газеты за завтраком

Кудри густые и мягкие, за них потянешь — владелец довольно мычит. Тихон не стеснялся просить, Ваня с удовольствием выполнял, не решаясь трогать самостоятельно. — Вань? — М? — он сминает волосы Жизневского, пропускает светлые пряди между пальцев, снова требовательно вжимаясь губами в чужие губы. Квартира в центре Москвы, элегантная и идеальная, наполненная минимальным количеством мебели, зеркальными поверхностями и тёмными цветами, теперь не была похожа на себя — хаос и катастрофа. Тихон прожил здесь всего два месяца. Ваня ожидаемо бурчал, когда Жизнеский тащил в квартиру кактусы, пёстрые пледы и декоративные подушки, а потом и кресла, но на самом деле в душе был искренне рад — теперь дом ощущался домом. — А как у нас дела? — Тиша игриво пробегается подушечками пальцев по чужой шее и останавливается на подбородке. — Как обычно, — Ваня прямой, как путь из Москвы до Питера через Сибирь. Он чуть охладевает, принимает ласкающие его тонкую восприимчивую кожу прикосновения, зная, с каким удовольствием будет рассматривать следы в зеркале вечером и с каким стыдом прятать утром от коллег. — Будешь чай? — Тихон догадывается, что примерно ему недоговаривают, но не давит, Ваня такое не любит. — Зелёный, — он занимает кресло, подтягивая под себя ноги, открывает книгу и бегает по строчкам пустыми глазами. — С мёдом? — Жизневский ставит электрический чайник и замирает в проходе кухни, ловит жесты Вани, собственническим взглядом прожигает голые лодыжки. — Угу, спасибо, — Янковский бормочет буднично, не зная, какой красивый в домашних шмотках, в неповторимой позе и в этом ебаном кресле. Даже если не расчёсывался со вторника. — Шоколадку? С орехами… Ваня отрывается от книги, вздрагивает — не заметил, как Жизневский подошёл. Кивает, почти успевает протянуть ладонь, но Тиша сам обхватывает один из квадратиков полоски губами и тянется к Ваниным, чтобы передать. — Что за фетиши на еду? — Янковский усмехается, жуя свою половину. — Фетиши это по твоей части, солнце, — с насмешкой поправляет Тихон, протягивая кружку с чаем. — Иди в жопу, — Ваня отворачивается, не взяв. — Что ты сказал? — Тихон опускает голос, серьёзнеет, хватает Янковского под плечи, занимает его место и сажает к себе на колени в пару коротких секунд и, кажется, особо не утруждаясь. — Ничего… У Вани воздух из лёгких выдулся и новый не поступает. Захват ощущается так тяжело и правильно. Кожа покрывается мурашками от чужих поглаживающих пальцев. — Вань? — льётся уже мягче, Жизневский пытается поймать его взгляд, но Ваня только упёрто смотрит вперёд и вздрагивает, когда горячее дыхание опаляет шею. — Я хочу поговорить с тобой, рассказать важную вещь, — Янковский неожиданно для себя лепечет. — Валяй, Ванюш, — Тихон складывает руки в замок на его животе. — Не осужу, — он с интересом и готовностью касается щетиной чужой выбритой щеки. — В общем-то, — Ваня сползает вниз, мнётся как ребёнок, который боится признаться, что хочет вторую конфету, — давай попробуем порку? Я в книгах читал, на фотографиях каких-то… Это так красиво выглядит, мне иногда нравится, когда ты грубый, напористый, когда… — он оборачивается, хлопает глазами с огромными зрачками, в которых слишком много. Это стыд на кончиках пальцев, перелистывающих когда-то в детстве страницы книги с красивой сценой телесного наказания, которая не должна была понравиться. Абсолютно непонятное, стыдное, обжигающее чувство. — Хочешь на подлокотник кресла, диван или мои колени? — Тихон кладёт тяжелую руку на его плечо, голос наполнен невозмутимым спокойствием. Янковский задыхается, поднимается на ноги, ступая на холодный пол стопами, с одной из которых сполз носок. — Ванюш, ну и чего ты? — Жизневский касается его волос, гладит. — На колени, — Ваня ведёт подбородком, демонстрируя мышцы шеи. — За ремнём сам сходишь? — Тиша тянет его за волосы. — Хорошо… — Янковский судорожно кивает, разворачивается быстро и уходит в спальню, рывком распахивая дверь. Щёки горят, пальцы хватают первый попавшийся под руку ремень из шкафа. Ваня замирает перед зеркалом. Всё кажется слишком нереальным и быстрым. Он одновременно знает в деталях и не понимает совсем, что сейчас будет. — Вань, ты уверен? — Тихон поднимает брови, чуть морщась, бегает взглядом по замявшемуся на входе Янковскому с ремнём за спиной. Тихон замечал, давно заметил, если бы нет, то не согласился так быстро. Ваня краснел, смущался, подставлялся снова, стоило только отпустить шлепок чуть ниже его спины. Тихон знал, что Ваня точно хочет, но переспрашивает, чтобы Янковский тоже осознал. — Да, — опасливо подходит ближе, потерялся в волнах охватывающего стыда и перестал замечать. — Пятки босые, не холодно? — Жизневский хлопает себя по бедру. — Немного, — замечает, что оба носка успели сползти, ему велики Тишины. Янковский аккуратно садится на его колени, дёргает ногой в воздухе, тыкается носом в