***
За всю свою жизнь Ношико Юкимура никогда не испытывала равнодушия столь же острого, как её собственный клинок. Теперь она знает, каково это. Когда она призывает демона, не отрывая взгляда от изуродованного, перебинтованного тела Риса, всё, что она чувствует — это горе. Когда она смотрит на тела, лежащие на лужайке перед Домом Эха, всё, что она чувствует, — это сожаление. Из-за алчности одного мужчины весь её мир поглотил хаос. Она не может сдержать рвущийся из глотки истерический смех, когда вонзает катану в оживший труп своего любимого. Ей следовало быть умнее. Ногицунэ хитёр, но его намерения внушают доверие. Хаос порождает хаос, в конце концов. С чего она взяла, что всё обернётся иначе? Ношико никогда не хотела, чтобы Ногицунэ вышел из-под контроля и начал бесчинствовать. Всё, чего она желала, — чтобы он попробовал на вкус слёзы их надзирателей, слизал каждую каплю их ужаса. Она никогда не хотела, чтобы он пировал на костях её друзей. На невинных. На всём остальном мире. И уж точно не на Рисе. Она блуждает во тьме лесов, окружающих округ Бикон, и её единственные спутники — монстр, заточённый в стеклянную банку, и мысли — навязчивые, обжигающие мысли. Ношико, обезумевшая от горя и выжженная яростью, добирается до центра леса и падает на колени, когда спотыкается о торчащий корень. Она поднимает голову, чтобы посмотреть на старый, раскидистый дуб, возвышающийся над ней. Его кора отливает серым в лунном свете, ветви вздымаются вверх и покачиваются на фоне звёзд. Ношико ощущает гудение силы, исходящей от дерева — от Неметона. И в такт этой силе — в такт ужасающему, дьявольскому ритму, — она начинает копать. Когда она хоронит древнего демона под не менее древними корнями, по её лицу стекают пот и слёзы. Как только последняя горсть земли падает вниз, Ношико ощущает прилив сил. А затем — ничего. Ничего, кроме острого, ужасающего равнодушия и пустоты. Она с трудом поднимается на ноги и делает шаг назад. Потом ещё один. И ещё. Ношико пятится до тех пор, пока не перестаёт видеть ветви Неметона. Когда он наконец исчезает из виду, она отводит взгляд и зажмуривается так сильно, как только может. — Он его сдержит, — шепчет она себе под нос. — Он сдержит. Порыв свежего ветра пронизывает её до костей. У неё начинают стучать зубы, но она поворачивается спиной к лесу. Она открывает глаза и неуверенно кивает сама себе: — Он сдержит. Он должен это сделать. За всю свою жизнь Ношико Юкимура никогда не думала, что сможет просто развернуться и уйти. Теперь она знает, что способна на это. Добравшись до опушки леса, Ношико выходит на дорогу и идёт по ней. Она позволяет себе оглянуться в последний раз и делает глубокий, прерывистый вдох. — Он сдержит.***
Он не сдерживает.***
В декабре 1945 года, спустя восемь месяцев после ужасных событий в Доме Эха, — газеты — и кто бы мог подумать? — единогласно свалили вину на стаю пум-людоедов, — Себастьян Хейл уверенно пробирается через заповедник Бикон-Хиллс. Его цель, как новонаречённого альфы стаи, — ежегодное жертвоприношение Неметону. Пара капель крови, пара слов на гэльском языке и — вуа-ля! — баланс! По крайней мере, так ему объяснял его старик. Но то, с чем он столкнулся, совершенно не похоже на то, что описывал его отец. Неметон… истекает кровью. Густая, чёрная жижа стекает — нет, наоборот, поднимается вверх по стволу. Она медленно сочится, впитываясь в кору и протравливая древесину. Неметон гниёт. Себастьян настолько шокирован, что невольно перекидывается в волка — словно щенок, впервые увидевший собственный хвост, — и бежит обратно к дому. Ему нужен его эмиссар. Никакие капли крови и зубодробительные гэльские заклинания не справятся с таким пиздецом. Себастьян никогда не слышал ни о чём подобном. Но он знает, что они справятся с этим, чем бы оно ни было. Обязанность Неметона — защищать город, обязанность стаи — защищать Неметон. Справедливость восторжествует, в конце концов. — Мы найдём решение, — фыркает себе под нос Себастьян, мчась через лес. — Мы выясним, что случилось. Всё будет в полном порядке. Всё будет даже лучше, чем раньше.***
