Кикфлип

— Ты же так себе точно нос об рейл разобьёшь, придурок! Дека звонко отбивается тонким деревянным краем от неровной брусчатки и скейт с приглушённым звоном проезжает по гладкой, тщательно отполированной за многие годы трубе. Высокий парень на полусогнутых возвращается на землю, и доска под ним послушно выруливает в сторону отдыхающих скейтеров. Они расположились на старой, потрепанной жизнью каменной лестнице, ступеньки которой пережили столько прыжков и падений — не сосчитать, ежедневно протирались многочисленными жопами, а доски, швырнутые со злости после неудачных трюков куда попало, частенько прилетали аккурат в гладкую каменную кладку, оставляя мелкие отметины на светлом мраморном рисунке. Парень слегка морщится, зацепившись взглядом за слишком знакомую зазубрину, об которую сломал напополам любимую доску в прошлом году, и щурясь от яркого солнца толкает ногой скейт к неровным ступенькам. — Красиво было, Тох, — одобрительно поджав губы кивает тёмноволосый парень с хвостиком, когда тот приземляется рядом на лестницу. — Я до этой перилы не допрыгиваю. — Серёнь, да ты в принципе мало куда допрыгиваешь, — отзывается с соседней ступеньки стриженный под машинку парень с повязанной на запястье банданой, он затягивается от уже почти докуренной сигареты и приглушенно смеётся сам с себя, теребя свободной рукой хвостатого по голове. Кажется, в шестой раз только за сегодня портя его причёску. — Бля, да Поз, ну хорош… — канючит Серёжа, но не выдерживает и прыскает от смеха, когда Позов наклоняется к нему так сильно, что скейт, на который тот опирается одной ногой, по бессердечным законам физики съезжает на одну ступеньку вниз, и парень неприятно шаркает вслед за ним жопой по мраморному покрытию, тут же фыркая от смеха и роняя из коротких пальцев сигарету. Антон устало откидывается затылком на тёплую лестницу, прикрывает глаза и смеётся тоже. На дворе во всю плещется май — солнце играется со свежими, только распустившимися листочками на деревьях, бродит лучами по крышам и каменной кладке, зарывается в волосы и мажет тёплыми касаниями по носу и щекам. До каникул считанные дни, на следующей неделе уже сдавать учебники — по геометрии Антону очень хочется его предварительно сжечь, — дни становятся длиннее, скейты после зимнего перерыва уже приятно обкатаны и, в целом, ещё немного, и десятый класс отпустит их на все четыре стороны. От этого осознания в груди клокочет опьяняющее чувство свободы, и даже никак не поддающийся двойной кикфлип не портит настроение — лишь раззадоривает и разжигает внутри азарт. Антон, передохнув, снова поднимается на длинные ноги, со стуком бросает скейт на землю и запрыгивает следом, с силой отталкиваясь одной ногой от каменной кладки. Раз — попытка, два — попытка, три, четыре, пять. — Шаст, сильнее разгон, и, когда прыгаешь, носком докручивай! — активно жестикулирует Поз, сидя на ступеньках с лицом, как минимум, тренера олимпийской сборной. — Носопырку размажешь же, у тебя дека на бок приземляется. Антон сосредоточенно кивает. Он и разгоняется, и докручивает, а поганый трюк всё также остаётся вне зоны его досягаемости. Дека в очередной раз недокручивает несколько градусов и вместо положенного горизонтального приземления падает как-то наискось, сдавлено скрипя подвесами. Антон чудом с неё вовремя спрыгивает, всё же сохраняя равновесие и оставаясь стоять на неуклюже-длинных ногах. — Бля, — ёмко резюмирует он, падая после пятнадцатой попытки обратно на ступеньки и забирая из рук Серёжи бутылку уже потеплевшей попкорновой «Фантолы». — Не понимаю, как ты это делаешь. Поз усмехается. Ему, безусловно, льстит, что из всех на площадке он один приручил злосчатый трюк и теперь периодически делает его с максимально невозмутимым лицом. Так, будто просто между делом выкинул простой нолли, только высунутый язык немного выдаёт приложенные усилия. Чаще всего Поз выкобенивается, конечно, когда мимо проходят девчонки из соседней гимназии. Только заметив неподалёку на аллее темно-синие клетчатые юбки, он щёлкает скейтом и делает два полных продольных разворота. Немного кривовато, конечно, но он и не Роб Дирдек, и не, прости господи, Тони Хоук. На девчонок это, правда, слабо работает — им что двойной кикфлип, что двойной боксмастер — всё какие-то дурацкие мальчишеские термины, и они этот ваш флип-шлип не отличат от простейшего олли. В немом восхищении замирают обычно только пацаны — поджимают губы, одобрительно кивая, а потом снова продолжают насиловать свою многострадальческую доску, стирая в хлам шероховатую поверхность грипа. То, что шкурку, кстати, надо бы сменить, Антон понимает, когда катает скейт одной ногой туда-сюда, развалившись на тёплых, нагретых за целый день каменных ступеньках. Рифленая подошва кед в одном месте не цепляется, а слегка проскальзывает вперёд, и это точно негласная скейтерская примета. Плохая примета. Во-первых, сцепление ног скейтера с доской — чуть не самая важная вещь в скейтбординге, во-вторых… Во-вторых, треклятый гриптейп стирается у него уже второй раз за только начавшийся сезон, а стоит почти как комплект подшипников, которые, к слову, тоже скоро пора будет менять. И хоть родители Антона и не против его сомнительного хобби, все же просьбы в формате «мне опять надо пару тысяч на непонятные для вас штуки для скейта» воспринимаются ими с долей разумного скептицизма. — Не хочу я спонсировать эту опасную дребедень, — каждый раз качает головой мать на любую просьбу, будь то новая дека, развалившаяся на две части в прошлом августе, бесконечные грипы, хорошие амортизаторы и далее-далее по списку. В итоге всё равно спонсирует, потому что знает, что Антон ничем другим так сильно не горит, и потому что его отчим её филигранно уговаривает — видимо, таким образом закрывая собственный подростковый гештальт. От мыслей о предстоящих финансовых унижениях и подсчетов, сколько раз ему придётся мыть посуду ради новой шкурки, его отвлекает звонкий удар дерева об камень, а следом размеренный стук твёрдых колёсиков по резной кладке. Он поднимает глаза и в уже немного сгустившихся сумерках выхватывает на площадке незнакомый силуэт. Высокий парень в узких джинсах с ровными дырками на коленках грациозно проезжает по периметру спота, лёгкий вечерний ветер раздувает короткие пряди тёмных волос и слегка приподнимает края свободной чёрной футболки с каким-то дурацким принтом — там на плотной ткани точно что-то написано, но Антон не успевает сфокусироваться и прочитать, потому что парень немного морщит смешной нос, с силой отталкивается ногой от земли, а потом… А потом его доска податливо щёлкает и делает два красивейших полных разворота, со звоном подвески филигранно приземляясь обратно. На споте тут же повисает звенящая тишина — даже вечно галдящие про Бравл Старс восьмиклассники на самокатах замолкают, таращась во все глаза, а скейтеры и вовсе замирают на месте, с зависшими над досками разноцветными рваными кедами. А что вы хотели? На споте только что слишком изящно исполнили двойной кикфлип. Так, как Позову не снилось даже в самых сладких снах, где он уходит с площадки в обнимку с двумя высокими смеющимися гимназистками. Скейтер тем временем делает ещё пару незамысловатых трюков — пару раз поднимает доску в воздух, прокрутив по разным осям, с невозмутимым лицом слайдит вниз по тонкой трубе и скрывается за поворотом площадки, оставляя только отдаляющийся шорох маленьких колёсиков об брусчатку. — Нихуя себе, — Серёжа не стесняется в выражениях, тараща глаза и вертя головой то в сторону Позова, то в сторону Антона, будто пытаясь удостовериться, что они тоже это видели, — это кто такой вообще? — Первый раз вижу, — пожимает плечами Антон, всё ещё почему-то глядя в сторону поворота, где скрылся незнакомец, — но делает красиво, конечно. — Какой-то малохольный, — без особого интереса резюмирует Поз, лениво катая одной ногой туда-сюда свой пошарпанный скейт. — Ещё бы в кожаных штанах сюда припёрся, придурок. Серёжа с прищуром ухмыляется и толкает Антона локтем в бок: — Кажется, Поз просто не может смириться, что на споте появился ещё один человек, способный сделать двойной кикфлип. — Кафэтся Пос профто не мозэт смириться… — передразнивает его Дима, запуская руку в карман свободных штанов и выуживая оттуда полупустую пачку сигарет, — Я же Шасту поэтому и помогаю, чтобы он быстрее сделал этот ебучий кикфлип и я тут же умер, не сумев с этим смириться. Антон смеётся, видя недовольное лицо