Самый тёмный день в году

      В распахнутое окно нагло лезло море. Солёным, тревожным запахом, неумолчным рокотом, шорохом смытого песка, ненавистным чувством чужого, непостижимо огромного простора. Игер уткнулся в подушку, силясь спрятаться от незваного, задержать обман сна. Он дома, и всё в порядке. Сейчас войдёт кто-нибудь из парней, скажет, что его зовут к отцу… дома так пахло в зверинце, земной живности продували клетки, иногда в комнатах отца, если тот занимался своей химией. Дома просто не могло так пахнуть! На Домерге нет воды, не созданной человеком, уж тем более нет таких морей, йодистой, ненормально синей громады, что зачем-то бьётся в тюрьме берегов, норовя потрепать тюремщиков. Море бессмысленно.              Он отбросил лёгкое покрывало и сел. Солнце таращилось на постель из-за тряпичной занавески, тени бесконечных волн рябили на стенах и потолке, в коридоре по полу перекатывалась пустая бутылка. Кажется, дверь опять не закрыта, ветер гуляет за порогом. Море ворует у него минуты перед пробуждением, когда разум ещё не очнулся под пинком и можно вдоволь врать самому себе. Бутылки и банки, такие же пустые, как та, что в коридоре, выстроились перед кроватью в два ряда. Вроде бы ночью он пытался сбить их, не вставая, силой мысли, как говорят местные дураки. Его предки потратили сотни лет и миллиарды денежных знаков на то, чтобы Игер Спана, пьяный, едва не воющий на здешнюю странно белую луну, развлекался рыночными фокусами. Предки заплатили кровью, чтобы предатель, всё просравший, всё потерявший, бросивший любовника с чужаками, а ребёнка в приюте, сидел в дощатом сарае, пялился на солнечные лучи и мучился похмельем. Так оно и есть.              Игер вскинул ладонь, передний ряд бутылок послушно повалился на доски, звон вонзился в больную голову, отдача психотехники, как водится, в пах. Он скрючился, глотая горькую слюну, пережидая спазм. Врач Сайдор был уверен, что предки сами устроили ловушку, вмонтировали её в гены уникалов. Природа не позволит играть с собой безнаказанно, твердил Сайдор, ты создаёшь существо, наделённое тончайшим механизмом выживания, но мелкий сбой в настройках — и механизм ломается. Лёжа на медицинской кушетке, с инъекторами в обеих руках, провонявший течкой, вымотанный, раздавленный, Игер не спорил. «Утрика — твоя ловушка, Спана, с гормонами перестарались. Ты способен в одиночку покрошить взвод стражи, взломать любую электронную систему, не замёрзнешь в Африке и не изжаришься в Европе, а гормоны превращают тебя в кисель. Сверхчеловек, зависимый от примитивного желания». Дальше Сайдор добавил что-то про ублюдков, доказывающих превосходство ценой страданий и унижений; врач проклял Домерге, но Игер промолчал. Дома за такие слова он должен был убить полукровного коротышку, в земной клинике — влепить затрещину и уйти. Ну да, голый, опутанный датчиками, с анализатором между ног, почему-то член не заменявшим, выбраться на столичную улицу и вновь остаться наедине с позором. Сайдор попросту недоразвит, что с него взять? Добровольно сбежавшего с Домерге нужно отправить в психушку, хотя на Земле с психами непозволительно нежничают. Дома рассуждали куда жёстче: уникал не может сойти с ума.              Гордость теперь не для Игера Спаны, а вот рехнуться в самый раз. Нельзя думать, что Сайдор прав и то, что горячо, безжалостно грызёт изнутри, — расплата за высокомерие предков. Его, домергианского уникала, с берилловой кровью в венах, растили и готовили для власти, для продолжения рода. Домерге не виновата, он сам себя наказал. Сын главы клана Берилл торчит в солёной нищей дыре, а где-то запредельно далеко по-прежнему идут в бой гордые воины, не знающие сомнений.              Не поднимаясь, он включил стационарный линком, с отвращением отодрал заскорузлую, пропитанную белёсой жидкостью тряпку. Последние полгода из него текло уже перед утрикой, спать приходилось в полотенце; тварь подбиралась на мягких лапках, чтобы через пару дней наброситься, скрутить до беспамятства. Сайдор советовал «секс, достаточно частый и интенсивный», то есть, если без выкрутасов, найти подходящего мужика и… да пошёл этот Сайдор! Идиота, променявшего Домерге на чудную планету, лучше не слушать. К тому же Сайдор не оставлял семимесячного мальчишку в интернате, так что пусть придержит свои умные советы.              Линком трещал, требуя видеосвязи, и Игер набросил измятую рубаху, натянул шорты. Каждое утро начиналось с бесполезных мыслей — мечешься, носишься, будто в огненном круге, и не вырваться из него. Радек четвёртый год в интернате, Сид в Сарассане, живёт припеваючи, а Домерге… на хрен!              Колло помирал от жары. Утирал пот, смахивал капли с густых бровей, тёр набухший красным нос. Колло был первым белым, встреченным в Рошшуар, одной из столиц Афро-Азиатского Союза, вообще первым белым на Земле. Этому бровастому, жилистому, как копчёная козлятина, мужику Игер продался за жратву и крышу над головой. В Рошшуар сыпал снег, хлопали двери бара на нижних уровнях, Колло с приятелями сидел за стойкой, а у эмигранта, только спустившегося с трапа космолёта, в тот же день отдавшего сына «Двум А», не было денег. Он не знал, что такое деньги — и откуда б ему знать? Менторы в клане практические навыки не оттачивали. Колло вычислил его мигом, чутьём опытного наёмника распознал и выправку, и ухватки, пристал, купил выпить. Игер глазел на пластиковую карточку в мозолистых руках Колло, забывал худую спину Сида, уходящего от интерната прочь — в снег, в чужую суету, пил и ни о чём не думал. Через полчаса они заключили контракт: еда, содержание, жильё — и беспрекословное подчинение приказам. Другие наёмники в отряде Колло получали за риск не меньше тысячи йю, наивный эмигрант вкалывал даром.              — Почему ты не явился, Игер? — Колло ненавидел его, так заметно. И совершенно неважно. — Если ты отобрал у меня «Акуну», изволь хотя бы принять обязательства как положено!              Голограмма потрескивала, норовя осыпаться, точно песок за окном. Башни «Акуны» отсюда не видать, зато от станции по проводам исправно поступает ток, значит, с покупкой всё в порядке.              — Я ничего у тебя не отбирал, — Игер плеснул апельсинового сока из нагревшегося за ночь кувшина. Вот всякая фруктовая дрянь растёт на паршивом побережье в изобилии, любой домергианин бы наизнанку вывернулся за апельсины, лимоны и прочие желтобокие вкусные шары, а их тут давят колёсами. — Ты разорился, Колло.              — Ты меня разорил! Последний заказ…              Изображение исчезло, Игер терпеливо ждал. На побережье Клёт со связью туго, Свободные территории не Сарассан и не Рош. Ненависть Колло, дела… отвлекают, верно. Ненадолго, ненадёжно, но перебивает и утрику, и ежедневную муть осознания. Сын Алари Спаны, владевшего половиной Домерге, соперничает с отставным головорезом за разорённую энергостанцию, дохлый космопорт и заказы от земных шишек, не способных справиться с конкурентами. Подмять Колло было даже не забавно, так… нужно же кормить парней, чего-то жрать самому, ну и платить за выпивку и наркоту.              — … Клёт навалится на тебя и заимеет во все дыры! — Колло возник внезапно, заблестел багровой лысиной. — Или принимай энергостанцию, мать её, или верни мне! Ты обязан снабжать Клёт и космопорт током, понял? Иначе тебя порвут! Здешние мужики не сарассанские чистоплюи, отключи их, увидишь, что случится!              — Ты-то почему волнуешься, Колло? — Игер, не торопясь, цедил сок. Спазмы пока улеглись, он сделает инъекцию, строго по рецепту Сайдора, зальёт её водкой, и можно начинать очередной муторный денёк на Земле. — Мне не нужна твоя «Акуна», неужели не догадался? И Клёт мне до звёзд, и космопорт.              — Что тебе тогда было нужно, выродок? — Колло тяжело сопел. Знал, что Игер его не убьёт, не станет мараться. — Ради чего ты меня выпотрошил?              — Да так, — Игер поднял руку, готовясь переключить канал, — скучно стало.              — «Акуна» — жизнь Клёта, — старый хрыч смотрел на него маленькими тусклыми глазками, давился слюнями и потом. Как же белые тут измельчали. — Остановишь станцию, люди передохнут с голоду!              — А мне-то что?              Он вырубил канал, швырнул стакан на пол, брызнула желтизна. Сок лучше пить холодным, ещё одна земная премудрость. Колло шутник. Пройдёт совсем немного времени, и самцы Клёта, мечтающие отыметь нового владельца «Акуны» во все дыры, будут желанным гостями в его трухлявом сарае. Исходя течкой, он мышцы надорвёт, зубы искрошит, чтобы не впустить в дом первого встречного.              — Господин Игер, мы уже в каре, — сообщил пустой серый квадрат. Димму он выдрессировал, по утрам тот никогда не включал картинку. — Едем за продовольствием?              Обращение от низшего, такое привычное дома, неимоверно раздражало. Нет здесь высших и низших! Только свора жалких предателей, фыркающая на цветных, цепляющаяся за существование. Оставив Домерге, они утратили права на собственную кровь и статус. Сайдор, заноза, сказал бы, что кровь невозможно утратить или обрести. Ни хрена Сайдор не понимал. Заботливо выведенные предками породы на планете Земля растворялись в генетическом мусоре, так золото исчезает в песке. По мнению местных, они и вовсе выродки. Колло в руки биометрическое оружие не брал, а Игер научился им пользоваться в десятилетнем возрасте, конечно, он уродец! Как иначе оправдать собственную никчёмность? Ну а мужик, способный зачать и выносить плод, для землян, неважно, чёрных, жёлтых или белых, уж точно монстр. Вероятно, в этом они даже не слишком ошибаются. Корчась в одинокой постели, Игер и сам так считал. Всякое преимущество при отсутствии выбора становится бедой.              — Господин Игер, мы опаздываем.              Одёргивать Димму и других парней глупо. Статус обязывает, отец всегда говорил… неверие — твоё личное дело, но солдаты должны верить. Да и служил Димма достойно, не хуже линейных ребят Берилла. И если до них не доходит, что господа высшие остались на Домерге, а Игер Спана им босс лишь в силу любви к циферкам на пластиковой карточке, то не ему спорить. Игер буркнул: «Сейчас» — и, шлёпая босыми ногами по доскам, потащился в душ. Выселив отсюда Колло, он для начал велел выкинуть всю мебель, теперь жилище ничем не напоминало его комнаты в Айторе, и хвала златому Фрею!              Тёплые струи смывали ночные терзания, и он радовался передышке — скоро вода уже не поможет. Намыливая пах, Игер невольно замедлил движения, опомнившись, прикусил губу. Ночью он где только себя не лапал — и всё едино мало. Им и впрямь нужно поторапливаться, не то заказчики разнервничаются. Последние клиенты Колло переметнулись к выродку домергианину, и даже если Игеру плевать на шишек и их барыши, недопустимо просрать заказ из-за опоздания.              Не вытираясь, он нацепил чёрную майку и комбинезон, какой носят стражники, нахлобучил кепку, уже привычным жестом проверив, прямо ли сидит козырёк. Лишний раз смотреться в зеркало не хотелось до тошноты. Тем и хороши Свободные территории: не нужно надевать линзы, достаточно кепки, загара и краски для волос, и окружающие не забьются в конвульсиях. Не то что в Роше или Сарассане, где в толпе цветных чужак заметен, в линзах он или без. Игер всё же прихватил солнечные очки — вдруг клиенты окажутся особенно вздрюченными? — и выбрался из дома под палящий жар побережья Клёт.              Парни ждали его около десантного кара — тоже наследство Колло. Махина, оборудованная носовыми пулемётами, весьма примитивна, но попробуй купи её. Широкий двор, деревянные строения, крытые железом — роскошь для Клёта, под ботинками шуршит вечный песок, надоедливо рокочет море, и неподвижно висит в высоком небе раскалённый диск. На Земле много света, хрустального, прозрачного, почти нереального. Сиду, кажется, понравилось. Спустившись с трапа корабля, доставившего их на праматерь белой расы, Ястреб задрал голову и пялился в облака, пока Игер не обругал его. Поторчи-ка с ребёнком на руках, когда тебя поминутно толкают, а мальчишка хныкал, впрочем, как обычно… Игер надвинул кепку на лоб, отвернулся от солнца.              