Ставки сделаны, ставок больше нет

— Вист, — объявил Ипполит, умело с хрустом открывая колоду. Это не было вопросом. Из всех игр вист как раз был на пике моды среди молодежи их круга. Для победы требовался именно тот баланс удачи и смекалки, который не давал заскучать на протяжении нескольких партий подряд. Так что Ипполит был уверен, что Пьер поддержит его предложение. Развлечь себя именно этим способом, чтобы как-то занять вечер, было вполне естественным. В нижней зале тоже играли. Имелись ломберные столы, мел для подсчета очков и нераспечатанные колоды. Но идти туда не хотелось никому из них. Уставшие с дороги, они лишь быстро отужинали и сошлись в желании уединиться в комнатах, подальше от разноголосого гомона и громкого смеха других постояльцев. Только один вопрос висел в воздухе и требовал выяснения — какие будут ставки? Играть просто так не было никакого смысла, пропадал азарт, но и на деньги тоже нельзя. Средств на дорогу у обоих было выделено немного, и неизвестно еще, сколько времени Ипполиту случится провести в Москве, там, где их пути должны разойтись. Предложение играть на желание Ипполит отмел, назвав скучным. Ну что каждый из них мог загадать, чтобы в достаточной мере развлечь себя в этом богом забытом постоялом дворе посреди дороги? Оставался вариант игры на раздевание. Он считался низким и недостойным дворянина, но молодые офицеры в тайне не гнушались им. Цена допуска к интимному и неловкости перед товарищами была достаточно высока, чтобы можно было поставить ее на кон. До какой степени допустимо было обнажаться, прежде чем игра будет остановлена, тоже обычно обговаривали заранее. Но Пьер не поднял тему первым, и Ипполит тоже не стал. Дело в том, что идея этой игры возникла у него заранее, еще в тот момент, когда стало окончательно ясно, кто будет его спутником в этом путешествии. Петр Свистунов был едва старше Ипполита, но уже держал себя так, словно многое повидал в этой жизни, хоть и не успел еще пресытиться ею. Он, безусловно, был привлекательным молодым человеком, высоким и статным. Оно и понятно, в кавалергарды других не брали. Но почему-то вид именно его вихрастого затылка и идеально прямой, затянутой в белый мундир спины, вызывал вполне определенное томление в груди Ипполита. И хотя за время их приятельствования Ипполит ни разу не выказывал знаков внимания за рамками дружбы, и не получал двусмысленных намеков в ответ, это еще ничего не значило. Он был уверен, что стоит только создать подходящие условия, подтолкнуть в нужном направлении, и ему могут открыться совершенно новые, ранее скрытые от глаз стороны и желания товарища. Однако, его чаяниям не суждено было сбыться так скоро. Игра шла плохо. Плохо, по мнению самого Ипполита. Спустя час он отбросил на стол лишь замшевые перчатки, до сих пор оставаясь в полном облачении. Духота в комнате и собственное горячечное нетерпение заставляли Ипполита то и дело оттягивать пальцем ворот мундира. Когда же уже можно будет его снять! Ум Ипполита, и так с рождения острый, еще сильнее заточился за месяцы, проведенные в училище. Запоминать и считать карты не составляло для него никакого труда, наоборот, гораздо сложнее было поддаваться так, чтобы не выдать себя. Пьер явно уступал ему и во внимательности, и в умениях. Не сказать, чтобы карта ему не шла, Ипполит просчитывал на несколько ходов вперед и прекрасно видел, как можно выиграть с таким набором. Но отчего-то Свистунову это из раза в раз не удавалось. На каждую его победу приходилось три, а то и четыре выигранных партии Ипполита. И того это совершенно не устраивало. Ипполит проклинал всё на свете — внезапно ударившие морозы, свое тонкое тело, которое привык