Серёжи, который все же принимает предложенную сигарету и обиженно зажимает её губами. Он тоже тянется к пачке, берет сигарету и прикусывает зубами фильтр, с щелчком лопая кнопку и вдыхая в рот химозный вкус, если верить надписи на упаковке — экзотических фруктов. Зажигалка чиркает в тишине уже опустевшего спота, и, оглядываясь вокруг, Антон понимает, что они слегка засиделись — домой уже расходятся не только восьмиклассники, но и все привычные обитатели спота, даже силуэты Выграновского с Булаткиным уже мелькают где-то в конце аллеи, хотя они обычно уезжали последними. Тем временем, совсем неподалёку со стороны рампы всё ещё слышится стук скейтовых колёс и периодически эхом разлетается звонкий щелчок деки об каменный пол. Не то, чтобы Антон специально прислушивается, просто в почти полной тишине звуки ощущаются так отчетливо, что он даже видит перед глазами, что именно предвещает каждый деревянный стук. Вот сейчас, например, явно был зависший прыжок, а сейчас — попытка в грэб с разворотом, которая, кажется, закончилась несерьёзным падением. —… да? — А? — Антон отмирает, понимая, что сигарета почти дотлела до зажимавших её пальцев, а он успел сделать всего пару неглубоких затяжек. — Домой говорю пора, а, — повторяет Поз, уже поднявшись на ноги и заталкивая в бездонный рюкзак объёмную худи. — Завтра вроде дождь обещают, предлагаю у меня собраться, поиграть в Dead Space, а то так ведь и не прошли. Серёжа лениво встаёт следом, поворачиваясь корпусом в разные стороны и хрустя затёкшей спиной: — Ладно, а хавать что будем? — Тебе лишь бы похавать, — беззлобно бубнит Поз, подавая руку Шасту и поднимая его на ноги. — У меня родаки уехали на дачу, поэтому из еды только пельмени. — О, я тогда у тебя сегодня останусь, — Серёжа потирает ладошки, наверняка предвкушая ночь с чипсами и приставкой. — Давай в Мак зайдём только, и в Магнит, и ещё можно в пивнуху за лимонадом, Шаст, ты с нами? Антон качает головой: — Мне же завтра с утра малую в сад вести, родителям на работу. Он жил в двух кварталах от спота, в то время как до района пацанов было добрых пять остановок на метро. Каждый раз, когда они расходились по домам, он ловил какое-то странное чувство грусти — пока он катил по пустым улицам, пусть и недолго, но неизменно в гордом одиночестве, эти засранцы шумно смеясь наперегонки гнали до метро, а потом наверняка очень весело ехали в пустом вечернем вагоне и ели кислых мармеладных червяков. Или чокопай, или козинаки, или что там ещё обычно оставалось несъеденным за долгий насыщенный день. — Ладно, — грустно соглашается Серёжа, уворачиваясь от Позова, когда тот снова тянет руку к его уже потрепавшемуся хвостику. — Погнали тогда, как обычно, до перекрёстка. Он уже почти шлепает скейтом об брусчатку, готовый сорваться с места, но Антон шагает назад к споту: — Я наверное ещё немного помучаюсь, — кивает он на опустевшую площадку. — У меня предчувствие, что сегодня получится. Дима мрачно качает головой: — Носяру береги, а то у меня с твоим косоёбым приземлением тоже есть предчувствие. Антон уверенно кивает и жмёт обоим на прощание руки, после чего разворачивается и с разгону прыгает на доску. Она приветливо покачивается и приятно амортизирует давление — видимо длинноволосый пацан с магазина скейт-приблуд не обманул, и за свои деньги это и правда была лучшая подвеска из всех. Антон отталкивается ведущей ногой и с силой бьет по заднику скейта, от чего тот послушно взмывает вверх. Пара простых флипов, чтобы ноги вспомнили, что от них вообще требуется, потом глубокий вдох и взгляд становится максимально сконцентрированным. Ему бы такую собранность на алгебре, может, и средний балл вышел бы не три и два, а все три и шесть. Может, даже и все четыре, но от этих влажных фантазий он почти вслух фыркает от смеха. Юлия Григорьевна скорее перестанет смешно говорить «котангенц», чем поставит Шастуну в журнал, прости господи, четвёрку за учебный год. Вселенная схлопнется, а кому оно надо? Антону — точно нет — у него впереди ещё целые летние каникулы, бесчисленные килограммы черешни и, как минимум, несколько десятков вот таких тёплых ночей в попытке приручить самые заковыристые трюки. К августу бы хоть немного освоить «пандору», и можно считать лето не безнадёжно просранным. А тройка по алгебре — это так, мелочи жизни, с кем не бывает? Мысли из головы стремительно выветриваются, когда он снова берет разгон. Оттолкнуться, щелкнуть, докрутить. Оттолкнуться. Щелкнуть. Докрутить. С первыми двумя пунктами все гладко — Антон щёлкает, как боженька, и скейт от сильного удара всегда подлетает вверх на добрые полметра, вот только потом что-то с завидной регулярностью идёт не так. Он то недокручивает, то перекручивает, и доска в итоге приземляется как угодно, но не так, как нужно, чтобы появился шанс остаться на ней на двух ногах. — Блять, — в сердцах тихо ругается он, когда больно стукается голенью об край деки, которая на этот раз просто приземлилась ребром на землю и он чуть не перекопался, запнувшись об неё долговязой ногой. — У тебя так ничего не получится, — вдруг раздаётся голос откуда-то слева, и Антон вздрагивает, тут же резко поворачиваясь и встречаясь взглядом с тем незнакомцем в рваных джинсах. — Ты слишком сильно щёлкаешь. От такого бреда Антон выразительно поднимает брови, несколько раз медленно хлопая выпученными глазами и тщательно обдумывает, как далеко послать невесть откуда взявшегося советчика. Но завершить ход мысли малахольный пацан ему не даёт — кидает свою доску на пол, запрыгивает сверху и с лёгкого толчка носком поднимает её невысоко над землей. Скейт совершает знакомые обороты и от точного подкручивающего движения стопы приземляется четко в нужном положении. — Видишь? — демонстрирует ему незнакомец, уезжая от сохранившегося импульса на добрых метров пять вперёд. — Я прыгаю невысоко, и скейт меня слушается. — Меня тоже слушается, — обиженно бубнит Антон, ковыряя носком уже и так потертую поверхность доски. — Просто не в этом трюке. — Потому что ты сильно щёлкаешь, — не унимается малохольный, объезжая Антона по кругу уже, кажется, в пятый раз, от чего у него потихоньку начинает кружиться голова. — Дима говорит… — Антон запинается, понимая, что голова кружится из-за того, что он неотрывно следит глазами за незнакомцем, хотя в этом уже нет необходимости — тот просто едет, а уж стоять на доске Антон давно умеет и без посторонней помощи. — Говорит, что надо сильнее отталкиваться. Незнакомец в ответ смеётся, и Антон с каким-то странным чувством отмечает, что он никогда не слышал раньше такого странного мелодичного смеха. Сам Антон смеялся, как помирающая чайка, при этом бил по ногам себя или некстати оказавшихся под рукой неудачников, Дима смеялся по-мужицки — хрипло и басовито, а Серёжа наоборот, очень звонко и почти по-девчоночьи. Тем временем смех затихает последним мягким выдохом, и парень, наконец, останавливается, за что Антон вместе со своим вестибулярным аппаратом ему крайне благодарен. — А твой Дима, случайно, не коротышка? — с прищуром интересуется малохольный, и Антон теряется от резко возникшего желания ответить сразу и «он не мой», и «он не коротышка, просто… невысокий» и, сильнее всего — «откуда ты, сука, такой умный тут взялся». Но отвечает почему-то просто и тупо: — Да. Парень напротив победно разводит руками: — Ну так и что ты хочешь тогда, — он обводит ладонью в воздухе антоновы ноги. — С его ростом щелчок будет вполовину слабее твоего, ты что, физику прогуливаешь? Чем больше рычаг, тем больше сила. Антон силится не ответить что-то в духе «рычаг-хуечаг», но вовремя осекается, понимая, что в словах парня есть правда, а ещё какое-то необъяснимое и искреннее желание помочь. Недоверчиво оглядывая свой скейт, будто видит его впервые в своей жизни, Антон как-то слишком неуверенно на него забирается, отталкивается вяло, а по заднику лупит не с привычным размахом, а так, на полшишечки, но доска всё равно прилично поднимается над землей. И, к антонову удивлению, на этой высоте управлению она подаётся охотнее, и он даже успевает задать ей носком нужное направление, прежде чем она с глухим стуком приземляется обратно на землю, скидывая замечтавшегося наездника куда-то вперёд. — Видишь, так гораздо лучше, — оптимистично итожит наблюдающий за ним парень, сидя жопой на своей доске и с короткой амплитудой катаясь из стороны в сторону. — Точно? — недоверчиво поднимает брови Антон, возвращаясь к скейту, что