Купальня

      Крупными клубами водяной пар устремлялся под каменный потолок. Тусклый свет, может, и был способен создать какую-то особенную обстановку в купальне, но обстоятельства к этому не располагали.       Консул Дагот тяжело вздохнул, закинул ногу на ногу. Он, в отличие от своей толпы братьев, привык мыться сам, без посторонней помощи. Неревар, караванщик, не привык мыться лишний раз вовсе. Безусловно, вне городов оседлых кимеров или в эшлендерских племенах это, вероятно, могло бы иметь смысл. — Ну? — Ворин Дагот прищурил глаза.       Завтра свадьба Альмалексии и Неревара. Первая — писаная красавица, и, по-хорошему, а бастарду дома Мора следовало бы ей быть подстать. Как минимум же вписываться в понятие «приемлемо» — что значило «чисто». На Альмалексии всегда было много взглядов, завтра, рядом с Нереваром их станет втрое больше. — Ну, — Неревар совсем коротко отозвался. Руки его по самые локти в саже, покрыты неровно. Он сидел напротив, на другой скамье. — Отмывайся, или ты ждешь, пока тебя отмою я? Я не буду милосерден, Неревар.       В общем-то, Неревар это знал. Даготы способны на грязную игру, но Ворин, сидящий перед ним, грязи никогда не любил: руки у него всегда чистые и одеяния тоже, Хортатор за этим наблюдал специально, пользуясь своей непростительно сильной для друга и верного товарища близостью — и ни разу, ни разу ни одного проклятого чернильного пятна! Даже на столе царил порядок, немного иной, понятный исключительно Консулу, хотя все конверты давно не умещались и пришлось перейти на остальную мебель: шкафы, полки… Неревару там даже как-то тесно, неуютно. — Попридержи гуаров, Ворин, мы же никуда не торопимся. — Теперь я понимаю, почему тот достопочтенный господин от тебя отшатнулся, — ухмыльнулся Дагот, поднявшийся с насиженного места. Он подхватил металлический ковш за ручку и пересёк небольшое расстояние, вода щекотала лодыжки.       Неревар не дал зачерпнуть воды, тут же протянул руки к подошедшему, обнял за пояс и упёрся подбородком в живот, устремив лазурный взгляд вверх, на острые черты лица, милые. — Нашел что вспомнить. Консул, вы больно злопамятны, — хмыкнул шутливо. — Так отчего же так жалобно смотрите, Хортатор? — Ворин ему подыграл. Так, как делал это прежде и так, как будет делать всегда. Пожалуй, нет в жизни Неревара кого-то вернее, да и вряд ли когда-нибудь найдется.       Ворин Дагот даже своей супруге так не верен, как верен Неревару, ублюдку Мора, хотя отношения с ней, без сомнения, всегда были пропитаны должным взаимоуважением. Времени на любовь никогда достаточно, но для товарища оно вдруг нашлось — караванщик, который уверенно решил стать Хортатором, занял место в сердце холодном. С ним и дышалось по-другому, как-то легче, проще, и постоянно одно — переглядки: жгучие, только им понятные. — Сильно любо смотреть на вас, Консул.       Неревар потянул Дагота вниз, тут же уткнулся горячими сухими губами — обветренные немножечко и с небольшой ранкой, что похожа на каплю, посреди нижней — в губы Ворина, правильные, вычерченные, как то горячо любят двемеры. Неревар горячо любит Ворина, потому и полез целоваться в не то чтобы сильно удобный момент, заставив последнего немного сгорбиться.       Ворин тоже не промах, поэтому зачерпнул воды ковшом, отведя за спину руку, и вылил ее аккурат на голову Неревара в самый нежный момент, хоть и любит также горячо. Он позволил Хортатору войти в эти купальни не чтобы давать к себе приставать и исступленно ласкаться. Коли Консул проявит желание, так ляжет с ним, но сейчас ему думалось, что не время.       Неревар отпрянул, мотнул головой: ирокез, собранный из светлых волос заместо того, чтобы оказаться выстриженным, распался медузой. — Потом, Хортатор. На тебя смотреть тошно, приведи себя в приемлемый вид.