.       Даже вот такой колючей врединой.       Арс на самом деле колючий: видимо, у него не хватает сил даже побриться, хотя он и не любит щетину у себя на лице и где бы то ни было, постоянно старательно выбривая каждую складочку и уголок, но сегодня он сидит хмурый на диване в гостиной, носом зарывшись в планшет и перелистывая какие-то изображения, наверняка ищет вдохновение перед разработкой новой коллекции одежды и даже не пытается прихорашиваться; на нём объёмная худи, явно стащенная с Антоновой полки в шкафу, и плотные треники, хотя это же Арс, и он любит хорошо выглядеть, даже когда находится наедине с собой, а уж с Антоном в одной квартире он пытается всегда быть если не идеальным, то хотя бы соблазнительно-сексуальным. Шастуну, на самом деле, на его халаты, шорты и обтягивающие домашние леггинсы всегда похер, потому что он Арсения любит и хочет любым, но сегодняшнее состояние мужа его даже немного пугает: как же тому плохо, что он закутался во что-то тёплое и безразмерное, стараясь не привлекать к себе внимания. Антон только головой качает и возвращается в спальню; блистер с обезболом так и лежит на тумбочке, и Арсений явно не догадался выпить таблетку с утра, судя по его серому лицу и чуть дрожащим ресницам.       Непонятно, конечно, что у него в голове, но Антону и не очень это на данный момент важно; они обязательно смогут всё обсудить, но попозже, а сейчас он должен просто быть рядом и незаметно заботиться. Раз уж заметно Арс ему не даёт.       Чайник закипает медленно, и Шастун тяжело вздыхает, оглядывая кухню: в мойке нет грязной посуды, а на сушилке — чистой, значит, Арсений не завтракал и даже не пил кофе, без которого не представляет утра. Вряд ли ему чего-то хочется сейчас, конечно, но и на голодный желудок закидываться таблетками — идея так себе. Поэтому Антон достаёт из холодильника питьевой йогурт, нарезает яблоки и заливает дрип-пакет с Арсовой любимой Эфиопией, потихоньку всё перетаскивает в комнату под недовольным взглядом Арсения, который тот бросает на него периодически из-под насупленных бровей. Напоследок Антон приносит стакан с водой и таблетки, всё ставит на журнальный стол и забирает ноутбук в спальню: его остаться не просили, его и завтрак приносить не просили, поэтому надоедать сейчас он считает лишним.       Даже если хочется Арсения укутать в плед, обнять всеми конечностями, повиснув как панда, и не отпускать ни за что, пусть бы тот и отталкивал его, всё равно бы потом смирился.       Но нет, они договаривались, что забота заботой, а личные границы — личными границами, и если Арсу хочется побыть одному и немного пофонить, то Шастун не имеет права лишать его такой возможности.       Злиться у Антона всё равно не получается: он слишком хорошо Арсения чувствует, чтобы не понимать, что тому сейчас и так несладко.       Шастун включает какое-то не особенно нагруженное смыслом шоу на Ютубе, смотрит в экран краем глаза, но в основном залипает в телефоне; его так или иначе сопровождает фоновая тревога, и он ничего с ней поделать не может. Вся его сущность тянется спасать страдающего омегу, запах которого снова забивается в ноздри и отвратительно кружит голову. А уж если Антону так нехорошо, то что чувствует Арс, он и думать боится. Надеется только, что таблетки помогут хоть немного и что Арсений не будет морить себя голодом из вредности тоже.       Из гостиной периодически слышны шорохи и другие звуки, и потихоньку Антону становится спокойнее: вот Арсений ставит обратно на стол пустую чашку из-под кофе, вот двигает тарелку, а сейчас с тяжелым стуком возвращает на прежнее место стакан с водой — значит, запил таблетку. Весь сюжет происходящего на экране проходит мимо, но Шастуну плевать: организм реагирует на малейшие изменения запаха Арсения и самые мелкие его шевеления через стену, не давая сосредоточиться.       В какой-то момент Арс прекращает ёрзать по дивану каждые полминуты, и Антон совсем выдыхает, позволяя себе окончательно расслабиться; запах Арсения становится чуть мягче, и ему явно всё ещё некомфортно и тяжело, но его хотя бы перестало скручивать спазмами, и это уже хорошо.       