##
джинсоль ждёт йерим на крыльце школы, а та чувствует себя героиней фанфика с т/и, где какой-нибудь популярный айдол клинья катит к тэишке, а та и счастлива. от мягкой улыбки чон у младшей подкашиваются ноги и она с трудом спускается вниз. — устала? — сочувствующе интересуется джинсоль, а внутри йерим что-то раскалывается и умирает, стоит лишь взгляд на чужие бровки домиком и щенячьи глаза бросить. — да, немного. — чхве пытается унять дрожь в голосе, неловко заправляя прядь волос за ухо. — не нервничай, я вроде добрый учитель. — снова улыбается джинсоль, а йерим понимает, что ради этой улыбки готова убить себя. по ее мнению, джинсоль могла бы запросто конкурировать с еще одной ученицей их школы, ха суён, за звание «улыбка первой любви», но тут чхве вспомнила, что та и правда с чон встречалась какое-то время, а после суён исчезла из их жизни. непривычно было в школе без её копны ярко-красных волос да и чрезвычайно грустную джинсоль тоже было довольно больно видеть сердцу. возле забора, как кажется йерим, она видит крошечную фигурку ёджин. через еще один взгляд там уже никого нет. возможно, чхве действительно устала или просто сильно нервничает рядом с джинсоль. показалось, бывает. йерим старается задерживать взгляд на белом ободке чон, не скользя чуть ли не голодными глазами по таким выразительным скулам и длинной шее. они идут довольно размеренно — джинсоль предпочитает спокойный шаг, несмотря на свои длинные ноги. чхве чувствует, как в коленках появляется слабость, из-за которой немного тяжеловато идти. к счастью, дом джинсоль — тот самый стремный особняк, который ёджин назвала домом мистера небберкрякера, относительно недалеко от школы. и внутри он оказался не таким страшным, как снаружи. довольно светлые и просторные комнаты, уютные ковры на стенах и полу из ламината, дорогая мебель, похожая на антикварную. похоже, семья джинсоль не из бедных, правда, где же все домочадцы? — а мы не помешаем твоим родителям? — спрашивает йерим, с легкой неловкостью оставляя свои пыльные и абсолютно не вписывающиеся в этот богатый интерьер кроссовки с разного цвета шнурками — на правом фиолетовыми, на левом — зелеными. — я живу одна. — снова улыбается джинсоль. — мои родители постоянно в командировках. йерим идет следом за старшей в одну из комнат. окна здесь занавешены плотными занавесками темного цвета, которые хозяйка почему-то не спешит раздвигать в стороны, пуская дневной свет в комнату. вместо того чон включает настольную лампу и зовет гостью к столу. — я думаю, мне стоит начать с самых азов. — начинает лекцию джинсоль, когда йерим садится рядом и достает из своего фиолетового рюкзачка с милыми летучими мышками тетрадь и ручку, чтобы каждое слово чон ловить и записывать. правда выходит это не очень. джинсоль медленно и убаюкивающе что-то рассказывает, а йерим просто вслушивается в её певучий голос, не уверенная, что понимает хоть что-то из этого. смотрит на красивые руки чон, водящие по бумаге и что-то вырисовывающие. зачем ей какие-то логарифмы или про что там вообще идет речь, когда есть вот такие красивые, практически точеные, аристократические руки, которыми бы на пианино мелодию любви сыграть. йерим не понимает, что джинсоль пишет и говорит, ей просто нравится её голос и нравятся её руки, за которые чхве с ней хотела бы раз в жизни подержаться, которые, как она хотела, ласкали бы её, по голове и щекам гладили и на шее задерживались. младшая девушка понимает, что думает сейчас совсем не о математике, поэтому спешит вернуться в реальность. — йерим, ты устала? ты совсем меня не слушаешь, давай передохнем? — да, давай. — срывающимся голосом отвечает чхве. джинсоль сочувствующе улыбается, у йерим внутри что-то снова с треском разбивается. — будешь чай? — спрашивает чон. чхве устало кивает. — посиди здесь, я скоро вернусь тогда. йерим скучает по джинсоль даже если ее нет рядом и пяти минут. но старшая девушка сдерживает свое обещание и действительно вскоре возвращается с двумя чашками горячего чая. — заварила травяной, тебе нужно