Лялечка

Мне было тогда 22, когда я впервые приехала в этот город, в эту школу. Когда я пришла устраиваться на работу сюда, то не могла и подумать, что всё будет так. Но начну с начала. Окончив университет и практику, я решила вернуться поближе к родным местам, к своему дому, и работать уже здесь. Решение было внезапным и немного спешным. Сейчас, рассматривая весь этот пройденный путь, с уверенностью могу сказать, что ничего не получается случайно. Если раньше я не верила во что-то или в кого-то, кроме себя, то сейчас изменилось ВСЁ. По приезде сюда я не знала почти никого. Я никогда не обладала особой застенчивостью, что явно сыграло мне на руку. В коллективе я прижилась быстро. Возможно, всё дело в том, что родные края всегда влияют положительно на душевное равновесие, а, может, мне просто повезло. Я работала учителем русского языка и литературы почти полгода, когда ушёл из жизни наш педагог по истории. Мне пришлось взять часть его уроков на себя (в основном из-за отсутствия другого преподавателя, а у меня - наличие диплома учителя истории). Это были сложные времена, я была совсем не готова к таким нагрузкам. Вот только терять работу не хотелось, поэтому приходилось довольствоваться несколькими часами сна и лёгким перекусом в свободную минуту. На личной жизни я уже тогда поставила огромный крест. И нет, на это не повлияла моя работа. Она, скорее, стала своеобразной панацеей. Для всех любопытных родственников я просто была трудоголиком, в то время, как я каждую ночь рыдала, понимая, что, будь у меня меньше работы, всё равно бы ничего не получилось. Живя в советских реалиях, я с детства была убеждена в том, что должна найти себе мужа, родить детей и жить с ними счастливо до конца дней. Вот только как бы я не пыталась убедить себя в обратном, мужчины меня никогда не привлекали. Я была больной для общества того времени, поэтому мне и приходилось скрывать это. Долгое время я пыталась что-то изменить, общалась с мужчинами, ходила на свидания. Да вот только ни в одну встречу во мне не ожила ни одна бабочка. Ни разу. До того, как я встретила её. Как я уже говорила, нагрузки у меня было слишком много. Я пыталась справляться, у меня даже почти получалось, но было видно невооружённым взглядом, как я губила себя. В одно солнечное утро, как сегодня, я очень опаздывала. Сегодня, как назло, сломался будильник. Было нужно успеть забежать в магазин после уроков, чтобы купить новый. Пока я бежала с кучей учебников в руках, уже во дворе школы, пытаясь одной рукой поправить очки, мысленно, к тому же, составляя план на день, я вдруг влетела в кого-то, сразу падая на землю. Потирая ушибленную руку, я принялась собирать учебники, почти ползая по земле на коленях. Не было времени разбираться в том, из-за чего и кого это случилось. Однако, этот человек не ушёл, а, напротив, молча присел рядом, помогая собирать книги. В эту секунду я увидела тонкие длинные пальцы, держащие один из моих учебников. Я медленно перевела на неё взгляд и столкнулась с её - нежным и взволнованным. –Прошу прощения. - первой заговорила она - Я не заметила вас. Вы не ушиблись? - она подала мне несколько книг, поправляя прядь своих тёмных волос. –Нет, всё в порядке. Я просто очень спешу. - сказала я, не отрывая от неё взгляда и, кажется, вовсе не дыша, но принимая учебники. –Тогда… Нужно бежать. - улыбнулась она, поднимаясь первой и помогая встать мне. Я расплылась в глупой улыбке, произнося еле слышно: –Спасибо. Я… Пойду. Да. - она рассмеялась, видя мою растерянность, а я, будто отмерев, резко развернулась, снова направляясь в школу. Только у самых дверей я обернулась, крепче сжимая учебники, когда заметила её тёплый взгляд на себе. - Меня Вера зовут. –Я Тамара. Тома. - улыбнулась она, вновь провожая меня взглядом. *** Эту ситуацию я отпустила, полностью погружаясь в работу. Мне не хотелось думать об этой встрече, не хотелось вспоминать её глаза, не хотелось понимать, что больше мы вряд-ли встретимся. После уроков директор вызвал меня к себе, что было неожиданно. Я вбежала в кабинет так быстро, как только смогла, однако тут же впала в ступор. За его столом сидела никто иная, как Тома. –Познакомьтесь, Вера, - это Тамара Васильевна. Теперь она будет работать в нашем коллективе в качестве учителя русского языка и литературы. Прошу любить и жаловать. –А… А я? - я непонимающе нахмурилась. –А вы на всю ставку переводитесь на специальность учителя истории. - спокойно