Капризная бабочка

Порой ему начинает казаться, что помутнение рассудка естественно для зависимости, но никак не для страсти. И Вон приходит к этому в ходе бесчисленных ночей, проведённых в холодной постели среди разбросанных по опочивальне бутылей с выпитым до дна спиртным. Образ бабочки, диковинной, одной на всю империю, не покидает его голову, вызывая видения в опьянённом сознании. И ни разу, ни в одной его фантазии она не отдаётся ему. Горделивая, заносчивая, упрямая. Не желающая принять его покровительство и множество даров, которыми он готов засыпать её. Завышающая себе цену мерзавка, смутившая его разум, заставившая день и ночь сходить по ней с ума. Что в бабочке вынуждает его тянуться к ней, стремясь поймать, сжечь ради своего же спокойствия? Кисэн, продающая своё тело мужчинам. Кисэн, благородно хранящая свою душу. Какая из них её настоящая ипостась? Он теряется тотчас же, когда бабочка появляется на празднестве, устроенном в Джу А Е Риме и среди стаек таких же девушек, как она, блистает, находясь в зените своей утончённой славы. Финальный акт сегодняшнего торжества — танец пяти барабанов — Наби исполняет божественно. Не иначе, как рука бодхисаттвы ведёт её, знающую толк не только в обольщении мужчин, но в игре на столь сложном инструменте. Он блаженно напрягается, когда видит, как изящно она прогибается в спине, чтобы достать до противоположного барабана, как лихорадочно вздымается её грудь, закованная в одну чогори, как выступает испарина на её лбу, не скрытому в этот вечер под тонким слоем белил. Её длинные волосы, ещё не собранные по старинному обычаю кисэн, доказывающие, что их обладательница до сих пор невинна, взметаются в воздух в хаотичной пляске, чёрными прядями падая на её лицо. Она нетерпеливо откидывает их единственным резким поворотом головы, и вот уже барабанный бой набирает скорость, звуки становятся оглушительнее и выше, палочки бешено стучат по упругой натянутой коже — а бабочка подчиняется ритму, вливаясь в поток разгульной и полной увеселений жизни. И вдруг наступает пронизывающее затишье. Она прелестно складывает руки вместе, крепко сжимая палочки в ладонях — со своего места он видит, как дрожат её тонкие пальцы. Она держится стойко, осанка остаётся непревзойдённой, а он подмечает, как трудно ей теперь сохранять самообладание и неспешно выравнивать дыхание, успокаивая неистовый ритм неимоверно колотящегося сердца. И бабочка почтительно кланяется гостям, ради которых и было затеяно это действо. У него пересыхает в горле, потому он только и может, что рывком подняться со своего места и громче всех, первее всех оглушить волшебную атмосферу несдержанными хлопками. Его поддерживают десятки чужих рук, а он, не отрываясь, смотрит на неё, сумевшую очаровать его загрубевшую среди дворцовых интриг и тайн душу. Он, император страны, готов пасть в ноги этой продажной женщины, которая лишила его рассудка одним взглядом своих насыщенно-зелёных глаз. Бабочке безразличны оказываемые им знаки внимания. Она награждает его холодным взглядом и удаляется с банкета под шум аплодисментов. Досада жалит его в сердце, и он вскакивает с места, разъярённый своей очередной неудачей. Расталкивая всех гостей, собравшихся в доме кисэн, он движется следом за Наби, порхающей то за одним, то за другим поворотом причудливого комплекса зданий с красными крышами, догоняет её и в один миг хватает за руку, поворачивая лицом к себе. Бабочка не испугана, и тревоги вовсе нет в её очах. Она гипнотизирует его, словно жертву, а затем, точно вспомнив о правилах приличия, выказывает осмотрительную просьбу: — Пожалуйста, отпустите меня, господин. Её голос пронзительно тонок, и от него у И Вона что-то сжимается в груди. Понимает ли бабочка, что такими словами только сильнее привязывает его к себе? Он стискивает её в объятьях, почти не чувствуя тепла её тела из-за пышных одежд, зарывается носом в её волосы цвета вороного крыла, в полузабвении вдыхает аромат цветочных духов — её, Наби, аромат — и склоняется к её шее, чтобы запечатлеть на той своё право владения этой своенравной строптивицей. Бабочка, добившаяся своего, победоносно улыбается. Порой даже кисэн может стать императрицей, если покорит сердце государя. Она выскальзывает из его рук, и одна-единственная чёрная прядь обманчиво и всего секунду ласкает его ладонь. Бабочка играет с ним, а он ведётся на её женские уловки, потому что Наби — первая и последняя женщина, вздумавшая отвергнуть его. И Вон знает: поставь он её перед фактом того, что отныне она не принадлежит кварталу удовольствий, что он выкупил её и теперь и навеки она — его, Наби скорее вспорет себе горло кинжалом, нежели покорно примет подобный подарок судьбы. Ей нет нужды в благодетеле, равно как и в его деньгах, а в любви кисэн никогда не обретает счастья. Он верит, что её останавливает долг перед Джу А Е Рим и что она втайне любит его — разве можно иначе истолковать её еле уловимые знаки расположения? А бабочка разрешает ему заблуждаться и дальше. Ей нужен только его народ, униженный, изморенный тяжёлым положением в стране, набравшем силу после государственного переворота десятилетней давности. Ни ухаживания, ни угрозы, ни просьбы не трогают её непоколебимый дух. Она неизменно требует одно и то же: позволить ей управлять людьми его государства. Он считает это излишне высокой платой, но в этот миг вся ценность власти теряет для него смысл. «Я отдаю свой народ тебе, забирай его! Но взамен будь честна и стань моей», — кричат не выраженную вслух мольбу его глаза. А она насмешливо наблюдает за всеми его тщедушными потугами, как бы вскользь подмечая: «Кисэн не стоит доверять...» — Если вы хотите заполучить меня, вам придётся приложить куда больше усилий. — Я знаю, Наби. Как долго продолжается их испытующая борьба взглядами, неведомо им самим. Бабочка сдаётся первой, оправляет подол ханбока, давая понять: разговор окончен. И Вон примиряется с этим и бросает в сторону, будто бы и не ей: — Однажды я выкуплю тебя. «К тому времени я уже буду царствовать на твоём престоле», — притягательно улыбаясь, она ненароком касается его плеча, уходя прочь и шепча напоследок сладостное обещание согласия: — Вы слишком добры ко мне, господин Джи Вон.