расслабиться, ты очень напряжена. — джинсоль садится рядом, придвигая одну из чашек к йерим. — спасибо… — бормочет йерим, отхлебывая напиток. ничего вкуснее она еще в жизни не пила, у джинсоль действительно золотые руки. — не за что. — чон улыбается и осторожно проводит пальцами по волосам младшей девушки, заправляя выбившуюся прядь за ушко. чхве вздрагивает. — милашка. — хихикает старшая, вгоняя йерим в еще большую краску. — почему ты так на меня реагируешь? чхве до конца жизни клянется молчать как партизан о своих чувствах к джинсоль. — никак я не реагирую… — в противоположность своим словам, голос йерим дрожит еще сильнее. тяжело сохранять самообладание, когда твой самый большой краш всей твоей жизни чуть ли не в шею дышит, придвинувшись настолько близко, насколько это возможно. — неужели я нравлюсь тебе? — йерим чувствует, как дыхание джинсоль щекочет кончик уха и шею, сильнее в руках чашку чая сжимает, надеясь, что горячий от кипятка фарфор поможет её отрезвить. — я давно заметила, что ты всегда наблюдаешь за мной… и то, как ты смотришь на меня всегда. руки чхве начинают дрожать. — какая разница, ты-то меня все равно не любишь. — бурчит йерим. руки джинсоль обвиваются вокруг её талии, это так странно, но влюбленному сердцу младшей девушки очень такой поворот событий нравится. — кто сказал, что не люблю? — чон переходит на шепот, а йерим чувствует, что остатки самообладания вот-вот покинут ее тело, которое уже самым невообразимым образом начало реагировать на происходящее, игнорируя все сигналы здравого смысла. — д-джинсоль… я думаю, нам стоит вернуться к математике. — никакой математики, ты устала. можешь остаться на ночевку даже, прошло уже довольно много времени… — джинсоль пальцем по щеке йерим проводит, а та не понимает, что со старшей случилось. ночёвка с самым большим крашем своей жизни звучит как самоубийство — что-то из разряда того, на что йерим никогда бы в жизни не решилась. но джинсоль и правда так добра к ней, хоть и ведет себя чуточку странно, но честно говоря, чхве только по нраву эта странность и она даже хочет большего — тяжело собственное тело игнорировать. время на настенных часах показывает восемь вечера, обычно в это время они с ёджин прогуливаются по вечернему городу, но ничего страшного, ёджин потерпит, ведь тут джинсоль, которая пальцами уже куда-то к ключицам опустилась. все также улыбается, но йерим отмечает, что её улыбка стала более хищной. в горле сам собой образовывается комок, который чхве тут же сглатывает. ей определенно нравится происходящее. — ты совсем ничего не запомнила, верно, йерим-а? — джинсоль пальцами к подбородку чхве тянется, та снова сглатывает, избегая зрительного контракта. — д-джинсоль… я п-правда нравлюсь тебе?.. почему ты такая… — йерим игнорирует заданный вопрос. — потому что ты милашка. — также уходит от ответа чон. йерим нервно отхлебывает еще немного чая, пока старшая продолжает исследовать пальцами её тело. ни о каком продолжении занятий не может быть и речи.##
йерим просыпается глубокой ночью в чем-то мягком и душистом. щеки и нос что-то очень сильно щекочет, девушка даже чихает. единственный источник света в этой комнате — канделябр под сотню свечей под самым потолком. так йерим обнаруживает, что лежит в зарослях одуванчиков, при этом находясь в замкнутом помещении. в испуге вскакивает и понимает, что это всего лишь заросшая одуванчиками старая кровать, больше похожая на больничную койку. всего лишь… чхве ищет телефон во внутреннем кармане кофты. 