ответил директор. Взяв новое расписание, я попрощалась и вышла, всё ещё будучи слишком шокированной. *Да не бывает таких совпадений! Просто не бывает! - думала я, пока шагала в сторону дома. Про будильник было успешно забыто. *** Следующий день опять начался с опоздания. Не удивительно. Только бы не вошло в привычку. На автомате я вбежала в класс, вот только на моём месте сидела Тома. Мы смотрели друг на друга неотрывно несколько секунд, а затем, будто опомнившись, она тихо сказала: –Ваше расписание вчера поменяли. Вы забыли? Я, безмолвно выругавшись, извинилась, покидая кабинет. По расписанию первый мой урок должен быть в 9:25, а, следовательно, у меня есть ещё 30 минут, чтобы собраться с мыслями. Вновь встретились мы на обеде, когда она подсела за мой столик. –Опять проспала? - улыбнулась она, кивая на место, без слов спрашивая разрешения присесть. Я кивнула, отвечая: –Да вот забыла вчера часы купить новые. Те сломались. - она понятливо кивнула, продолжая беседу. На следующий день она подарила мне часы. *** К Тамаре быстро все привыкли, принимая её так, будто знали всю жизнь. Эта девушка была красива, доброжелательна, всегда готовая помочь и поддержать. Я искренне ею восхищалась, наблюдая тихо со стороны. Могу честно сказать, что скучала за ней в те дни, когда мы не могли видеться. Так продолжалось больше года. Порой мы звали друг друга в гости, обсуждая что-то лёгкое, абсолютно ненужное, просто потому что мы могли себе это позволить. Иногда мы читали друг другу стихи. Это было что-то такое интимное и личное, когда оставались только мы, тишина и какой-нибудь Фет, Жуковский или та же Ахматова. Но более всего она любила Маяковского, я это точно знала. В шутку я часто звала её Лялей, Лялечкой. Почти как Лиличка Маяковского. В тот вечер я подготовила особенное стихотворение к нашей встрече. Всё было почти идеально, я нервно постукивала ногой в ожидании её прихода. Больше я не хотела молчать, не могла. Стук в дверь. Я помогаю ей снять пальто. На плите закипает чай. Она смеётся, рассказывая какую-то историю из жизни. А я даже не вникаю. Просто любуюсь ею, словно она - центр вселенной. Чай уже налит. Я сообщаю, что сегодня хочу прочесть ей стихотворение из её любимых. Она улыбнулась, принимаясь слушать. А я, выдохнув, начала читать по памяти: –Дым табачный воздух выел. Комната — глава в крученыховском аде. Вспомни — за этим окном впервые руки твои, исступленный, гладил. Я видела, как на её лице сменялось удивление восторгом. Это был первый раз, когда я читала ей стихотворение, что так походило на мои к ней чувства. –Лиличка! - смахивая слезу, с восхищением произнесла Тома, когда я окончила. - Почему оно? - заинтересованно спросила она, а у меня холодок пробежался по телу, задерживаясь в области сердца. –Я… Ляля, я подумала, что.. нет более смысла молчать. Я люблю тебя. Давно. Я прошу, если у меня есть хоть один шанс стать к тебе ближе, не отталкивай сейчас меня. - я смотрела в её глаза, а руки держали её ладонь. Она чувствовала, как дрожу я, однако не знала, что ответить. Комната погрузилась в слишком глубокую тишину. Слишком некомфортно. Рядом с ней мне было так холодно впервые. Она аккуратно забрала свою руку, ставя себе на колени, нервно поправляя подол платья. –Я… Я не отвечу тебе взаимностью, прости. Мне с тобой хорошо, правда. Но не более того. После этих слов она сочувствующе сжала моё плечо, и тихо, почти неслышно, покинула мой дом, прикрывая за собой дверь. Комната погрузилась во мрак моей боли. Я так и просидела там до утра, рядом с двумя чашками остывшего чёрного чая, слушая стук тех самых часов. На следующий день, по приходу в школу, меня больше не встречала её добрая улыбка и объятия. Когда я проходила мимо неё, кажется, сотый раз, она улыбнулась мне, на долю секунды, а потом ушла. На следующий же день Тома взяла отпуск, а через месяц, когда вернулась, сообщила нам, что выходит замуж. Я желала ей счастья. Желала бы. Если бы могла. Но мне было слишком больно. И нет, если бы она просто мне отказала, я бы закрыла на это глаза. Но она ушла из моей жизни насовсем. Все мои попытки поговорить с ней оставались тщетными. Она мне даже не улыбалась больше. Возможно, она просто изменилась, всё же прошёл целый месяц, как я её не видела. Но нет. С другими она по прежнему была той самой Лялечкой, в которую я влюбилась. Я видела, как она нарочно отталкивает меня с каждым днём всё больше. А, в сути своей, она