Лучше не становится.***
Всё начинается с малого. Незначительное увеличение числа омег, проходящих через территорию Хейлов. Ни один из них не одичал и не ищет себе дом, но частота их появления вынуждает стаю патрулировать свои земли ночами. Полевые цветы вянут. Птицы щебечут всё реже. Осенью листья опадают слишком рано, весной цветы распускаются слишком поздно. На первый взгляд изменения незаметны, но они есть. Стая встречает безумную келпи в озере, ослабшую группу брауни в северо-западной части леса. Омеги, проходящие мимо, отныне не путники, но враги, останавливающиеся только тогда, когда стая заставляет их остановиться. Статистика мелких преступлений в Бикон-Хиллс растёт. Жители города сталкиваются с первым убийством-самоубийством. Спустя пару месяцев — со вторым. Земля и всё, что находится на ней, становится чуточку темнее — совсем как Неметон.***
Всё действительно хреново.***
В 1968 году произошло многое. Родилась Талия Вильгельмина Хейл. Начался новый виток войны во Вьетнаме. В кинотеатрах состоялась премьера «Ребёнка Розмари». Были вероломно убиты Роберт Ф. Кеннеди и Мартин Лютер Кинг-младший. Из каждого радиоприёмника звучит «Hey Jude». О, и Себастьян Хейл, которому осточертело смотреть на то, как огромное дерево гниёт, превращаясь в тень себя прошлого, а чёрная жижа поднимается всё выше по стволу, срубает Неметон.***
— Пап, почему мы всё время приходим сюда? Здесь больше нечего защищать, — Талия опускается на лесную подстилку, инстинктивно положив руку на округлившийся живот. — Конечно же есть! — не соглашается Себастьян, осторожно проводя рукой по пепельной коре дерева. — Пусть я не смог его излечить, но, будь уверена, я приложу все силы, чтобы сохранить его живым. Он всё ещё цепляется за жизнь, я чувствую. И даже если я не найду решение, быть может, однажды ты и твои братья сделаете это. Питер отрывается от своей книги и хмурится. — Ты до сих пор чувствуешь его, отец? Себастьян садится на корточки рядом со своим младшим ребёнком. — Конечно, чувствую, мой мальчик. Он очень старый и очень сильный. Всё в этом лесу чувствует его — и даже ты сможешь, если постараешься, — он взъерошивает рукой идеальную укладку Питера. Питер, задумавшись, бормочет: — Если он такой старый и такой сильный, как ты говоришь… Значит то, что причиняет ему боль, такое же старое и сильное. Себастьян зажмуривается на мгновение, покачиваясь на пятках, и наклоняет голову набок. — Это… интересная мысль. Питер кивает, соглашаясь. Он закрывает книгу и наклоняется вперёд. — Может быть, решение кроется в чём-то более сильном, чем дерево или чёрная жижа. Чём-то, что может позаботиться о Неметоне куда лучше нас. Себастьян тяжело вздыхает и встаёт, подхватив своими обветренными руками Питера подмышками и подняв. — Ты, мой умный малыш, только что заработал мороженое. Питер ухмыляется. — При условии, что мне не придётся есть его так, как Талия — клубничное мороженое с солёными огурцами — это отвратительно. Талия фыркает. — Это не моя вина. Вини её, — она показывает на свой живот. Себастьян прекращает покачивать Питера. Он слабо улыбается дочери и спрашивает: — Это девочка? Талия отвечает ему с такой же мягкой улыбкой: — Да, мы с Джеймсом узнали об этом на прошлом приёме у врача, во вторник. Мы собирались рассказать всем на репетиции свадьбы. Себастьян подходит к Талии и помогает ей подняться на ноги, и они оба плачут, крепко обнимаясь. Питер протискивается между ними, смущённый тем, что окружён двумя взрослыми плаксами, и закатывает глаза. — Да, да. Мы поняли, что этот ребёнок — девочка. Ура. Теперь мы можем наконец-то поесть мороженого?***