Четверо домергиан — все Рыси, как на подбор, и только Димма из Воронов; трое людей, азиат Изуро дурашливо машет рукой, так у них принято. Изуро он нанял, рассорившись с командой, ничего, наймёт и других цветных. В здешнем убожестве между белыми и цветными разницы никакой, они скопом не стоят одного линейного.              Парни склонили головы, Димма, добровольно заделавшийся личным прислужником, протянул ему пояс с оружием. Идиотские ритуалы, Димму отменно вышколили в клане Льда, но тут нет кланов, вообще ни хрена нет, просто необразованные чурбаки, умеющие зарабатывать лишь кулаками и стрельбой. И Игер Спана их вожак, со смеху подохнуть.              У кара вертелся кто-то щуплый, низенький. Игер поморщился, но вновь промолчал. Лень открывать рот, да и бесполезно. Димма, впрочем, заметил.              — Прости, господин, Юргена не с кем оставить, — Димма покаянно прикрыл блестящие, как морская галька, глаза, — школу вчера закрыли. Он с нами до рынка, потом отошлю его к… к знакомым.              Мальчишка ковырял панель кара, дети любопытны, суются везде, не удержишь. Пока у них с Сидом в интернате брали кровь для сверки родства, Радек дёргал яркие побрякушки, принесённые пожилой негритянкой в форменном костюме. «У вашего сына есть имя? А фамилия? Если пожелаете, мы назовём его сами». Сид равнодушно кивнул, и Игер вдруг взбесился, нелогично, неуместно, отвратительно. На земном языке это звучало нелепо, почти кощунственно, но он сказал: «Айторе». И повторил: «Радек Айторе». Он как будто навсегда привязал мальчишку, появившегося на свет среди позора и смерти, к себе, к клану, к отцу. Расплачивайся, болван. Пусть бы цветные в интернате придумали ему новое имя, свободное от проклятья, пусть бы его назвали Радек Леттера, Сид, верно, лопнул бы. Благодатный и великий Айторе, замок на скале, им, Игером, преданный дом не заслужил ещё одного плевка, а мальчишка не заслужил такой тяжести.              — Почему закрыли школу?              Ему положить на школу Клёта большой и толстый прибор, на весь Клёт положить, но к нуждам своих солдат требуется проявлять внимание. Он запретил водить на базу посторонних, прежде всего сынка Диммы, на девчонок и парней из посёлков ему чхать. Если Димма забрюхател на Земле, то должен был думать, куда пристраивать потомство.              — Ну, так ты же купил «Акуну», Игер, — влез Изуро с типично азиатской наглостью, — «Акуна» содержала школу и больницу, ты разве не знал? Колло, понятно, отказался платить. В документах он тебе совладелец, но… дурак он, что ли? Деньги у него кончились, сегодня-завтра ты его выкинешь. На кой ему школа?              — Ты купил Клёт до камушка, — белозубо ухмыльнувшись, вставил Димма, — каждый двуногий на побережье принадлежит тебе. И четвероногий тоже.              Тот, кто владеет «Акуной», владеет Клётом и космпортом в придачу. Ради этого он подсиживал Колло, переманивал у него клиентуру, оставил жадного сморчка без гроша. Захотелось смеяться. Долго, взахлёб, подставив лицо солнечному ветру. Месть наивному эмигранту, ничего не скажешь!              Он зацепился взглядом за худого, проворного Юргена, уже залезшего в кар. На Клёте эдаких мальчишек и девок прорва, школа вроде бы одна, вот ведь помойка. Оставить Колло управляющим? Увеличить его долю, заставив принять здешние развалюхи… будет забавно. И отдать Димме на контроль. Ворон и Колло ровесники, обоим за пятьдесят, но домергианин выглядит на двадцать, землянин загибается от старости и алкоголя. Сид бы шуточку оценил.              — Разберёмся, — Игер поправил увесистый пояс, — сейчас едем. Получим заказ…              — Господин, придётся задержаться. Недолго. К тебе Бёф просится, — Димма мотнул головой куда-то за низкий забор из листового пластика, — вы вчера договорились, плохо отменять встречу.              На миг Игера обуял подлинный ужас: не мог он забыть о встрече, самой ничтожной, неважной, будучи вдрызг пьяным, не мог! А если забыл, значит, допился, досиделся на инъекторах со сладеньким забытьём, земная дурь одолела безотказную память уникала. Сайдор, сука, прав, то есть был бы прав, вот только страх опять попасться в ловушку своей изломанной природы куда хуже забывчивости.              — Гони этого Бёфа прочь, — он ответил резче, чем собирался, и Димма отступил. Так отступали перед отцом, когда тот сердился. — У нас хватает народу. Понадобится — по свистку полсотни соберём.              Димма почтительно потупился. Его мальчишка, меж тем, крутил рукоятки на панели кара, потешно и омерзительно встряхивая пушистой чёлкой. Полукровка, конечно, но ладный, смекалистый.              — Бёф из клана Свинец, тридцать лет, всему обучен, из линии…              — Дай-ка отгадаю. — Заплатил неведомый Бёф его шустрому прислужнику за протекцию, что ли? — Из линии Рысей. Кто мне объяснит, отчего на Земле полно рысьей породы?              Кажется, у него получается вгонять подчинённых в дрожь, не повышая голоса, не опускаясь до склок: Димма смешался, умолк. Игер давно подражал отцу, всякий раз заново поражаясь действенности приёмов Алари Спаны. Но отца уважали, поклонялись ему, предателя и бывшего наследника лишь терпят.              — Нас и на Домерге больше всех линейных, — с обидой пробурчал один из Рысей, топтавшихся у кара. — Господин, чем мы заслужили упрёк?              — Нормально, парни. — Ему надо выпить, вот что. — По местам.              Димма согнал сына с кресла пилота, сел за штурвал, остальные втиснулись следом. Игер привычно опустил руку между сидениями: фляжка была холодной, наполненной доверху. Лимонная водка, гонят в знаменитом на весь Клёт заводике, Димма покупает её каждый день. Для драгоценного босса, надирающегося от рассвета до заката.              Кар тяжело присел, вздыбив тучи песка, оторвался от площадки, закашлялся изношенным двигателем. Мальчишка Юрген пискнул, прилип к стеклу. Заткнись, сделай милость, заткнись... Игер отвинтил крышку, глотнул. Внизу потянулась полоса редкого чахлого кустарника, мелькнул шишак скважины, а потом вширь раскинулось сине-жёлтое море. Песок, вода — вот вам Европа, колыбель человечества. Вдалеке серебрился космопорт — ни единого корабля на стартовых опорах; в белых бурунах торчала заброшенная нефтяная платформа, в своё время нефтяники построили и «Акуну», и Клёт, но они давно ушли, и теперь побережье держат компании лихих парней, проще говоря, банды.              — Папа! Папа, смотри… — настырный шёпот лез в уши. — Это же старый город?              — Ага, город, — Димма и не подозревал, что его невинный трёп с сыном режет любимого господина без ножа, — затопленный, видишь? Одни верхушки остались. Ледники растаяли, море поднялось, ну и прощай город. Тут была столица, как её… парни, как?.. Норгия?              — Норвегия вроде, — просипел всё ещё обиженный Рысь, — богатая, болтают, страна, а что уцелело?              Норвегия, именно. Сид предусмотрительно отрыл справочник по земным городам, и в пути до хреновой праматери они изучали ролики, иначе придушили б друг друга. Норвегия, Франция, Германия, огромные страны с сотнями городов, исчезли, точно не было никогда. И теперь ветер пустынь перекатывает песок над руинами, нищими посёлками, убогими станциями и портами. С высоты падать больно, уж это-то белая раса усвоила твёрдо.              — Да я не историк, Юр, откуда мне знать? Земляне шалили с климатом, вот ледники и растаяли. Африка совсем замёрзла, что-то напрочь утонуло, большая страна какая-то… не помню.              — Пап, люди… они успели спастись? — спрашивает, а нос к стеклу прижал, нос-кнопка, для уникала несуразица. — Они же улетели?              — Чему вас в школе учат?! — Димма зря кипятится, они свыклись, налюбовались на унижение предков вдосталь, для мальчишки пока удивительно. — Белые улетели, ещё когда с цветными войны шли. Собрались — и фьють! На Мелиаду, Эпигоны, Новую Землю…              — И на Домерге. — Ну, кое-что болтушка Юрген выучил. — Пап, тогда почему… почему мы вернулись?              Замечательный вопрос. С размаху прямо под дых, аж языки прикусили, судя по тишине. Радек вырастет, тоже спросит, но не у него и не у Сида. И не обязан он объяснять чужому сыну их общее бесчестье. Игер стиснул флягу в кулаке:              — Белые раса бойцов, слыхал?              Мальчик уставился на него жгучими вороньими глазами, всё ж масть видна.              — Мы вернулись драться, — лихо соврал; парни загудели, кто-то засмеялся, Юрген по-отцовски засветился восторгом. Бой за возможность остаться, вернуться? За последнее он бы подрался. Игер сделал глоток, покатал по горлу ледяную едкую жидкость, поморщился и отвернулся к песчаному морю.                     ****       Сволочи, стоят, чавкают табачными жвачками, мусолят губами сигареты и насрать им.              — Наша школа! Наш Клёт! Или собираем деньги, или наши дети вырастут дебилами!              Пауль шарахнул кулаком по жестяному краю прилавка, звон пошёл до края площади. Масик уцепился за его штанину, Пауль хотел стряхнуть, передумал. Они знают, что у него самого трое, знают, что не за себя одного старается, так пусть смотрят! Он рывком подхватил Масика, водрузил на прилавок. Женщина в толпе сдёрнула потрёпанную шляпу, закричала заливисто:              — Правильно! А кто денег даст? Вон Лайла вчера рыбу продала, карманы набила!.. Плати давай! У Гарри дом под железом, он заплатит! У меня ни йю, клянусь чем угодно!              Толпа согласно загалдела, ещё бы. Бедняков в посёлках куда больше, чем богачей, всегда приятно свалить ответственность на других. Сейчас они отыщут крайних, те заартачатся, и Клёт останется без школы. И без больницы, но о ней Пауль пока не заикался. Менторша, с трудом выцарапанная у владельца скважин, глядела умоляюще и норовила спрятаться за Олив. Детей водного хозяина менторша учила азам, школьники требовали слишком много усилий, и если ей не будут платить… Олив, молодчина, стиснула локоть чересчур робкой наставницы, подтолкнула вперёд. Дочка и не представляет, какая она для него поддержка. Масик ещё клоп, для Лукаса приёмный отец так и остался навязанным недоразумением, вся надежда на Олив.              — Вы, что же, считаете, мой отец для себя денег просит? — Олив перекинула льняные туго заплетённые косы на грудь. — Мы хотим учиться…              — За себя говори, дура! — Лукас, чёртов засранец.              Старший из приёмышей Пауля подпирал ближайший прилавок, около месили рыночную пыль дружки, такие же обормоты. Юные и уже плоские, как столешница, морды, тупость, лень, неверие. Половине взрослых на Клёте даже писать-читать не нужно, и детям внушают, стараются. Мол, пойдёшь рыбаком, будешь уголь добывать, сою выращивать, мускулы накачаешь да куража наберёшься, и в наёмники примут. Бегать по округе с оружием, чтобы боялись, — предел мечтаний здешнего отребья. Иногда Паулю вздоха до срыва не хватало. Схватить Лукаса за светлые вихры, хлестнуть по наглым губам, повалить на землю и отпинать. Наверное, с родным сыном он бы так и поступил. У него аж кулаки зачесались, но Масика не оставишь — сверзится с прилавка, а Лукас пользуется беспомощностью, посмеивается.              — Заткнись, недоумок, — спокойно оборвала Олив. До приезда Пауля она тащила осиротевших братьев, не дала загнуться. — Может, ты к домергианам наймёшься? Вали, отсасывай им, а я в колледж поступлю.              Мужики и кое-кто из женщин глумливо захихикали, хорошо Олив их переключила. Пауль воспользовался.              — Дети должны учиться, понимаете или нет? Сами сидите в говне, дайте им выбраться! — он ткнул пальцем в тень под единственным на площади деревом, где сгрудились торговцы. — Лайла, надо тебе, чтобы твои сыновья воняли рыбой? Гарри, твоя дочь рисует, как городская, выучится, поедет в Сарассан или в Рош. Почему ты её в лавке запираешь? Сэм, Барт, Конни! Да послушайте вы!.. Будет школа, будет и лучшая доля!              Кажется, проняло. Зачесались, закхекали прокуренными, пропитыми глотками. Свалить отсюда к чёртовой матери, в города «Двух А», где работа, деньги, сытая, красивая жизнь, где не вламываются по ночам мудаки с оружием, где всегда есть свет, вода и за климатом следят. Погулять по базам на Марсе, лунным поселениям, может, на Циклону слетать или на Эпигоны. Не прозябать в убожестве. Пауль на своё горе учил историю. Белым дорога только собственная шкура, ничего нового. Цветные держались друг за дружку, потому и победили. Потому у них богатство и власть, а у белых высушенные зноем бесплодные земли. Ну и гонор, как без него.              Жара давила беспощадно, уж на что он привык. Плотное, душное марево висело над рынком, до железных раскалённых прилавков не дотронуться, шея и волосёнки Масика взмокли, Пауль и сам был как выжми. Гроза, наверное, к вечеру нагрянет, неспроста печёт.              — Ментор объяснит, куда школа потратит собранное. — Надо их дожать, во что б оно ни встало. Скоро зной разгонит всех по домам, после не соберёшь. Вот если бы распроклятая «Акуна» отключила рынок или скважины, тут бы они забегали, а школа пусть пропадает. — Ментор, прошу вас.              Менторша достала плохонький, дешёвый линком, принялась бубнить. Колло давал им восемьсот йю в месяц — только на электричество, соевые обеды, жалованье менторши; иногда подкидывал на учебные программы. Пауль ругал прижимистого владельца «Акуны» последними словами, и зря. Колло родился на Клёте, в песке его предки лежат, ему не плевать. У нового хозяина, чужака и, как шептались, выродка психованного, никто даже спросить не посмел. Ясно и так: не станет этот Спана содержать ни школу, ни больницу. Как бы плату за промыслы, рынок и ток в дома не поднял! Утром Колло рассказал Паулю, что в космопорте с домергианином договорились, хотя он и задрал им сборы до небес. Космопорт, понятное дело, прибыль приносит и ватаге выродков, здесь ссориться не с руки. За детей никто не вступится.              — Восемьсот йю! Охренели!              — На такие деньги я своей малявке сам ментора найму!              — Дайте мне восемьсот, я тут всех девок выучу!              — Не, не пойдёт, Пауль! Что их в школе золотом кормят, нефтью поят?              Скоты бестолковые! Раскидать на всю округу, с дома по десятке выйдет, а то и меньше, но разве им внушишь. И кулаки не сожмёшь, по ладоням пот течёт. Масик захныкал, заёрзал, в кустики, видно, просится. Пауль передал ребёнка Олив, навалился на прилавок, обжигая локти:              — Не с каждого же по восемьсот, в складчину! — Распаренные, красные лица плыли в пыльном зное. — Сосчитаем, дёшево получится! Любой мужик, любая баба сможет платить.              — Где твоя баба, Пауль? Окочурилась!              — Он её, то бишь его, насмерть затрахал! Говномес долбаный, ещё нас поучает!              Ну, началось. Орали от водочного ларька, свора выпивох-разнорабочих, детей у них нет, или они их бросили давно, но на собрание припёрлись. Бесплатное развлечение, как же.              — Он свою подстилку воо-таак нагибал, — по мятую кепку выгвазданный в извести парень двинул бёдрами взад-вперёд, — не вынес его бабёнка, подох!              Олив побагровела до мыска на лбу, Лукас дёрнулся от приятелей, выкрикнул что-то. Тяжело такое слышать об отце, но Алекс был… сравнивать покойного любовника с женщинами значит оскорблять и отважную малышку Олив, и родную мать — она шестерых подняла, жизнь положила, чтобы Пауль и остальные выбрались с Клёта. А он застрял на побережье, променял всё на трусливую погань, удравшую на тот свет и прихватившую с собой жену. Алекс выбирал между ним и женой, нервы вытянул по ниточке, троих детей наплодил, пока метался. То, что Масик должен появиться, Алекс долго скрывал, а когда выяснилось, Пауль уехал, не выдержав. Он и впрямь считал, что уйдёт с дороги пусть не счастливой, но семьи, и всё к лучшему. И знал ведь Алекса, трусость его, подлость, знал, но видел глаза в карих крапинках смешинок, теплые плечи под ладонями чувствовал и откладывал разрыв. Решать оказалось слишком поздно, или Алекс ещё и рехнулся вдобавок к своему слизнячеству, но однажды на объект, где Пауль работал, позвонила Олив. Девчонка, тростинка двенадцатилетняя, не плакала, не рыдала. Мама и папа умерли, сказала. Папа открыл газовый вентиль и огонь зажёг, люди, мол, слышали, как мама звала на помощь.              Олив приняла опекуна со смирением, она была практичной не по годам, понимала — одной ей с Масиком не справится. Лукас, кажется, его не никогда не простит. Отцовского любовника, загубившего их семью, а теперь навязавшегося помогать. По ночам, когда дети засыпали, Пауль сидел в тусклом свете единственной лампочки, считал мошек-самоубийц, нищенские доходы и думал, что он самый большой дурак на Клёте.              — Я спущусь и тебя нагну. — Выпивохи с его кулаками давно свели знакомство, да без толку. Из-за его грязных страстишек погибла безвинная женщина, дети хлебнули сиротской доли. Тут тебе не Сарассан, где устраивают шоу с голыми мужиками, разыгрывают лоты, а в них и поцелуй, и танец на столе, танец на коленях, и час любви. Клёт снисхождения не ведает, чересчур ноша тяжела. — Бить не буду, не бойся. Просто устрою так, что ты нигде работы не найдёшь.              Выпивоха отполз в тень вроде, но другие — торговцы, рыбаки, фермеры, поселковая голытьба — смотрели угрюмо. Не пробить эту толщу.              — Люди, не о том у нас речь! — Пауль вскинул ладони вверх. — Может, я и говномес, дети-то причём? Приносите на школу, сколько получится, ни у кого последний грош не отнимут! Мы же вместе, люди!              Вместе — в дни раздачи вина и водки. Колло празднички устраивал, баловал народ, чтобы не вредили «Акуне» и его ребятам. В небе загудело, кары на побережье редкость, и толпа задрала головы. На площадь снижался десантный транспорт, напористо, по-хозяйски закладывая виражи.              — Йо-хо! Сейчас тебе прилетит, урод! — взвизгнул давешний выпивоха, рванул на себе обвисшую майку. — По твою душу пожаловали!              Пауль, конечно, транспорт признал. Наклонился к Олив, велев увести Масика и самой не показываться, но девчонка упрямо мотнула косичками. Это в Афро-Азиатском Союзе есть суды, стражники, правительство, налоги и дотации, а здесь, на Клёте, лишь воля сильного. И никто не защитит. Пауль расстегнул кобуру, хотя и сознавал, что для шайки наёмников он даже не пыль под сапогами, так — молекула.              Они откинули борт, посыпались на плиты площади, выщербленные, не чинёные лет сто. Пришлые выделялись здорово, ни за что домергианина с человеком не спутаешь. И рост у них одинаков, и стати, и ещё нечто неуловимое, отталкивающее. Совершенство, понял Пауль и покрепче перехватил рукоять старенького надёжного оружия. Лица правильные, будто выверены по линейке, оттого кажется, они все на подбор красивы. Ни сутулости, ни лишнего жира, ни болезненной худобы, ни увечий. Даже прыщей нет, даже морщин! Широкий разворот плеч, прямые спины, упругая резкость движений. Значит, предателям, удравшим от ответственности, как Алекс, всегда пряник, а тем, кто свою лямку тянет молча, всегда кнут? Пауль мало разбирался в инопланетных делах, но, чтобы вырастить эдаких богатырей, трижды в день нужна сытная пища, врачи грамотные нужны… Безупречные, где им жалеть убогий Клёт, школу какую-то? Их предки собрали миллиончики да и дёрнули из Европы, к чертям собачьим.              Наёмники выстроились около кара, без любопытства оглядывали притихшую толпу. С пилотского кресла выпрыгнул Димма, вот кого не ожидал встретить. Откатил перед кем-то дверцу, и Пауль сплюнул на песок. Босса своего приволокли, сами ссут, что ли, с поселковыми сцепиться? Все вытаращились на высокого мужика в кепке и потёртом комбинезоне стражника — редко психа Спану увидишь вблизи; а у Пауля сердце стукнуло громко, заколотилось. Сейчас Димма наглядно докажет, что добро творить глупо, ради чужаков и подавно.              Первым рот открыл наёмник из здешних, тот ещё задира. Домергиане молчали, что не успокаивало. Пауль, как и прочие, вдоволь на них в стычках налюбовался. Много не болтают, зато дерутся, куда там страже.              — Чего собрались? — Морда у наёмника рябая, у его предков денег на фокусы с генетикой не было. — Лавки закрыты, а? Так откройте, мы закупаться.              Закупаться! Человек десять ринулись к своим лоткам, загремели замками. Вот и кончился разговор про школу. Сейчас пойдёт торговля, хозяева ж требуют! Пауль слез с шаткой трибуны из камней и досок, обогнул прилавки и, держа руку на рукояти, двинулся к пришлым. Ему вдруг стало холодно и очень-очень весело.              Он был в паре шагов от Спаны и, что намеревался сделать, подумать не успел, но Димма вклинился между. Спана обернулся, плеснул ядовитой синевой из-под ресниц, хренов полубог! Лицо гладкое, точно море в ясный полдень, и под безмятежной красой такое же свирепое.              — Это Пауль Хейг, — Димма оттёр его плечом, — он инженер. Нам бы базу подправить, Колло сидел там, как свинья, забор валится… господин, поговори с ним.              Димма надменного гада зовёт господином, заискивает, вертится. А чего ты ожидал? Домергианин с тобой, с клётским оборванцем, искренне дружбу сведёт? Спана рассматривал его, как сквозь воду, отстранённо, без эмоций, или Пауль не умел читать чувства инопланетника, но с Диммой-то получалось… а глаза у них, и правда, не по-земному яркие, зоркие, будто у птиц. У Диммы огненная чернота, у «господина» — дикая, страшная синь. Никогда такого не видал, ни у людей, ни у пришлых.              — Инженер на Клёте, — Спана сунул меж полных, строгой лепки губ сигарету, — ты не ошибся ли, Димма?              Пахнуло лимонной водкой, и Пауль удивился до икоты, аж бешенство улеглось. Спана не хотел задеть его, как и Димма тогда не хотел. Они не человечьей породы, и толковать с ними нужно иначе.              То случилось в начале лета, когда работы много, рыба идёт косяками, и детишки всем мешают. Пауль привёз обеды в школу, на своё жалованье купил, сам разбавил кубики сои, вышел во двор, собираясь отловить девчонок и заставить раздать жратву. У заросшего бурьяном забора кто-то вскрикнул придушенно, Пауля понесло туда, чёрт разберёт зачем. Рослый, крепкий мужик лупил плёткой мальчишку, тот и не защищался, не прикрывался, плечи, грудь были располосованы. На Клёте правила воспитания незамысловаты, виноват — получи, и тащить поселковым городскую науку, где попробуй тронь ребёнка, Пауль считал глупостью. Ну ладно, затрещина, вон его приёмный сынок Лукас не раз напрашивался, но плетью бить?.. Мальчишка к тому же был щуплый и до того тоненький, что жалость пихнула вперёд. Пауль перехватил запястье мужика, тот вырвался шутя, без малейшего усилия, уставился разбойничьими, в цвет угля, глазами и засмеялся.              Позже Димма рассказывал ему, что на Домерге плеть достаётся каждому, некоторых и взрослыми секут. Флагелла, если на их вычурном языке, полагалась за просчёты, лень и недосмотр, проступки, словом, не смертельные. В тюрьме у них не держали, канители с судами не разводили: либо порка, либо к стенке. На взгляд домергианина, он ничего плохого с сыном не делал, всего-то всыпал за прогулы. «Меня однажды, знаешь, как выпороли? Неделю с койки не сползал! Наша старшая, тоже Ворон вроде меня, велела лечь и всыпала по приказу статусного офицера. Кожу до костей содрала». Паулю сильно повезло. Димма мог размазать его по школьной тропинке, и никаких тебе инопланетных баек. Но чужак присвистнул сквозь зубы, приказал сыну надеть сброшенную ради наказания рубашку и убрался прочь.              — Я займусь вашей базой и забор поставлю. — Домергианам чхать на поселковые заморочки, они в своём соку варятся, помни. — Бесплатно. Хоть дворец построю, только не закрывайте школу. И больницу.              Он бы добавил про Колло, который без затей нагнал в «Акуну» парней с автоматами, едва ушли нефтяники. Про обещания поставлять ток по низкой цене и про то, что теперь всякий нищеброд платит по ставке космопорта, но удержался.              — Пожалуйста, — он бы лучше себе язык откусил, чем унижаться, — не для себя прошу. Для детей.              Спана смотрел на солнце, не щурясь, но тут моргнул, будто его обругали. Отвинтил крышку обыкновенной потасканной, как его комбинезон, фляжки, не стыдясь зевак, выпил.              — Меня не волнуют ваши дети. И больница никуда не годится. — Кроме водки от него пахло чем-то знакомым, тёмным, прогорклым до самых печёнок. — У нас на Штормовых островах есть клиника… впрочем, мне некогда. Димма!              Он устал, христианский бог мамаши знает, до чего он устал. Доказывать, бегать, упрашивать, быть всем должным — мудаку Алексу, несчастным Масику и Олив, Лукасу, что, того гляди, рубанёт его ночью топором. Этим скотам на площади — таращатся на перебранку, и ни один с места не двинется.              — Есть клиника? Наверное, с новинками из «Двух А», да? Наших туда не пустят, подыхайте, где вздумается. И ток отключите, ну, чтоб совсем, — он протянул руку, сжал в кулаке ворот линялой майки. — Совесть у тебя имеется, выродок инопланетный?!              Его убьют через секунду — и хорошо. А у Спаны на горле шрам, неровный, вроде осколком полоснуло… Домергианин сдавил ему локоть, пальцы разжались, сделались ватными.              — Сколько пылу. Вы, люди, иногда способны поразить, — Спана вздохнул, будто и полубога терзала усталость. — Димма, проводи инженера в тень, он перегрелся. Я в информаторий.              Димма заломил ему руку за спину, поволок к прилавкам; Пауль попробовал вырваться, не вышло, и лишь с яростью наблюдал, как ублюдочный владыка Клёта размашистым шагом пересёк площадь. Кто-то сунул под нос ковш холодной воды — Олив, мелкая дурёха, не сбежала, хлопочет.              — Ты напрочь спятил, — Димма припёр его к стене, от которой с противным шорохом отваливались куски штукатурки, — так Игера бесить! Радуйся, что он с похмелья не проспался, не то…              — Радуюсь! — Пауля шатнуло от собственной ругани, от бессильной тоски. — Твой господинчик меня не укокошил, передай поклон, пятки не забудь вылизать!              — Угомонись, — Димма обхватил его за талию, притиснулся. С Алексом они со дня знакомства обжимались по углам, а шалый домергианин лапает на рынке. — Решится со школой… Игеру пока не до того, очухается, я пристану с детишками. У меня свой интерес: Юргена некуда девать. Пауль, ты…              — Спана детей ненавидит. — То, что мелькнуло в точёном лице чужака, только ненавистью и можно назвать. Или болью. — Взял бы биометрику — и по детям, выборочно. Чтобы полезных рабов не задеть.              — Слишком вы тут болтливые, — Димма отодвинулся, покачал черноволосой стриженой головой, — забери Юргена к себе на пару дней. В долгу не останусь. У нас встреча с заказчиками в заливе… Юр, принеси сумку из кара, поживешь у Пауля.              Сын Диммы околачивался у прилавка, почёсывал расцарапанные коленки. Олив держала Масика на руках, косилась на расползающуюся толпу. Лукас мялся поодаль, прятал стыд и страх в ухмылке. Дети.              — Какого хрена я должен возиться с твоим Юргеном? — Без Диммы станет вовсе тошно, но Пауля несло. — Вы же палец о палец для нас не стукнете, тоже мне, раса господ!              Димма ему никто, трахнулись, когда семя яйца распирало. Без поцелуев и без ласк, домергианин раз пришёл забирать Юргена, — тот уже спал, все спали, домом владела тишина, — и Димма расстегнул Паулю ремень, полез в трусы. А потом лёг на продавленный диван и дал так, что Пауль разве зубами его тело не грыз. Размяк, идиот, а верить нельзя. На Клёте каждый за себя и бога, который за всех, нету.              — Ради вашего отребья не стукну, — отозвался Димма, и в отвердевшем лице появилось нечто, сказавшее: и впрямь господа, — ради тебя, Пауль Хейг, попробую.              Домергианин легонько прихватил его за плечо, будто передавая уверенную силу, чего от Алекса и ждать-то не приходилось, и понёсся за полоумным боссом к информаторию. Пауль постоял немного, втягивая прожаренный солнцем воздух, глотнул ещё воды и оторвался от стены. Олив опустила глаза, она считала его проигравшим. Юрген подсунулся под руку, и Пауль растрепал смоляные отцовские вихры. Зря он связался с чужаками, нелепым семейством, где не было жены и матери, а был лишь продувной папаша, неизвестно как родивший это патлатое чудо, неделями торчавший «на операциях», избивавший сына плёткой, нимало того не стесняясь. Чёрт, разве он не мечтал, чтобы у них с Алексом появились дети, их собственные, кровь от крови, плоть от плоти, не выл в подушку, понимая: такого не случится, мать-природа — редкая сука, и пасынкам-говномесам подарка не обломится?              — А школу откроют? — Юр поскрёб совершенно недомергианские конопушки на облупленном носу. — Вот бы попозже. Мы с Олив к морю собирались…              — Успеете искупаться, — Пауль вздохнул и щёлкнул по пёстрой курносой сопелке, — кепку надень, воронёнок.                     ****       Злость дрожала в пальцах, и старый, громадный, как колесо местных машин, коммуникатор забарахлил, выдав вспышку вместо полноценной картинки. Он сбивает настройки рухляди, очумелый приятель Диммы вот так же сбил настройки ему самому. Димма скрывал связь с человеком. Зачем? На Земле большинство опускаются ниже некуда, спят со здешними, заводят с ними… маленьких, крикливых, очень хрупких созданий. Посильнее сожмёшь, косточки всмятку, но от них столько бед.              Игер сложил руки на коленях, глубоко вздохнул. Долговязый оператор с кирпично-красным, как у всех здесь, загаром, сунулся было, ожёгся — то ли об оружие с характерной ребристой камерой поверх ствола, то ли о неподвижного посетителя — и отскочил. Крайне полезная штука видиста, даже примитивные земные образцы, но люди толком не выучились ею пользоваться. Наверное, отпугивает название: цель жизни — странноватое имечко для оружия, пусть и биометрического. Программа не даст убить, только ранит или выведет из строя мужчин, оставив женщин невредимыми; поразит заражённых, пощадив здоровых; сделает выбор за стрелка. Кажется, видисту изобрели во время чумных бунтов, когда климат пошёл вразнос и появились штаммы, долгие столетья скрытые в почве и во льдах. Игер благодарно погладил рукоять. Оно нравилось ему, умное, сложное оружие, подчинившееся без всяких программ, что и для высшего уникала редкость. Напоминание о доме, о том, для чего он был создан и как жил до того, как попал на берега тёплой лужи, где нет отлаженных коммуникаций и приходится тащиться на пыльный рынок, забираться в каморку, воняющую краской и горелой изоляцией, и дожидаться, пока древняя техника соизволит заработать.              Этот тип, с глазами светлыми и мятежными, как северный ураган, прямыми русыми волосами, инженер Пауль Хейг, провалиться ему в здешний песок, что-то с ним сделал. Ковырнул жёсткую корку, а под ней не рубцы — свежее мясо с кровью. Нашёлся в тупой толпе один, с пламенем на устах и верой вместо щита, с тысячью способами свернуть себе шею, обделаться на потеху покорному стаду. Такими были те, кто впервые скрестил человеческие клетки с бездушной электроникой, строил корабли, иглами вонзившиеся в звёзды, создавал и губил миры. Его, Игера Спаны, предки — истинно белые, самовлюблённые, строптивые, ни в чём не разбирающиеся, но протягивающие руки и говорившие: моё. Они и Паулю Хейгу тоже родня. Наскакивал, будто с дубиной на десантный кар, совести, видишь ли, добивался… от предателя и труса, утонувшего в луже. Инженер из захолустья не мог знать, отчего Игер оказался на лазурном шарике, — никто не знает, кроме Сида, — но точно требовал ответа за всё. За клан, за семью и отца. За Радека.              Чушь, его корёжит подступающая течка, и перевелись давно герои, палкой пробивающие новые дороги. Разлетелись по космосу, подарив Землю цветным. В одном инженер и Димма правы: нужно завести на базе приличный коммуникатор. Колло, царёк удельный, денег жалел.              Игер тронул давно не мытый бок выкидыша цивилизации, успокаивая больше себя, чем технику, приказал выдать сообщения. Среди зелёных огоньков мерцал тревожный красный — солнце светит, волны плещут, клётские оборванцы забились в свои лачуги, значит, потерпит. Он проверял статус Радека весной, случись что, сообщат, ни к чему дёргаться, но сейчас вдруг захотелось… не увидеть, вовсе нет, хотя с маху он врубил и изображение. Убедиться, что сын не похож на здешних жвачных, правда, ему же хуже, если не похож. Вырастет инженером Хейгом, наплачется. Прививки, осмотры, индикаторы развития, — ого, совсем неплохо, менторы в клане одобрили бы, начальная ступень в разгаре, что бы это ни значило, — золотистые завитки на висках — ястребиная порода Сида; синие берилловые глаза; мягкий загар, хитрая полуулыбка — опять же наследство Леттеры. Здоровый, счастливый ребёнок. И не полукровка с худобой и веснушками, как мальчишка Диммы.              Он должен быть довольным. Безымянный маленький домергианин в африканском интернате — залог того, что не убьют. Тайна вскроется, и их с Сидом наверняка прикончат, а может, и Радека попробуют. Инженер с реактором в заднице вопрошал про совесть, ну да. Выкрасть сына, сесть на корабль, добраться до Домерге, посмотреть, как отец возьмёт Радека на руки, примет его в клан, и сдохнуть. Прямо на трапе, скорее всего. И если бы Пауль Хейг знал, что Игер Спана считает такой поворот самым правильным и удачным, он бы не орал, не тыкал в больное. В безнадёжном бою мысль о последнем заряде всегда утешает. Вот только никого боя нет, есть нелепое копошение с игрой в вожака бездомных беглецов. Сиди, пялься в картинки, пытаясь представить, что это существо и впрямь их с Сидом сын, излучай довольство, глядишь, коммуникатор не сломается. Во внешности Радека преступное смешение генов, неопровержимое доказательство падения и измены. Радек Айторе символ ошибочных поступков, и Игер не желал иметь с ним ничего общего. Ему нужно выкарабкиваться, а не рыдать над разбитыми чашками.              Красный сигнал тревоги раздражал неимоверно. На уютной планетке не может случиться ничего действительно срочного! Игер открыл сообщение, успев прочесть лишь пару строк, и картинка развернулась, обдав жемчужными брызгами. Показалось, что капли сладкие, но старый коммуникатор вкусов не передавал. Терраса белого мрамора, искусственные волны, подсвеченные радугой, сброшенное женское бельё на кромке бассейна, пара высоких бокалов.              — Интересный способ вести дела, — голос был знакомым и по-прежнему мерзким, — не проверяя сообщения неделями. Как прикажешь с тобой связаться, если ты прячешься в глухомани?              Игер проглотил проклятье. Сид и в день, когда Радека отдали цветным, старался клюнуть посильней, и ему вполне удалось. Они не виделись с того дня, разговаривали один раз; кажется, Игер был пьян, вылил на Ястреба кучу отборного дерьма, о чём проспавшись, страшно жалел. Ему бы в голову не пришло орать на Димму или кого-то из Рысей, любого линейного! Вопить, захлёбываясь оскорблениями, можно на равного, а Сид Леттера обычный прислужник, так и следует к нему относиться. Тут традиции Домерге весьма уместны, помогают забыть.              — Твой способ привлечь внимание тоже очень интересен, — яд сочился помимо воли. — Красный сигнал, что за спешка? Подружка потеряла юбку?              