Двигаться дальше

      Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох… Выдох.       Наюта в последний раз мысленно прочитал молитву Святой Матери, сложив руки перед собой, чуть поклонился и поднял едва-едва тяжелеющие веки. Он оглядел полумрак своей кельи и поднялся с места без особых усилий, несмотря на то что последние два часа сидел, не шевелясь: после небольшой медитации он всегда чувствовал себя удивительно легко. Сейчас это ощущение было нужно ему, как никогда: королева снова запросила его аудиенции. Наюта мысленно понадеялся, что в этот раз это действительно будет важно.       Сын убийцы, любимчик королевы, — неудивительно, что в прокуратуре к нему приязни не питают. К счастью, мало кто по-настоящему знает, насколько часто Гаран на самом деле требует его присутствия. Люди больше говорят, чем видят, и это успокаивает.       И всё-таки, шагая по пыльным кураинийским дорогам в направлении королевского дворца, Наюта думал вовсе не о сплетнях скучающих чиновников. Он вообще старался ни о чём не думать, но выходило плохо: эффект от медитации постепенно растворялся, уступая место тревоге, которая разрасталась у него в пустом желудке колючим клубком, не давая дышать и захватывая разум.       Он знал, на что идёт. Знал, что в прошлом месяце она звала его к себе всего один раз, и даже тот скорее состоял из тихих, но оттого не менее угрожающих разговоров, чем из…       Наюта резко одёрнул себя. На своём долгом монашеском пути он научился главному: прекрасному, почти идеальному контролю над своими эмоциями. Больше никаких неприятных воспоминаний. Никакой злости, горечи и обиды. Он должен отпустить — и двигаться дальше.       Во дворце, как всегда по вечерам, царила мертвенная тишина. Цветные ковры на стенах, вытканные так давно, что и потомков тех мастеров уже не было в живых, резьба на холодном серо-зелёном камне, картины, приглушённые лампы — ночь уже окутала дальние уголки роскошных коридоров. Молчание нарушали только цокот его каблуков по граниту да громкое кваканье одинокой лягушки во дворе.       У двери в покои, как всегда, дежурила пара стражников. Последние лучи алого солнца, отразившись от их блестящих шлемов, дрожали на стенах; закат резко очерчивал каждую неровность на каменных лицах. Проходя мимо, Наюта не смог не заглянуть под козырёк — но глаз так и не увидел.       Тяжёлая тёмная дверь с фиолетовой митамой на ней раскрылась, стоило ему легко толкнуть её рукой. Петлицы даже не заскрипели.       — Здравствуй, Наюта. Мы рады приветствовать тебя, — раздался знакомый бархатный голос, стоило за его спиной раздаться грохоту дерева о камень.       Она сидела возле окна за маленьким письменным столиком, закинув одну ногу на другую. Внутри у Наюты всё похолодело: одного взгляда на неё было достаточно, чтобы понять, что он здесь не для того, чтобы обсуждать последнее дело.       Он поклонился.       — Здравствуйте, Ваше Высокопреосвященство.       Иногда даже жёсткие аскетические тренировки не могли помочь. И это — как раз такой случай.       Наюта натянул на своё лицо самое нейтральное выражение, какое только смог. Может быть, на самом деле он никогда не сможет по-настоящему отпустить.       — Что заставило Вас искать меня в столь поздний час?       В ответ она только ощерилась.       — Снимай свои каблучки, щенок.