Скованные

Макру всё равно было, куда следовать за Нуцалом: он, вероятно, хорошо знал те места, куда стремился, ей же все земли представлялись одинаково незнакомыми. Нуцал отмалчивался, но Макру прекрасно понимала, что он тяжело переживает приключившийся с ним позор и опасается бросить малейшую тень его на свой преславный род. Того же, очевидно, боялась и ханша Бике, мать сиятельного наследника, потому по её наущению рыскали охотники в горах. Колдун Хабибулла торжествовал. Всё это купно принуждало Нуцала пуститься в скитания. Такой расклад вполне устраивал хитрую Макру. И она покорно шла за повелителем, увлекавшим маленькую свиту по тропам, то взбирающимся к самым кручам, так, что дух захватывало, то проваливающимся вниз, то выписывающим невообразимые петли. Макру не глазела по сторонам: ничто не интересовало её, да и виды не отличались разнообразием. Непривычная к дальним путешествиям, она скоро утомилась, устали сбитые лапы, но гордость не позволяла ей просить Нуцала о передышке. Гордость не изменила принцессе даже в облике лисицы. А дорога всё тянулась да тянулась. Вконец утомившиеся звери брели по ущелью. Оно называлось Ая-Махи, но тогда путники ещё не знали, как и что тут прозывалось. Куда больше топонимов их занимали вопросы о пище и отдыхе. Наконец скалы расступились. Нуцал остановился так неожиданно, что следовавший за ним Харахур едва не налетел на него и сконфуженно хрюкнул. Волк, не обращая внимания на неуклюжего товарища, напряжённо вглядывался вперёд. Макру, встав рядом с повелителем, посмотрела туда, куда смотрел он. Перед ними, опоясанная четырьмя вершинами, зелёным ковром расстилалась долина. Раскинув могучие ветви, шумел вдали высоченный дуб. Ворчала, перекатываясь на камнях, стремительная речка. В траве пищало, жужжало, шуршало что-то незримое глазу, но ощутимое слуху и нюху, стало быть, пригодное для охоты. Волк помолчал, будто собираясь с мыслями. Свита терпеливо ожидала его решения. — Здесь будет отныне наш дом, — сказал Нуцал, не оглядываясь на подданных. Звери не возражали — они не привыкли возражать Нуцалу, а лисице было всё равно. Вскоре, правда, она поняла, что её благополучие напрямую зависит от того, сможет ли Нуцал захватить и удержать власть над исконными обитателями долины. К тому же волк скорее приспособился к новому облику. Может, потому, что звериного в нём всегда было больше, чём в ней? Макру наблюдала, как Нуцал, не жалея когтей, рыл себе нору. Поначалу он трудился неумело, запыхался и по уши извозился в земле, но постепенно из его усилий что-то начало получаться. Лисица, вздохнув, опустила голову и посмотрела на свои лапы, не знавшие чёрной работы. Нежные ручки принцесс не для того созданы. — Я немало разрушал дворцов, а построил всего один, — сказал Нуцал и усмехнулся. Лисица украдкой фыркнула. Вечером Макру свернулась калачиком под кустом, вместо подушки положив голову на пышный хвост. Ночью ей сделалось зябко, чёрные ветви зловеще шелестели над головой. Где-то заухала сова. Поворочавшись без толку на жёстком ложе, лисица поднялась, вздохнула с досадой и забралась в логово Нуцала. Пригревшись под волчьим боком, она скоро уснула и не почувствовала, как Нуцал приподнял голову и глаза его сверкнули в темноте. На рассвете Макру ушла с тем, чтобы вернуться на следующую ночь, а волк делал вид, будто не замечает вторжения. Также Макру никогда не отвергала мясо, которым делился с ней повелитель, но и принимала подачки с таким видом, словно делала великое одолжение. В конце концов, именно Нуцал лишил её даже прежнего имени. Схватка за право господствовать в долине свершилась не тогда и не так, как хотел Нуцал. Макру сперва встревожилась, когда волк явился весь искусанный, но облечённый славой победителя. Чего стоит слава, если