кутать, чтобы не продрогнуть в конец в дороге, и саму дорогу эту, что длилась уже не первый день, конечно же, тоже. Лампа на столе безбожно чадила, окончательно превращая в настоящее мучение вечер, который Ипполит планировал провести легко и закончить, возможно, тоже в жару, но совсем иного рода. Очередная победа заставила его отбросить карты и резко откинуться на спинку стула. — Как так можно, вы же кавалергард! — Раздосадовано воскликнул он, поднимая на Свистунова строгий взгляд. — Может, вы ещё и пить не умеете? Пьер, который в этот момент стягивал проигранный сапог, так и замер на середине движения. — Отчего же? Можем прямо сейчас, дабы развеять ваши сомнения, послать полового за медовухой. Что покруче предлагать не буду, — с легкой усмешкой произнес он и окинул Ипполита взглядом, явно намекая на его субтильное телосложение. Ипполит хотел было возмутиться — не терпел, когда его считали ребенком и не воспринимали всерьез, но здраво рассудил, что лишний хмель им тоже ни к чему. Напьются еще раньше времени, да и провалятся в забытье, забросив карты. А завтра к вечеру уже конец дороги и Москва. Кто знает, выпадет ли шанс там. Вскоре действительно внесли мед и закуски. Ипполит к этому времени, наконец, избавился от мундира, но это его мало ободрило. Наполнив и тут же осушив, от отчаяния, первую кружку почти разом, он подпер щеку рукой и с тоской взглянул на Свистунова. Тот пил медленными глотками, явно наслаждаясь вкусом, под кожей мерно двигался кадык. Ипполит проследил за медовой каплей, которая скользнула от губ Пьера вниз по шее и затерялась в вороте рубахи. Голову повело. — Может, сменим игру? — с отчаянием спросил он. — Изволите пикет? — чуть помявшись предложил Свистунов, утирая рот ладонью, Ипполит взмахнул рукой, соглашаясь. Пикет, так пикет. Его хотя бы предложил сам Пьер, авось в него он играет лучше. И действительно, дело тут же пошло бодрее. К тому моменту, когда бутылка была опустошена, Ипполит окончательно разомлел, он уже избавился от сапог, помочей и даже расстегнул тугие ремни корсета, с глухим стуком сбросив его прямо на пол. Что мешало Свистунову сразу сказать, что в висте он не силен, и отказаться? Или хотя бы изменить оговоренные условия. Ведь это Ипполит предложил и игру, и пикантный способ делать ставки. Запоздало опалило осознанием, что, возможно, он один тут строил планы на интересное продолжение вечера и Пьер не видел за их времяпровождением ничего такого. Просто два товарища, не обремененные лишними предрассудками, но стесненные в средствах, коротают вечер. Как же глупо в таком случае Ипполит, должно быть, выглядел. Свистунов выложил на стол секстет, Ипполит, задумавшись, даже не глядя, открыл свои карты, явно проигрывающие в стоимости картам соперника. Пьер ухмыльнулся победно и кивнул на Ипполита, призывая избавиться от очередного предмета туалета. Стянув сорочку Ипполит утер хлопковой тканью взмокший лоб, взъерошил волосы, оставляя их в совершеннейшем беспорядке, и отбросил ее в сторону. От него не укрылось, как Пьер тут же застыл, огладив его обнажившийся торс взглядом. Даже от карт отвлекся, скользнул глазами от самого края низкой столешницы — по животу, безволосой узкой груди, плечам, тонкой шее, и замер, остановившись на пунцовых от медовухи и внезапно нахлынувшего смущения щеках. В глаза взглянуть не решился. Ипполит ободряюще улыбнулся ему, все сомнения рассеялись разом. Нет, он все-таки не выставит себя дураком, он был на правильном пути, оставалось только совсем еще немного подождать. Шел третий час ночи. Присмиревший Свистунов дрожащими пальцами раскладывал десятую партию в пикет. На Ипполите всё ещё оставались носки и кальсоны.