Baptise in My Throat and Thighs

Стоя на коленях на деревянном полу, Джордж игнорировал окружающие его бестелесные голоса. Он не собирался тратить свое драгоценное время на то, чтобы разглядывать человека, лежащего на соседней скамье, возможно бездомного, укрывшегося в церкви на ночь, или — пастора, который что-то усердно писал, готовясь к завтрашней службе. Несмотря на свою очевидную преданность вере, он молился кое о чем. «Набожность легко подделать, а я не я, если у сосуда нет двойного дна». Джордж заметил, как к нему подходит пастор, и снова сложил руки, закрывая глаза с привычной легкостью. Парень шевелил губами, а пастор ждал, пока он закончит, ошибочно принимая слова случайной песни за молитву. — Боюсь, мне пора идти, — сказал пастор. — А, и еще, — мягко продолжил он. — Дрим останется здесь на ночь. Еще, когда будешь уходить, закроешься, как всегда, хорошо? — Конечно, — мягко ответил Джордж, смотря вслед удаляющемуся пастору. Оставшись один на один с тишиной, он судорожно вздохнул. Вот, для чего он жил. Церковь, исповедальни, алтарь и ряды скамеек были всем для него… Ну, почти. Но все шло по плану. Сидя на другом конце комнаты, Дрим прогнал с себя притворный сон, а Джордж склонил голову в молитве. Раздавался стук каблуков, пока Дрим приближался к нему, его белое одеяние развевалось на ходу. — Джордж, — голос Дрима резонировал от стен маленькой церкви, — чего ты ждешь? Представься своему Богу. На подкосившихся коленях, Джордж подполз к центру сцены и сел перед алтарем в нескольких шагах от своего Бога. Выражение его лица было мягким, но губы искривились в ухмылке. Большие руки Бога обхватили лицо Джорджа и притянули его наверх, а ответный стон не смог остаться незамеченным. — Дорогой, какие звуки. Оскверняешь мою святыню из-за самого мерзкого греха, на который способен человек, — его Бог усмехнулся, — сексуального желания. — Вы приподнесли мне грехи, милорд, чтобы я мог лучше служить вам. За громким смехом последовала фраза: — Тогда услужи своему богу на коленях и доставь ему удовольствие. Не дожидаясь еще одного приглашения, Джордж двинулся вперед, расстегнул черные штаны и рукой коснулся члена своего Бога. Подавив собственное возбуждение, он облизнул губы и поцеловал головку, взяв его член в руку. Молитвы Джорджа были хорошо отработаны, каждое движение его руки было под точным контролем, его язык двигался именно так, как нравилось его Богу, контроль давался еще легче, когда сильные руки оттягивали его волосы назад и направляли его так, как хотелось Богу. Когда-то библейские истории наполняли Джорджа смыслом, но звуки его рта сейчас давали больше. Время, проведенное в темной исповедальне, когда-то давало ему прощение, но взгляд темных зеленых глаз сейчас наполнял его большим. Когда-то слова пастора давали ему надежду, но чувство члена в его горле давало ему больше. Красное вино когда-то давало ему чувство насыщения, но слегка соленый вкус спермы на языке давал ему даже больше. — Черт, а ты хорош. Проглотив подарок своего Бога и его похвалу, Джордж облизал губы и наслаждался чувством мягкого члена, касающегося его лица. Желая доставить Богу еще больше удовольствия, он снова втянул его член в рот и мягко надавил языком на вены. Прошло несколько секунд, и он снова открыл глаза, как раз в ту секунду, когда рука его Бога потянулась к нему и схватила за плечо, подняв наверх. Развернув парня лицом к скамьям, он крепко сжал руки Джорджа, удерживая их за спиной. Джордж не мог и не хотел ничего делать в тот момент, когда его Бог снимал с него штаны. Теплый румянец покрыл все его тело, Джордж, всхлипывая, не мог игнорировать смущение от того, в какую позу его поставили: его руки держали за спиной, пока голая задница касалась грубой ткани чужих штанов и теплого члена. «Мое тело открыто ему, мой разум тоже. Каждый мой секрет, каждая ошибка и недостаток открыты ему». Тихое «готов?» было единственным предупреждением перед тем, как чужие пальцы проникли внутрь, и его Бог оказался не только снаружи, но и внутри него. Вот это была настоящая беспомощность, настоящая вера, настоящая преданность. Его пальцы толкались внутри, растягивали его, чтобы убедиться, что Джордж готов