остался стоять на месте, в то время как он по инерции прошлепал на несколько метров вперёд в попытке удержать равновесие. — Да, — уверенно отвечает парень, вдруг поднимаясь на ноги. — Осталось только разобраться с подкручиванием. Антон тем временем снова щёлкает в полсилы, подлетает над землей и проворачивает доску под собой, правда приземляется снова в диагональ, и не падает только потому, что его вдруг ловят за плечо чужие тёплые руки. Он от этого внезапного жеста так резко дёргается, что чуть не валится на ровном месте, но вовремя возвращает равновесие. К тому же, руки его отпускают, и он почти вслух облегченно выдыхает. Слишком поспешно, потому что отпустив плечо, одна чужая ладонь оказывается у него еле заметным касанием на правом боку, а вторая слегка обвивает его ладонь. Антон зависает на месте — движутся только брови, которые снова неумолимо ползут вверх. Незнакомец это замечает, потому что как раз наклоняется вперёд, чтобы поправить своей ногой Антону положение его стоп на доске, и спокойно пожимает плечами: — Так просто будет проще, я словами не объясню. Кому как — думает про себя Антон, но в слух ничего не говорит. Только позволяет направить себя в нужное положение, а потом парень надавливает своей ногой на задник его скейта и тот слегка встаёт «на дыбы», заставляя Антона делать статичный мэнуал на задних колёсах. — Смотри, — кивает ему самопровозглашенный преподаватель кикфлипов. — Вот такое движение ты должен сделать в воздухе. С этими словами он немного поворачивает доску под углом, и Антон невольно сильнее вцепляется в подставленную чужую ладонь, мысленно прикидывая в голове, каким образом можно успеть сделать это за доли секунды. А ещё прикидывая, как сильно их могут отпиздить за такую картину. Скейтеры вообще частенько огребали за «просто так» — ну, то есть, за длинные волосы, серёжки в ушах, сомнительные принты на одежде или на деках — на прошлой у Антона был принт от ripndip с котом и пришельцем, показывающими неприличный жест среди зарослей разномастных мультяшных цветочков. За ту доску Антон огребал рекордное число раз, а именно — четырнадцать, особо доебистым гопарям не нравилась ни пастельная цветовая гамма — «пидорская», ни цветочки — опять же, «пидорские», ни, в конце концов, оскорбительные жесты от нарисованных выдуманных персонажей, которые маргиналы почему-то воспринимали исключительно в свою сторону. После двух-трёх его фраз в попытке нивелировать назревающий конфликт и «пояснить за скейтерский шмот», в ход обычно шли твёрдые неприятные кулаки, и приходилось быстро улепетывать, сверкая пятками и оставляя за собой кровавые пятнышки из разбитой губы. Да, бежать от драки не по-мужски, как и в принципе нападать впятером на одного тощего подростка, так что в плане проебов в маскулинности у него с гопниками было 1:1. Когда Антон прошлым летом так неудачно флипнул, что доска с треском прилетела в твёрдую ступеньку, жалобно щёлкнув и развалившись напополам, он, конечно, почти растроганно всхлипнул и долго-долго хмуро всматривался в две бесполезные половинки на колесиках. Но потом на смену скорби по верно отслужившей деке пришло почти спасительное облегчение, и следующую доску он выбрал уже с оглядкой на неприятный экспириенс — без розового и голубого цвета, но с тем же неоновым пришельцем и оскорбительным жестом — видимо, протестное настроение никуда не делось. В общем, жизнь у скейтеров и так была непростой, а прибавить к этому «держашки» за руки с парнем под луной, и можно было сразу оформлять абонемент в травмпункт. Бессрочный. — Ты понял? — с надеждой спрашивает его пацан, и Антон выпадает из мыслей, кивая с явно преувеличенным энтузиазмом. Он, в самом деле, толком нихера не понял, какой там угол-шмугол ему надо сделать, но терпеть и дальше на себе чужие руки, стоя под звездным небом на опустевшем споте, определенно в его планы больше не входило. — Давай тогда сам, — парень делает пару шагов назад и усаживается обратно на скейт, Антон же старается сосредоточиться изо всех сил, вспоминая в голове все изученные нюансы. Оттолкнуться, щелкнуть вполсилы, докрутить, поймать нужный угол. Оттолкнуться — прекрасно. Длинная нога с силой впечатывается в твёрдую плитку и задаёт нужный импульс, с гулом маленьких колёс отправляя скейт вперёд. Несильно щелкнуть — тоже супер, почти не прикладывая усилий он взлетает вверх вместе с доской. Докрутить — на удивление, тоже да. Дека послушно вертится под ним и он таращит глаза, понимая, что взгляд вычленяет уверенные два разворота. Нужный угол — сложно, но в памяти максимально свежие воспоминания о тёплых руках, задающих нужное направление, и он кое-как, но разворачивает доску как нужно, приземляясь ровно в горизонталь под восторженный вздох малахольного. А потом пятый пункт врезается в заученный алгоритм совершенно ненужным звеном. Также, как с хрустом врезается прямо в лицо бетонная плита. Антон даже не сразу понимает, откуда перед ним вдруг взялась стена, пока до расплывшегося сознания не доходит, что это, в общем-то, не стена, а всего лишь обычный пол. В который он с размаху угодил после удачного трюка, когда подошва старых вэнсов проскользнула по стершемуся грипу и отправила его в нокдаун. Он со стоном переворачивается на спину, чувствуя на лице что-то липкое и горячее, голова звенит, а перед глазами плывут по кругу бесконечные звезды, то ли и правда так хорошо заметные на городском питерском небе, то ли просто вспыхнувшие перед глазами от внепланового столкновения с землей. — Эй, ты как? — звёзды немного скрываются, а на их смену приходит обеспокоенное лицо малахольного. — Ебать. На последнюю лаконичную реплику Антон лишь усмехается, слегка приподнимаясь на локтях и оглядывая себя сверху вниз. Поспешное решение тут же разливается ярко-алыми пятнами на белой футболке, куда сразу начинает течь кровь с разбитого носа. — Бля, — парень напротив срывается с места к своему рюкзаку, валяющемуся неподалёку, и возвращается спустя несколько секунд с пачкой бумажных платочков, — Давай-ка. Он осторожно держит Антона за затылок, прикладывая скрученные сухие салфетки к ноздрям, из которых ручьями валит кровь, заливая одежду, каменную плитку вокруг и даже немного резиновую подошву вэнсов. Антон растеряно наблюдает за заботой от незнакомца, следит за аккуратными движениями и почти не дышит — боится, что кровь от выдохов потечёт сильнее, или же просто страшно вдохнуть чужой запах, который жаром ощущается от запястий, прижатых почти вплотную к его лицу. Ещё он замечает, что у малахольного не только смех необычный, ещё глаза — пронзительно-синие, прозрачные, и он зачем-то все же набирает ртом воздуха в грудь, а потом на выдохе выдаёт: — Ебать у тебя глаза красивые. Незнакомец замирает. Даже на секунду прекращает прикладывать салфеточные комки к антонову носу, отчего кровь снова начинает сочиться тонкой струйкой, но он вовремя прижимает бумажный платок обратно, а потом мягко смеётся, и от его улыбки Антону снова становится трудно дышать: — Ебать ты сильно головой ударился. Антон только кивает — приложился знатно, конечно. В голове все ещё стоит оглушительный звон и нос неприятно саднит, только от аккуратных движений салфеткой будто бы даже становится немного легче. Или тяжелее. Он ещё не до конца разобрался. — Тебе бы в больницу, — обеспокоено резюмирует пацан, откладывая в сторону шестую салфетку, насквозь пропитанную кровью, и тут же доставая новую. Антон лишь машет головой — ему в больницу нельзя. В ближайшем травмпункте работала его «любимая» тётушка Надя, которая о любом его посещении данного заведения незамедлительно докладывала матери в форме: — Твой шумоголовый опять чуть не расшибся, еле спасли. И неважно, что предметом посещения был в предпоследний раз несильный вывих запястья, а в последний он вообще пришёл за компанию с Димой, который рассёк себе бровь как раз во время попыток сделать чёртов двойной кикфлип. Удачных в итоге попыток. Кстати… Озарение приходит не сразу. Глаза снова ползут из орбит, и он вдруг сам того не понимая хватает обеими руками малахольного за запястья, заглядывая ему в глаза: — Я сделал?! — Антон кажется сам не верит в то, что говорит, но отчетливо помнит, что до встречи с землей всё шло вполне себе гладко. — Сделал, сделал, — успокаивающе почти шепчет ему в ответ парень. — Ещё бы к земле на радостях не полез целоваться, было бы просто замечательно. Антон фыркает от смеха, и кровь тут же начинает течь сильнее, так, что