на Марсе классно

Экран замерцал в полумраке комнаты. Кончики заостренных ушей затрепетали, когда плеча коснулись. Хенджин хотел услышать, что все происходящее лишь чья-то злая шутка. Изнутри его колотило от непрошенных эмоций, которые он уже не мог подавлять. — Давай присядем, — эти слова были сказаны голосом. Хенджин вздрогнул от звуков, которые уже были забыты. Приятный, обволакивающий все вокруг своим теплом голос затих. Огромные зеленые глаза с нежностью смотрели на Хенджина, от чего еще больше хотелось дрожать. — Почему не по связи? — Хван по привычке передал слова через телепатию. Было неловко сейчас растрачивать ресурсы, ведь говорить посредством звуковых волн было проблематично. Голос стал атавизмом, который все никак не исчезал. Было гораздо удобнее общаться через связь — она передавала весь спектр ощущений, что чувствовал транслирующий, всю глубину вкладываемого в слова смысла. А еще по каналу было невозможно обмануть. — Не хочу, чтобы ты чувствовал тот ужас, что чувствую я, — Чан приподнял уголки губ, протягивая руку. — Идем со мной. Нужно немного отдохнуть перед тем, как мы выдвинемся к убежищу. Хенджин знал, что они не выйдут отсюда. Не смогут. Отчаяние уже билось противным липким комом внутри, от чего хотелось только скулить и закрывать глаза руками. Сознание вот-вот готовилось его покинуть от начинающегося кислородного голодания, потому что взрыв, что он слышал несколькими минутами ранее, скорее всего попал в хранилище очищенного газа для дыхания. — Хенджи, — Бан подался вперед, хватая его за руку. Прохладные длинные пальцы вцепились в запястье Хвана, который уже ощутимо трясся. — Пойдем. Я расскажу тебе, что мы с Ликсом придумали. Это замечательно, правда. Пойдем. Хенджин глубоко вздохнул и поплелся за Чаном, путаясь в своих ногах. Чувства уже одолевали его, но не хотелось окончательно падать в бездну отчаяния. В голове был лишь один вопрос. Когда стало слишком поздно? Тогда, когда скопление Гиады с скрипом отдало право на исследование и курирование Земли? Тогда, когда были заключены пакты о ненападении с невыгодными для Марса условиями? Хенджин думал, что для него все было кончено еще тогда, когда он робко извинялся перед молодым исследователем Бан Чаном в парке у своего дома, куда Хван обычно выбегал каждое утро подышать полной грудью. Парню нравилось смотреть на кроны деревьев, тихо шелестевшие своими гигантскими красными листьями. Безумно хотелось запечатлеть все пейзажи, что окружали Хенджина каждый день. Да, у него всегда была возможность сделать фотоотпечаток с помощью линз дополненной реальности, но это было не то. Казалось, что ни одна технология не могла запечатлеть сочные цвета, переливы света и состояние в моменте. Фотоотпечаток мог быть как в движении, так и запечатлеть в себе миллисекундный миг. Хенджину же хотелось сковать время, выплеснуть его на какую-нибудь плоскость формами, линиями своими руками. Он не знал, как называется это действие, пока не сбил с ног какого-то парня недалеко от телескопа. Хван очень долго извинялся перед широко улыбающимся парнем, который почему-то не отряхивался от красного песка, перепачкавшего черный халат униформы местного исследовательского центра. Было очень стыдно и страшно, что снова будет ругань, упреки в неуклюжести и осуждение. Хенджин не сильно был склонен контактировать с поселенцами столицы и сам отгораживался от них настолько, насколько мог. Не было желания с кем-то общаться или дружить. Этот мир был прост, как пример «1+1» — здесь не нужно было, как в стародавние времена, размножаться примитивными методами, образовывать компании по интересам, работать все время ради пропитания. Все крутилось вокруг науки, исследований и учебы. И все равно Хвану это было чуждо — он не хотел всю жизнь провести за книгами, наблюдениями за другими расами по всей галактике или, еще хуже, за чертежами. И так же ему не хотелось поддаваться старым обычаям, по которым до сих пор образовывались так называемые семьи. Кто-то писал про сильные чувства в разборах этого феномена, который уже должен был уйти в прошлое, но Хенджин в них не верил. Поверил только через некоторое время, когда Бан Чан рассказал ему о том, что