На протяжении года Алистер Хейл и его юный протеже копаются в текстах о сверхъестественном. Они проводят ритуал за ритуалом, пытаясь призвать доброе существо или силу, которое будет заботиться о Неметоне. Они возносят хвалы на разных языках, молятся горстке богов из разных пантеонов, приносят в жертву много, очень много козлов. В один из холодных октябрьских вечеров два друида даже раздеваются под лунным светом и нажираются вхлам церемониальным вином, извергая проклятия на греческом в небо. И да, после они никогда не говорят о той ночи. Но они пытаются. Они зовут, просят и умоляют. И никогда не получают ответа. Спустя несколько месяцев проведения ритуалов, так и оставшихся без ответа, ученик Алистера спрашивает, почему. Алистер вытирает мокрые от мочи руки о собственную мантию и отвечает: — Потому что древние боги, дражайший Дитон, засранцы, — он выбрасывает нож в грязь и машет рукой. — А теперь сделай полезное дело и передай мне ещё один овечий мочевой пузырь.***
Год активных поисков подходит к концу, а Алистер и Дитон так и не получили своё Невероятное Потрясающее Благое Чудо. Поэтому они собираются за закрытыми дверями, преклоняют колени перед Альфой и рассказывают всё, как есть. Питер, самый умный из почти восьмилетних детей, не любит закрытых дверей, поэтому берёт дело в свои руки. Со своего наблюдательного пункта, плотно прижав ухо к отверстию, просверленному им за любимой картиной отца, он слушает доклад о прогрессе — или, лучше сказать, анти-прогрессе? регрессе? — их эмиссаров. Он слушает очень внимательно, пытаясь точно запомнить, что говорит Алистер. Ему требуется три дня, чтобы понять, что они сделали неправильно.***
— Я знаю, к кому они пытались воззвать через тебя, — бормочет Питер, ведя раскрытой ладонью по срезу пня. Он сжимает пальцы, впиваясь острыми когтями в мягкую плоть, позволяя крови пролиться в центральное годичное кольцо. — Но это не то, что тебе нужно, не так ли? Питер сосредотачивается, закрывает глаза и монотонно повторяет одну и ту же фразу на всех известных ему языках. Всякий и любой, кто может возродить и защитить Неметон, я требую вашей помощи. — Зачем просить милостыню, когда можно приказать? — шепчет Питер, наблюдая, как его кровь впитывается в дерево. Внезапный порыв ветра треплет его волосы, и Питер чувствует, как что-то в земле начинает биться в ритме, жутко вторящем его сердцебиению. Он улыбается, когда его раны затягиваются. — И зачем просить помощи у доброго существа? — Питер смотрит, как чёрная жижа отступает от лужицы его крови. — Когда от добра был хоть какой-то толк? Питер ждёт немного, решительно кивает и направляется домой. — Нет, — кричит Питер, бросая вызов с каждым произнесённым слогом. — Никакие доброжелательные существа не нужны.***
Две недели спустя бесплодная жена недавно назначенного помощника шерифа Бикон-Хиллс узнаёт, что она беременна. Её врачи говорят о чуде. Что ж, можно сказать и так.***
Мечислав Гаджови Стилински родился 8 апреля 1987 года, громко плача и крепко зажмурив свои яркие карие глаза. В ту же секунду, как он делает свой первый вдох, Бикон-Хиллс сотрясает землетрясение. Оно не наносит никакого серьёзного ущерба, но его силы достаточно, чтобы расколоть ровно посередине старый гнилой пень, выпустив на свет единственную непокорную ветвь.***