Шастун только в эту минуту понимает, что сам не позавтракал.       Он пользуется возможностью зайти за посудой в гостиную, чтобы проверить свои ощущения и удостовериться, что Арсению лучше, мельком бросает взгляд на диван, на котором Арс всё так же сидит, свернувшись в креветку, но лицо уже не такое несчастное, а взгляд как будто светлее. Шастун забирает пустую тарелку и кружку, оставляет воду, снова бросает взгляд на мужа, но тот прячет нос в айпад и что-то сосредоточенно листает.       Антон усмехается: они на правильном пути.       Ближе к обеду у Шастуна просмотрены пара подкастов и какая-то жуткая документалка про маньяков, которые обычно Арс включает фоном, пока что-то готовит, и поэтому они периодически выплывают Антону в рекомендациях: аккаунт-то ютубовский у них общий. Хочется есть, но в квартире даже воздух кажется наэлектризованным, и ноги передвинуть в сторону кухни ощущается чем-то невозможным, словно ему к щиколоткам привязали пудовые гири. Арсений в спальню не заходит все эти часы, да и вообще никуда из гостиной не выходит, и Шастун начинает переживать, что того снова начинает хуёвить: запах малины оседает в лёгких, дышать тяжело, а Арсению сейчас ещё хуже.       Надо его покормить и отправить в душ: наверняка он весь уже облился липким холодным потом, да и смазку смыть нужно, даже если Арс вставил в себя пробку; в первый день всегда течёт так, словно где-то вентиль сорвало.       Антон вздыхает, когда открывает холодильник: ничего тяжелее овощного салата Арсений сейчас в себя запихнуть не сможет, и толку от такой еды в его состоянии никакого совершенно, но и голодным оставлять его нельзя; в конце концов, хоть какие-то силы ему нужны, чтобы с этим справиться. Поэтому Шастун придирчиво осматривает помидоры с огурцами на предмет свежести, вытаскивает банку с творожным сыром — потому что Арсений не ест майонез, а заправлять овощи маслом ему кажется кощунством, — думает, не сварить ли яиц, чтобы салат был хоть чуточку сытнее. Быстро передумывает: варёные яйца в сочетании с овощами — это, конечно, вкусно, но фиг знает, как Арсов организм на такое сейчас отреагирует.       О себе Антон думать даже не пытается: в голове только необходимость заботиться о любимом человеке, обусловленная законами его природы.       Арс высовывает нос из-под капюшона худи: он сидит, накинув на себя плед, и у Антона всё скручивается внутри тоской и отчаянием, что омегу ещё и морозит и мелко трясёт, а он ничего не может сделать. Рядом с тарелкой нарезанных и перемешанных овощей он ставит кружку горячего чаю, в который налил мёду в надежде, что это поможет тоже. Он вообще готов любые народные средства сейчас использовать, да и не только народные, лишь бы мужу стало хоть чуть-чуть лучше, и сдерживаться от практически насильственного причинения любви и заботы становится труднее и труднее с каждой минутой, особенно когда Арсений смотрит исподлобья и мелко кивает, благодаря.       Это, конечно, ещё не попытка в разговор, но уже шаг, и Антон вдыхает глубже, о чём сразу жалеет: рядом с Арсом его запах ещё тяжелее, насыщеннее, слаще, отдаёт перебродившим вареньем и туманит голову. Держать себя в руках становится практически невозможно, и Шастун последними усилиями воли заставляет себя из гостиной выйти: его всё ещё не просили о помощи, а настаивать на ней или, того хуже, заставлять Арсения её принимать, подавляя волю своим запахом и силой, — ну, они же, в конце концов, не животные.       Даже если эволюция и говорит о том, что больше всё-таки да.       Уже на кухне Антон понемногу приходит в себя, заваривает себе крепкий кофе, чтобы хоть немного перебить запах, находит на холодильнике отложенную пачку сигарет; он почти не курит в последние несколько месяцев, потому что и самому неинтересно одному курить, и лёгкие к тридцати годам с его почти пятнадцатилетним стажем курения ни к чёрту, но сейчас ему нужно хоть как-то успокаивать сдающие нервы. Он сам с собой разговаривает и убеждает себя, что всё делает правильно, что у Арсения есть рот, чтобы попросить о помощи, и, если сейчас они проводят время вот так, значит, их отношениям это нужно. И что они не расстанутся из-за глупой ссоры, несмотря на то, что она затягивается непривычно долго.       