в трех световых минутах от их родной планеты зарождались цивилизации, которые доверили развивать именно Чану и его чудаковатому коллеге Феликсу, который уже смотал удочки на один из архипелагов Земли. Что-то грело Хенджина внутри груди, когда Чан показал ему так называемые рисунки разумных существ, которые обитали на голубой с зеленым планете. Тогда Хван узнал, как называется то, чем он хочет заниматься дальше, пока не настанет пора отправиться в крио-сон до следующего цикла. Эти самые чувства не отпускали его каждый раз, когда Бан устало тер свои глаза самого глубокого зеленого цвета и всматривался в дисплей книги, где искал информацию о том, из чего можно изготовить материалы для нанесения изображений на органические плоскости. Ученому не нужно было знать эту информацию, но он упорно искал для Хенджина все способы, что могли бы помочь парню делать рисунки. В какой-то момент, набравшись смелости, Хван предложил связаться с Феликсом. Идея была правда хорошей — напарник Чана пообещал собрать образцы пигментов и выслать их вместе с ближайшими отчетами на Марс. Очень хотелось знать, как можно было описать все то, что творилось внутри. Если с рисунками все было проще, то с эмоциями и чувствами у Хенджина было плохо. Он не испытывал что-то такое сильное раньше, а определений этому теплу в словарях и интранете не находилось. Под черепной коробкой лихорадочно мельтешило множество выражений, но это было не то. Ни одно из изречений Хенджин не мог сказать Чану, потому что внутри сидела уверенность, что не придумано еще слов для такого всепоглощающего чувства. — Посмотри на меня, — и снова настоящий голос привел парня в чувство. Прошедшие секунды пронеслись как-то мимо, так же, как и момент приземления на небольшой диван в кабинете Чана. Исследователь обеспокоенно всматривался в лицо юнца, который явно боялся. Да, умирать Бану было так же страшно, как и всем остальным. Ничто не могло сравниться с тем животным ужасом, что он ощущал на пороге гибели его народа из-за какой-то планеты, которую еще развивать и развивать. Присутствие Хенджина отрезвляло и давало те маленькие крохи смирения, за которые стоило сейчас цепляться, чтобы совсем не сойти с ума. — Хенджин. — Я так боюсь, Чан, — канал связи залил в разум отчаяние Хвана. Было уже сложно сопротивляться всему происходящему, но Бан Чан старался, как мог. — Я столько многого не узнал, столько не сказал тебе. Надо было учиться еще усерднее и начинать намного раньше. Внутри так горячо, когда ты так близко. Прости, что я такой глупый и не могу тебе сказать, что чувствую. Просто не знаю, как выразиться. Пальцы легли на щеку, а ко лбу прислонились лбом. Глаза цвета самых ярких всполохов авроры смотрели прямо в душу. — Мы придумали с Феликсом, как можно это выразить. Я долго мучился над концепцией, даже просил Ликса подглядеть за местными аборигенами. Но мне не очень понравились их семейные обычаи — как-то энергозатратно выходило и некрасиво. А тут я увидел, как делает местная живность. Это было так правильно для меня. При виде этого я ощутил почти все то же самое, что чувствую к тебе. — Чан смущенно кусал губы, но взгляд не отводил. — Я тоже не знаю, как выразить все это, но знай, что я очень хочу встретить тебя в следующем цикле. Это мое самое горячее желание. — В следующей жизни? — Хван ухватился за свободную руку Чана, переплетая пальцы. — Ты будешь так же со мной тогда? — И в следующей жизни, душа моя. — Сирены оглушительно выли на улице, а звуки бомбежки были все ближе. — В следующей жизни я так же не оставлю тебя среди безразличия окружающих. Ты — мой свет, моя самая яркая звезда. И в следующей, как и сейчас, я буду держать тебя за руку, — голос Чана через канал звучал в голове, отбивая по вискам мелкую нервную дрожь и теплые волны нежности, которые Бан хотел передать Хенджину. Хван зажмурился, ощущая, как по лицу стекают слезы, которые тоже уже не должны были присутствовать в этом цикле жизни. Было почти прекрасно сидеть вот так, сплетя руки и касаясь друг друга лбами. Рука Чана на щеке грела почти как солнце, только в сто крат приятнее и желанней. — И в следующей, Чан-и. Голос Хенджина утонул в оглушительном грохоте.