Мечиславу три, и ему нравится передразнивать каждого, кто заговаривает с ним. Его родители считают это забавным — до тех пор, пока однажды он не залезает в банку с печеньем за очередным лакомством. — Мисчиф, не трогай! Испортишь себе аппетит перед обедом. — Мисчиф, не трогай! Испортишь себе аппетит перед обедом. Его мать застывает, шокированная, и чувствует, как волоски на затылке встают дыбом. Она пристально смотрит на своего ребёнка, не в силах отвести взгляд от ухмылки на его лице, от рта, который не просто передразнил её слова — он сделал это её голосом. Клаудия пытается расслабиться, но понимание в глазах Мечислава не даёт ей этого сделать. В итоге он съедает печенье — она не смогла сказать ничего против.***
На его пятый день рождения родители устраивают ему пикник в заповеднике. Он сбегает, едва они отворачиваются, и бесшумно идёт мимо растений и животных. Вслед за ним бредут все звери, не способные сопротивляться зову своего нового спутника. Олени и кролики, рыси и лисы — и хищники, и жертвы, — склоняют перед ним головы. Деревья, цветы и высокая трава тянутся в его сторону. Пчёлы нежно жужжат ему на ухо, а там, где ступала его нога, прорастают поганки и георгины. Мисчиф пробирается глубже в лес, и его тихий вздох превращается в лёгкий ветерок, скользнувший между деревьями. Он улыбается, заметив своего друга, и его глаза меняют цвет на свету — с карего на зелёный. Мисчиф аккуратно устраивается верхом на своём друге, не забывая о его молодой поросли, и начинает говорить. Он щебечет и пищит, подражает голосам птиц и журчанию ручья. Он кричит, и плачет, и громко, ужасающе рычит. Непрекращающиеся звуки, издаваемые им, успокаивают Неметон. Трещина в центре пня расширяется, Мисчиф с любопытством суёт в неё руку и вытаскивает пыльную и потрескавшуюся банку. Она покрыта чёрной коркой, а внутри неё яростно жужжит и бьётся муха. — Тебе здесь не место, — говорит Мисчиф, постукивая пальцем по стеклу. ВыпустименявыпустименявыпустименявыпустименяВЫПУСТИМЕНЯВЫПУСТИМЕНЯ Мисчиф прищуривается: — Не смей так говорить со мной. ВЫПУСТИ МЕНЯ, ТЫ, НАГЛЫЙ РЕБЁНОК! ТЫ ЗНАЕШЬ, КТО Я ТАКОЙ И НА ЧТО Я СПОСОБЕН? Я ХАОС! Я СОЖРУ КАЖДОГО… стоп, что ты делаешь? Мисчиф хмурится, засовывает руку в банку и хватает муху, крепко сжимая её. — Ты очень мерзкий. — Он смотрит вниз, на Неметон. — И ты причинил боль моему другу. Его глаза стекленеют. — Думаю, ты мне не нравишься. Он сжимает кулак сильнее. К-как? Я чувствую, но… этого не может быть! Как ты это делаешь? Я не могу… — муха бьётся в кулаке, её угрожающее жужжание превращается в отчаянные попытки сделать вдох. — Ты просто… ребёнок, как?.. — Я старше, чем я выгляжу. Мисчиф раздавливает муху в своём кулачке, и ногицуне перестаёт существовать. Мисчиф спокойно вытирает ладошку о шорты — всё-таки внутренности насекомого отвратительны, — и отбегает от Неметона. На месте старого, чахлого пня появляется маленький, но здоровый саженец. Улыбка Мисчифа столь же яркая, что и солнце. — Ты выглядишь значительно лучше, друг мой. — Он вспоминает, что сегодня его день рождения, и что папа подарил ему шоколадный торт. — Я вернусь, я обещаю. На выходе из леса он замечает табличку: Заповедник Бикон-Хиллс. Не входить после наступления темноты. Он фыркает и сбивает её, озорно посмеиваясь. Теперь всё по-другому.***
Всё действительно, действительно по-другому.***
Мисчифу восемь, когда его мать пытается утопить его. Она называет его подменышем, дьявольским отродьем. Мисчиф знает, что она не ошибается, но и не совсем права. Он — нечто иное, но остаётся собой. Их невозможно разделить, поскольку они — единое целое. Он любит свою маму по многим причинам, но прежде всего потому, что у него никогда раньше не было матери, и потому, что она читала ему сказки на ночь, гладила по голове и называла мой дорогой. Клаудия больше не делает этого, но Мисчиф всё равно любит её.***
Когда Стайлзу исполняется девять, и он, ну, начинает звать себя Стайлзом, он понимает, что не у него одного в Бикон-Хиллс есть секреты. Джонсоны, живущие дальше по улице, пахнут молнией. Местный ветеринар пахнет Хоторном. А от Лоры Хейл пахнет мокрой псиной. Он видел, как она избила четверых хулиганов разом, и решил никогда не говорить ей об этом.***