01:18 и двадцать один пропущенный от ёджин в самые разные часы, начиная с восьми вечера. сначала йерим радуется, что поставила на беззвучный, ведь так хорошо провела с джинсоль время, а потом понимает, что совершенно не помнит, что было после восьми вечера. да и что было до этого, тоже не помнит, если только совсем смутно. джинсоль ей что-то объясняла, потом предложила чай, потом… здесь уже в памяти дыра черная. все что чхве удалось выудить — чьи-то мягкие и нежные прикосновения по всему телу, от которых в животе узел скручивался. все же, как она оказалась здесь, в этом странном месте, в заросшей одуванчиками кровати, учитывая тот факт, что одуванчики — ее любимые цветы? ёджин говорит, йерим сама как одуванчик — яркая, солнечная и светлая. ёджин… наверняка она переживает, нужно позвонить ей. но какая досада — связи здесь нет абсолютно! девушка убрала телефон в карман — он ей еще понадобится. нужно искать выход отсюда. дверь находится неподалеку, йерим открывает её и оказывается по всей видимости в ванной комнате. по стенам бегут ржавые трубы, совсем как ядовитые змеи, чхве даже передергивает. в центре — обшарпанная ванна, покрытая не то мхом, не то тоже ржавчиной, но внимание привлекает не это, а знакомая копна красных волос, сидящая в самой ванне и смотрящая в потолок абсолютно пустыми глазами. суён? что она здесь делает? почему она выглядит такой безжизненной, хотя в школе слыла одной из главных комедианток? почему она одета в какую-то странную белую сорочку до колен да и в целом какая-то неестественная? — с-суён? — осторожно зовёт йерим, сжимая дрожащими пальцами ручку двери. красноволосая девушка медленно поворачивает голову на звук. она не узнает йерим, хотя они иногда пересекались в школе и здоровались. её глаза все еще пустые и будто стеклянные. — новая девушка джинсоль? — её голос звучит также безжизненно и больше напоминает гугл-ассистента. — ах, нет, ты живая хотя бы. — д-да, живая… — кивает йерим, сильнее сжимая ручку двери. — тогда делай ноги отсюда, да побыстрее. — йерим или показалось или вдруг в стеклянных глазах суён действительно промелькнул какой-то смутный огонёк. — если выберешься отсюда, то передашь джиу, что я очень скучаю по ней и сожалею о том, что сделала? даже голос красноволосой девушки не звучал сейчас как у робота. — д-джиу? хорошо… йерим знает, что суён и джиу несколько лет находились в здоровых и стабильных отношениях, пока старшая не променяла ким на джинсоль из своей параллели, показавшуюся ей намного интереснее. вся школа знает, как джиу, всегда радостная и позитивная, убивалась из-за этого несколько лет, даже когда суён перестала появляться в их школе, джиу продолжала думать о ней. — иди уже. — и суён снова безжизненная кукла в белой сорочке, медленно отворачивается обратно и поднимает взгляд на потолок. не понимая, что сейчас произошло, йерим закрывает дверь и, пытаясь унять дрожь в руках, идет к другой двери, которая в итоге приводит ее в коридор, а коридор — в другую комнату, завешенную розовой полупрозрачной тканью, где также повсюду с потолка свисают ножницы на ниточках, много ножниц. настоящих. железных. это выглядит еще более жутко, чем стеклянные глаза суён в ванной. внимание йерим привлек шкаф возле одной из стен. подойдя ближе, девушка замечает, что он открыт, а внутри… сидит еще одна ученица их школы — пак чэвон, сжимая в руках плюшевого мишку. вокруг неё свисают еще точно такие же мишки, перемотанные красными ленточками, как казненные через повешение. карамельноволосая девушка с аристократическими чертами лица была ровесницей йерим и тоже когда-то встречалась с джинсоль. теперь же она сидит в шкафу в такой же сорочке как и суён, а взгляд её такой же безжизненный. на йерим чэвон даже не обращает внимание, продолжает смотреть в одну точку, прижимая мишку к себе. чхве решает её не трогать и выходит из комнаты, все еще пытаясь унять дрожь в руках. это место пугает ее. где она? и где джинсоль? йерим идёт дальше по коридору и вскоре видит ещё одну фигуру в белоснежной сорочке. широкие как у пловцов плечи и розовые волосы кажутся смутно знакомыми. чхве готова закричать, когда фигура, услышав шаги, повернула голову в её сторону. правда йерим сама не знает от чего именно ей так хочется кричать, то ли от осознания, что это ещё одна бывшая джинсоль — чонын, когда-то глава ученического совета (с самой его активной участницей она была как раз идеальной парой) или всё-таки от того факта, что ким повернула голову как самая настоящая сова, не разворачиваясь телом, только головой. — новая девушка