он чувствует тёплые струйки на подбородке и шее. Малохольный бубнит что-то нечленораздельное, прижимая салфетку сильнее к чужому носу и пытаясь достать второй рукой ещё одну, пока Антон ловит раскрытыми ладонями яркие алые капли, немного склонившись вперёд, чтобы они не попали на одежду. Бессмысленный абсолютно мув, с учетом того, что весь аутфит уже и так безбожно умазан в багровых пятнах, но он не замечает этого — так увлечён разглядыванием темноволосого парня напротив. У того тёмные брови, смешной, но все равно красивой формы нос, ямочки на щеках, какая-то дурацкая модная прическа, за которую он наверняка огребает не меньше, чем Антон за свою прошлогоднюю деку, и футболка, на которой наконец можно разглядеть надпись тонкими белыми буквами — «синдром Стендаля». Что-то наверняка супер-концептуальное, что остаётся за рамками антонового понимания, где-то за этими же рамками остаётся и ответ на вопрос, почему он всё ещё сидит на месте, позволяя рукам незнакомого парня аккуратно стирать кровь со своего подбородка и шеи. Кровь из носа, кажется, почти перестает течь, пронзительно-голубые глаза сосредоточенно упираются куда-то в выемку над воротником антоновой футболки, и он чувствует, как кожа в этом месте уже горит от настойчивого движения скомканной салфетки — видимо, кровь быстро успела запечься, но ни о чем другом он больше подумать не успевает, потому что пропускает момент, когда парень прекращает тревожить уже наверняка стертую кожу и поднимает взгляд на уставившиеся прямо на него зелёные глаза. От пристального взгляда Антон невольно выдыхает, забывая напрочь о нелепо полученной травме, и нос, оставшийся без заботливого внимания, настойчиво напоминает о себе тонкой контрастной полоской крови, медленно потекшей к верхней губе. Что происходит дальше слабо поддаётся объяснению, потому что салфетки в зоне досягаемости кончились, и как только Антон поднимает обмякшую кисть, чтобы привычным движением вытереть нос тыльной стороной ладони, парень приближается к нему и обвивает его лицо тёплой рукой, медленно проводя большим пальцем по верхней губе и собирая подушечкой небольшое количество крови. Отстраняется также быстро, убирает руку и щеки тут же касается прохлада весеннего вечера. Или уже ночи? Ощущение времени затерялось где-то между сдавленным чувством боли глубоко внутри носа и фантомным, будто всё ещё ощутимым прикосновением на губах. Антон слегка болтает головой в стороны, чтобы прийти в себя, но движение отзывается тошнотой и головокружением, взгляд теряет фокус, и он расплывчато замечает на себе обеспокоенный взгляд незнакомца. — Уверен, что в больницу не надо? Не уверен. Уже вообще ни в чем не уверен. Но вопреки мыслям машет головой, от чего где-то внутри неё снова начинает звенеть. — Спасибо, — вдруг не к месту вспоминает, что ещё ни разу не поблагодарил незнакомца за помощь. Кстати, о незнакомцах. — Антон. Он протягивает руку, замечая, что она напрочь заляпана кровью, и уже хочет её одернуть, когда малохольный перехватывает его ладонь и крепко сжимает в своей. Тоже заляпанной кровью. И тоже, к слову, его. — Арс. — …эн? — заканчивает за него Антон, но тот лишь мотает головой: — Нет, просто Арс. — Какое-то короткое имя, — хмурится он, только сейчас понимая, что так и не разжал чужую ладонь, поспешно вытягивает её и добавляет, — Резко заканчивается. — Ага, как хуй, — глупо фыркает парень, и Антон переводит на него нахмурившийся взгляд, расплавленным мозгом пытаясь догнать смысл сказанного, — Забей, это мой бывший… друг так часто шутил. — А, ага… — всё ещё втупляя в пол кивает Антон, и не сразу замечает, как Арс встаёт с земли и протягивает ему руку: — Пойдём, хотя бы поищем тебе что-нибудь холодное. Крепкая ладонь легко поднимает его с пола, и, оказавшись на ногах, Антон ощутимо пошатывается, хватаясь за все ещё не убранную арсову руку. Они собирают немногочисленные вещи, раскиданные по споту, запихивают доски за спинки рюкзаков и дружно отправляются на поиски чего-то абстрактно-холодного. В двенадцатом часу ночи, судя по святящимся цифрам на экране смартфона, «холодное» находится крайне неохотно, и в итоге за неимением других вариантов они оказываются в ближайшем круглосуточном Маке. Заваливаются туда под хмурые взгляды полуночных посетителей — Арс поспешно вытирает влажной салфеткой руки от крови, а Антон даже не пытается ничего исправить — белая (когда-то) футболка, свободные светло-серые (когда-то) штаны и даже кеды безвозвратно уляпаны кровищей так, что без слёз не взглянешь. Арс пытался пошутить, что это просто его первый неудавшийся кастом, но Антон так сильно фыркнул от смеха, что из носа снова опасно засочилась кровь. Дальше шли молча. В ресторане привычно резко пахнет жареным мясом, но Антон сквозь пару пропитанных кровью салфеток этого, естественно, не чувствует, понимает только от того как Арс морщится, стоит им переступить порог. Он садит Антона за стол и убегает к кассам, оставляя его в душевной компании салфеток и разбитого носа. Возвращается через несколько минут он уже с чеком, протягивая Антону большой фирменный стакан с буквой «m». — Там просто лёд, — поясняет Арс, усаживаясь напротив, — Попить сейчас нальют в другой стакан. — Спасибо, — Антон, немного замешкавшись, всё же прикладывает стакан к переносице, чувствуя спасительную прохладу, и даже закатывая глаза от удовольствия, — Ох, господи. — Незабываемые ощущения, да? — смеётся Арс, наблюдая за ним со своей стороны стола, — Я в конце лета тоже так крякнулся, делал обычный хилфлип и видимо замечтался — воткнулся носом в асфальт, сидел потом на Фонтанке в ахуе полночи, даже не сообразил в больницу поехать. — И никто тебе не помог? — с беспокойством напрягается Антон, сильнее прижимая стакан к уже распухшему носу. — Почему, помогли, — как-то невесело смеётся малахольный. — В три часа ночи доебалась пьяная компашка, хотели отобрать скейт, зачем он им только нужен был я боюсь представить, ну я и улепётывал от них по всем дворам, пока не воткнулся прямо в двери травмпункта. — М-да, — тянет Антон, морщась от собственных воспоминаний, как им с Димой и Серёжей периодически приходилось шкериться от особо неадекватных, — Мне повезло встретить тебя. Наверняка Шаст имеет в виду, что Арс попался ему как нельзя вовремя и очень сильно помог, но фраза звучит как-то сверхискренне, от чего оба тушуются, неловко уткнувшись взглядами в пол. Спасает ситуацию только громкий крик кассира — видимо, табло опять барахлит, — и Арс, услышав номер, совпадающий с его листочком, тут же срывается с места. Возвращается он с полным подносом, и Антон недоверчиво выгибает брови, окинув взглядом картошку, пару МакФлури, несколько вишневых пирожков и сырные палочки. — С дуба рухнул что ли? — интересуется он у своего нового знакомого, — Куда столько… — Тебе надо восстановить потерю крови, поэтому тут много простых углеводов, и, — Арс тыкает пальцем в одну из картонных коробочек с сырными палочками, — Немного белка и кальция. Переломов у тебя конечно нет, просто эти штуки тут божественные. Пока Арс разламывает одну из сырных палочек, обжигаясь и сдавленно ойкая, Антон тянется к рюкзаку и достаёт оттуда несколько смятых купюр из карманных денег. Арс замечает это, и дожевывая начинает качать головой ещё до момента, как сложённые купюры оказываются протянутыми над подносом в его сторону. — Я угощаю, считай, это за моральный ущерб, — проговаривает он, расправившись наконец с вытекающим сыром. — Чего? — кривится Антон, закинув в рот картошку, оказавшуюся неприлично горячей, — Ты то тут причём, это мне с бетонной плиты получается надо содрать компенсацию. — Если бы не я, ты бы не упал. — Если бы не ты, я бы не сделал двойной кикфлип. — И не упал бы, — не унимается малохольный, отпивая Фанту из большого стакана, — Ты до меня, конечно, делал неправильно, но обходилось хотя бы без увечий. — Да это не в тебе дело, — Антон подтягивает из лямок рюкзака скейт и поворачивает его верхней частью к Арсу, — Видишь? В приглушенном свете на грипе отчетливо видны стертые пятна, видимо, одно из них и стало фатально нецепким, отправив Антона в свободное падение. — Я ещё вечером сегодня заметил, что шкурка стерлась, но что я, первый раз со стертым грипом что ли катаю. — Нравится с каменной плиткой обниматься, да? — Да не особо, — серьезно отвечает Антон, видимо от общей слабости не улавливая в словах собеседника иронию, — Просто сезон только начался, а это уже вторая