Поэтому Антон затягивается сам: дым неприятно оседает на языке, и он уже жалеет, что вообще решил справляться с тревогой таким способом, да и включённая вытяжка сильно шумит, но он упрямо докуривает сигарету почти до фильтра, тушит под проточной водой, выбрасывает окурок. Всё это делает почти механически, не задумываясь, и становится чуть легче. Долбанная психологическая зависимость.       Ему тоже нужно поесть, и Шастун разогревает остатки вчерашнего ужина, прикидывая, что нужно приготовить на вечер, чтобы Арс это съел, но в голове всё ещё шумит нервозность, и Антон бросает эту дурацкую затею: надо будет — закажет доставку. В конце концов, может себе позволить.       Он заканчивает мыть посуду за собой, когда слышит шуршание Арсовых тёплых носков по полу; омега несёт в руках тарелку и кружку, и его немного пошатывает, как будто у него кружится голова. Антон не выдерживает: делает шаг навстречу, забирает посуду, убирает в мойку.       — Арс, иди в спальню, а? — Антону очень хочется покомандовать, но вместо этого он старается звучать тепло и излучать безопасность; Арсений поднимает на него взгляд, кутается сильнее, мотает головой. — Что «нет»? Иди ляг, пожалуйста, я уйду на диван или сюда. Тебе же так будет легче.       Шастун молится про себя, чтобы Арсений выключил своё иногда совершенно ослиное упрямство и всё-таки его послушал, и выдыхает, когда тот неопределённо машет головой, как будто чёлку поправляет, и уходит в сторону спальни.       Голосом разума с ним, значит, можно разговаривать. Да и просто разговаривать тоже; Антону в непривычном молчании тоскливо и неприятно, особенно учитывая, что Арс же так близко, просто общаться с ним отказывается.       В спальне Арсений уже сбросил с себя плед у кровати, закутавшись в лежащее на его половине одеяло, и Антон улыбается про себя, когда приходит забрать ноутбук и унести плед в стирку; ткань пропахла Арсом и его смазкой, и хочется самому в неё завернуться, чтобы почувствовать хотя бы иллюзию объятий, но запаха так много, что от него больше всё-таки тошнит. Антон закатывает глаза: если уж ему нехорошо от того, как сейчас пахнет Арсений, то что испытывает омега — и представить страшно.       Он заходит в спальню ещё раз после того, как снова вымыл посуду и налил Арсению ещё чаю, чтобы принести и таблетки тоже, и Арс поднимает недовольный взгляд от Антоновой подушки, в которую почти сразу обратно прячет нос.       — Хочешь, я полежу с тобой? — Шастун знает, что ответ будет отрицательный, чувствует всеми рецепторами, но притормозить себя не успевает. — Просто обниму тебя, всё лучше, чем подушка.       — Не хочу, — Арс врёт и не краснеет; по большей части, потому что кожа у него почти серая из-за истощённого физического состояния, — но в одеяло заворачивается ещё сильнее и подушку прижимает к себе ближе. — Всё в порядке, спасибо за таблетки.       Антон кивает и глубоко дышит: ну, вот, с ним уже разговаривают. Это прогресс.       Уходить не хочется, и ноги практически прирастают к полу, но Шастун себя переступает вместе с порогом спальни и пытается переспорить собственную природу: он делает всё, что может, чтобы не снести до фундамента своим отношением личность любимого человека, и это противоречит его физиологии, причиняя дискомфорт как душевный, так и физический. Руки чешутся пойти и Арсения размотать из одеяла, засунуть под душ, отмыть от пота и смазки, а потом в этом же душе хорошенько потрахаться, чтобы обоим стало легче, и лечь спать да даже на этом неудобном и коротком для них диване, но это всё ещё остаётся насилием над волей, и осознание этого Антона не покидает.       Он только пыхтит себе под нос в итоге, открывая рабочий браузер: ну хоть так можно будет ненадолго отвлечься.       