джинсоль? беги отсюда, тут тебе не рады. — голова, повёрнутая на сто восемьдесят градусов в сочетании с крайне недружелюбным взглядом, выглядит особенно жутко, йерим чувствует, как у нее подкашиваются ноги. когда-то чхве очень уважала чонын и хотела бы с ней дружить, но сейчас ей просто хочется взять и убежать без оглядки. чонын продолжает смотреть своим самым настоящим убийственным взглядом, йерим понимает, что так ее действительно скоро убьют, поэтому, спотыкаясь о собственные ноги, пятится обратно. когда жуткая чонын скрылась из виду, девушка, окончательно сдавшись панике, побежала сломя голову, надеясь, что интуиция подскажет ей путь к выходу из этого места. так йерим находит какую-то новую комнату, обессиленно ввалившись в нее, ибо в спорте она никогда не была сильна. теперь ноги болят, а лёгкие горят, чхве ртом воздух глотает, но ей его недостаточно. голова кружится, а в глазах темнеет. оперевшись на стенку возле выхода, девушка постепенно приходит в себя, а потом уже решает осмотреть эту комнату. тёмно-синие обои со странным красноватым рисунком, белый пол и пять стульев, два из которых уже заняты девушками в белоснежных сорочках, которые, похоже носили все здешние обитательницы. приглядевшись, йерим узнает ещё двух пропавших девушек джинсоль — хиджин и хёнджин. они обе боролись за сердце чон, но джинсоль выбрала хиджин. после того, как они разошлись и хиджин исчезла, ее место заняла хёнджин. йерим помнит, что в школе они часто ругались на этой почве и практически разрушили свою многолетнюю дружбу из-за борьбы за джинсоль, но сейчас, должно быть, они уже примирились. хиджин поглаживает хёнджин по голове и смотрит на чхве равнодушным взглядом таких же стеклянных глаз, как и у всех здесь. — садись. йерим тяжело привыкнуть, что у всех здесь голос как у гугл-ассистента, безжизненный, безинтонационный. повинуясь приказу хиджин, она садится на самый средний стул. чувствует на себе чужой холодный стеклянный взгляд, отчего руки снова начинает потряхивать. вскоре входит чэвон. продолжая прижимать к себе плюшевого мишку, не поднимая взгляда от пола, пак садится на соседний стул рядом с йерим. от неё веет холодом, как и от хёнджин, сидящей справа. по спине бегут мурашки. следующей приходит суён. её взгляд не такой стеклянный, как у остальных, но это длится долю секунды, когда она встретилась глазами с йерим и тут же их отвела. чхве чувствует себя отвратительно в обществе четырех белоснежных ночнушек, ей хочется встать и уйти, но внутренняя тревога не позволяет. чонын приходит последней, но для нее не находится стула. видимо, ей и не нужно, вероятно, она главная здесь, ведь остальные девушки выпрямились по струнке, стоило ким войти. — чхве йерим. — среди всех этих безжизненных голосов гугл-ассистента голос чонын звучит наиболее пугающе. четыре головы, по две с каждой стороны, поворачиваются к единственной нормальной девушке, йерим неловко от такого внимания. четыре пары стеклянных глаз смотрят на нее, пока она снова нервно поправляет выбившуюся прядь. чонын меж тем подходит ещё ближе, возвышаясь над йерим она выглядит ещё более устрашающе. чхве чувствует чужие пальцы на своем подбородке, который тут же пронзает самым настоящим мертвецким морозом вперемешку с болью. пальцы ким чонын ужасно, отвратительно и неестественно холодные. таким образом она поднимает голову младшей девушки и заставляет смотреть прямо в свои покрасневшие стеклянные глаза, не отводя взгляда. — тебе было сказано убираться отсюда. йерим ощутимо дрожит, ситуация выглядит так, как будто ее сейчас вот-вот убьют. где она находится? и где джинсоль? — вы все мой ночной кошмар… — пытается успокоить себя чхве. — всего лишь мой ночной кошмар… мне нужно проснуться. пальцы на подбородке сжались сильнее. — ошибаешься. — чонын хищно улыбается. — это джинсоль наш ночной кошмар. — почему это? — она ведьма. — ч-чонын… что с тобой не так? какие ведьмы? йерим на грани истерики, ей хочется кричать, но она не может, боится, что чуть что не так — и чонын ей шею свернёт, потому что