шкурка, боюсь, родители нахер пошлют. — У меня друг в скейтшопе работает, можем как-нибудь сходить, он скидку хорошую сделает. Рублей за четыреста можно взять «Гриззли» или тот же «Джессап», — он кивает на все ещё лежащие на столе несколько помятых сотен, — Так что забери обратно, как раз хватит на гриптейп, ещё останется сверху на «Спасатель». Антон слегка касается пальцами носа, который тут же отзывается болью и понимает — «спасательная» мазь точно пригодится. — Как думаешь, до утра это пройдёт? — настороженно спрашивает он, рассматривая в открытую фронтальную камеру немного распухший нос, напоминающий теперь почему-то вареную картофелину. — До утра? — недоверчиво переспрашивает Арс, чуть не подавившись горячим пирожком. — Твоему оптимизму только позавидовать. — Блять, — ёмко резюмирует Антон, откладывая смартфон в сторону и прикладываясь губами к трубочке, уходящей в стакан с холодной колой. — Мать увидит — опиздюлюсь ещё раз. Арс недоверчиво оглядывает того сверху вниз, насколько позволяет невысокий стол, и ждёт, пока до того дойдёт ещё один нюанс его внешнего вида, кроме распухшего багрового носа. Не доходит, поэтому он слегка кивает на заляпанную одежду: — Думаешь, если бы с носом к утру всё было нормально, у неё бы не возникло вопросов? Антон в непонятках хмурится, отрываясь от смартфона, где до арсовой реплики записывал матери голосовое сообщение, что останется у Димы и приедет утром на первом же метро. Он и правда не догоняет, что имеет в виду Арс, пока тот ещё раз не кивает ему на футболку. Антон опускает взгляд вниз и чуть не стонет от бессилия, тут же проматывая в красках в голове, каким будет выражение лица матери, когда он появится утром на пороге своего дома. — Блять, — в точности повторяет он свою предыдущую реплику, отправляя пожелание доброй ночи в чат с контактом «ма». — Можем поменяться одеждой, — вдруг серьезно предлагает ему новый знакомый, и Антон, кажется, в десятый раз за вечер не может удержать брови на месте, но тот как ни в чем не бывало продолжает. — Размер вроде плюс-минус должен подойти. По поводу одежды, конечно, тоже могут быть вопросы, но скажешь, что одолжил у друга. — У Димы? — Антон фыркает, и тут же настороженно прижимает пальцы к носу, из которого, хвала небесам, вроде больше ничего сбежать не стремится. Видимо, всё уже вытекло, — мрачно подмечает он, рассматривая свою одежду и салфетки, и продолжает: — Не, моя мама его хорошо знает, он на себя такое не наденет. — Какое — «такое»? — Не знаю, такое… — Антон теряется, не зная как правильно подобрать подходящее слово. — Дырявое? Арс заливается мягким смехом так, что на них оборачивается какая-то парочка за соседним столом. — Ну вариантов у тебя, как видишь, не так уж и много, — пожимает он плечами, нахохотавшись вдоволь. — Хотя, метро ещё открыто, можем доехать до меня и я дам тебе что-то похожее на… — он обводит ладонью антонов аутфит, — …это. Заодно и переночуешь, не на улице же тебе до утра сидеть, правильно? — Вообще я почему-то надеялся, что ты посидишь со мной, — вдруг честно признаётся Антон, и осекается. Когда это он успел стать таким откровенным и смелым, что вдруг решил, будто мало знакомый человек будет тусить с ним до самого утра, просто потому что горе-скейтеру некуда пойти со своим нелепо разбитым носом? Откровенно, есть куда, и у Димы в комнате в маленьком выдвижном ящике комода даже лежат старые антоновы штаны и футболка, которые он надевает, когда остаётся у того на ночевку. И в телеграме, куда Антон заходил только что, контакт «димафлоимуцин» (долгая история) был подсвечен зелёным кружочком, что само собой намекало — в знакомкой квартире номер 211 на Фурманова, 38 ещё никто спать не ложился. Ещё бы — «Лимонадный Джо» из ближайшей пивнушки сам себя не выпьет, а «Хало 3» сама себя не пройдёт. Но почему-то то ли головокружение от удара об землю, то ли дурманящая майская ночь влияет так, что податься хочется не в сторону почти конечной остановки фиолетовой ветки, а куда-то не совсем туда. Куда-то совсем не туда. — Так что? — ненавязчиво интересуется малохольный, собирая немногочисленный мусор в одну из пустых картонных коробочек. — Я пойму, если откажешься, и правда посижу с тобой до утра, не бросать же тебя, просто дома было бы ну… Удобнее. Арс звучал прямо как голос антонового разума. Заночевать где-то в тёплой квартире и правда было лучшей идеей, чем шататься не пойми где до шести утра, нарываясь на сомнительные приключения в виде пьяных компаний или чего похуже. Последний рубеж рушится после вопроса: — Твои родители не будут против? — Они на даче сажают помидоры, им не до этого. Антон невольно усмехается. У всех что ли, кроме него, родители садоводы-любители? Его маман вообще никогда не испытывала особой любви даже к горшечным бегониям, не говоря уже о каких-то более масштабных и практичных вещах вроде огуречной рассады или посадки картофельных клубней. Вообще, у них была дача в области, и Антон помнил, как классно было проводить там лето, нюхая утренний воздух с запахом росы, купаясь в местной неглубокой речке и хватая замечтавшихся стрекоз за длинные тонкие хвосты. От мыслей о вкусно пахнущих теплицах его отвлекает осознание, что они уже вышли на свежий воздух, и Арс почти тащит его за рукав к зданию, на котором тускло светится скругленно-квадратное табло с буквой «М». На входе нерасторопный охранник осматривает Антона с ног до головы, а потом тащит в отдельное помещение к металлоискателю, проверять на наличие чего-нибудь опасного или запрещённого. Из хотя бы околозапрещённого у Антона с собой оказывается только почти разряженная электронка с потертой надписью «adrenaline energy» и старая открытка «Медузы», признанной, вообще-то, нежелательной на территории страны организацией. Охранник, видимо, либеральными сми интересовался не особо, поэтому только качает головой на почти пустую hqd и отпускает его восвояси под тихое арсово хихиканье. Того, к слову, проверять никто не стал, видимо основополагающим фактором был не малохольный внешний вид, а всё же одежда Антона, намекающая, как минимум, на участие в чьём-то убийстве. Возможно, даже массовом. Пустой эскалатор долго везёт их вниз, и узнаваемый сырой запах метро ощущается с каждым метром все отчетливее. Антон любит метро, но ездит на нем к своему сожалению крайне редко — просто некуда. Поэтому сейчас испытывает почти детский восторг, оглядываясь на мягкий свет фонарей между эскалаторами, видимо, специально натыканных через каждые полметра на гладкой поверхности, чтобы не искушать самых слабоумных и отважных на особо быстрый спуск. Когда они подходят к ограждению рядом с рельсами, Антон понимает, что они не сказали ни слова с момента выхода из Мака, но это почему-то даже не ощущалось чем-то неловким. Он будто знал Арса уже тыщу лет, хотя ровным счетом не знал о нем вообще ничего, кроме того, что тот разбил нос прошлым летом, его кореш работает в скейтшопе, а мама любит запах помидорных стеблей. Негусто. Он нервно усмехается, потому что остановившись напротив друг-друга, они встречаются взглядами. — Поезда ещё ходят, я спросил, — успокаивает его Арс, видимо, сочтя нервных смех за беспокойство по поводу отсутствия поезда. В самом деле, лучше бы поезд и дальше отсутствовал, потому что в голову отчаянно лезет мысль, что ехать прямо сейчас домой к малознакомому малохольному пацану, который вызывает внутри какие-то странные и спорные чувства, в общем-то не такая уж и блистательная идея. Но развить эту мысль не даёт нарастающий гул, а следом громкий скрип колёс об рельсы, сообщающий о прибытии на станцию одного из последних поездов. Двери с оглушительным стуком раскрываются, пропуская их в абсолютно пустой вагон. В соседнем виднеется ещё пара человек, но, в целом, ожидать тут огромного количества людей было относительно тупо. Они падают на твёрдые сидения, двери снова громко щёлкают и захлопываются. Поезд, тихо скрипнув, снова набирает обороты, и покачиваясь мчит их по тёмным туннелям, по ощущениям Антона, в абсолютную неизвестность. А по ощущениям Арса, всего лишь в сторону станции Достоевская, о чем он сообщает Антону, склонившись близко на ухо, чтобы тот расслышал из-за громко стучащего поезда. Тёплое дыхание на коже не особо прибавляет способности к восприятию информации, но Антон все равно кивает, уткнувшись взглядом в поручень напротив. Как они добираются до квартиры прямо на Фонтанке он слабо помнит — видимо, удар периодически даёт о себе знать