Стайлзу десять, когда он осознаёт, что другие люди могут понять, что у него тоже есть свой маленький секрет. Лидия Мартин играет на перемене в «слова», привлекая к себе внимание познаниями, выходящими далеко за рамки понимания десятилетнего ребёнка. Стайлз обожает её за это. Они со Скоттом перепасовываются баскетбольным мячом. Лора Хейл, прислонившаяся к забору из сетки и пропускающая перемену в наказание за то, что разбила Чаду Андерсону нос, прислушивается к происходящему со скуки. Джексон притворяется, что понимает, о чём говорит Лидия. Гринберг? Что ж, Гринберг — жертва Лидии. Лидия переходит от чтения нотаций к загадыванию загадок и насмешкам над людьми, не способными дать правильный ответ. Стайлз не понимает, что весёлого в издёвках над людьми, но на вкус и цвет товарища нет. Его представление о веселье иное. Напугать людей в лесу? Заставить их блуждать среди деревьев часами? Шептаться у них за спинами? Снова и снова сбивать вывеску «Заповедник Бикон-Хиллс»? Ему никогда-никогда это не надоест. — У всех это есть, но никто не может это потерять. Что это? — ласково спрашивает Лидия. Гринберг начинает потеть. Он пытается повернуться к ним спиной, чтобы продолжить играть в карточки с покемонами, но Лидия не позволяет ему этого. — Что это? — ухмыляется она. — Как будто он знает, — смеётся Джексон. — Он тупой. Лора хрустит костяшками пальцев. Стайлз пасует Скотту, но промахивается, и случайно попадает мячом Джексону в лицо. Совершенно случайно. — Стилински, клянусь богом, я тебя… Он не успевает продолжить, прерванный громким свистком тренера Гарсии. Джексон, агрессивно наступающий на Стайлза, останавливается только после второго свистка. Стайлз не впечатлён от слова совсем. Он бросает взгляд на Лидию и говорит: — Тень. Она поворачивается к нему, удивлённая, и рыжие волосы рассыпаются веером по её спине. Она смотрит на него, прищурившись, несколько секунд, а потом отводит взгляд. — Джексон, мне скучно. Уходим, — и она неторопливо уходит к скамейкам запасных. — Ты сделал её, чувак, — фыркает Скотт. — Не то слово, — легко улыбается Стайлз. — Эй, Стилински! Стайлз оборачивается как раз вовремя, чтобы заметить, как Лора вздёргивает подбородок, подзывая его к себе. — Чувак, Лора Хейл позвала тебя, — Скотт шокировано округляет глаза. Стайлз закатывает глаза. — Я слышал, ага. Она даже сказала «эй». — Заткнись, — пихает его Скотт. — Иди поговори с ней. — Ладно, ладно, иду. Стайлз подсаживается к ней и беззаботно откидывается на забор. — Как дела? Замечательно проводишь время? Лора недовольно морщится. — Ты когда-нибудь затыкаешься, Стилински? — Не-а! — он делает акцент на «а» в слове. — Одно из моих лучших качеств. — Не сомневаюсь, — бормочет она, опустив глаза. Она оглядывается, а затем медленно поднимает взгляд, чтобы посмотреть на него. — Ты же в курсе, что надел рубашку наизнанку? — Да, я в курсе, — фыркает Стайлз, сдерживая смех. Она наклоняет голову. — И ты в курсе, что ты надел обувь не на ту ногу, не так ли? Стайлз расплывается в ухмылке. — А то. Это что-то вроде… шутки только для своих. Лора легко улыбается в ответ. — Окей. Просто подумала, что ты должен знать. Стайлз кивает, всё ещё немного заинтригованный, и начинает уходить. — И ещё, Стайлз, — Лора ловит его за руку, её хватка — крепкая и сильная, когти впиваются в рукав его клетчатой рубашки. Интересно. Он встречается взглядом с таким же хищником, как и он. — Да? — И ты в курсе, что у тебя нет тени, да? — она притягивает его ближе к себе и шепчет, — Подумала, что тебе не помешает это знание. Она отпускает его одновременно с прозвучавшим звонком на урок, скрываясь внутри здания школы. Стайлз оглядывается, над его головой ярко светит солнце. Хм. Он совсем забыл об этом. Скотт догоняет его и хлопает по плечу. — Что она хотела? Стайлз прячет руки в карманы и ухмыляется, и его улыбка граничит с маниакальной. — Она хотела подружиться.***