Несмотря на то, что у него оговорённый выходной, количество задач затягивает: где-то что-то поправить, донастроить, поменять, и в чатах с заказчиками поднакопилось вопросов, поэтому Антон отключается от внешнего мира, старается концентрироваться на том, что нужно сделать, и не обращать внимания на повисший в квартире тяжёлый запах. Он не меняется и всё так же мешает воспринимать реальность спокойно, но потихоньку становится привычнее, и Антон даже мелочно радуется про себя: если они с Арсом проведут на такой дистанции все пять-шесть дней его течки, то хотелось бы на неё хотя бы не так ярко реагировать. Бледнющий Арсений и синяки под его глазами в половину лица из головы не выходят, и Шастун несколько раз даже головой над ноутбуком трясёт, чтобы переключиться, но толку от этого примерно никакого, и приходится смириться: работать получается медленнее, чем обычно, потому что даже слова некоторые забываются, и Антон затягивает то, что обычно делал за час-полтора, на все три.       Время близится к вечеру, и надо бы всё-таки заказать что-то на ужин; Шастун убирает ноутбук, открывает приложение доставки, скроллит каталог. У него и самого нет чувства голода на фоне стресса, и выбрать что-то тяжело — хоть голосование в сторис инстаграма устраивай: «Что мы с Арсением будем есть сегодня на ужин? Роллы? Пиццу? Что-то из корейской кухни?». Антон хмыкает себе под нос: когда Арс с ним разговаривает, всё всегда оказывается проще.       По полу снова шелестят носки, и Шастун прислушивается: Арсений, кажется, всё-таки решил добрести до душа. Почему-то становится тревожно: обычно в течку Антон его если и не моет, то хотя бы рядом находится, потому что спазм может схватить в любой момент, да и в принципе близкое присутствие альфы помогает концентрироваться на его запахе и ощущении безопасности. Нервозность отдаётся лёгким тремором рук, и Шастун чертыхается про себя: ну вот, ещё не хватало срываться из-за того, что Арсений просто пошёл в ванную без него, хотя они находятся в одной квартире, и Антон может в любой момент прийти на помощь.       Удержаться не получается; Шастун с дивана почти вскакивает, не закончив выбирать ужин, оставляет телефон на журнальном столе и специально громко топает до ванной, чтобы Арс даже сквозь шум воды услышал его шаги и не испугался не дай бог.       — Арс? — Антон просовывает в дверной проём голову, упирается взглядом Арсу в спину: тот сидит в ванне, набирая воду, почти прижимает колени к груди и укладывает на них голову. Судя по количеству пара, который поднимается над головой, вода горячая, и Шастун про себя почти матерится: нельзя так делать, блин, Арсений, ёптвоюмать.       Руки и ноги действуют быстрее головы: Антон закрывает за собой дверь, присаживается на бортик, достаёт пробку и настраивает воду, чтобы не обжигала. Арсений всё это время носом упирается в собственные коленки и на мужа старается не смотреть, на что Шастун только про себя усмехается: дурачина какой, господи, ну откуда только взялся.       — Тебе помочь? — Антон достаёт с полок шампунь и гель для душа, тянется за мочалкой, ставит всё на уголок ванны, находит даже нужные скрабы-маски-гели для лица, без которых у Арсения водные процедуры становятся неполноценными. Садится обратно. Возвращает на место пробку.       Арсений только мотает головой.       Шастун вздыхает: ладно, это было более чем ожидаемо, но всё-таки сколько уже можно, сейчас Арс не его больше мучает, а самого себя, и всё бы уже было хорошо, если бы он хоть дал себе возможность эту ситуацию отпустить. Антон ведь даже не просит сейчас об этом всём разговаривать, извиняться, разбирать ссору: потом, всё потом, это не срочно, это сейчас не имеет особого значения, они умные люди, они смогут обсудить это позже, всего через несколько дней, но сейчас-то можно уже дать выдохнуть им обоим! Руки снова мелко дрожат, но он только улыбается, наверняка криво и совершенно неискренне, встаёт и делает шаг к двери.       — Останься, пожалуйста.       