повышенной рассеянностью, и только оказавшись в прохладной тишине тёмной просторной «трёшки», Антон понимает, как много всего с ним произошло за один короткий вечер. «Я сделал» — отправляет он короткое сообщение «димафлоимуцину», и получает в ответ ироничный видео-кружочек, где Поз в привычной манере слегка изгибает брови, и неодобрительно качает головой: — Шаст, супер, жду-не дождусь увидеть, но ты время видел вообще? Кто в такое время по улице один шатается, ну-ка быстро в кроватку и баиньки. Рассмеявшись телефону, он печатает в ответ спокойной ночи и отправляет тупой стикер с лягушкой-клоуном. Арс, заметив его улыбку и то, как он завис с телефоном в темном коридоре, успев только разуться, немного щурит глаза: — Твой друг? — в тишине квартиры он говорит уже не так громко, и голос с высокого и мелодичного становится приглушённым и хриплым. — Ага, — Антон усмехается, убирая телефон в карман штанов и оглядываясь, — тот, что коротышка. — Набережная реки Фонтанки, семьдесят шесть, если что, — проговаривает Арс, отворачиваясь и скрываясь в глубине одной из комнат. — Что? — переспрашивает Антон, повышая голос, потому что потерял его из виду. Тупое и бессмысленное действие, взяв во внимание то, что в квартире висит звенящая тишина и он всё прекрасно расслышал. До последней буквы. Но Арс возвращается обратно, и на его лице читается лёгкое недоумение: — Адрес, — поясняет он, но встретив на лице Антона свою почти отзеркаленную эмоцию, недоверчиво хмурится. — Ты никому не сказал, где находишься? Антон несколько раз скользит зрачками влево и вправо, а потом просто мотает головой, и на арсовом лице появляется гремучая смесь из того же недоумения, лёгкой ухмылки, и, пожалуй, жалости: — То есть, давай уточним, — он выставляет перед собой ладони и тихо смеётся, склонив голову в сторону, — Ты видишь меня впервые в жизни, идёшь ко мне домой ночью, и никому не говоришь своё местонахождение? Даже не сообщаешь мои особые приметы? — А что мне сообщить, сказать, что у тебя штаны дырявые? — Почему, можешь сказать, что у меня греческий профиль, — Арс демонстративно поворачивает лицо, еле сдерживая улыбку, и Антон прыскает от смеха: — Это не греческий профиль. — Греки бывают разные. — Такими не бывают. — Бывают. В перепалке на предмет расовой принадлежности они приходят в небольшую комнату со светлыми стенами. Правда, тот факт, что они светлые, можно понять лишь по нескольким сантиметрам, торчащим из-под всевозможных плакатов, наклеек и каких-то разноцветных лампочек, которыми увешано почти всё пространство комнаты. Но больше всего внимание Антона привлекают деки — разномастные лакированные дощечки для скейтов пришпандоренны к стене ровным рядом и держатся на небольших тёмных крючках. У Арса, по всей видимости, целая коллекция — тут и совсем старые релизы Trasher, и совсем новехонькие ripndip, которые Антон, едва увидев, чуть не пачкает своими слюнями (или чем похуже), а посередине вообще покоится почти слиток золота — классическая красно-чёрная дека Supreme. Такие давно не выпускают и доске точно есть добрых лет десять, но на ней ни царапины — очевидно, она ни разу не была обкатана, и это неудивительно — подобные доски часто остаются такими до конца своих дней. На них только любоваться, чем Антон без стыда и занимается, позволив себе лишь погладить приятную глянцевую поверхность кончиками пальцев. — Нравится? — раздаётся из-за спины голос хозяина всего этого возмутительно прекрасного безобразия, и Антон поворачивается и изо всех сил кивает головой, так, что перед глазами плывут тёмные пятна: — Твои родители миллиардеры, чи как? — он кивает на стену и скользит взглядом сверху вниз, примерно прикидывая в голове, сколько посуды ему бы пришлось перемыть за такие сокровища. Наверное, количество где-то на уровне посудного отдела в двух Икеях. Или в трёх. Арс смеётся также мелодично, как несколькими часами ранее, когда ездил вокруг Антона. Сейчас он правда стоит на месте, но голова все равно идёт кругом, и Антону хочется верить, что это из-за глупого падения, а не из-за того, что Арс вдруг подходит ближе и берет в руки одну из досок — чёрную деку из последней коллекции oldy. Он уже успел переодеться, пока Антон зависал в коридоре, и был в простой чёрной футболке, от которой очень приятно пахло стиральным порошком. — Мне их отец привозит, он учёный и его часто отправляют на конференции в Европу, — в голосе Арса звучит такая странная нота, будто тот оправдывается. — Там такое добро на порядок дешевле, но вот эту, например, — он кивает на доску в своих руках, на которой изображена лягушка в большой чашке рамена, — я купил сам когда подрабатывал, это хоть и российский бренд стритвира, но они делают очень крутые вещи. — У Димы есть их футболка, — вспоминает Антон, — там какой-то дико всратый тигр и не менее всратый дракон с выпученными глазами дерутся за лапшу. Арс прыскает от смеха: — Очень в их стиле. — соглашается он, и внезапно переводит тему. — Вы с Димой очень близкие друзья, да? — Ну… Э… — простой вопрос ставит Антона в тупик, потому что он никогда не задумывался о градации их с Димой и отношений, — Это мой лучший друг, и Серёжа ещё. Я не знаю «очень близкие» они, или как, мы просто зависаем вместе с самого детства и ближе них у меня точно никого нет. Арс кивает, не продолжая разговор, и возвращает доску на место, с щелчком закрепляя её на специальных крючках, но потом всё же негромко вздыхает: — Прости, это наверное как-то тупо спрашивать тебя, — он упирается взглядом в пол. — Просто я как переехал сюда, так и не смог завести друзей. — Откуда ты переехал? — Антон спрашивает не столько из интереса, сколько от желания нивелировать неловкость, повисшую в воздухе. — С Омска, — Арс кивает куда-то влево за свою спину, будто бы точно знает направление в сторону названного города. — Отца повысили и отправили бороздить более широкие научные просторы, ну а мы с матерью естественно за ним. Питер мне очень нравится, тут красиво конечно, но временами так одиноко, что хочется повеситься. До Англетера-то рукой вон подать… Он грустно смеётся, и Антон невольно прокручивает в голове его недавно рассказанную историю, как тот сидел почти всю ночь на набережной с разбитым носом и никто ему не помог, кроме докопавшихся гопников. С наложенным на все это фактом, что Арсу к тому же даже некому было написать или позвонить, история становится и вовсе достойной какой-нибудь кино-драмы, над которой Антон скорее всего пустил бы слезу. И ему вдруг стало так грустно и обидно, что он не катался в конце августа на Фонтанке, и что не встретил малахольного парня и не помог ему с его чертовым носом, который возможно и стал такой смешной формы после того случая. Возможно, они бы уже почти год как дружили, и Антон бы познакомил его с Димкой и Серёжей, чтобы тот не чувствовал себя так одиноко. Черт его знает, с чего Антон решил, что пацаны бы с ним подружились, но в своём решении в эту сторону он нисколько не сомневался. Хоть он и знал Арса всего несколько часов, почему-то был почти уверен, что они бы могли стать хорошими друзьями. — И ты решил действовать радикально, да? — спрашивает его Антон. — Чего? — переспрашивает Арс, видимо потеряв нить разговора. — Говорю, решил заводить друзей, просто затаскивая их к себе домой. — А… — Арс расплывается в улыбке. — В таком случае это могла бы быть многоходовочка, например, я мог специально стереть твой грип… — Или попросить друга из скейтшопа продать мне бракованный… Арс вдруг начинает озираться по сторонам, и даже пару раз хлопает себя по карманам свободных домашних штанов, а потом под вопросительный взгляд Антона поясняет: — Что? Мне же надо куда-нибудь записывать идеи… — Придурок, — фыркает Антон. — Мы могли бы как-нибудь затусить вместе, Димка с Серёжей тебе понравятся, я уверен. — А я им? — Ну… — Антон на секунду задумывается. — Серёже точно да, он вообще та ещё дружелюбная пироженка, а Поз… Я не уверен, что даже мы с Серёжей ему нравимся, так что это его обычное состояние, ничего особенного. — Я буду рад с ними познакомиться, — от улыбки на лице Арса появляются ямочки, и Антон не выдержав улыбается в ответ ещё глупее обычного, будто сковородкой по башке приложились. — Сейчас я тебе дам что-нибудь переодеться. Антон быстро принимает душ, смывает кровь с лица и рук, где она уже намертво запеклась в кутикулах, и переодевается в любезно предоставленную чёрную футболку и шорты. Арсова одежда ему и правда