***

— Хан, посмотри, — астронавт склонился над местом раскопок. Безумно хотелось вернуться в шаттл и перекусить. Каждая миссия на Марсе уже порядком затягивалась после того, как были обнаружены новые объекты инопланетной жизни. Правда, это было лет двадцать назад, если не больше, но от этого Минхо легче не становилось. Каждый полет обещали делать длиною в пару недель, а в итоге приходилось торчать на красной планете около месяца. Мужчина каждый раз клялся перейти на гражданку, но пуш-уведомление в день зарплаты каждый раз откатывало это желание почти в ноль. В целом, Минхо вроде бы даже любил возиться в красной почве недавно освоенной планеты, но это не было его мечтой. Лучше бы он всегда был на Земле, рядом с женой и непослушным сыном, который кричал везде, что будет, как отец, покорять красные холмы чужой планеты. Усмехнувшись воспоминаниям о семье, Минхо передернул плечами. Хоть технологии и шагнули далеко вперед, но костюмы для космонавтов были такими же неудобными, как и во времена Гагарина. Уменьшился только вес и объем, но теперь плотная ткань липла к коже и сковывала движения. — Чего там? — слишком резвый напарник появился, будто из ниоткуда. Минхо уже не вздрагивал, когда младший с громкими звуками, которые издавал непонятно чем, вылетал, будто из табакерки, но глаза все равно прикрывал. Когда-нибудь Джисон заедет своими руками ему по лицу и точно покалечит, ей богу. — А, оу, ничего себе. В небольшом углублении, над которым еще сутки назад возвышалась груда песка и обломков, покоились кости раньяр. Минхо как-то упустил момент, когда у руля Объединенного Космического Ведомства объявились гики, но официальное название инопланетной вымершей расы было уж точно лучше, чем пошлое «марсиане». И ведь эти человекоподобные существа действительно были похожи на эльфов из старого фильма про волшебство. Восстановленные по черепам лица были наполнены изяществом и мудростью. Почему-то антропологи делали глаза раньяр слишком спокойными или радостными. Минхо был уверен, что инопланетные обитатели смотрели на мир глубоким, беспокойным и немного грустным взглядом. — Не похоже на семейное погребение, но эта поза, — Джисон начал кружить вокруг останков с фотоаппаратом. Кажется, пацан вообще не расставался с этим гаджетом, хотя можно было запечатлеть все на окуляры, вшитые в шлем скафандра. Минхо вздохнул, закатывая глаза. Ему не понять увлеченность молодежи старыми обычаями. — Очень похоже на, мхм… Как же это там было? — Старший активировал голосовой поиск через чип, который недавно перепрошлили. Шея до сих пор побаливала от неаккуратных действий технолога, который вечно куда-то торопился, как только к нему приходил Ли. — Поиск. Касание лбами, обычай, народ, традиция. — Обнаружено, — приятный голос раздался по общему радио-потоку. — Данный обычай был популярен в Океании и Австралии. Примечание. Континент затоплен в 2025 году, население — ноль человек, флора — ноль позиций, фауна — ноль позиций. Конец примечания. Австралийский поцелуй — это не поцелуй в обычном понимании слова, а долгое касание лбами. Австралийцы этот поцелуй позаимствовали у птиц киви. Примечание. Птица киви является вымершим видом. Конец примечания. Каждый такой поцелуй — это символ преклонения перед матерью-землей. Это