Голос звучит тихо и бесцветно, и сердце у Антона на секунду замирает снова, но он разворачивается и смотрит, удивляясь и совсем немного радуясь: ему элементарно спокойнее, когда Арс находится перед глазами, на расстоянии шага, и всегда можно протянуть руку, чтобы помочь. Он кивает, понимая, что замер на добрых полминуты, трясёт головой и смеётся под нос: Арсений же спиной к нему сидит, не видит.       — Да, хорошо. Просто посидеть?       Арс неопределённо дёргает плечами, и Антон принимает это за положительный ответ; садится на пол, приваливаясь спиной к закрытой двери, вытягивает ноги, радуется, что ванная у них большая и не захламлённая, можно вот так сидеть и рассматривать родинки у Арсения на плечах, особенно остро выделяющиеся сейчас лопатки, и шейные позвонки, и след от собственных зубов, который он оставил буквально на третий месяц знакомства, потому что расставаться им больше не хотелось никогда.       Хочется Арсения касаться, гладить, зарыться носом в его макушку и бесконечно говорить, что всё у них будет хорошо, что Антон будет мыть кружки сразу, а пыль протирать раз в сутки, но всё это — от лукавого, и они оба это понимают.       Поэтому Шастун остаётся сидеть на полу, внутренне неосознанно собранный, чтобы в любой момент встать и помочь, а Арс переключает смеситель на душ, пока не набралась полная ванна, и вода льётся на его волосы.       Он поворачивает голову, отфыркиваясь от воды, и Антон видит сморщенный смешно нос, поджатые губы, и улыбается сам: даже подумать не получается, что по Арсению, который находится в соседней комнате, можно так сильно скучать. Они всего сутки не говорили нормально, а по ощущениям между ними успела вырасти каменная стена, через которую теперь только камнями перебрасываться, и Антону эта метафора даже мысленно не нравится, поэтому он эту стену представляет и начинает мысленно по кусочкам разбирать, вытаскивает кирпич за кирпичом: молчание, обида, одиночество, недоговорённости, эмоциональный всплеск. Параллельно он наблюдает за Арсом, который намыливает голову и почти сразу смывает шампунь, потом делает то же самое второй раз, чтобы смыть пот и пыль окончательно, сжимает в ладони мочалку с налитым на неё гелем для душа, проводит ею по плечам, и Антон почти не выдерживает: хочется сесть на колени у ванны и всего Арсения этой мочалкой обтереть. Но тот справляется сам, только периодически тянет руку за спину неудобно, чтобы дотянуться ниже лопаток, снова поливает себя водой.       Капли с кожи слизнуть хочется тоже, и Шастун качает головой: обязательно, но не сейчас.       Когда Арс пытается встать, опираясь руками на бортик, он неожиданно охает и оседает обратно в воду, расплёскивая немного, и Антон дёргается, моментально собирается и встаёт, опираясь на стену.       — Всё в порядке? — он берёт полотенце, чтобы протянуть Арсению, когда тот всё-таки встанет, но Арс только качает головой и шумно дышит, как будто воздуха ему мало.       Антон чертыхается сквозь зубы: конечно, в ванной душно, влажно, ему и самому дышать тяжело, а Арсу с упавшим давлением — тем более. Полотенце возвращается на полку, Шастун тянет мужа за запястье, вторую руку оставляет у Арсения за спиной, чтобы успеть придержать.       — Милый, вставай, — Антон говорит мягко, старается никак не показать волнения, излучать спокойствие и уверенность, чтобы Арс это чувствовал. — Ляжем сейчас, я тебя обниму, и всё будет хорошо.       Арсений мелко кивает, всхлипывает, и Шастуну хочется его на руках отнести до спальни, но так они рискуют упасть в коридоре, поэтому он только помогает Арсу выбраться из ванны, перехватывая вторую руку, обтирает его полотенцем, чмокает в опущенный нос, когда жамкает другим полотенцем волосы, а потом присаживается на колени, кладёт одну руку Арсения себе на плечо и помогает надеть штаны, глядя снизу вверх.       — Вот, хорошо, давай ещё футболку, и пойдём, — Арс послушно поднимает руки, помогает себя одеть и морщится, когда Антон случайно касается живота рукой. — Больно? Таблетку выпьешь? — Арсений опять кивает. — Хорошо, ужин закажем? Или не хочешь есть?       