оказывается по размеру — у того все футболки длиннющие и свободные, не подошли бы разве что горному троллю. А потом они с тупыми лицами минут пятнадцать разбираются с режимами на стиральной машинке: — Ищи, чтобы было что-то про кровь, — подсказывает Антон, заглядывая через плечо Арса на светящийся голубоватым светом дисплей. — Ты как себе это представляешь? Режим «отстирать кровь врагов после битвы»? Антон ржёт, наклонившись ниже и почти уперевшись лбом в плечо Арса, но вовремя себя останавливает. Они ещё не настолько близкие друзья, чтобы без зазрения совести проявлять тактильность, за такое и огрести можно. Не то, чтобы Арс в глазах Антона выглядел агрессивным невротиком, способным втащить за неловкое прикосновение, но отчего-то Антону страшно, что тот воспримет эти касания не совсем по-дружески. Возможно, страшно потому, что так оно и есть. Какая-то совершенно нездоровая мысль закрадывается в его голове, и, возможно, Антону было бы спокойнее, если бы в его жизни не было экспириенса в виде взаимоотношений с парнем. А в его жизни он был. С Кожиховым они общались недолго, но, прямо скажем, очень плодотворно. Поз и Серый тогда удивлялись — с каких херов Антон притащил левого чела к ним в компашку, но тот был настолько тихим и спокойным — почти незаметным, что о нем быстро все забывали даже в его присутствии — есть и есть, тем более что на людях они с Антоном вели себя как самые настоящие друзья, не позволяя себе даже случайных касаний и отпрыгивая тут же на метр друг от друга, если таковые все же случались. А вот наедине, в темноте опустевшего сквера неподалёку от спота, Кожихов несдержанными поцелуями напоминал Антону, зачем появился в их компании, а также заставлял испытывать душевные терзания и переживать, что с ним что-то не так. Это продолжалось почти всё прошлое лето, и с Кожиховым Антон пережил все стадии принятия своей ориентации, но из их компашки тот вылился так же, как и влился — незаметно. В какой-то момент просто перестал приезжать, оправдываясь тем, что на «большевиках» открыли новый классный спот и ему туда ездить ближе, а когда Антон с Позом и Серёжей решили тоже рвануть на хваленую точку, оказалось, что она не то, чтобы хуже их привычной, просто... Блять, да она была отвратительной — три торчащие палки рейлов, одна из которых была отломана и висела на ржавом куске металла, кривая рампа метр на метр и пара трамплинов — всё. — Он что, ебалдей? — резонно поинтересовался Поз, оглядывая пустую площадку, и Серёжа закивал так, что хвостик сделал несколько оборотов в воздухе. Антон тогда ничего не сказал, мрачно осмотрел поломанный рейл, поджал губы и поехал следом за пацанами в ближайший Бургер Кинг заедать стресс. Правда тем же вечером прикатил к дому Кожихова, сам не понимая зачем. Тот в принципе спросил у него то же самое, когда вышел к подъезду, но ответа так и не нашлось, поэтому Антон просто пялился на него, нервно вертя в руках доску, а потом склонился к знакомым губам, так их в итоге и не почувствовав — Кожихов упёрся ему в грудь двумя ладошками и мрачно покачал головой. Объяснил, что всё, что между ними было — тупая ошибка, и что он никогда не считал себя геем или типа того, просто какое-то помутнение рассудка напало, а сейчас он вроде как познакомился с девочкой и у них все хорошо, так что всю эту историю надо по-хорошему забыть и жить дальше, что он Антону и посоветовал сделать. — Тох, ты ровный пацан, серьезно, бросай это дело, — напутственно произнёс он, выстрелил бычком «Ротманса» куда-то в мрачные колючие кустарники и скрылся в подъездной темноте, хлопнув металлической дверью. А Антон хлопнул себя ладошкой по лицу, чтобы немного прийти в себя, а потом почти всю ночь катался по пустым улицам, пытаясь осознать, что вообще чувствует. Так и не осознал. Просто запихнул по совету Кожихова всё это в дальний ящик, и даже ту сломанную деку поменял на более мужественную, будто это могло помочь и избавить от воспоминаний о поцелуях с парнем на тёмной лавочке. Это не помогло, он просто перестал об этом думать. Кожихов и правда в начале учебного года начал встречаться с девочкой, только они разосрались спустя пару месяцев, поэтому Антон решил его примеру не следовать. К тому же, к этому моменту он уже достаточно хорошо осознал, что всё происходящее с Кожиховым не было «помутнением» или «ошибкой», пережил тридцать три раза кризис своей ориентации и в итоге смирился с тем, что пока побудет одиноким. Зачем вообще отношения, когда есть хэлфлипы и олли? Затем, чтобы вот так стоять, склонившись в паре сантиметров от чужой шеи и чувствовать запах порошка от футболки и аромат апельсинового геля для душа. Сейчас, стоя так рядом с Арсом, Антон понял, что не так уж далеко он это всё «помутнение» убрал, раз всего за пару часов смог заново отыскать и без особых проблем достать обратно. Арс тем временем наконец определяется с режимом, по совету из интернетов запуская стирку с ледяной водой, и резко поднимается на ноги, от чего Антон следом резко качается назад, едва устояв на ногах. — Фильм посмотрим? — предлагает Арс, с щелчком выключая свет в ванной и возвращая квартиру обратно в лёгкий полумрак. — Можешь на ноуте пока включить там в закладках много, а я принесу с кухни чего-нибудь. Антон не успевает моргнуть, как Арс уже скрывается в коридорах большой квартиры, и ему требуется несколько секунд, чтобы понять в какую сторону идти. Но оказавшись снова в комнате с цветными лампочками и досками на стене, Антон чувствует себя почти как дома, будто бывал здесь уже тысячу раз. Найдя ноут, он по-хозяйски (ему же разрешили) разваливается на кровати и с серьезным видом принимается выбирать фильм из нескольких десятков закладок. Откинув сразу же варианты с плаксивыми мелодрамами — плакать с его распухшим носом чревато ухудшением внешнего вида последнего, а они тут вроде как пытаются вернуть его в божеское состояние к завтрашнему утру, Антон в итоге выбирает «Отступников», которых уже раз пять собирался посмотреть. Никаких слез, никаких ужасов, никакой романтики — то, что нужно. Арс заходит в комнату беззвучно, так, что Антон всё же пугается, резко дёрнувшись и чуть не свалившись с кровати. — Прости, — беззвучно смеётся это исчадие ада, бросая на кровать большой пакет сладкого попкорна и протягивая Антону бутылку из тёмного стекла. Взяв ее в руки, Антон прокручивает до этикетки, и хмурится, пытаясь прочитать буквы на непонятном ему языке — какие-то витиеватые значки, похожие на латиницу. — Что это? Отрава? — Сидр, — весело отзывается Арс, пшикая крышкой об край тумбочки возле кровати, и судя по зазубринам на тёмном дереве — делает он это частенько. — Лучше бы отрава, ненавижу сидр. Глаза Арса округляются, и он замирает над кроватью с открытой бутылкой, а потом очень медленно опускается вниз, не сводя глаз с Антона: — Что ты сейчас сказал? — Что не люблю сидр. Кажется, заявление поразило Арса до глубины души, потому что он картинно вздыхает и прижимает свободную ладонь к груди: — Не любишь? — ещё раз переспрашивает он и Антон мотает головой, правда бутылку всё ещё вертит в руках, не спеша с ней расставаться. Арс смешно поджимает губы и морщит нос, а потом выдаёт: — У тебя просто сидра нормального не было. Антон, не сдержавшись, смеётся, копирует движение Арса и открывает бутылку об край тумбочки, тут же чувствуя, как с тихим шипением разлетается по воздуху аромат спелых яблок. По вкусу, на удивление, оказывается даже ничего — обычно сидры Антону попадались похожие на забродивший яблочный сок фирмы «Каждый день» в перемешку с кошачьей ссаниной, а этот совсем сладкий, свежий, как сок с минералкой. — Ладно, ты выиграл, — сдаётся Антон, делая ещё глоток. — Видимо я до этого пил какую-то залупу, а не сидр. — У меня вишнёвый, хочешь попробовать? — раздаётся вдруг почти у Антона над ухом, и он аж вздрагивает от того, как близко Арс успел оказаться. Кровать предательски узкая, но он заведомо чуть отшатывается в сторону, и только потом поворачивает голову к Арсу, вдруг понимая, что не отдались он — вмазался бы сейчас прямо в чужие губы, на которых в полумраке поблёскивают капельки вишневого напитка. — Хочешь? — переспрашивает Арс, видимо недоумевая от затянувшейся паузы, и Антон отлипает от разглядывания его губ, на всякий случай очень уверенно мотая головой. Не хочет. Ничего он не хочет. Ему, как там Кожихов говорил, надо выбросить всю эту дурь из головы, только дурь далеко никак не выбрасывается — тут же