разве они не знают

Миссис Саксон, первая леди, стоит на мостике рядом с мужем, и сияет той самой фотогеничной таблоидской улыбкой, с готовностью поворачиваясь так, чтобы правильно падал свет, словно на них с лестниц здания мэрии вот-вот налетят папарацци. У неё распущены волосы из привычного целомудренного пучка; Гарольд, снимая шпильки из белокурых локонов, говорит, прежде чем взять Люси трижды в конференс-зале, что ей так лучше. Люси не видит причин ему не верить — их мечты наконец сбылись. Всё в точности так, как они запланировали. Вроде отпуска в Хрустальном дворце. «Хочешь уйти отсюда?» Среди политических акул и банкиров, одним словом заставляющий тех стыдливо пялиться вниз на блестящие туфли, Гарольд единственный был настоящим. На Вэлианте она отдает ему всю себя где угодно и как угодно — в постели, на полу, на мостике об руль; гибкий, живой, её полный энергии и страсти Гарольд. И на корабле словно нет никого счастливее. Люси улыбается, как подобает леди, мягко посмеиваясь с шалости Гарольда, когда муж развлечения ради разбивает чашку с холодным кофе, заставляя мать спутницы Доктора вытереть сладко-молочную лужицу чистым передником лежа по-пластунски. Люси призрачно ухмыляется самыми уголками губ, слыша крики в техническом отсеке, принадлежащие человеку-который-не-может-умереть, не поднимает головы и безмятежно пьет традиционно английский черный чай из старого маминого сервиза. Люси кривит губы в презрительной усмешке, смотря на Доктора — такого скукоженного и беспомощного, и лишь сильнее чувствует, как заостренной иглой прошивает страх. Люси ненавидит этот взгляд, глубокий, всепроникающий и бесконечно сочувствующий, обращенный почему-то только к ней одной. Доктор способен молчать так долго, что, наблюдая за тем, как он смеет игнорировать мужа, Люси от своего присутствия становится неловко и кажется, что это происходит с кем-то другим, не с ней. Не может же Гарольд унижаться перед кем-то так бесстыдно. — Черт возьми! У тебя и вправду каменные сердца, раз ты заставляешь этих людишек, которых ты якобы любишь, страдать за тебя. Всего одно слово, ты, старый облезлый гриб! Будто он выше, блять, их всех, на своем инвалидном кресле. Саксон истерически заходится смехом, будто от души развеселенный шуткой. Люси жмурится и испуганно вскрикивает, когда рука Мастера замахивается и бьет по стенке рубки-кают-компании, оставляя небольшую вмятину на дорогом красном дереве. Очередные попытки привлечь внимание провалились, и это очевидно даже без памяти влюбленной Люси, много месяцев назад старающейся уверить себя в обратном. — Шутка, Люси, просто шутка. Поработай над своим чувством юмора, дорогая. Приоткрытые губы Люси, покрасневшие от поцелуя, дрожат, бесшумно поглощая воздух. «Я за тобой вернусь потом, и мы продолжим», — Мастер насмешливо водит по ним своим большим пальцем, стальной хваткой придерживая за шею. И вот сейчас Люси — впервые за долгое время страшно. Он уходит, и Люси, смущаясь, ловит на себе этот взгляд — по всем правилам для неё еще более испытующий, чем нервные срывы мужа. Возможно, ему жаль, что она является лишь инструментом, рычажком давления Мастера на него, как и всё на этом корабле — лишь декорации для их игр разума. Возможно, Доктор знает, что в самый прекрасный из дней на заре их новой жизни Люси бессильно упадет и закроет лицо руками. Не выдержит. Когда Мастер будет слишком поглощен собой, Доктором и сведением счетов. — О, вы только посмотрите на неё. Тебе самой не противно? Кто позволил тебе вести себя так, будто ты всё про меня знаешь?! — на объятия разоряется Мастер: он всегда выигрывает, всегда, и не нуждается в утешительном призе. Гарольд Саксон — мираж, созданный Люси по собственной глупости; в конце концов остается лишь Мастер и демоны, изнутри разрывающие его на части. Люси понимает это особенно четко, понимает всё, когда он в приступе беспомощной ярости сильно толкает её от себя, прикладывая лицом об зеркало в спальне, и то, обрамленное позолоченной декоративной рамой, расползается паутиной трещин. Он снимает с неё одежду, будто ребенок распаковывает рождественский подарок, и заваливает на кровать. Лелеет, наяву умирая от безумного счастья, слизывая кровь с кровоточащих ушибов на виске. А Люси, поддаваясь озлобленно-ожесточенным ласкам, наяву сходит в могилу, и Мастер этим более чем доволен: теперь она достаточно счастлива, теперь она действительно его понимает. Входит в неё грубо, без подготовки, доходя до сердца Люси щемящей колью. И сквозь густую ночь она не может увидеть его лица, лишь проникающую в себя до упора тень, руки, сжимающие больно запястья, будто стремящиеся надломить кости, и душащие при близости разрядки. Люси Саксон не издает ни звука, но, кажется, от парализующего страха вот-вот готова умереть. «Завтра среда. Надень то красное платье». Последний кусочек паззла собрался воедино. И теперь Люси взаправду содрогается от мысли о том, что он сделал со всеми ними, что он сделал с собой. Наступает день, когда она действительно падает на колени, но не перед Мастером. Во мраке той же преступной ночи, делая несколько шагов босой поступью навстречу, она сокрушенно опускается возле каталки неспящего Доктора. И чувствует, воспаленным взглядом пронзая безлунный мрак, поднося трясущиеся ладони к искаженному немым криком рту, как морщинистая рука старика нежно и утешающе гладит её по сбитым волосам. Они не произносят ни слова.