Смотреть на пожимающего плечами Арса, который, к тому же, всё более виновато смотрит в ответ исподлобья и обнимает себя сам, Антону тошно и неприятно, поэтому он тянет руки, наплевав на все возможные сомнения: его пускают в личное пространство, молча и без претензий, значит, уже можно, ничего страшного больше не должно случиться.       Арс только вздрагивает и прижимается ближе, словно уменьшаясь в размерах, и Антон его даже немного баюкает, покачиваясь из стороны в сторону.       Как же хорошо Арсения обнимать.       Они идут в спальню, держась за руки, и Арс цепляется пальцами крепко, словно боится, что его отпустят и оставят одного, но Антон только улыбается в ответ на его тревожный взгляд, уже уложив Арсения в кровать и вставая, чтобы вернуться через пару минут.       — Я сейчас, только телефон заберу и принесу тебе воды, ладно? — Арс хлопает глазами потерянно, но снова только кивает и отпускает руку. — Дай мне две минуты, я быстро.       Оборачиваясь в дверях, Антон видит, как Арсений смотрит на него слезящимися глазами, и вздыхает: что-то срочно с его гормонами нужно делать, это никуда не годится, вторую такую течку они, может быть, и выдержат, но хрен знает, что будет дальше.       Арсу нужно выпить таблетку, и Шастун, вернувшись, помогает ему присесть, опираясь на подушку, выдавливает из блистера таблетку, подносит ко рту Арсения; омега касается губами кончиков его пальцев, прикрывает глаза и даёт себя напоить, даже не обливается, потому что воды в стакане налито едва больше половины. Антон только гладит его по голове свободной рукой, а потом, уже отставив стакан, притягивает к себе, чмокая в макушку.       — Всё хорошо, я с тобой, я никуда не уйду, — Арсений шмыгает носом в ответ, цепляется руками за Антонову футболку. — Давай закажем ужин?       Арсу явно тяжело даже сидеть, и он тянет Антона на себя, скатываясь по подушке в горизонтальное положение, и Шастун качает головой: ну и куда ему сейчас на Арсения наваливаться? Он выпутывается из объятий, пока Арс хмурится и куксится, но почти сразу ложится рядом, просовывая руку под Арсовы плечи и притягивая того к себе.       Вот так прям совсем хорошо.       Антон свободной рукой берёт с тумбочки телефон, снова открывает приложение доставки.       — Давай выбирать, тебе надо поесть, мой хороший.       Арс поднимает руку, скроллит экран, и Антону становится так спокойно, что он не удерживается и прижимается ближе, носом утыкается Арсению в висок, прикрывает глаза.       — Я выбрал, — голос тихий, бесцветный почти, но Антон улыбается всё равно, касается губами скулы, забирает телефон.       — Отлично, привезут минут через двадцать, иди сюда, — он тянет Арса на себя, гладит по голове, когда Арсова голова оказывается у него на груди. — Ты как?       — Хуёво, — Арсений шмыгает носом, прижимается ближе, почти полностью залезает на Антона. — Очень болит всё. Таблетки не помогают почти.       — Я тебе могу помочь?       — Да можешь, конечно, но мне кажется, что я отключусь, если мы трахаться будем, — Арс слабо улыбается, поднимает голову. — Прости меня, я не хотел из-за кружек ругаться. Остановиться не получилось.       — Всё в порядке, я понимаю, — Шастун поправляет его чёлку, спадающую на глаза, гладит по щеке, шее, спускается ладонью на спину, и Арс жмурится, дышит чаще, его собственный запах как будто успокаивается, становится легче, невесомее, не забивает ноздри. — Надо посудомойку купить, наверное.       — Да не в посуде же дело, — Арс снова кладёт голову Антону на грудь, смотрит на лежащую рядом собственную ладонь. — Мне, наверное, надо к психологу походить, я читал, говорят, такие штуки могут быть из-за затянувшегося стресса, и, ну, кризис среднего возраста там.       — Хорошо, — Антон гладит его по спине раскрытой ладонью, чувствуя, как Арс расслабляется, растекается по его телу, начинает дышать глубже. — Как это всё закончится — найдём тебе психолога, да и я бы сходил, наверное. Лишним не будет.       