возвращается обратно, потому что лежит рядом на расстоянии несчастного сантиметра и по-дурацки хихикает с реплик Шона Дигнама, в итоге подавившись из-за этого попкорном до ублюдского кряхтения и слёз из глаз. Антон аккуратно то ли стучит, то ли гладит его по спине, хоть тот уже и кашлять-то перестал, и думает, что это вообще неудивительно, что этот малахольный придурок ему понравился. Он даже уверен, что ни Дима, ни Серёжа этому бы тоже не удивились — Арс очень такой... своеобразный, а на чудил у Антона какой-то свой фетиш. Кожихов же тоже был, ну, говоря Димиными словами, ебалдеем, так что всё сходится. Всё, кроме того, что это надо выкинуть из головы. По ощущениям правда уже проще выкинуть саму голову целиком. Антон тяжко вздыхает, надеясь, что сделать это получилось беззвучно — на экране снова кого-то замочили с оглушительным выстрелом, но Антон из-за своих мыслей провтыкал последний сюжетный поворот и теперь вообще не понимает кто там кого подставил, кто прав, кто виноват, а кто лежит с простреленной башкой. — Во Костэлло тип, — как-то слишком по-гопнически резюмирует Арс, закидывая в рот несколько взорвавшихся кукурузин в липкой карамели, а Антон следит за движениями его губ и изо всех сил пытается вспомнить кто такой, мать вашу, этот Костэлло. На ум приходит только чел, придушивший Дездемону. — Ага, — в конце концов кивает он, отлипая от тупого разглядывания и заставляя себя уткнуться обратно в экран и начать вникать в сюжет. Не дай бог Арс захочет обсудить с ним фильм — Антон пока понял только то, что были два чела, закончивших полицейскую академию и устроившихся на работу в полицию — один как сержант, другой — как агент под прикрытием. Проблема была в том что Антон путал между собой даже их двоих, а остальные персонажи в целом смешались в одно большое, периодически о чём-то разговаривающее пятно. Антон снова устало вздыхает, лезет ладонью в широкий пакет попкорна и чуть не подбрасывает пачку в воздух, наткнувшись в горе шуршащей кукурузы на арсовы пальцы. Тот тоже слегка вздрагивает, но руку почему-то не убирает, и Антон тоже, утешая себя тем, что он ещё не взял попкорн, а вытаскивать пустую руку как-то слишком по-дебильному. Так и сидят два ебаната, засунув руки в пакет и тупо пялясь друг на друга, забыв на минуту даже о Скорсезе со всеми его сюжетными твистами. Спасает только еле слышная простецкая мелодия из пяти нот, которую протяжно издаёт машинка, видимо закончив режим «отстирать кровь заклятого врага». — Белье достиралось, — зачем-то говорит вслух Арс. — Ага, — соглашается Антон. — Пойду достану наверное, — кивает тот в сторону ванной, всё же выдергивая руку из пакета. Попкорн жалобно шуршит. Антону хочется жалобно пошуршать вместе с ним. Вместо этого он снова вздыхает. Уже не так тихо, в волю, от нервов зачем-то сворачивает окно с поставленным на паузу фильмом, рассматривает заставку на рабочем столе и невольно улыбается — у Арса там «рипндиповский» инопланетянин. Антон даже хочет спросить у него как ему их последний дроп, но когда тот уже оказывается на пороге комнаты, Антон клацает по иконке и ноут издаёт странный щелчок, в ту же секунду гаснет экран и стихает кулер. — Я это... Оно как-то само, я ничего такого не нажимал, просто хотел... Антон не договаривает, потому что Арс нависает сверху через спинку кровати, а потом просовывает руку под ноут, стоящий у Антона на коленях, и спокойно резюмирует: — Перегрелся походу. Не только он. Антон чуть не давится воздухом, но вовремя сдерживается, просто пялясь в потухший экран. Арс возвращается на своё место, и кровать под ним послушно продавливается, от чего Антона опасно накреняет в его сторону. Он прикрывает глаза и берет почти пустую бутылку сидра, спрашивая не столько из интереса, сколько чтобы заполнить неловкую тишину: — Что делать будем? Арс тоже хватает пальцами свой сидр, разворачивается к Антону: — Чокаться, — весело отвечает он, слегка стукаясь горлышком об его бутылку. Антон точно чокнулся ещё до этого. — За знакомство, — добавляет он, и отпивает последний глоток. Опустевшая бутылка повисает в пальцах тяжестью плотного стекла, а в голове повисает мысль, что всё это как-то сложно. Но в следующую секунду всё становится ещё сложнее, когда ко вкусу яблока во рту добавляется ещё один. Антон не сразу понимает, что вкус вишни он ощущает уже на чужих губах, Арс склонился к нему и аккуратно прижался к его рту, смазано делясь чуть влажным прикосновением. Почти сразу отстранившись, он извиняется, опуская взгляд в узорчатое покрывало на кровати. — Прости, надо было сначала спросить. Пустая бутылка выскальзывает из рук Антона на пол где-то за его спиной, и он еле слышно шепчет, все ещё чувствуя на языке смесь яблока и вишни: — Не надо было. А потом освободившейся ладонью прижимает Арса за шею обратно к своим губам. Второй поцелуй выходит несдержанным, сорванный с губ Антона выдох тут же ловится влажными губами, превращаясь в тесное касание. Арс проводит языком по губам Антона, и тот в секунду сдаётся — буквально капитулирует, двигаясь языком навстречу. Глубоко, жарко и влажно. У Антона так кружится голова, что только увидев сквозь веки размытые красные пятна от лампочек он понимает, что его уложили лопатками на мягкую поверхность кровати. У него капитально не дышит нос, поэтому он отстраняется на доли секунды, чтобы поглубже вдохнуть и шумно выдохнуть, дышит естественно через рот, и это звучит так сорвано и чувственно, что его самого от этого звука начинает слегка потряхивать. А Арс смотрит на него. Смотрит так, как вообще нельзя ни на кого смотреть. Такие взгляды должны быть как минимум запрещены законом, потому что от них Антон впитывается в кровать, и если бы он сейчас не лежал, то уверен — рухнул бы на пол на подкосившихся ногах и остался бы там расплавленной лужей. Глаза у Арса в полумраке кажутся тёмными, но когда он склоняется ближе, Антон понимает — не в полумраке дело, радужку в глазнице почти не видно, широкий зрачок медленно скользит по пределам глазницы, когда взгляд Арса падает на шею Антона, а в следующую секунду он подаётся следом за направлением своего взгляда и прижимается горячими губами чуть выше ключицы. Выдох у Антона получается слишком громким. Арс возвращается к его губам, тут же сплетаясь в глубоком поцелуе, и когда прохладные пальцы забираются под антонову футболку, он не отрываясь от губ напротив еле слышно стонет, от чего ярко-синие глаза вдруг распахиваются и замирают. — Всё нормально? — уточняет Антон, когда Арс отстраняется. — Да, просто… — его взгляд смазано блуждает по лицу Антона, — просто ты такой охуенный... Антон неловко фыркает, буквально чувствуя как щеки становятся розовыми, и тянет парня обратно на себя. Влажное касание губ будто и не прерывалось, и этот поцелуй настолько приятный, что внутренности сводит тугой верёвкой. — Я как тебя увидел, — неразборчиво признаётся Арс почти в его губы, — сразу понял, что мне пизда. Ты катался на «Этажах», а я сидел как придурок пялился на тебя минут сорок и не знал, что мне делать, потом ты уехал, и я не думая поехал следом за тобой. Антон прикидывает в голове, что последний раз был в районе «Этажей» в конце апреля, и невольно таращит глаза, отстраняя парня за плечи и вглядываясь в его лицо: — Месяц назад? — уточняет он, в надежде что Юля Григорьевна всё же права, и со счетом у него так себе. — Ну да, — весело отзывается Арс, пристально разглядывая его губы с расстояния в несколько сантиметров, — я проследил за тобой до вашей площадки и понял, что ты там катаешься, стал там частенько бывать. — Я тебя там первый раз увидел сегодня после твоего кикфлипа. — Вот именно! — возмущённо и даже слегка обиженно выдыхает Арс. — Я там почти месяц проторчал, и мне пришлось в итоге выпендриваться перед всеми, чтобы ты обратил на меня внимание, потому что ты кроме своей доски вообще ничего не видишь. — Сегодня увидел, — шепчет Антон, вытягиваясь вверх и снова касаясь горячих губ. И чувствует, как тёплая ладонь скользит от шеи вниз, оставляя за собой обжигающее прикосновение. И чувствует, как медленно сходит с ума. Или уже? А за окном всё тот же май, прохладный ночной ветер гуляет по питерским крышам, учебник по геометрии спокойно лежит на полке в антоновой комнате — возможно, он даже попадёт в руки библиотекаря в своём первозданном виде, — впереди целые летние каникулы, бесчисленные килограммы черешни и, как минимум, ещё несколько десятков таких же тёплых, волшебных ночей.