шею Тихона. — Давай-ка, — Жизневский, забрав ремень из Ваниних рук, тянет парня за талию и ловко переворачивает животом к себе на бёдра. — Удобно? — Угум, — он елозит, позволяет Тихону зажать себя между колен. — Ты аккуратно, да? — пальцами захватывает подлокотник. — Конечно, — Жизневский стягивает с него треники и бельё сразу, оставляет ощутимый шлепок. Ваня интуитивно вздрагивает и уворачивается. — Ванька, — Тиша оглаживает проявляющееся покраснение, хлопает поверх уже легко. — Порядок… — Янковский лепечет, подаётся бёдрами навстречу рукам. Тихон больше не оттягивает момент, сгибает кожаный ремень пополам, звеня пряжкой. — Ты останови меня, если что, — целует в загривок. — Вообще без проблем, — ещё одно мягкое прикосновение губ, и он отстраняется. — Договорились? — Хорошо, — Ваня кивает несколько раз для убедительности, чуть позже понимая, что Тихон не видит. — Умница, — Жизневский укладывает руку поперёк Ваниной спины, удерживая от лишних ёразаний, хотя и без того хорошо фиксирует ногами. Янковский задерживает дыхание, барабанит пальцами что-то своё, когда на бёдра опускается первый удар. Потом второй, третий, четвёртый, пятый… Ритмичные, звонкие, ощущаются как в пелене, губы плотно сжимаются. У Вани плечи подрагивают, он осознаёт не сразу, а когда это происходит, то вскрикивает. Трётся мокрой щекой о ткань кресла, царапает её ногтями. — Тиш? Жизневский останавливается. — Что хочешь мне сказать? — он мурлычет хрипло, гладит широкой ладонью ниже спины. — Чуть-чуть подышать… — Ваня просит, извиваясь под тяжёлой рукой, когда Тихон водит ладонью по покрасневшим бёдрам, замирает, если задевают особо «пострадавшие» участки, бляшка ремня звенит где-то в стороне — отложил. — Какие у нас планы на вечер? — Тихон спрашивает шёпотом, которым обычно говорит Ване непристойные вещи на ухо в метро, хриплым и рычащим, раздевающим шёпотом. — Покурить, выпить… — Янковский лепечет стандартный план действий на поздние часы выходного, сейчас нужно назвать какое-нибудь дешёвое русское кино, — и, если успеем, потрахаться. — М? — Тихон открывает рот в мгновенном недоумение, но закрывает обратно. — Думаешь, успеем, котёнок? — говорит совсем ласково, плюхая ещё один шлепок на бёдра, потому что Ваня снова начал егозить. — Должны, — отвечает после короткой паузы, в которую успел десять раз подавиться смущением в ответ на обращение. Тихон любуется таким Ванькой, скулы от улыбки болят, хочется оставлять десятки касаний на всей его коже, на каждой родинке и выпирающей косточке, на каждом детском шраме. Янковский только его, до одури красивый его. — Могу.? — Тихон спрашивает разрешения, щекоча чуть грубыми подушечками пальцев его поясницу. — Да, — Ваня выдыхает, снова решаясь, ощущается также. Жизневский целует небрежно в спину, оставляет касание на прощание, снова опуская ладонь с точного замаха на бёдра, а после возвращается к ремню. — Сука, — Ваня елозит, скулит плаксиво. Тихон бьёт только больнее, позволяя Янковскому вскрикивать и пытаться увернуться. Тормозит, когда у Вани срывается громкий всхлип. — Хочешь, наберём ванну? — Жизневский подбирает способ успокоить теперь его, поднимает наверх, сыпля мягкими поглаживаниями. Янковский мычит негромко, испытывая дискомфорт от каждого движения, но снова седлает Тихона, кладёт голову ему на грудь. Жизневский поправляет его штаны, руки не убирает, водит подушечками пальцев заботливо, как будто не сам «обижал». — Нет, — Янковский трётся носом о плечо, размазывая по футболке Тиши слёзы, хватается за шею. — Чай… Тихон целует за ухом бережно, гладит по спине, успокаивая. — У нас чайник уже вскипел. Идём? — Жизневский подхватывает Ваню под бёдра, уже готовясь поднимать, но его тормозят. — Пожалуйста… — он, кладёт ладонь на Тишину щёку, смыкает зубы на шее. Жизневский понимает без продолжения, тащит Янковского в спальню, сразу заваливая на кровать. Целует долго сухие губы, пока Ваня царапает спину. Секс, когда один сидит у другого на коленях, параллельная дрочка друг другу — красиво, но не в их реалиях, где Ваня не то что бы может сидеть, а у Тихона уже не осталось никакой выдержки. Растягивать почти не приходится, утро выдалось хорошее и с сигаретами в постели, а сейчас Ваня размякший, приторно послушный. Кончают быстро, с разницей в пару секунд, Тихон помогает Янковскому касаниями, уходит на кухню сразу после. Ваня размазывается по постели, хнычет в белую простынь, сминая подушку, а потом снова разваливается на всю кровать, одеяло натягивая почти по уши. Замечает возвращение Жизневского, только когда матрас прогибается под весом. — Твой чай, — Тихон ставит кружку на пол, водит пальцами по Ваниной груди, любуется неприкрыто. — Спасибо, — Янковский кивает, губами добавляя, — не за чай. Комок рук и ног переплетается на хлопковых простынях, Ваня выдыхает живо, «по-настоящему», тянет взъерошенные кудри, пока Тихон целует тазовые косточки.