Арс опять шмыгает носом, но ничего не говорит и не шевелится почти; они так и лежат ещё какое-то время, пока в домофон не звонит курьер. Антон поднимается, вылезая из-под лежащего на нём Арса, чувствует, как у того снова тревожно меняется запах.       — Эй, ты чего? — Шастун гладит Арсения по щеке ребром ладони, пока мерзкий звук домофона бьёт в уши. — Я тут, никуда не ухожу, принесу ужин и останусь с тобой.       — Да, да, — Арс сворачивается в клубок почти, прижимает ладони к лицу. — Оно само, мне кажется, что ты уйдёшь, я знаю, что это неправда, но не могу.       — Держи, — Антон снимает с себя футболку, суёт Арсению в руки, чтобы тот мог чувствовать запах, накидывает халат. — Пять минут, ладно?       Арс вдыхает глубоко, прижимается к ткани носом и кивает, и оставлять его не хочется, но надоедливая трель звонка уже основательно раздражает, да и курьер наверняка замёрз. Надо ему чаевые перевести.       Пока Арсов суп разогревается в микроволновке, Антон перетаскивает в комнату ноутбук, приносит кружки с чаем и упаковку яблочного зефира на прикроватную тумбочку, мимолётом целуя Арсения в макушку и поглаживая его по голове. Тот только жмурится и едва заметно улыбается, явно чувствуя себя немного лучше. Антона и самого понемногу отпускает.       — Садись? — Шастун спрашивает, а не утверждает, и Арс сначала морщится недовольно, а потом всё-таки возвращается в сидячее положение, облокачивается спиной на подушку и комкает в руках Антонову футболку. — Давай я тебя покормлю, ладно?       Арсений кивает, и Антон присаживается на кровати с его стороны, чтобы было удобнее, держит в руках остывающий контейнер с супом, зачёрпывает его ложкой.       Даже говорить ничего не нужно: Арс послушно открывает рот, смотрит на мужа круглыми грустными глазами, в которых отражается вся скорбь мира по ощущениям, и Антон смеётся:       — Ну что ты печалишься?       Арсений только головой мотает, шмыгает носом, утирается тыльной стороной ладони и снова открывает рот.       На суп они тратят минут двадцать: то Арсений хмурится и вертит головой, мол, есть больше не будет, едва осилив треть порции, то Антон его целует в переносицу и тихо шепчет, что «Надо поесть, мой хороший, сейчас ляжем смотреть фильм, но сначала — суп и чай», то омега чихает практически над ложкой, и Шастун чудом успевает убрать её из-под носа и рефлекторно дёрнувшейся руки. Они смеются тихо, Антон гладит Арса по волосам, возвращая ложку ненадолго в суп, и старается не винить себя, что не пришёл раньше. Всё ведь ещё вчера могло быть намного проще, если бы он…       На этом Антон мысль обрубает: если бы он пришёл вчера, не вышло бы ничего хорошего, а у Арсения мог образоваться не только страх того, что его оставят, но и, наоборот, страх перед собственным мужем, который преследует его по пятам, не давая вдохнуть.       Даже в мыслях звучит ужасно, и Антон возвращается к оставленному Арсом супу.       Чай Арсений пьёт уже сам: тянется к кружке, пока альфа встаёт с кровати, чтобы унести лишнее на кухню, лезет в коробку с зефиром, снова едва заметно улыбается, потому что Антон заказал его любимую сладость сюрпризом, не особо надеясь, что Арс к сладкому притронется. Сердце у Шастуна наконец успокаивается и тревожно биться перестаёт; Арсений пахнет почти нормально, если не считать того, что запах разносится по всей квартире.       — Что будем смотреть? — Антон переставляет вторую кружку на тумбочку со своей стороны кровати, укладывается на бок, тянет Арса к себе, когда тот перестаёт жевать и ставит чай тоже. — Помнишь, ты хотел «Головоломку» пересмотреть?       Это любимый Арсов мультик, и у него глаза загораются моментально, когда он кивает быстро несколько раз, а Шастун улыбается во весь рот, потому что его муж превращается из взрослого тридцатилетнего мужчины, который пару часов назад упрямился и всё собирался делать сам, в маленького ребёнка. Арсений сам находит мультфильм на стриминге, включает и ставит ноут так, чтобы им обоим было видно, тоже ложась на бок и прижимаясь спиной к груди Антона.       