даже сейчас она держит младшую за подбородок так, как будто вот-вот вырвет ей челюсть. — джинсоль — самая настоящая ведьма, ей уже минимум триста лет. посмотри, что она с нами сделала — убила нас всех, чтобы продлить свою молодость и красоту. она питается этим, жизнями красивых молодых девушек, которые в нее влюбляются, которые доверяют ей, чтобы поддерживать свою собственную. йерим все ещё кажется, что это все очередной ночной кошмар. чонын выглядит как безумная, со своим хищным оскалом (чхве даже не заметила когда она обнажила зубы), смотря на йерим как на свой ужин. — бред… — бормочет чхве. - она не такая... — вот когда она тебя убьет, тогда и поговорим. я тоже не ожидала, что джинсоль свернёт мне шею, как и суён с хиджин и хёнджин не ожидали, что их утопят в ванной, как и чэвон не предполагала, что её зарежут. — это не джинсоль… она бы никогда так не поступила. — но все эти мертвые девушки в белоснежных сорочках кивают словам чонын в знак согласия и их равнодушные взгляды стали самую малость грустными, хоть и ненадолго. чонын поднимает чхве, продолжая удерживать ту за подбородок. — а теперь серьезно вали отсюда, потому, что мы все тут теперь пожизненные рабыни джинсоль, которые должны помогать ей отлавливать и убивать очередных влюбившихся дурочек вроде тебя. йерим хочет поспорить, ведь она не единственная влюбившаяся дурочка здесь, но ей лишних слов не надо, чонын вот-вот вырвет ей челюсть, поэтому, едва ким отпускает её, единственная живая здесь девушка, снова спотыкаясь, бежит прочь из комнаты. после долгих плутаний по коридорам йерим снова оказывается в той комнате с одуванчиками на кровати, правда сейчас постель заправлена. чхве все ещё думает и надеется, что это всего лишь страшный сон, но сколько бы она себя не била и не щипала, проснуться не получается все равно. йерим снимает белоснежное покрывало, от сквозняка одуванчики приветливо колышутся, зазывая девушку к себе. она быстро засыпает едва цветы снова начинают щекотать ее щеки и окутывать душистым ароматом вместо одеяла. последняя мысль йерим — ёджин и тот день, когда они сидели в таком же одуванчиковом поле, точнее сидела младшая, а чхве лежала на ее коленях и дремала, согретая летним солнышком и прирученная чужими пальцами, осторожно поглаживающими волосы и щеки. кошмар не кончается, даже когда йерим просыпается. в миллиметре от ее глаза висят ножницы, их сжимает в руках чонын. они смотрят друг на друга некоторое время, у ким хоть глаза и тоже стеклянные, но при этом очень злые. не выдержав, бывшая глава ученического совета, отходит от постели йерим и медленно удаляется в сторону выхода. только когда дверь за чонын закрывается, чхве позволяет себе нервно выдохнуть. одуванчики щекочут щеки и убаюкивают, девушка быстро засыпает вновь. ей снова снится ёджин и то поле, где они провели почти весь тот июльский день. теперь они обе лежат в цветах, обнимаются и рассуждают, на что похожи облака на небе. — это облако похоже на сладкую вату! — говорит ёджин. — я бы обязательно достала его с неба, попробовала бы и поделилась с тобой. йерим смеётся, тыкаясь носом в макушку им, прижимая подругу ближе к себе. — глупенькая, тебе с твоим ростом даже ста стремянок не хватит, чтобы это облако достать! — а я все равно достану. — хмурится младшая. «чтобы ты полюбила меня» — хочется добавить ей, но сдерживается. — ребенок. — улыбается йерим. — сама ты ребенок! — ёджин делает вид, что это ее обидело, но счастливые глазки-щелочки и широкая улыбка говорят об обратном. руками к шее старшей она тянется, чтобы в шутку придушить, правда почему ее прикосновение такое сильное и чхве начинает задыхаться? — ёджин? — йерим открывает глаза. нет, она не в поле за городом, не рядом с лучшей подругой, и душит ее не ёджин, а хёнджин. от ее бледного лица со стеклянным взглядом и свисающих черных волос становится жутко, но чхве старается не отводить свой взгляд. это работает, хёнджин ослабляет хватку, также медленно, как и чонын, слезает с кровати и удаляется из комнаты. только после этого йерим