Стайлзу восемнадцать, когда он сталкивается с охотницей в своём лесу. Он не впервые чует этот запах в лесу, но в первый раз ассоциирует его с ней. Так пах Дерек последний месяц. Девятиклассник Дерек, которому только стукнуло пятнадцать. Брат одного из его лучших друзей. А этой сучке никак не меньше 25. Стайлз хмурится и выходит из теней.***
Про Кейт Арджент можно сказать многое, но она не из тех, кого легко напугать. Поэтому она не издаёт ни звука, когда на тропе перед ней появляется чья-то фигура. В лунном свете она может разглядеть только бледную кожу и долговязый облик. Она делает ставку на дерзость и обнажает зубы в подобии усмешки. — Немного поздновато для прогулки в лесу, не так ли, милашка? Мало ли кто тебя может схватить и утащить. Мрачная усмешка — не то, что она ожидала в ответ, а от баса, следующего за ней, у неё кровь стынет в жилах. — Даже я не смог бы сказать лучше, охотница, — говорит существо. Кажется, что в тени его фигура становится больше. Бесплотная дымка начинает разрастаться и принимать форму. Кейт делает шаг назад. — Я не буду повторять дважды, Арджент. Что ты забыла в моём лесу? На этот раз Кейт кричит. Она мельком видит незнакомца, его облик, ставший из бестелесного реальным, и кричит. Она была уверена, что видела всех монстров из ныне существующих. Она никогда так не ошибалась. Она кричит, потому что перед ней великан — великан с зелёными виноградными лозами, свисающими с его головы и подбородка, горящими зелёными глазами, запавшими в его череп, и витыми бледными рогами у ушей, концы которых испачканы в чём-то красном. Под его бледной кожей проступают голубые вены, и целые гроздья поганок облипают его в разных местах, словно отвратительная пародия на веснушки и родинки. В правом кулаке у него зажата дубина размером с небольшое дерево, грубо обтёсанная в форме бейсбольной биты. От него пахнет сосновыми иголками и гниющим мясом. На его голове покоится простой венок из ромашек. Кейт кричит и кричит, не в силах отвести взгляд от этого ожившего кошмара, пока что-то прохладное и рыхлое не обвивается вокруг её головы, закрывая открытый рот. — Разве так не лучше? — задумчиво бормочет существо. — Единственный человек, который может вопить в этих лесах, это я, уж простите. Великан подходит ближе, и его шаги абсолютно бесшумны. Он смотрит в её заплаканные, полные ужаса глаза и спрашивает: — От тебя мне не будет никакой пользы, не так ли? Она собирается с мыслями и демонстративно вздёргивает голову. — Я убивал людей раньше, — продолжает великан, — и это не мой конёк. Но я отнюдь не против этого… Он громко фыркает, и Кейт чувствует запах пепла. Глаза существа становятся холодными. — Особенно если это такие люди, как ты. И затем то холодное, рыхлое нечто начинает всё плотнее закрывать её рот. Она чувствует, как более мелкие виноградные лозы оплетают её и дёргают вниз, ставя на колени. Кейт начинает задыхаться — лозы сдавливают её рёбра, не давая вдохнуть. Кажется, она слышит, как лопаются её кровеносные сосуды. Существо наклоняется и садится перед ней на корточки. Всё, что она видит — мрачную ухмылку, проступающую сквозь колышущуюся зелёную бороду. — Пока мои друзья не съели тебя, хочу, чтобы ты знала: твой план не сработал. Несмотря на то, что её зрение затуманивается, глаза Кейт широко распахиваются. Великан фыркает. — Это моя земля, Кэтрин Арджент. Ты действительно думала, что сможешь разжечь здесь огонь? Существо выпрямляется и отворачивается, делая несколько шагов, прежде чем вновь исчезнуть в темноте. Последние мысли Кейт — об ужасном лице этого демона и о том, как её тащат к зияющей пасти огромного, голодного дерева.***