Он затихает совсем, почти не дышит, хотя знает сюжет наизусть, но всё равно смотрит внимательно и иногда шевелит губами, проговаривая про себя реплики героев, и Антон знает это даже не глядя на его лицо: Арс всегда так делает, когда они смотрят что-то давно знакомое и выученное наизусть. Он всхлипывает на грустных моментах, трёт нос ладонью, чтобы не расплакаться, и Шастун в такие минуты просто целует его в плечо или загривок, мягко напоминая, что он рядом и всё хорошо.       В какой-то момент Арс перехватывает его ладонь, лежащую на животе как подобие грелки, и переплетает пальцы.       — Спасибо, что ты есть, — Арсений произносит это тихо, но достаточно, чтобы Антон мог услышать, и прижимается спиной ближе. — Не знаю, как у тебя хватает на меня сил и терпения, я такого не заслуживаю.       — Арс, каждый человек заслуживает, чтобы его любили, просто потому что он есть, понимаешь? — Шастун тянется к ноутбуку, ставит мультик на паузу и тянет Арса на себя за плечо, укладывает на спину. — Я люблю тебя, и я бы оставил тебя в покое, если бы ты попросил, насовсем, потому что тебе это было бы нужно, но если тебе нужна помощь и поддержка — я буду рядом.       — А если ты устанешь? Люди же устают, — у Арсения скукоживается лицо, и кажется, что он сейчас заплачет; Антон только смеётся и гладит подушечкой большого пальца его по щеке, стирая так и не потёкшие слёзы. — У всего есть предел, Антон.       — Ну смотри, — Шастун понимает, что обещать быть всегда рядом не может никто, поэтому выбирает выражения осторожно и вдумчиво, — мы с тобой очень многое прошли вместе, и я точно могу сказать, что люблю тебя. И что наши отношения во многом действительно идеальные, партнёрские, равные — как хочешь называй. Ты поддерживаешь меня, а я тебя, правильно? — он дожидается от Арсения кивка. — И сейчас тебе тяжело, и я готов быть рядом, помогать, стоять у тебя за спиной и подставлять руку, если ты будешь падать. Ты же не останавливаешься в этом, а хочешь решить проблему.       — Да, я пойду к психологу обязательно, и нужно, наверное, всё-таки сдать анализы всякие на гормоны ещё раз, может быть, где-то была ошибка, — Арсений снова прижимается к Антоновой груди, теперь уже лицом, и дышит горячо и громко. — Спасибо тебе, что дал мне время.       — Как будто у меня был выбор, — Шастун улыбается и притягивает Арса к себе, целуя в макушку, чувствует, как тот начинает мелко дрожать и всхлипывать, трётся носом о футболку. — Плакать хорошо, милый, плачь.       Арсу нужно минут двадцать, чтобы выплакать весь стресс прошедшей пары дней и успокоиться, и Антон всё это время гладит его по спине и волосам, иногда целует в висок и глубоко дышит малиной, которая его окутывает со всех сторон. Запах меняется постепенно, становится менее ярким, менее насыщенным, спокойным, и это Шастуна радует: Арсений приходит в себя и перестаёт тревожиться, нервничать, и, скорее всего, скоро его начнёт клонить в сон.       — Арс? — Антон чувствует, что муж начал дышать спокойнее, ровнее, дрожь сошла на нет, и всхлипы тоже стали реже. — Давай я всё уберу и приду к тебе?       Арсений кивает едва-едва, и Шастун убирает руку из-под его шеи, придерживая голову, как у маленького ребёнка, помогает лечь на подушку, заворачивает в одеяло. Посуду уносит на кухню, ноут закрывает, перекладывает на комод, чтобы случайно во сне не спихнуть с тумбочки: прецеденты были. Укладываясь обратно, тянет Арсения к себе снова, обнимает обеими руками, коротко чмокая в нос.       — Я люблю тебя, — Арс говорит это уже сквозь сон.       Завтра они проснутся и наверняка примут душ вместе, потому что у Арсения организм так или иначе требует внимания альфы, а Антон — вот он, рядом, никуда не ушёл и даже не собирался; они проведут ещё пару сложных, но тёплых и приятных дней только вдвоём, изредка отвлекаясь на срочные звонки или сообщения, а потом обязательно попробуют решить все Арсовы проблемы со здоровьем, обратившись к гинекологу, эндокринологу и психологу. Шастун, засыпая, мысленно скрещивает пальцы и загадывает желание: только бы у них всё было хорошо.       Он ещё не знает, но оно обязательно исполнится.