колючая проволока

Хакон затаскивает Эйдена в маленький домик на крыше, помогая переставлять ноги, прежде чем того окончательно скручивает судорогой и он падает на подкосившиеся колени. Эйден дышит тяжело, сам чувствуя этот нехороший клокочущий хрип внутри, но в их маленьком убежище вовсю пашет УФ-лампа, и это понемногу начинает помогать, возвращает дыхание. Все время, пока Эйден сидит на полу, откашливаясь и сдавленно ругаясь, Хакон прижимает его к себе, гладит по встрепанным волосам, мокрым от пота и крови, и шепчет что-то глупо-успокаивающее. — Эйди, Эйди-и! — верещит в глубинах сознаниях голосок Мии, и Эйден дергается, но спокойный голос Хакона снова приковывает его к реальности. — Ну хватит, Эйден, ты в безопасности. Сюда не пролезет никакая тварь, и я с тобой. Видишь? Нечего бояться. Неосознанно ища тепла, Эйден вжимается носом в его ключицу, чувствует этот успокаивающий запах ромашки — слишком ему знакомый. Отстраняясь, он замечает чуть разболтавшуюся повязку у Хакона на предплечье. — Тебя… укусили? — глупо спрашивает он и скашивает взгляд на биомаркер. Голос все еще надсадно хрипит, и Эйден смущенно прочищает горло. — Не, какой-то пиздюк размахивал ножичком, — фыркает Хакон, и в глазах его пляшут смешливые искры. Не врет. Эйден медленно учится различать по его лицу, когда Хакон говорит правду. — Ну, я его приложил по затылку, забрал кристаллы, а мальца отволок на Базар. Пусть сами разбираются. Да вот, не дрейфь, — он сдвигает бинты, показывая длинный запекшийся порез. — Заражение… В смысле, блять, инфекция! — Знаю, Эйден. Я все промыл. Хакон всегда знает, что делать, и Эйден успокаивается, расслабляется, медленно кивая. Плечи уже не кажутся напряженными настолько, что мышцы ноют. Он следит за тем, как Хакон, хозяйски ухмыляясь, лезет в ящик и выуживает оттуда припрятанные на дне, под сухой колючей соломой, банки консерв. Они наткнулись на этот дом недавно, когда Эйден, как обычно, шлялся по городу. Брошенное, всеми покинутое место. Возможно, тому, кто жил тут до них, не повезло, и его или ее прикончили бандиты или разодрали зараженные, но убежище выглядит надежным и почти что уютным. Эйден смотрит на занавеску с какими-то веселыми цветочками, закрывающую окно, и ухмыляется. — Ты не боишься превратиться? — спрашивает он у Хакона, который, ловко устроив небольшой костерок, пытается нагреть воду в котелке и приготовить чай. — Да не особо, — тот косится на Эйдена, улыбаясь, и он рассеянно улыбается в ответ, думая о том, что у Хакона слишком милые морщинки у глаз, когда он вот так смотрит. — Если до сих пор со мной ничего не случилось, то вряд ли это будет сегодня ночью. Дело не только в биомаркере, я научился чувствовать ночь. Она сама подскажет тебе, что делать, чтобы оставаться в живых. — Звучишь как ебнутый, — поддевает Эйден. Пока вода в котелке медленно нагревается, Хакон подбирается ближе, снова касается — иначе, очень нужно и правильно. Приобнимает за плечи, соскальзывает пальцами на спину, на шею, поглаживая это уязвимое место под затылком. Целует медленно, как будто хочет распробовать, и Эйден, как всегда, слегка подтормаживает, а потом яростно кидается отвечать. В первый раз Хакон поцеловал его, когда они удирали от погони в восточном районе. Сердце тогда стучало как бешеное, и Эйден даже не понял, что его целуют — и чуть не укусил Хакона, который, смеясь, быстро отпустил его и похлопал по плечу, будто ничего не произошло. Они жались к стене Базара, освещаемые неестественно ярким светом ламп, глядели на четкую линию между светом и тьмой. И почему-то улыбались. — Как там твои поиски кастетов? — спрашивает Хакон. — Нашел одну девчонку, она сняла их с трупа. Хотела содрать с меня пять сотен, но я сторговался. Пока не знаю, что делать дальше, — честно признается Эйден. — Поможешь, если что? — Всегда, когда тебе будет нужно, — кивает Хакон, может быть, излишне быстро, но Эйден не придирается. Возможно, иногда Хакон кажется подозрительным. Не выглядит он как человек, который стал бы спасать первого встречного, а Эйден не верит в любовь с первого взгляда — едва ли он в тот раз выглядел так уж обворожительно, охваченный трясучкой от перекручивающего превращения. Скорее всего, он был похож на чудовище. И он точно не заслужил, чтобы Хакон с ним возился — и потому какая-то пришибленная благодарность просыпается каждый раз, когда Эйден его