снова позволяет себе нервно выдохнуть, насколько это позволяет сбившееся дыхание. спать больше не хочется, вдруг ещё не одна девушка джинсоль совершит на нее покушение, пока чхве спит? встать тоже не получается, йерим будто приколочена к кровати. лежит, в высокий потолок смотрит, где канделябр одиноко болтается, разгоняя полумрак комнаты светом сотни свечей. цветы щекочут щеки, ладони и будто сами йерим не хотят отпускать. лежать комфортно, но чхве не чувствует себя в безопасности среди них. они как джинсоль со слов чонын, сначала дарят ощущение спокойствия и комфорта, но только для того, чтобы захватить в плен. йерим вскакивает с постели, одуванчики тянутся за ней, чхве они кажутся похожими на хищников. нет, она не позволит им обдурить себя, йерим найдет выход отсюда. девушка снова начинает заглядывать во все двери, какие ей только попадаются на пути. в ванной, где ржавые змеи-трубы опутывают стены, находятся на этот раз хиджин и хёнджин — сидят напротив друг друга в проржавевшем (или замшелом?) купальном сосуде и окровавленные руки навстречу друг другу тянут. увидев, что и сама ванна наполнена кровью, йерим чувствует, как ей стремительно становится дурно. тошнотворный запах заставляет голову кружиться, а глаза темнеть, чхве спешит убраться отсюда да побыстрее. в коридоре она обнаруживает чэвон в окружении как минимум пятидесяти игрушечных мишек, одного из них девушка ожесточенно уничтожает ножницами, всаживая лезвия с такой силой, что наполнитель разлетается во все стороны. руки пак также в крови и из растерзанного медведя каким-то образом тоже кровь течет. йерим прикрывает рот рукой и опираясь на стенку, идёт в другую сторону, пытаясь забыть то, каким безумным огнем горели глаза всегда спокойной карамельноволосой одноклассницы и то, как яростно она уничтожала игрушку ножницами. йерим долго бредёт по казалось бы бесконечному коридору, чувствуя слабость в ногах. иногда ей кажется, что за ней следят и она даже видит фигуры, полностью скрытые под простынями, которые следуют за ней по пятам. наконец, она выходит к какой-то комнате, она белоснежная и эта белоснежность режет глаз своей яркостью после полумрака коридора. это место могло бы стать воплощением чистоты и идеальности, не будь оно заляпано какими-то темными пятнами. далеко вперёд простираются запятнанные стены, йерим понимает, что ловить здесь ей нечего, разворачивается и все также по стеночке возвращается. комната с ножницами и розовой тканью. ножниц больше нет, только нити и веревки бесконечной паутиной образуют лабиринт. на полу лежит чонын в луже крови под головой, разглядывая потолок. её роскошные розовые волосы слиплись и испачкались, приобретя неприятный красноватый оттенок. решив не испытывать судьбу, йерим снова пятится назад, потому что чонын выглядит так, будто действительно готова вырвать ей челюсть. выйдя из этой комнаты, йерим разворачивается. она оказывается в обычной пустой комнате, вроде той, где проснулась — окутанная полумраком, разгоняемая лишь канделябром под потолком, но разве что той койки с одуванчиками нет. ее уже ждут четыре фигуры в окровавленных сорочках и с растрепанными волосами, похожими больше на мочалки. бездушно жертвы своей влюбленности разглядывают гостью, а та чувствует, как у нее дрожат коленки. оглядываясь, йерим замечает топор, свисающий на верёвке с потолка на границе комнаты с розовыми тряпками и этой; чхве понимает, что находится прямо на траектории его полёта. сдвинуться с места не может — чувство тревоги пригвоздило, ноги будто цементом залили. вернувшись взглядом к остальным девушкам, йерим видит, что чонын уже присоединилась к ним. не в силах пошевелиться, чхве только и остаётся бросать взгляды туда-сюда, в ожидании худшего, пока со стороны топора из полумрака не выходит знакомая блондинистая макушка. йерим надеется, что сейчас наконец-то ее кошмар закончится. джинсоль нашлась, она поможет ей. — джинсоль? что происходит…? — голос йерим срывается, как бы она не относилась позитивно ко всем трудностям, за что ёджин и прозвала