принять свой второй подарок. И парень толкался в ответ, показывая непоколебимую верность своему Богу. — Позволь мне услышать, как ты умоляешь, — и, хотя Джордж не видел своего Бога, он услышал, как тот ухмылялся. — Позволь мне услышать, как ты молишься. — Презри мои беззакония, очисти сердце мое и сделай его храмом пречистого Твоего Тела и Крови, — его голос дрогнул, когда его Бог медленно вошел в него. — И не отринь меня от Твоего лица, безмерно милостивый! Джордж напрягся, когда чужие бедра соприкоснулись с его задницей, чувство стыда увеличилось вместе с возбуждением внутри Джорджа, когда он понял, насколько беспомощным было его тело в данный момент. Оно казалось слабым и легким, его поддерживала только рука, сжимающая его запястья, ладонь, покоившаяся на его бедре, и два тяжелых тома псалмов, которые в какой-то момент оказались на его ногах, прижимая их к твердому дереву лавки. Его Бог медленно двинулся, и Джордж попытался двигать бедрами ему навстречу, но он не смог соответствовать силе Бога. Он мог только слегка раскачиваться и дрожать, когда его Бог врезался в него и прикосновение его бедер осталось единственным, что держало его в сознании, пока чужой голос шептал похвалы и молитвы. — Пожалуйста, прошу, — бессвязно умоляли искусанные влажные губы. «Если он — моя религия, то мое тело — дом Божий, и я распахну для него двери». Его Бог толкнулся особенно резко, зарычав, и Джордж почувствовал, что близок к краю, его красный член пульсировал. Парень знал, что Бог тоже был готов кончить, он мог сказать это по тому, как хватка на его запястьях усилилась, по тому, как сила толчков увеличилась (пусть темп и остался прежним), по тому, как его Бог ввел его в забытье и тому, как его член пульсировал внутри, упираясь в мягкие стенки и ударяясь по простате, усиливая волны удовольствия. — Пожалуйста, Боже, — его слова прерывались толчками и слабыми всхлипами самого Джорджа от блаженства. — Ты такой сильный и властный, а я так полон и так близко. Пожалуйста, позволь мне кончить, прошу. — Хм, — усмехнулся его Бог, — но если ты отдашься человеческому греху, как же ты сможешь принять мой дар? Как ты сможешь принять мою сперму, если твоя уже пролилась на пол? Ты спутаешь свое единственное предназначение — служить мне — с желанием получить удовольствие? — Я смогу сделать и то, и другое, пожалуйста, — он почувствовал, как сломался изнутри, унижаясь перед своим Богом, что показывало его реальную ценность: он был не более, чем игрушкой для секса. — Пожалуйста, я обещаю, я возьму все, что ты мне дашь. — Хорошо. Больше не умоляя ни о чем, Джордж упал на собственные бедра, пачкая себя полупрозрачными пятнами, которые теперь всегда будут напоминать ему об этом моменте. Джорджа отвлекла лишь рука Бога, которая стирала сперму с его одежды, а после поднялась к его рту, чтобы он мог слизать ее с пальцев. Его Бог продолжал использовать его даже после того, как его бедра задрожали от чрезмерной стимуляции, а внутри он был благодарен за то, что его удерживал вес тяжелых книг. В глазах светилось блаженство и чистая преданность. Для Джорджа не имело значения, как долго еще он будет продолжать дрожать, важно было только то, насколько хорошо он поклоняется своему Богу. — Ты примешь? — слегка невнятно прошептал его Бог. — Примешь меня? Как и должен? Будто ты был рожден только для этого? — Да, да, да, пожалуйста, мне это нужно. С долгим стоном толчки его Бога стали еще более беспорядочными, и Джордж, подмахивая бедрами, старался вернуть себе контроль над телом, пока его Бог испытывал оргазм. Парень наслаждался теплом спермы внутри него и удовлетворением, которое он чувствовал. Отпустив чужие запястья, его Бог застегнул штаны и, перешагнув через него, пошел к дверям церкви. Поднявшись на колени, парень с восхищением наблюдал, как Дрим уходит, тихо закрыв за собой двери церкви. Не удосужившись даже немного привести себя в порядок или хотя бы смыть с себя капающую сперму, Джордж просто поправил свою одежду и развернулся к алтарю. Посмотрев на фрески, он довольно улыбнулся. «Я принес себя в жертву своему Богу прямо перед церковным алтарем. Он — Да Винчи, и он нарисовал на мне свой новый шедевр».