благодарность вселенной за то, что она научила людей влюбляться. — Э? Австралия? — Хан перестал двигаться. Его глаза расширились от удивления, а лицо исказила забавная гримаса. Надо бы пригласить малого на пиво, когда миссия кончится, отметил про себя Минхо. Забавно было наблюдать за подопечным, который удивлялся всему, что видел вокруг. Кажется, палец ему покажи — он и то будет спрашивать, что и как вообще. — Не понял. — Уже давно доказано, что за нами следили еще на этапе зарождения многих цивилизаций. А ты думал, что пирамиды египтяне сами строили что ли? Они простояли бы еще пять тысяч лет, если бы не отбитые на всю голову ядерщики. Такую красоту изрешетили, — хмыкнул Минхо и включил запись на окулярах. — Все, работаем. Третье октября, две тысячи девяносто седьмой год, долина Сонна. Миссия двадцать пять, выход третий, код — 2018. Освидетельствование проводит командир Ли Минхо, ассистирует командир полезной нагрузки Хан Джисон. Обнаружены останки двух раньяр под обломками неорганического происхождения. Возможно, это была постройка, которая рухнула на разумных существ в ходе неопознанного катаклизма. Кости сохранились хорошо. Оба скелета находятся на близком расстоянии друг от друга, что может говорить нам о том, что возможно, это были родственники. Лобные кости черепов находятся близко друг к другу, верхние конечности так же рядом. Данная поза встречалась обычно в семейных могилах, которые были обнаружены ранее. Минуты слиплись между собой, пока Минхо монотонно и привычно описывал для отчета находку. Джисон аккуратно фотографировал то, что осталось от раньяр, и был на удивление молчалив. Когда тихий щелчок возвестил о том, что запись окончена, Минхо снова задергался всем телом. К голоду прибавилась еще и жажда, а легкие требовали свою дозу свежего воздуха, который был только в баллонах на шаттле. — Они любили друг друга? — Хан опять был слишком близко. Губы Джисона слегка подрагивали, а глаза слишком сильно блестели. О, нет, только не новый приступ сентиментальности, Минхо этого просто не выдержит в очередной раз. Каждый раз приходилось чуть ли не вытирать сопли этому рослому детине после каждой миссии, где находились мало-мальски сентиментальные вещи. А уж эта находка точно выбьет Джисона из колеи. Иногда Минхо думал, что Хан — его сын, а не напарник. И что было хуже — непонятно. — Ведь правда? — Правда, Джисон, — мягко улыбаясь, Минхо похлопал парня по плечу. — Я в этом уверен. Только не ной, пожалуйста. Нам еще оборудование собирать и ждать погрузчик. — астронавт развернулся к марсоходу, что стоял поодаль, и медленно зашагал. В свои сорок три года романтикой он проникался только тогда, когда вспоминал свою жену невестой, шагающей к алтарю. Джисон обернулся в последний раз, глядя на мирно покоившиеся кости, поднял глаза к небу. На Марсе ему нравилось — красная планета манила его с детства, а увидев закаты, переливающиеся синевой по красным барханам этой холодной пустыни, Хан сразу же пропал. Были ли художники на этой планете, которые рисовали эти закаты и горы? Наверняка. Видели ли тамошние рассветы эти раньяр, навсегда закрывшие свои глаза под широким небосводом? Были ли они счастливы здесь, стоя на том же месте, где сейчас стоял, дышал и жил он? Хан верил, что были.