её солнышком, но после всего увиденного чхве находится на полной грани потери самообладания. она чувствует, как из глаза, против ее воли, сама собой скатывается слеза. — помоги мне выбраться отсюда… я не хочу здесь находиться, зачем я вообще здесь… джинсоль же ничего не отвечает, только хищно улыбается, подходя ближе к топору и её улыбка совсем не та, которую йерим видела в школе каждый день. йерим понимает, что джинсоль не поможет ей. такие красивые руки чон, которые всегда безумно нравились йерим, оттягивают топор назад. неужели это конец? йерим действительно даже не может шелохнуться, но теперь еще и чонын своими окровавленными руками держит её за плечи, пачкая одежду. чхве просто очень хочется исчезнуть, чтобы избежать боли и всепоглощающего ужаса, поэтому она закрывает глаза…##
хеджу ставит перед ёджин уже третью банку пива, которую младшая незамедлительно выпивает до последней капли, чувствуя, как голова кружится все больше. — еще… — тихо просит она. — хватит с тебя. — отказывает старшая сестра. — я дала тебе выпить, чтобы ты расслабилась, а не спилась. ёджин вздыхает. — йерим уже нет около двух дней. она не появляется в школе и не отвечает на звонки, она вообще недоступна. — им обхватывает голову руками, запуская пальцы в корни волос, до боли оттягивая их, чтобы не заплакать. — и её родители не знают где она… — в теории как пройдет три дня они имеют полное право обратиться в полицию. — замечает хеджу. — за эти три дня с йерим может случиться все что угодно! — кулаки ёджин со стуком падают на стол, который эхом разносится в полумраке кухни, разгоняемом лишь светом лампочки на вытяжке. — я не знаю, что мне делать, но я не хочу сидеть сложа руки! — ты ничего и не сделаешь, тебе всего четырнадцать с половиной. — хмыкает хеджу. — мне вообще все равно. — бурчит ёджин, прожигая взглядом столешницу. — чертова джинсоль, это все она, я уверена. услышав это имя, хеджу даже от плиты отошла, подойдя ближе к сестре. — джинсоль говоришь? это меняет дело. — да, она. эта джинсоль пригласила йерим позаниматься математикой у неё дома, а йерим как самая последняя влюбленная дура согласилась. и вот… её уже два дня нет. джинсоль же как обычно в школу ходит… все её бывшие пропадали куда-то, я уверена, это её вина. — младшая чувствует, как внутри нее закипает ненависть к одной конкретной старшекласснице, которая посмела отобрать у неё йерим, её чхве йерим. — подожди, а в смысле меняет дело? хеджу понимает, что сболтнула лишнего и от возникшего напряжения даже сжимает в руке пустую пивную банку до хруста. — онни, ты что-то скрываешь от меня, верно? — эй, я уже сто раз просила так меня не называть. — хмурится хеджу. — ты уходишь от ответа. — вот ты мелочь вездесущая… — ты все еще уходишь от ответа. хеджу ставит смятую банку на стол и садится рядом с ёджин, которая тут же отодвинулась, освобождая место. — в общем-то… наша мама уже давно ведет это дело и вот почему она постоянно ночует на работе. она копает под джинсоль эту, но все никак не может докопаться до истины. обыски ничего не дали, её дом идеально чист. а в школе говорят, что все эти девушки перевелись в другое место, чтобы не разводить панику. — откуда ты знаешь? — мама рассказала, чтобы я потом передала это тебе. вдруг ты тоже в неё влюбишься и исчезнешь. все эти девушки исчезали именно после встреч с джинсоль, но у мамы совершенно нет доказательной базы, ни одной улики. а словами много чего сказать можно. — упаси господь мне в неё влюбиться. но йерим… — ёджин тяжело сдерживать слёзы, но она не хочет впадать в истерику на глазах хеджу. но сестра все равно замечает её состояние и неловко приобнимает в попытках утешить. — эй, не кисни… ты ж не лимон… — не время для шуток, онни… я теперь еще больше переживаю за йерим. — ёджин всё-таки не сдерживается и ложится головой на стол, заливая его слезами, трясясь и всхлипывая. хеджу, будучи не сильна в утешениях, просто гладит её по спине, пытаясь сделать хоть что-то. вместе со слезами ёджин хочет, чтобы и её любовь к йерим вытекла и