только вгоняла клинок глубже мне в сердце. Точкой невозврата стала новость о её беременности. Помню, как вбежала в свой класс, села, прижавшись к стене, и долго-долго сидела, пытаясь избавиться от боли в груди и не расплакаться прямо на месте. Я проплакала тогда всю ночь, а на утро решила, что больше так продолжаться не может. Нельзя так тонуть в одном человеке, зная, что спастись не сможешь. Я с головой ушла в работу и учёбу. В моём доме больше не было тепла и уюта, которое когда-то там царило. На всех полках, столах, даже на полу - кругом были книги. Сборники стихов были спрятаны в самый дальний угол. Только часы остались неизменно напоминать о былом. Я сама стала серой массой, которая видела только цели и задачи. Я чётко поставила себе условие - больше никаких чувств. Теперь я ненавидела опоздания. Кто-то назовёт меня слабой, но я просто не могла иначе. Это всё слишком меня сломило. Когда она вернулась, всё стало совершенно иначе. Порой мы даже общались в стенах этого здания. Хотя это просто было перекидывание колкостями, не более того. Она сама стала холоднее, жёстче. Теперь часто, проходя мимо её кабинета, можно слышать оттуда крики злости. Больше я не знала эту девушку, совершенно нет. И от этого становилось ещё больнее. Так проходили дни, месяца, года… Их прошло уже так много, что я сбилась со счёта, точно зная, что прошло 39 лет. За все эти годы изменилось очень многое. Вот только мы не стали ближе ни на шаг. Я больше не лезла в её личную жизнь, она не лезла в мою изначально. Она репетировала стихи со своим классом перед каким-то школьным праздником, когда я зачем-то остановилась послушать. Она меня даже не заметила, что, вообще-то, уже стало привычным. Я слушала, как они рассказывают стихи, невольно погружаясь в воспоминания. В какой-то момент память начала давить слишком больно, слишком сильно. Словно, спустя столько лет, этот клинок, вросший в сердце, кто-то попытался снова потревожить. Ученик, так некстати начавший рассказывать стихотворение, был тут же прерван мной. Я говорила что-то о плохой интонации, о его бесчувственности при прочтении. Я вымещала злость на этом мальчике, совершенно забывая, что причина этих воспоминаний стоит в нескольких метрах от меня. Всё ещё переполненная ядом, я развернулась к выходу, слыша за спиной несколько смешков детей и буквально чувствовала, как Тамара закатила глаза, махая на меня рукой и продолжая свои дела… Через год у меня умерла мама. Тома была единственной, кто не подошёл ко мне со словами поддержки. Но я её не винила. В конце концов, ей не было до моей жизни никакого дела. И я это точно знала. Ещё через пол года я заметила, что она начала сникать. Былой пыл её, будь это злость или радость, исчез совершенно. Как же странно спустя больше, чем 40 лет, замечать за ней такие мелочи. Как странно понимать, что все эти годы, в которые поклялась себе никого не любить, просто продолжала любить её. Всем сердцем. Как в тот раз, только сильнее. Болезнь, карантин, онлайн-учёба. Это уже второй год повторялось по кругу нашей школьной жизни. Я таким раскладом была искренне недовольна, но до этого никому не было дело. В конце концов, это ни от кого не зависело. Я сидела за какими-то конспектами в поисках материала для следующих уроков, когда мне позвонила она. Я сначала даже не поверила, увидев надпись на телефоне. Сглотнув ком в горле, я ответила на звонок. Даже через расстояние я слышала, как она волнуется и от этого нервно перебирает на шее бусы. Кажется, я невольно запоминала о ней всё, пытаясь быть хоть так ближе к ней. Неплохой ход, сердце. –А я думала ты не поднимешь. - тихо, даже непривычно, сказала она. –Не могу не поднять. Даже если бы хотела. - в тон ей ответила я, чувствуя, как холодеет всё внутри. –Столько лет прошло, а ты всё ещё меня не отпустила, Вера. –А ты хотела бы этого? - моё сердце, кажется, замерло в этот момент. –Может… Может, прочтёшь мне как-то ещё раз «Лиличку»? - неуверенно, вместо тысячи слов, но с надеждой спросила она. А я… –Если ты попросишь. - ..а я не могла отказать. Мы молчали ещё пару минут, до сих пор не прекращая звонок. Каждая думала о своём, находясь при этом в какой-то интимной близости. Эта тишина была громче всех криков мира, превышая все возможные децибелы. В какой-то момент я обратила внимание, что в доме стало слишком тихо. Что-то изменилось. Я бросила взгляд на стену и рассмеялась, тихо говоря ей: –А у меня тут… Часы сломались.