Питер просыпается от сухого кашля. Он всё ещё чувствует, как дым наполняет его лёгкие, и как он закрывает собой двух своих младших племянников. Питер знает, что следующим должны быть языки пламени, и рад, что потерял сознание до того, как почувствовал их, но теперь, когда он очнулся, он… в замешательстве. За исключением боли в лёгких, он не чувствует жжения от ожогов или других болезненных ощущений. Он переворачивается и пытается подняться, но прохладная рука толкает его обратно. Питер распахивает глаза. Над ним нависает подросток. — Я знаю, что твой юридический вуз находится далеко, а учёба отнимает много времени, но не могу поверить, что тебе пришлось чуть ли не сгореть заживо, чтобы мы могли наконец встретиться, Питер. Неприкрытый сарказм в его словах, самодовольная улыбка, взлохмаченные волосы и рубашка, надетая наизнанку, — ну конечно. Питер уже слышал об этом подростке раньше. Он куда красивее, чем его описывала Лора. — Ты, должно быть, Стайлз. Ухмылка Стайлза становится шире. — Собственной персоной. Это вызывает у Питера смешок, за которым следует ещё один приступ кашля. Стайлз берёт чашку с водой, протягивает Питеру изогнутую соломинку и приказывает: — Соси. Питер смотрит на соломинку, потом на Стайлза. Чёрт знает по какой причине, но он делает одолжение мальчишке и расслабляется, опускаясь обратно на матрас. Стайлз пристально и со странным собственническим чувством наблюдает за тем, как он обхватывает губами соломинку и делает большой глоток. Когда он напивается, Стайлз убирает чашку обратно на тумбочку. — С твоей семьёй всё в порядке, Питер. Вы сейчас в охотничьем домике. Питер не слышит лжи в его словах. — Что случилось? — Кейт Арджент пыталась поджарить вас, как порцию рёбрышек. — Чудесно, — выплёвывает Питер. Он заглядывает под простыню, убеждаясь, что на нём нет ни единой царапины. Стайлз прикусывает губу. Питер находит это чертовски привлекательным. — Ты, эм, в порядке. Питер не обращает на это внимания, не желая зубоскалить в ответ. — И что, позволь спросить, ты тут делаешь? Глаза мальчишки, кажется, вспыхивают огнём. — Ну, это сложный вопрос, Питер Хейл, но я на него отвечу, потому что ты мне нравишься. Спрашиваешь, что я тут делаю? Если говорить об этом конкретном случае, то я здесь потому, что убил Кейт Арджент, скормил её Неметону, и потушил огонь, в котором ты должен был превратиться в волчий брикет древесного угля. Питеру приходится приложить усилия, чтобы остаться невозмутимым. — Понятно. Стайл наклоняет голову набок. — Правда? — Он протягивает руку и ведёт ею по руке Питера, переворачивая её так, чтобы соприкоснуться с ним ладонями. — Потому что вторая часть моего ответа более… запутанная. Питер не может отвести взгляд от места, где соприкасаются их руки. Что-то внутри него — его волк — поднимается, воспринимая Стайлза как добычу. — Причина, по которой я здесь, особенно в физическом смысле, в том, что ты требовал, чтобы я пришёл. Стайлз не моргает, не отводит взгляд, — он удерживает внимание Питера до тех пор, пока он не осознаёт. Тот ужасный дьявольский ритм. Всё в этом лесу чувствует его — и даже ты сможешь, если постараешься. Питер чувствует, как что-то в земле начинает биться в ритме, жутко вторящем его сердцебиению. Я требую вашей помощи. Я требую вашей помощи. Я требую вашей помощи. И Питер, блядь, получил её. Он подаётся вперёд, переплетает их пальцы и жадно вглядывается в завораживающие глаза загадочного существа. —Зачем просить, когда можно потребовать? — шепчет он, и тысячи вопросов кроются в его словах. Стайлз сдавленно хихикает и целует его, пробуя языком на вкус и прикусывая острыми зубами. Отстраняясь от его губ, Стайлз шепчет: — Доброжелательные сущности не нужны.