назавтра раны загноятся, Нуцал сляжет и больше не встанет? А потом Макру неожиданно испытала почти забытый трепет перед доблестью воина. Умильно щурясь, она прильнула к повелителю, осторожно коснулась языком раны, до которой Нуцал сам бы не достал, и уже совершенно открыто осталась ночевать с ним рядом. Утром Макру проснулась в дурном настроении и, устыдившись вчерашнего порыва, больше не приходила к Нуцалу без крайней на то нужды. Как раз кстати пришлись ухаживания молодого лиса по имени Хасмуш*. Он имел дерзость поселиться неподалёку и частенько виться подле Макру. Прежде она нарочно не замечала Хасмуша, ибо чувствовала что-то неправильное в сближении со зверем, но теперь сменила гнев на милость. Макру словно невзначай одаривала его приветливым взором, заговаривала с ним, принимала подачки. Нуцал молчал: не пристало владыке сводить счёты с каким-то рыжим прохвостом. Макру ликовала. — Мне нужен хороший дом, — заявила она Хасмушу. — Неудобно, знаешь, ютиться под кустом на голой земле. Лис с готовностью принялся за дело, преследуя, конечно, и собственные цели. Когда Макру решила осмотреть обустроенную им нору, Хасмуш бесцеремонно сунулся следом. — Что такое? Разве я приглашала тебя? — неожиданно сердито огрызнулась лисица. Хасмуш отпрянул, но не обиделся. Он знал, что время всё равно возьмёт своё. Зимой пришлось несладко, но Макру к той поре уже кое-чего понимала в охоте. Она опустилась даже до воровства, не стыдясь того, что принцессе приходилось таскать еду из крестьянских кладовых. Чему смущаться, если подобного промысла не гнушался сам Нуцал? Однажды ей удалось задавить зайца. Заяц кричал, как ребёнок, может, то даже был один из барабанщиков Кривонога, но для Макру уже ничто не имело значения. Она хотела жить. Главной добычей её стали мыши. Макру приноровилась разорять их норы, нанося подданным Байтармана неисчислимый урон. В конце концов мышиный шах не выдержал и предстал перед лисой самолично. — Прекрати поедать моих подданных, — пригрозил он, выпятив толстое брюшко, — не то я пожалуюсь повелителю! Макру нервно мотнула хвостом и зловеще лязгнула зубами. — Повелителю?! Замолчи лучше, несчастный, не то пожалуешься Азраилу. Перепуганный шах кинулся наутёк с завидной прытью, Макру расхохоталась ему вослед. Она узнала, что Байтарман всё же исполнил угрозу, однако не добился у повелителя справедливости. Это озадачило Макру. Что она значила для Нуцала? И что он значил для неё? Когда повеяло в воздухе близкой весной, Макру сдалась и вновь подпустила к себе Хасмуша. Она устала от одиночества, услужливый лис, избранный средством досадить Нуцалу, проник в её сердце. Страсть, пробуждённая природой, нуждалась в утолении. Макру и Хасмуш долго бегали, дурачась, игриво повизгивая. Они оба запыхались, глаза их горели и хотелось ещё чего-то. — Идём, — позвала Макру, чувствуя, как кружится голова, — я утомилась, проводи меня. Сбоку хрустнула ветка под неосторожной лапой. Макру знала, кто крадётся за ними, что лишь сильнее раззадорило её. Потом они, разморившись, лежали на солнцепёке. Макру рассмеялась и, обернувшись вдруг, увидела Нуцала. Волк, величественно вздёрнув голову, прошёл мимо, но Макру заметила, как дрожали его губы, и всё перевернулось в душе. В тот день она совсем прогнала Хасмуша, но ревнивый укор в глазах Нуцала долго преследовал её. Макру избегала встреч с повелителем, тем более, что тот сделался совершенно невыносим. Но вечно так продолжаться не могло, Макру против воли влекло обратно, к покровительству Нуцала, к его несокрушимой воле. — Что, если он в отместку сойдётся с какой-нибудь волчицей? — встревоженно подумала лисица, хоть и понимала, что подобное невозможно. Кто виноват, что выбранное ею оружие ударило по ней же? *Хасмуш — ловкач, жулик; бродяга