видит. После того времени, когда он бродил по разрушенному миру в одиночестве, Эйдену странно кому-то довериться — но вот они здесь, едят консервы и делят обжигающий чай, который на вкус как трава. — Ты когда-нибудь думал, чем все это закончится? — спрашивает Эйден, грея пальцы об облупленную жестяную кружку. Где-то внизу орут зараженные. — Я стану одной из твоих историй о бывших женах? — У тебя есть все шансы стать историей о моем нынешнем муже. Хакон быстро встает, и Эйден едва слышно ворчит, привыкший к тому, что к его теплому плечу можно привалиться, доверчиво откинувшись. Роется в рюкзаке Хакон почти ожесточенно, разыскивает что-то, а потом, издав короткий ликующий вскрик, выуживает… Эйдена немного смаривает сон, и глазам еще больно, но он различает — проволока. Хакон быстро отмахивает себе кусок ножом и садится прямиком под лампу, ловко скручивает, придирчиво оглядывает. — Держи, — он вручает любопытно сунувшемуся Эйдену грубо сделанное колечко из проволоки. Обычный ободок — края загнуты двумя кругами. Немного криво, но… — Ты сдурел? — хмыкает Эйден, подглядывает исподлобья. — Я вообще-то не планировал… — Слушай, я не мастер подарки дарить, и да, с женами было попроще как-то, — скороговоркой выговаривает Хакон. Эйдену нравится слушать, как он болтает, перебирать его странный акцент. — Я хочу, чтобы у тебя было что-то от меня. Даже если в конце тебе придется отправиться дальше одному, ну, или с сестрой — я знаю, что ты обещал мне, но мало ли, что может случиться, — так вот, ты… — Я понял, — спокойно кивает Эйден. — Если ты оставишь меня безутешным вдовцом, я тебя уебу. Лицо Хакона немного светлеет, когда Эйден торжественно надевает на палец это несчастное, глупое кольцо. Оно немного впивается в кожу — но это, наверное, от того, что раньше Эйден вообще никакие цацки не носил, нужно немного привыкнуть. Он смотрит на Хакона, улыбаясь неловко, и где-то внутри Эйдену жутко странно. Он, сидящий в укромном уголке, пока ночной город живет, охотится и умирает. Хакон, цапающий его руку, чтобы поцеловать, ласково вылизывая стесанные костяшки — больно и хорошо. — Самая быстрая свадьба на моей памяти, — говорит Хакон. — Тебе тоже нужно кольцо, — прорезается в голосе Эйдена что-то упрямое. Потому что — совершенно внезапно — это имеет смысл. В этом ебнутом мире тебе нужна хоть какая-нибудь связь. Знать, что ты не один. И он сидит рядом, наблюдая, как Хакон мастерит себе кольцо тоже, и впервые за долгое время Эйдену спокойно. Он не думает о Мие, об этой мерзкой заразе, растекающейся у него в венах, о том, что ему нужно куда-то бежать, лезть по крышам, срываясь. У него все пальцы исцарапанные в мясо, разодранные, чудовищные, и только глупое кольцо поблескивает… — Тебе не нужно никуда идти? — спрашивает Эйден. Он привык, что Хакон постоянно куда-то исчезает, но сейчас тот сбрасывает куртку, оставаясь в одной футболке — и бесконечных бинтах. — Город не пропадет, если я одну ночь отдохну, — отмахивается тот. — Иди сюда. У Эйдена совсем нет сил, особенно после марш-броска до убежища, и он подумывает, как бы на это намекнуть Хакону. Хакону, который любит зажимать его в каждом углу. Обкусывать его шею, пока рядом шумит жизнь Базара, а кто-то, натыкаясь на них, сердито цыкает, что пилигрима уже доедают. Обнимать его — нихера не по-дружески, что дыхание перехватывает, пробираясь руками под одежду. Эйден пытается шутить про чей-то недотрах, но если бы он сам не был таким… Он не помнит, когда во всем этом пиздеце у него вообще кто-то был. — Тебе надо поспать, иначе мы так далеко не уедем, — припечатывает Хакон. — Эйди, ты там живой вообще? — Не зови меня так, — огрызается Эйден. Он с сомнением стаскивает с себя верхние тряпки, чувствуя себя почти неуютно без защитных наручей и тяжелой куртки, но все же встряхивается и юркает к Хакону на старый матрас. Не самое худшее место, где ему приходилось ночевать. Хакон нагло приобнимает его и утыкается носом в шею, жарко дышит, пока Эйден ужом вертится, пытаясь устроиться поудобнее — и чтоб не ныли недавно отбитые ребра. — Только пошути что-нибудь про первую брачную ночь, — ворчит Эйден, прикрывая глаза. — Ты первый про это сказал, — парирует Хакон и прикусывает его ухо. — Спокойной ночи, Эйден. — Спокойной, — бурчит он. Почему-то Эйден не может заснуть, пока не находит руку Хакона и не чувствует на его пальце проволочное кольцо.