утекла, чтобы не переживать из-за её чувств к джинсоль и не переживать в принципе, но не получается. им через какое-то время перестаёт плакать, но сердце все еще болит. девочка поднимает свое опухшее лицо и смотрит на сестру. — получше стало? ёджин кивает. хеджу криво улыбается. — давай расскажем все маме, когда она вернется с работы. внезапная мысль посещает голову младшей из сестёр. — давай. а пока… сами давай залезем в дом джинсоль и всё там разведаем! уверена, она всё просто тщательно прибрала, чтобы полиция ничего не нашла. — ёджин продолжает шмыгать носом и тереть глаза, но теперь она была настроена решительно. — как хорошая старшая сестра я должна сказать, что это очень глупая идея — лезть в чужой дом в одиннадцать вечера. — хеджу хмыкает, видя как нахмурилась ёджин. — да я шучу, узнаю старую добрую ёджини. ёджин улыбается. как бы хеджу её порой не подкалывала из-за всего, но сестрой она была просто замечательной, умной и понимающей.##
в доме джинсоль подозрительно тихо. сёстры стараются не шуметь и используют для подсветки фонарики. темнота и тишина очень сильно давят на плечи, да и в целом атмосфера здесь гнетущая, мрачная. — кроссовки йерим. — шепчет внезапно младшая из сестёр, указывая куда-то в угол. — я уверена, она где-то здесь. хеджу светит следом и тоже видит кроссовки с разноцветными шнурками. эта йерим какая-то очень странная, но она не может осуждать выбор своей сестры, которая в этот момент внезапно повисла на её руке. — хеджу… я переживаю. — всё будет хорошо. на всякий случай я оставила записку маме, где мы, надеюсь, мы сможем помочь ей закрыть это дело. — верно. у шерифа хасыль не должно быть ни одного нераскрытого дела. — ёджин крепче сжимает руку хеджу, прежде чем отпустить её. сердце волнуется очень сильно и еще быстрее колотится после того, как им кроссовки подруги увидела. нужно держать себя в руках. они долго блуждают по чужому дому, который будто заброшен, находят вещи йерим — фиолетовый рюкзачок с летучими мышками, разбросанные по столу тетради, недопитый чай, только вот самой йерим нигде нет. ёджин обещает себе, что если они найдут её живой, то она обязательно признается чхве в любви, потому что устала уже столько лет носить все в себе. — не могу поверить, что мне когда-то нравилась джинсоль. — бормочет хеджу, заглядывая в один из шкафов в комнате, где они нашли вещи йерим. на удивление, он абсолютно пуст — ни одежды, ни чего-либо еще. хеджу это кажется странным. — хеджу, я конечно, знала, что у тебя нет вкуса, но чтоб настолько… — ёджин шокирована таким внезапным признанием, поэтому подходит ближе к сестре, чтобы дать ей по плечу. — эй, ёджин, тут какая-то дверь. вернемся и расскажем маме или посмотрим сами, что там? — конечно же посмотрим. вдруг йерим там! мы не должны терять ни минуты! радостное волнение от возможной предстоящей встречи смешивается вместе с тревогой, нагнетаемой этим домом в одну единую гремучую смесь, ёджин чувствует, что её ощутимо потряхивает (три банки пива все еще дают о себе знать), от этого немного тяжеловато поспевать следом за старшей сестрой сначала по лестнице, а потом и по бесконечным коридорам какого-то подземного подвала с кучей комнат, обставленных в том же стиле, что и наверху. им даже готова поклясться, что чувствует слабый шлейф духов йерим, запах которых запомнила навеки, ведь чхве так часто обнимала её, крепко прижимая к себе так, чтобы этот запах окутывал и саму ёджин, совсем как одеялом.baby, if tonight's the last night,
can't you accept this love even though it's childish?
waiting and this obsession you created.
i've never had a heart to hate you.
пять окровавленных ночнушек, подруга детства и её старшая сестра. йерим часто в шутку называла ёджин ребенком, но на самом деле ребенком была она сама. глупым ребёнком, впервые столкнувшимся с любовью, которая сделала её глупой, ведь джинсоль никогда не смотрела на неё так, как сейчас смотрит на неё ёджин, готовая вот-вот выронить фонарик из дрожащих рук и броситься к ней.а джинсоль…
джинсоль отпускает топор.