Ястребов создавали для охоты. Уровень гормона Фрея у них скуднее, чем у всех прочих, Сид в течке почти не менялся. Дома особенность была доказательством статуса низшего, обречённого на работу и службу, на Земле впору рехнуться от зависти. Сид обдирает подолы красавиц, наверное, это весело, но Игеру никогда не узнать. Его не тянуло к женщинам, ни дома, ни здесь, хоть застрелись из видисты. У красавиц, земных или эмигранток, между ног не торчит то, что ему нужно.              Сид встал на кромку бассейна с радужной водой, тряхнул коротко стрижеными мокрыми волосами, лёгкий халат сполз с голых плеч. Он явно выставлялся, и Игера замутило. Душный короб каюты, давят переборки из дешёвого пластика, острый запах утрики, сумасшествие, помноженное на месяцы воздержания, горячее тело прижимается сзади, Сид что-то шепчет, неважное, неразличимое, и берёт его, жалкого, растоптанного, а очнувшись, Игер слышит надоедливый писк. Ребёнок плакал.              Фрей благой, неужели болван считает, что ему позволили бы прикоснуться, будь другой выход? Неужели верит, что его нагота не вызывает отвращения? Скоро четыре года, как они… и Леттера смеет ему напоминать! Надо было прикончить говнюка у интерната. Ах да, на Земле за убийство сажают в тюрьму, во всяком случае, в Рошшуар точно сажают, в «Двух А» чтят законы, глупые, дикие, но законы. Ну и посадили бы, велика разница с помойкой Клёта!              — Зачем ты меня вызвал? — Закончить разговор быстрее, не то он рванёт в Сарассан — или где там Сид засел — и прихлопнет подонка. — Говори, я тороплюсь.              — Как у вас погодка? — непонятно откликнулся Сид, но халат всё же запахнул. — У нас минус двадцать, и температура падает. Объявлена тревога.              Бассейн и босые ступни с минус двадцать не вязались, но ведь это Сарассан, а не клётская нищета. Игер не видел столицы Азии, только, скорее всего, Сарассан похож на Рош. Мыслимая и немыслимая роскошь, полный климат-контроль. Откуда внезапная зима?              — Они пытались немного освежить воздух и перестарались, — Сид сел напротив линкома на корточки, — распылили какой-то препарат, тот дал непредсказуемую реакцию… я в климатологии не силён, пришлось потолковать с приятелем…              Он наклонился близко, жёлтые глаза были внимательны.              — С приятелем из правительства «Двух А», — веско произнёс Сид, — он говорит, что по полюсам и средним широтам врежет здорово, и очень скоро. Циклон или нечто вроде. Вначале дождь, потом всё замёрзнет. Игер, ты бы слетал в Рош или к нам, проветрился. У вас-то прятаться от холода негде.              Европа не замерзала со времён чудовищной ошибки терраформирования, прятаться и правда негде. Игер поглядел на придавленную зноем площадь за засиженным мухами окошком, на утирающего пот дылду-оператора. Коммуникатор показывал сорок девять градусов, разумеется, с плюсом. Уникалы не чувствуют жары, ровно как и мороза, он не замечал никаких изменений, да и некогда было — отбирал остатки клиентуры Колло.              — У нас градусы тоже подскочили, — Сид верно расценил колебания, — стало жарко, но после — дождь, снег… сейчас на улицу без термокостюма не выйдешь. Учти, «Два А» позаботятся только о себе, Свободные Территории они даже предупреждать не собираются. Игер, почему ты не следишь за новостями?              Потому что на Клёте он всё едино что на космической станции. Остального мира не существует, это был сознательный выбор: отрезать себя от прошлого и будущего, убить память. Забавно, цветные столетиями упрекали белых в опасных экспериментах, уничтоживших земной климат, а теперь творят то же самое, нимало не раскаиваясь. Афро-Азиатский Союз богат и всесилен, Свободные Территории слабы и бедны, их можно бросить, пусть околевают.              — Подожди, не отключайся.              Игер убрал картинку с разноцветной водой, затребовал график температур на побережье и в приграничных районах «Двух А». Связь работала медленно, и он от скуки прослушал визги изнеженных жителей Роша о похолодании, испортившем праздник Великой Матери. Если Сид не врёт насчёт приятеля-чиновника, то Клёт досадными неприятностями не отделается. Будут десятки замёрзших насмерть. Греться в их халупах нечем, разве печками на угле, тёплой одежды не сыщешь, зачем она в вечном зное? А стоит забарахлить «Акуне», и по Клёту можно поминальные гимны петь.              Наконец открывшийся график показал превышение средней температуры градусов на пять-шесть, недавний скачок. Пока сходится. Фрей брюхатый, он, что, обязан бить тревогу, бегать, как безумный инженер Пауль, убеждать быдло принять меры? Да они не будут его слушать! Зальются водкой — и чхать им на климат.              — Проверил? — Сид держал бокал с шипучим напитком. — Через пару суток ваше море превратится в каток. Кстати, у меня приятная новость. Я создаю партию, ну, скажем, сторонников возвращения. Ты задумывался, сколько на Земле домергиан? Конечно, нет, тебя ведь ничто, кроме твоей драгоценной персоны не волнует. Многие хотят вернуться, но на собственных условиях. Договор с «Двумя А», вероятно, анклав. Независимость от кланов.              Вот и выяснилось. А он удивлялся, чего ради Сиду его предупреждать. Сочинил дурацкий климатический кризис только для того, чтобы уязвить превосходством. Партия возвращенцев! Идея неплоха, некоторые и впрямь вернулись бы, прихватив земные преимущества. Игеру возможность не подчиняться никому и привилегия помереть с голоду на свободе преимуществами не казались, но тот же Димма судил иначе.              — Тебя не примут на Домерге, — он собьёт с обнаглевшего низшего спесь, — ни при каких условиях. Ты всегда был шутом, и лгуном вдобавок.              — Не примут, — согласился Сид Леттера и поставил бокал, — но мои избиратели не в курсе. А ты, Спана, и твоя берилловая родня мне не помешаете. Купи шубу, возлюбленный господин, если у тебя есть деньги!              Картинка погасла, оставив привкус неизрасходованной ярости. Игер стёр данные, покосился на оператора, прикидывая, что он мог уловить в разговоре на домергианском. Кто их, местных, разберёт, колония домергиан давно обосновалась на Клёте, и не один Димма путается с людьми. Дылда, обливаясь потом, продолжал копаться в ящиках, ничем не показывая страх перед заморозками. Никакого катаклизма не будет, Леттера всё выдумал. А вот клиентов они потеряют, капризные шишки не расположены ждать.              Игер допил согревшуюся водку из фляжки, прицепил к поясу оружие и шагнул под палящие лучи. У входа Димма сверял закупки по списку на линкоме.              — Соевый концентрат — тридцать пять кило. Мясные консервы — двадцать два… индюшатина ещё… господин, мы потратили на еду три тысячи йю, — Ворон поднял черноволосую голову, — я прибавлю пятьсот, никто и не заметит.              — На школу, да? — Сейчас он ненавидел всех линейных. Несуразное, извращённое чувство, никто в его позоре не виноват, даже Сид. — Любовник-человек попросил, и ты готов платить.              — Кланы Домерге помогали поселянам. — Для Диммы всё просто, он обрёл на Земле больше, чем потерял дома. — Пауль белый. Клёт будет носить тебя на руках.              — Хоть зелёный в крапинку! — Низ живота тягуче стиснуло, и он не сумел сдержаться. — Хватит соплей, мы уезжаем.                     ****       Масик победно колотил ложкой по столу. Ему досталось пюре из настоящей картошки, приправленное кусочками индюшатины, и малиновое желе — целых две порции. Юрген и Лукас присмирели на стульях — сегодня они ни за что не станут задевать Олив, особенно пока у неё в руке поварёшка. Олив разливала в глубокие тарелки суп, густо, восхитительно пахнущий мясом, наклонялась над кастрюлей, неверяще принюхивалась. Димма привёз много еды. И не сунул, как прежде, несколько свёртков в благодарность за присмотр за Юргеном, велел приготовить, «ну, как вы любите, чтобы картошка в подливке плавала», суп и сладкое. Дети млели. Олив касалась продуктов со священным трепетом, постоянно отворачивалась от плиты и блаженно улыбалась домергианину. Мальчишки вызвались ей помогать — дело небывалое.              — Не жмись, девочка, наливай до краёв, — Димма, наевшись, улёгся на продавленный диван — свидетель их короткого, бурного совокупления — и закурил сигарету. — Я ещё привезу.              — Как съездили? — Пауль спросил из вежливости. Наёмники не склонны распространяться о секретах ремесла. — Там тоже льёт?              — Льёт, точно. Десять лет живу на побережье, такого дождя не видел, — Димма ловко стряхнул пепел в крышку от опустошённой бутылки пива. Человек обязательно угодил бы мимо. — И вот чего странно. Ладно, дождь, должна же и Европа помокнуть, но холод! Чувствуете?              Детям было не до гримас погоды, они вовсю работали ложками. Пауля и впрямь среди ночи поднял именно холод, ему даже снилось, что он вновь в Айша-Бобо, корпит над заданиями, мёрзнет в комнатке при колледже. В Африке мороз не редкость, в городе, конечно, снег убирали, воздух грели, но кругом расстилались безбрежные пушистые поля. Он полез в кладовку, вытащил старые куртки, накрыл Масика и Олив и утром приказал одеться теплей. Олив нашла дырявую кофту матери, уцелевшую при взрыве, укутала в неё Масика, сама обошлась цветастым платком. Тёплая одежда на Клёте вещь совершенно бесполезная.              — А съездили нормально, — Димма выпустил в потолок сизое кольцо, — наши будут охранять рудник в две смены — солидные деньги. У заказчиков прыткие конкуренты, господин Игер обещал им защиту.              Лукас оторвался от тарелки, глянул заинтересованно. За шашни с отцом презирал, с домергианином, от которого и прибыль, и выгода, готов смириться, так, что ли? Вдруг возьмут в отряд к «господину Игеру»? Неприятно, но всё не открытая вражда. Пауль устал от битв в собственном доме и школу решил не трогать — успеется. Они сыты, еды вдоволь, в стекло стучит дождь, можно затопить плиту и никуда не ходить. По эдакой мокроте стройка накрылась.              — Был однажды снег. — Хорошо бы Олив отобрала у Масика ложку, увела мальчишек погулять, оставила их с Диммой вдвоём. — В детстве, я помню. Чуть не окочурились, мама нас соломой укрывала. На Домерге, наверное, холодно?              — Везде, кроме экватора лета вообще не бывает, — Димма зевнул, поднёс линком к лицу, — плюс двенадцать — и падает! Потому у нас и дерутся за тёплые земли, красный карлик слабо греет…              — Димма… — Лукас несмело кашлянул. И куда удаль подевалась. — Можно, ну… эмигрировать на Домерге? Меня пустят?              Вот тебе! Расслабился, замечтался, а парнишка долго, видать, дозревал. Олив уткнулась в тарелку. Брата она не жалует, но ведь брат же! Юрген улыбнулся чему-то, сморщил курносый носишко. И Масик перестал колотить ложкой, будто понял.              — Пустят. — Чёрные, яркие глаза, совсем нелюдские, и выражение нелюдское, застывшее, как на картине. Димма лениво перевернулся на бок, поглядел на Лукаса из-под ресниц. — Езжай в Сарассан, обратись в посольство Берилла или Ртути. Гранит держит своё в Рошшуар. Исполнится восемнадцать, и мотай. Ты белый, расовый контроль пройдёшь без проблем.              — А… общего посольства у вас нету? — Лукас замотал лохматой тупой башкой. — Я не… сразу три?              — У каждого богатого клана отдельное, — медленно, словно недоумку, объяснил Димма, — Берилл и Ртуть воюют с начала колонизации, Гранит нейтрален. Общее посольство им неудобно, так скажу.              — Прекрати чушь нести, — оборвал Пауль. Толку от Лукаса ни на грош, но он за парня в ответе. И не перед засранцем Алексом, перед собой. — Расскажи, для чего ты удрал с распрекрасной Домерге, где белым все блага на блюдечке!              — Это сложно, — Димма прищурился, и Пауль с трудом разгадал нечеловечью мимику. Домергианин не злился, не издевался — сочувствовал. — Ты, Лукас, не уникал. Значит, нужен, чтобы служить, выращивать и заготавливать продовольствие, охранять границы клана. Я родился в клане Льда, у нас поселян расстреливали за побег.              — Расстреливали, — Олив поёжилась, — я думала, Домерге тихая. Красивая.              — Ну да, великая планета для великой белой расы, — Димма хохотнул простецки, совсем как местный рыбак или фермер. — Клан Магма нажимал на Лёд десять лет, пока Берилл не вмешался. Магма богаче, народу больше, они нас почти уделали. Отобрали земли, осталась только цитадель, мы сидели в ней, грызли друг друга.              — И ты из-за войны уехал? — Лукасу понятно, как страшна нищета, а что война страшней, так дело опекуна мозги проветрить. — Уникалы ведь бойцы!              — Уникалов растят для войны, — Димма задержал взгляд на Юргене, — Алари Спана, разумеется, не по доброте душевной спас Лёд. Ему понадобилось припугнуть Магму, те стояли за Ртуть. Запутался уже, Лукас? На Земле легче, верно.              Дети молчали, один Масик, счастливый в младенческом неведении, ковырял малиновое желе, щебетал звонко. Ртуть и Берилл непримиримые враги, это Пауль слыхал, преданность Диммы психу Спане становилась яснее.              — Алари брат Игера? — Пауль достал из-под стола лимонной водки, налил себе и домергианину. Правда в том, что легко и безопасно не бывает нигде, носишь ли ты оружие с малолетства или вкалываешь по-рабски и пьёшь ночами от безысходности. — Ты служишь ему из благодарности…              — Не угадал, — Димма подхватил кружку, спрятал в ней смешок, — он ему отец. Спана высшие, неважно из какого клана, они превосходят нас, линейных. Не скрою, мне приятней, что Игер берилловый, а не ртутный. Мы, Вороны, Ястребы, Рыси, рождены для подчинения, клановые — для власти.              — Постой, я видел Алари в хронике. — Та хроника была чуть не единственным роликом о Домерге, Пауль наткнулся на неё в колледже. И зацепился за знакомое, запихнув в дальний угол обидное для Диммы недоумение. Домергианин говорил о том, что рождён пятки облизывать, так, будто гордился. — Молодой мужик, откуда взрослый сын?              — Алари около ста лет, — Димма задумчиво и тоже очень по-человечески вертел в руках пустую кружку, — одно из наших преимуществ в долгой молодости.              — Э… сто лет? — Лукас шумно двинул стулом. Теперь начнёт ненавидеть и домергиан за невозможность сравниться. — А тебе сколько, Димма?              — Папе пятьдесят два, — влез Юрген, до сих пор сосредоточенно подбиравший с тарелки остатки картошки. — Олив, вкусно! Я бы ещё ведро съел.              — Врёшь, клопик! — Лукас пихнул его в бок и вскочил. — Не бывает такого!              Юрген ответил, мальчишки завозились, норовя опрокинуть стол, и Пауль крикнул: «Брысь!» Клопик не врал, документы Диммы брали для школы, дату в них менторша назвала опечаткой. Случайный любовник был старше почти вдвое и выглядел, словно дни напролёт торчал в салонах с новомодными штучками, обещавшими богачам вечную юность, а не на жаре и беспощадных ветрах Клёта.              Мальчишки выкатились из-за стола, Лукас наседал, проворный Юрген отскакивал. Пауль приметил, что домергианин уходит от захватов вполне профессионально, всё же плётка незаменимая вещь в воспитании. Но пробовать плеть на Лукасе несправедливо, раз не попробовал на его папаше, царство сволочи небесное.              Юрген, отбиваясь, распахнул дверь, выскочил в вязкую, свинцово-серую муть. Лукас кинулся догонять, и оба пропали в дожде. В море наверняка шторм. Надо бы сходить в информаторий, проверить, чего говорят о погоде в приграничных районах «Двух А».              — Лукас завидует, — Олив принялась убирать посуду, — вы своего Юргена любите. Папа нас не любил, если…              Она махнула рукой, подхватила тряпку, обмакнула её в приготовленную для мытья тарелок миску, утёрла перепачканную в желе рожицу Масика.              — Оставь, после уберём вместе, — Пауль, как всегда, не знал, чем утешить. Он бы на куски Алекса разорвал, почище взрыва, но для Олив ничего уже не исправишь. — Пойди прогуляйся до берега. И куртку не забудь.              Девочка послушно натянула огромную куртку ремонтника, прикрыла Масика полой, не взглянув на них, вышла. В открытую дверь часто и холодно брызгала вода, Димма опять дымил сигаретой, юный рот портила жёсткая складка.              — Твой Спана наследный принц, — он хотел спросить совсем не о психе, только задушевные беседы у него никогда не получались, — за каким чёртом богатый и влиятельный парень ошивается в нашей дыре?              — Я не идиот, чтобы в это соваться, — Димма расстегнул верх лёгкой рубахи. Он явно не мёрз. — Колло нанял Игера за еду и кров, да кто сейчас Колло? Игер отобрал у него клиентов, «Акуну» и Клёт, здесь толпы белых… может, Алари Спана всё спланировал, нарочно отправил сына сюда, Берилл на многое способен. Пауль, они ж вернутся скоро…              Откровенность ставила в тупик, вгоняла в липкий пот. Димма бесстыден и щедр, как нелюдю и положено, и конечно, плевал на любовь, особенно на безнадёжную, а вот Пауль познакомился с ней слишком хорошо и больше попадаться не собирался. Время уйдёт впустую, зато он выяснит.              — И когда задание главы клана будет выполнено, ты со своим господином упорхнёшь на Домерге?              — Про задание мне неизвестно, — Димма повернулся к нему, открывая гладкое горло, — и на Домерге я не вернусь. Никогда.              Пауль вновь запутался в мимике. Тени под глазами — зов желания или след горя? — чуть припухшие, приоткрытые губы — просьба не трогать, не ворошить или приказ торопиться? — быстрое дыхание — он попал в больное или влез туда, где у идеальных созданий помещается страсть?              — Мне не нужна интрижка, — от растерянности он начал грубить, — у меня дети! И они натерпелись. Я не дам им повода считать меня… мудаком, сбесившимся без траха.              — У меня тоже сын, — Димма закашлялся, немного съехав с пьедестала, — я помогу вам, ты поможешь нам, это удобно. И в постели ты меня устраиваешь, думаю, взаимно. Элементарный расчёт, и не надо кричать.              Пауль ошалело рассмеялся. Его признали годной деталью или признались?.. Чёртовы домергиане! На его изрытом вмятинами, как после бомбёжки, диване развалился сытый инопланетный тюлень, который, кажется, сказал, что никуда не собирается с лежбища уходить.              — Ладно. Я расскажу, — Димма потёрся затылком о спинку дивана, поднял глаза к пятну сырости на потолке. Скоро пятно расползётся, крыша дрянная. — Моя мать меня… испортила. Навещала тайком, призналась, кто она. Требовала, чтобы ей разрешили воспитывать ребёнка. Так и не выяснил, куда её… генетический брак, похоже, наследственный. В клане Льда подобного не прощали.              — Твою мать наказали за то, что она тебя навещала? — Пауль придвинулся ближе, заглянул в сумрачное лицо.              — В линиях семьи запрещены, — голос Диммы был сухим, как редкие клётские деревья, выстоявшие против зноя, — детей сразу забирают, и правильно — из-за войны. Я старался не вспоминать про мать. Вырос, сошёлся с одной девушкой. Нашу дочь увезли с остальными детьми, и они погибли при налёте Магмы, тогда многие погибли. Потом был… неважно, славный, в общем, парень, и мой сын от него. Теперь ему за двадцать, а я его ни разу не видел. Даже имени не знаю.              Дождь будто притих, спину щекотал озноб. На линкоме Диммы красным вспыхнули цифры — градусы летели вниз. На Домерге растили приспособленных к катастрофам особей, рассчитывавших любовь, как сделку, но человеческую суть трудно убить. По крайней мере, у кого-то она уцелела.              — Алари Спана снял осаду, я поехал за провиантом в космопорт, — Димма приподнялся на локте, потянулся за кружкой, — поглядел на корабли, и у меня что-то щёлкнуло. Моя мать была уродом, я тоже урод и не достоин клана… надоело! Надоело терять.              Пауль плеснул лимонной водки, прикинув, сколько бутылок осталось в кладовой и хватит ли пересидеть дождь. Он представил, как Димма сходит с трапа где-нибудь на территории «Двух А», смотрит на детей, гуляющих с родителями, в светлую высь неба, не испачканную гарью войны, и решает сменить дом. Наверное, всё случилось иначе, но вот он здесь, несуразно молодой черноглазый тип, и сбегать не торопится.              Пауль положил ладонь в ямку над ключицей, вздрогнув от жара кожи, осторожно погладил колючий подбородок.              — Ты горячий.              — Угу. Терморегуляция, — Димма зевнул, — жаль, поделиться не могу. Давно хотел спросить: зачем вы, люди, так делаете? Ну, ласкаете не для секса. Ты трогаешь меня, а потрахаться не готов.              Пауль прыснул в чёрный вихор на затылке. Его никогда не спрашивали, что есть нежность и зачем она нужна, только Алекс был человеком и ни хрена не понимал. Димму он с удовольствием научит.              — Разве мужик… от которого ты выносил Юргена… так не поступал? — Пауль целовал взъерошенную макушку, волосы лезли в рот, он смеялся и отплёвывался. — Какое упущение!              — Он меня просто поимел. — Похоже, что есть ревность, домергианин тоже не ведал. — Да и давно оно… плохо помню. Пауль, заканчивай баловство.              Пауль, заскрипев пружинами, пересел, сразу провалившись в диванную рытвину, и задрал на Димме рубаху. Прошитый мускулами живот подставился под губы, и он наклонился, нащупал ровный старый шрам, провёл по нему языком. В теле, предназначенном для битв, зародилась новая жизнь, от дикой мысли с ума можно сойти, она пьянит сильнее водки, глушит сомнения и расчёты. Он с нажимом огладил смуглую кожу, ткнулся лбом куда-то возле аккуратного пупка.              — Дим, я глупость сейчас ляпну, — он бормотал, захлёбываясь, вжимаясь всё крепче, — в твоём почтенном возрасте беременность допустима?              Он испугался, что домергианин ему врежет или заржёт, как поступил бы любой из знакомых мужчин, и приготовился отпрянуть. Димма помолчал, будто растеряв слова, потом надавил на плечи, вынуждая сдвинуться ниже, туда, где бёдра обхватывал тяжёлый ремень.              — Можно прикинуть. Посчитать расходы, — Димма дёрнул пряжку, подался навстречу. — Фрей благой, до чего же вы много болтаете!              Хлопнула дверь, которую секунду назад Пауль намеревался запереть, Олив остановилась на пороге, стряхнула с капюшона нечто белое.              — Снег! — дочка аж приплясывала. — Снег пошёл!              На ватных ногах Пауль доковылял до дверей, покосился на Димму. Тот сгрёб с дивана заштопанное покрывало, застегнул пояс — в их комнатушках домергианин выглядел настоящим пришельцем. Совершенно не греющая ткань окутала плечи, Пауль благодарно улыбнулся и выбрался наружу. Небо нависло, опрокинулось, точно прокопчённая сковородка, была у матери такая, до угольков прогорела. Под низкими тучами носились дети, ловили в ладошки мягкие пышные хлопья. На порогах соседних домов жались взрослые, задирали головы к подставившим их небесам, ругались и не верили.              — Циклон, — Димма привалился к пропитанному влагой косяку. — У тебя найдутся тёплые шмотки для Юргена? Одень детей, я съезжу в «Акуну».              Пауль пытался сказать, что все хоть сколько-то пригодные для зимы шмотки у них в доме наперечёт, но выдавил одно короткое слово. Дождь — ерунда, снег и мороз Клёт прикончат.              — Обогреватель включи, — до Диммы, разумеется, не доходит. Домергиане жили не вместе со здешними нищебродами, а рядом. — «Акуна» должна выдержать.              — Нет обогревателя. И одежды нет, — Пауль стащил с себя покрывало. Его он отдаст Лукасу, Юрген получит вторую куртку, на ноги пусть тряпки намотают. — И ни у кого нет.              — Я привезу, — Димма цепко глянул ему в глаза, — Пауль, молись за «Акуну».                     ****       Небо налилось густой теменью, совсем как дома, не хватало лишь красных отблесков звезды и серых длинных теней. После полудня свет почти исчез, местные с ужасом таращились на бушующее море, безуспешно отыскивая в волнах лучи своего золотого светила. Клёт погружался в сплошную тьму, облака вытряхивали на берег тяжёлый мокрый снег, солёные буруны грохотали ритмично, и нежданное, непрошенное сходство с Домерге помогало держаться. Не превратиться в течную скотину.              Игер жалел, что не ощущает сумасшествия природы так, как люди с их примитивным восприятием. Для него краски слились в чёрно-белый ряд, предметы обрели графическую чёткость, крепчающий мороз обернулся лихорадочным жаром и испариной. И всё же он поминутно оборачивался к небесным вихрям и провалам, хватался за обманчивую память, замирал, наслаждаясь покоем, и возвращался к суете. Сид Леттера с его приятелем из правительства Союза ничего не выдумали: и трёх суток не прошло с разговора о партии, а побережье рухнуло в снежную бездну.              Пора было уходить из информатория, но Игер упрямо проверял списки оборудования, отыскивая завалявшиеся обогреватели. Внешняя сеть давно отрубилась, внутренняя грозила скончаться каждый миг, линком вместо голосов выдавал невнятные хрипы. Полчаса назад он прогнал сборище шишек Клёта, велев никого, кроме техников «Акуны», не пускать. Владельцы опреснителей и рудника жаждали услышать, не отключится ли электричество, похоронив их предприятия, оставив Клёт без воды и угля. Владельцы лавок и фермеры жаждали того же, только рты раскрывать боялись. Хозяева космопорта стояли поодаль и смотрели так, что безопасней было бы пристрелить их на месте. Игер убедил шишек в надёжности «Акуны»: с утра, когда солнце ещё показывалось, они с Диммой облазили башни вдоль и поперёк, досыта наелись причитаний техников и прониклись страхом перед холодом. «Потроха станции не рассчитаны на снегопады и заморозки», — верещал главный техник, выкормыш Колло, не иначе. «Защитная система «Акуны», оберегающая атомное сердце, может накрыться при минус двадцати», — надрывался болван, и Игер заверил его в том, что, если случится авария, на корм станции пойдут собственные потроха техника.              Колло тоже притащился, шнырял везде, принюхивался, будто чуял. Некоторые могут уловить запах течки, а Колло наверняка улавливал смрад близкого поражения. Выпроводив старого сморчка, Игер приказал созвать ребят, наладить двойное охранение на станции, расставить следящие датчики у космопорта, опреснителей и рудника. Старшие в группах получили приказ стрелять по ногам; при нападении на «Акуну» — в голову. Колло побережье обратно не получит.              Кажется, на складе в заливе осталось несколько обогревателей, купленных запасливым Диммой в прошлом году. Вроде для операции на нефтяной платформе, откуда выбивали конкурентов заказчика. Тогда Игер выставил Колло некомпетентным трусом, перехватил управление наёмниками и провёл дело без потерь. Мелкое соперничество забавляло, отвлекало… всучило ему хренов Клёт вместе с растерянными, беспомощными людишками!              Жар родился у основания шеи, стёк по спине, скручивая низ живота судорогой. Игер клацнул зубами, силясь заткнуть стон, скорчился над коммуникатором. Его швырнуло в пекло, проволокло по раскалённому песку, в паху вспух горячий ком, он всё рос — заполняя собой голодную пустоту, заставляя скулить, елозить задницей по твёрдому сидению, ловить губами спёртый воздух — и лопнул наконец, ошпарив между ягодиц знакомой влагой. Нельзя беситься — станет хуже, нельзя быть с людьми — они заметят, нельзя уйти — мерзейший Клёт развалится в буране, нельзя остаться — сейчас он животное и ни на что разумное не способен. Игер вскочил, отбросив стул, влепил кулак в панель коммуникатора — всё едино рухлядь бесполезна. Последний раз он говорил с клиентом в четырёхстах километрах отсюда, тот сидел в шубе, проклинал погоду и не представлял, когда кошмар закончится. Клиент выполнял крупные контракты «Двух А», и если уж его не предупредили, не посоветовали, как справиться с разгулом стихии, то клётских дурней точно списали. Игер пнул пластиковую ножку стола, поясницу обвило огненным бичом, бёдра заломило, чернота залила глаза, и он закружился по комнате, натыкаясь на стены, пока не добрался до окна. Стекло залепил снег, но небо — непроглядное, страшное, родное — смотрело на него, вытаскивая из приступа.              Снадобья Сайдора не помогают, как не помогали инъекторы медиков Домерге, в нём генетический изъян, ведь не может этот ужас быть нормальным. Игер не помнил себя без утрики, без повторяющихся и неизбежных мучений на грани потери рассудка. За гранью, Фрей брюхатый! Он не спутался бы с Сидом, боевиком исконных врагов, служившим Ртути Ястребом, имейся у него тогда хоть толика разума; не оказался бы на Земле, не погубил бы себя, и сына заодно. Слабость, тошнота, мигрени, раздражение, сменяющиеся яростью, ненавистными, жадными спазмами, беспощадной жаждой соития. С тринадцати лет, и с каждым годом его треплет сильнее. Игер вмял ладони в пах, надавил на отяжелевшую, плотную мошонку. Рядом с Сидом неуёмная похоть не вызывала ненависти, напротив, даже текущая по ляжкам смазка радовала, с ней куда легче дать и взять. Они встречались урывками, всегда в спешке, боясь разоблачения, хватаясь друг за друга, изобретая ласки, о которых им никто не рассказывал, шепча слова, которые негде было перенять, и Игер спустя столько времени мог повторить всякий жест и стон. Первый и единственный любовник спас его и уничтожил, и если он не рехнётся окончательно, Сид единственным и останется.              Стучат. Значит, линкомы уже не работают, Клёт онемел и оглох. Нужно убедиться, что сделано достаточно, и ехать на базу. Запереться, никого не впускать, иначе он ляжет под Димму, под любого человечка, лишь бы у того стояло, и покрепче — этого невозможно допустить, непозволительно повторить ошибку, чего бы там Сайдор не пел. А Сид нежится у бассейна с радужной водой, усмехается тонкими злыми губами, ласкает свою девушку и упивается торжеством.              Игер поддёрнул насквозь мокрые штаны, добрался до двери, распахнул скользкий пластик. Благо, все кругом в снегу по пояс, походи-ка по Клёту с пятном на заднице. Димма и его дружок Пауль Хейг вынырнули из белого смерча, уставились с одинаковым требованием чуда — и всё же по-разному. Ворон смотрел сочувственно, человек — обвиняюще.              — Мы без связи, — Игер похлопал себя по боку. Водка кончилась пару часов назад, фляжку он выбросил, пить хотелось чудовищно. — Я успел поговорить с Капелло и с поселениями за Южным Отрогом. Помощь не придёт, и не надо на меня рычать, инженер. Не я устроил балаган. Димма, дай бутылку.              Его шатало, язык едва ворочался, глотка пересохла, в промежности вновь закипала бесстыжая волна, сердце билось глухо и часто. Ворон, вот уж незаменимый прислужник, покопался в сумке, достал бутылку. Игер дёрнул крышку, глотнул, как плохую воду в пустыне, сгрёб горсть снега с вывески информатория, сунул в рот.              — Это Союз нам устроил, — инженер отмахивался от летящих хлопьев, дрожал в куцей кофте и хлюпал носом. Утром Игер отдал ему свою куртку, но неугомонный Хейг её куда-то девал, передарил, видно, страдальцам. — Не верю, что погода взяла и испортилась. Не бывает…              — Не перебивай.              Инженер не понимает, чего ему стоит торчать здесь и пытаться говорить.              — На складе в заливе есть обогреватели. Пять штук. Отправьте туда кар. В школу всех собрали?              Школу они переоборудовали в пункт спасения замерзающих. Закрыли окна щитами, выломанными в лавках, стащили одеяла и прочее тряпьё, установили обогреватели. Детей и больных держали в тепле постоянно, остальные заходили погреться. Безумный Пауль ухитрился схлопотать по роже от слишком жадного торгаша, не желавшего расставаться с электропечкой, пришлось послать к строптивцу Димму и Рысей. Собрать все имеющиеся на Клёте обогреватели в одно большое помещение придумал Димма, и Игер признал его правоту. К утру у них уже были обмороженные, дети кашляли и тряслись, оставь они богачам грелки, к концу циклона пришлось бы трупы из лачуг вытаскивать.              Лазурная планета избаловала людей. Здесь слишком светло, слишком много воздуха, тепла и жратвы, они не умеют бороться. Надо же, снег пошёл! Нашли повод носиться и вопить, и ведь не вмешайся пришлые наёмники, клётские заморыши не справились бы. Игер не мог объяснить, почему не отослал парней на базу, взялся помогать дурачью, что снаряжение запасти не в состоянии. Местные шипели на чужаков, не подчинялись, порой отказывались платить за ток и вообще вели себя по-дикарски, а он с ними нянчится. Из упрямства, наверное, из-за глупейшей беседы с Сидом и его самодовольной горбоносой морды. И ещё потому, что без спасательной беготни давно валялся бы, скрючившись на койке, захлёбываясь презрением к себе.              — Обыскиваем дома, — кивнул Димма и встряхнулся, истинно как ворона на кусту, сбрасывая с плеч снег, — худшее впереди. Кончится снегопад, ударит мороз. Господин, может, пошлём за помощью, пока не поздно?              Некуда посылать, точно в первую заварушку Игера на перевалах. Ему было пятнадцать, он отрядом не командовал и всё равно схлопотал от отца. За скулёж. Берилловые угодили в ловушку, просидели при минус семидесяти чуть не неделю, двое уникалов погибло, кому-то отняли пальцы. При таком морозе терморегуляция, выжрав организм дотла, отказывала, и уникал становился по-человечески уязвим. В горах Домерге подобная стужа не редкость, это вам не уютная Земля.              — Никто не поможет, — Игер не стал докладывать о том, что ему уже отказали. Торговец оружием с восточного побережья предложил отправить за сородичами-домергианами транспорты, на клётских ему было положить. Да и не вывезешь несколько тысяч человек, как ни старайся. Ни к чему тратить слова. — Лететь в буран над морем — недопустимый риск. Идите работайте. Димма, проверь ребят, все ли на постах. Инженер, оставайся в школе, охрану обеспечим. Я на базу.              Беда в том, что он знал, как захватить Клёт — в клане такому учили, но не знал, как его спасти. Димме разжёвывать не надо, а инженеру не разжуёшь. Пауль отпустил ворот кофты, перестал дрожать и вытянулся перед ним, точно на параде, до которых земляне великие охотники.              — Мы живы только из-за «Акуны», — инженер сдувал снежинки с посиневших губ, — станция старая, заезженная, построенная для тёплого климата… Спана, что нам делать с детьми? Ответь мне!              В паху туго, больно сжалось, жар растёкся по бёдрам. Дети, к Фрею драному! Инженер усыновил троих детишек самоубийцы-любовника, как он смел, человечишка, оказаться сильнее?! Игера качнуло, Димма и Пауль попятились с крыльца, психотехника не подчинялась, он их разорвёт и не заметит.              — Вы же так дрались за свободу! — рявкнул он, и горло перехватило. — Свободные Территории, вашу мать!.. Ползите к цветным на брюхе, в «Двух А» тепло и безопасно. И если вы, червяки поганые, не можете о себе позаботиться, то я здесь при чём?              Он сорвал куртку, лёгкую, защищавшую от ветра и солнца, швырнул Паулю. Инженер наклонил башку, точно собрался в бой, светлые глаза горели. Не уступит, и прекрасно, пусть Игер Спана ничтожество, должны же быть те, в ком осталась гордость.              — Надевай! И убирайся, кретин!              Димма столкнул Пауля с крыльца, а Игер вернулся в информаторий, впустив внутрь рой рассерженных снежинок. Ударом ноги открыл сумку, вытряхнул маленький обогреватель, навязанный ему Диммой для базы, пнул по скользкому полу. Инженер откинул с лица прядь мокрых русых волос, глянул бешено, сцапал цилиндрик обогревателя и исчез в метели. Игер прижал руки к животу, его скручивало в узел, кожу на бёдрах стянуло противной коркой, задница горела, будто туда впихнули фитиль.              — Господин, ты чего?.. Ты почему?.. наших много, давай пришлю, вон Седого или Мохнатого, — Димма перечислял Рысей, предлагая их для траха, как товар. В линиях принято выручать товарища в течке — запросто, будто куском хлеба поделиться. — Зачем над собой издеваться?              Ворон к нему не прикасался, умница, иначе всё. Тяжело дыша, Игер выпрямился, сквозь туман разглядывая Димму — правильные резкие черты, массивные плечи, широкие ладони. Зачем издеваться, говоришь? Затем, что Радека бросили в интернате среди цветных и никогда не заберут.              — Подгони мне кар, — голос не повиновался, — следи за датчиками. И вот что: пока «Акуна» работает… не беспокоить.                     ****       Десантную машину Игер оставил парням, сам забрался в тесный, но прыткий кар, до отказа выжал рычаг, свечкой взмыв над Клётом. Опустевшая площадь, по крыши утонувшая в сугробах, ушла вниз, задрожали оледеневшие провода, выросли по правому борту толстые башни «Акуны», с распроклятой защитной системой на ближайшей верхушке, и грозно взревело море. Мелькнули огни в окнах школы, потом тревожные маяки на опорах космопорта, чёрным застлало горизонт, и транспорт, опасно ныряя, ринулся в ночь, наступившую днём.              Чтобы открыть двери базы, пришлось раскидывать сугроб предусмотрительно оставленной вчера лопатой. Нагрузка отвлекла, и в комнаты Игер ввалился способным на осмысленные поступки. Оставляя вокруг россыпь нетающего снега, стянул пропитанные смазкой штаны и жёсткий от пота свитер, замотался в покрывало. Он даже печку разжёг; Колло жил, как в пещере, отапливался углём, благо, хоть электричество провёл… Сида бы сюда, к железной архаике, и пусть подавится своими предупреждениями. Игер приложил к плечу последний припасённый инъектор, выхлестал полбутылки водки и вытянулся на лежанке. Ему совершенно не было холодно, напротив, внутри точно двигатель тарахтел, неуправляемый, готовый взорваться.              Спазм придавил, втискивая бёдра в кровать, Игер обхватил ноющий член, понимая, что к утру до крови натрёт, остервенело сжал пальцами нелепо и больно торчащий сосок. Отпустил, втянул воздух, вновь смял, двигая рукой в такт. Не помогало, а Сиду стоило коснуться, и тело покорялось, впервые даря не пытку — счастье. Ястреб ласкал его уверенно, заставлял приподняться, согнуть колени, вот так, да, распечатывал стиснутую дырку, размазывая липкую жидкость… Игер вывернув кисть, втолкнул в себя палец, челюсти свело, и он захрипел беспомощно, зажмурился, гася свет и ощущение реальности. Потекло сильно, обильно, пачкая покрывала, склеивая кожу, на краткий миг пришло облегчение. Новый горячечный приступ вздёрнул на колени, опрокинул вперёд, живот и бёдра сотрясала мелкая непрерывная дрожь, промежность пылала, голову сжимало в тисках, и он застонал вслух, послав волю подальше. Он здесь один, некого стыдиться, ему нужно, до безумия нужно — простое, словно восход, звериное, даже не наслаждение — разрядку, но настоящую, с любым, с кем угодно, — он же сдохнет когда-нибудь!              Кисть затекла, он оборвал попытки унять мучительно содрогающееся нутро, попробовал сесть и услышал стук. Кто-то припёрся на базу, Фрей и Фрейя ему заступники. Игер распахнул глаза и замер на лежанке, с поднятой вверх рукой, щекоткой смазки на ягодицах и идиотски высунутым языком. Света не было, он куда-то, на хрен, делся. Зрение перестроилось, вытягивая остатки излучения из предметов и стен, перед глазами посерело, и в сумерках повторился настойчивый стук.              — Господин! Пустите! Я потолковать, по делу! Много времени не отниму.              Голос незнакомый, по тембру угадывался Рысь; неважно — за дверью мужчина, а его сейчас размажет по лежанке, по полу. В сознании вопило нечто, режущими вспышками напоминая о клятвах, о позоре, о Радеке, но тупое тело уже сдалось, поволоклось по доскам открывать. Покрывало тащилось следом, Игер намотал тряпку вокруг пояса, прижав прилипший к животу член, захохотал над представившейся картинкой: клановый ментор вещает о неизжитых уникалами человеческих рефлексах. То был урок подавления страха, ментор тренировал навыки терморегуляции, выгоняя их с братом на мороз раздетыми. Как и много лет назад хотелось прикрыться, защититься от ударов стихии, тряпки ему вовсе ни к чему.              В дверь ворвалось снежное крошево, огибая рослого мужика в солидной куртке на меху. И у него рефлексы, людские, недодавленные, под стать сопротивлению течного самца, не желающего становиться добычей.              — Я Бёф, господин Игер. Всё пытался с тобой встретиться… — Рысь поперхнулся, высунул обветренный нос из-за ворота куртки, — у тебя электричество накрылось.              Накрылось, может, провода оборвало. Ветер впихивал гостя в комнату, Игер подвинулся, позволяя ему пройти, угодил босой ногой в лужу и опять засмеялся. Рысь скинул капюшон, добавляя мокроты на полу, ноздри раздулись, и у Игера яйца обожгло огнём. Хороша встреча! Пряный запах, ни с каким другим не спутаешь, мошонка разбухла, и течёт по расставленным ногам. У Рыси тоже течёт, до чего же весело.              Мужик рванулся к нему, обнял, царапая застёжками, сдёрнул покрывало. Громко сопя, накрыл ладонью поджавшиеся яйца, мягко, властно, так похоже на Сида. Игер вновь зажмурился, отдаваясь настойчивым рукам, безропотно выгнул поясницу, когда Рысь развернул его, принуждая опереться на край лежанки. Разум боролся отчаянно, подсовывая вечные кошмары, в нём звенела ненависть, а тело гнулось, подставлялось, умоляя смириться, принять неизбежное.              — Кто… кто ты, сволочь, такой?              Рысь уже расстегнул куртку, свалил её кучей на доски, притискивался сзади, тёрся твёрдым пахом. От него пахло водкой, куревом, дорогой пешком по сугробам — и утрикой.              — Наняться пришёл, — Рысь положил ладони ему на ягодицы, будто им там самое место, — служить тебе хочу, господин… хочу. Ты не… не бойся, у меня есть… занятная ерундовина.              Это он дубинку свою так зовёт? Почему тянет ржать, истерика у него, что ли? Рыси крупные, везде крупные, точно. Игер всхлипнул, вывернулся из лапищ, глянул в потасканное, невзгодами и работой ожесточённое лицо, расплывающееся в медленной глупой улыбке. Рысь покопался в кармане штанов, извлёк пакетик, выудил из него резиновое прозрачное кольцо. Нет, не кольцо, похоже на чехол. У него пару секунд ушло, чтобы догадаться, куда чехольчик надевают, и он согнулся от смеха, треснувшись лбом о спинку лежанки.              — Здешние ерундовину очень уважают, — Рысь, кажется, немного совладал с собой, а вот Игера понимание сломало. Чехольчик полностью безопасен, если только не порвётся. — Инъекторами они не пользуются, дорого, и не любят тут уколов. Нужно же женщинам как-то справляться…              — Заткнись, — рыкнул Игер, крепче вцепляясь в дерево, — заткнись и снимай штаны.              Он встал коленями на лежанку, опустил голову, приготовился к боли — и она пришла. Но вначале Рысь напялил «ерундовину», покрасовался вздыбленным орудием достойных размеров, облапил измазанную задницу. И поцеловал в шею, отчего Игера попросту смяло, довело до хриплых приказов, которые он потом и за миллион йю не пожелал бы повторить или вспомнить. Рысь драл его, называя «господином», растягивал зад, вбивая член часто и глубоко, а резинка была скользкой, неживой и пахла яблоками.              — Господин, я твои провода проверю? А то страшно без тока.              Страшно без тока, без «Акуны» им конец. Игер с трудом отлепил мокрую от пота и слюны щёку от груди Рыси, прислушался к вою ветра, стуку снега в окно. Метель будто утихала, света по-прежнему не было. От последней скачки он почти сорвался в небытие, расстелился на этом мужике, два часа творившим с ним, что вздумалось. Опустошённая мошонка трётся о чужой живот, залитый семенем, между ягодиц елозит вялый член, задницу жжёт и саднит. На полу, рядом с лежанкой, валяются использованные «ерундовины». Любопытно, Сайдор одобрил бы резинки или посчитал не гигиеничными?              После душу отравит пакостная муть, после он со стыдом ощупает себя и вынесет приговор — так тебе, предатель, и надо. А сейчас косолапый, волосатый, гнусавый Рысь помог ему укротить зверя, посадил на цепь. Обеспечил отсрочку на несколько часов.              — Как тебя зовут? — Игер посмотрел на всласть поимевшего его наёмника. Рысь жмурился, довольный, смущённый. — По поводу службы — подумаю. За остальное спасибо.              — Бёф я, вроде сказал уже. Слышишь, господин, дерево трещит? — Рысь тревожно покосился в окно, на остывающие угольки в печке. — Мороз лютует. Что за хрень на нас свалилась, не знаешь?              Угу, по мнению линейных, высшие обязаны знать всё; Сид так не считал, чем и привлёк. Он даже на Сида злиться перестал, Бёф и его член впрямь волшебные, удобно держать поблизости. Игер перелез через своего трахальщика, подобрал измятое покрывало. В серых сумерках добрался до ящиков с одеждой, чувствуя, как в тело возвращается бодрость.              — Из какого клана? — Игер нашёл чистые, сухие штаны, вытащил, встряхнул. Где-то ещё запасная куртка завалялась. — Поедем, проверим станцию. Ты поведёшь.              — Из Берилла, господин, — Бёф с готовностью приподнялся на лежанке, — я Димме соврал, что из Свинца, а то вроде напрашиваюсь.              Не будет тебе, Бёф, службы, а мне удобств. Раскрыть их с Сидом секрет может линейный любого клана или вовсе человек, но брать бывшего прислужника Берилла...              Над крышей зашумело, звук двигателя вторгся в шорохи бурана и рокот волн, и Игер поспешно натянул носки и ботинки, набросил куртку и кинулся к двери. Распахнул её, ловя ноздрями свежий, пьянящий шквал — что-то юное, шальное рождалось из истомы грубых соитий, будто он снова дома и никого не предавал. Ему всего двадцать четыре, всё впереди, и если Сид набрался храбрости высунуться из подполья, куда они себя загнали, то берилловая кровь не отстанет.              Большой десантный кар снижался, поднимая белые смерчи, в темноте оранжевой тревогой горели бортовые огни. «Акуна» помахала им ручкой, это Игер понял до того, как спрыгнувший с водительского сидения Димма добежал до крыльца. Редкие теперь снежинки таяли от дыхания, чистая круглая луна стояла над скованным морозом Клётом, в чёрно-белой тишине неслышно подступала ледяная смерть. Здорово и весело, и будет ещё веселей.              — «Акуна», господин!              Димма заметно вымотался, хмурые складки прорезали лоб. Свет вырубился два часа назад, только подавленный животным инстинктом разум мог подсунуть обман про оборванные провода.              — Защитная система отказала, — Димма уставился ему за спину, сглотнул, — здравствуй, Бёф. Со мной техники, они расскажут. Едем, господин Игер.              Игер принял из рук Бёфа свитер, переоделся прямо на крыльце, нимало не заботясь, что подумает Ворон о посетителе любимого босса. Холод покалывал пальцы, щипал губы, значит, температура сильно упала, люди, должно быть, околевают.              Техники тряслись на сидениях, кутались в пластиковые плащи, ничего теплее, видно, не нашлось. Димма вёл кар, Бёф, на правах уже нанятого, устроился позади, а Игер подсел к техникам, кривившимся завистливо и испуганно.              — Система отключила потребителей, едва мороз повредил изоляцию. Мы пытались запустить, — пробасил седой кургузый дядька, — но подъёмники, как вы догадываетесь, не работают. Связи нет, дистанционно не получится… подготовили вам документацию, ничто иное от нас не зависит.              — Надо запустить вручную, — поддакнул второй, тоже низенький, но тощий, и забормотал что-то о сгоревших вчистую нижних датчиках чрезмерно пугливой защиты, о дублирующем рычаге на верхушке башни, — иначе все передохнем. Ну и космопорт…              — Топливные баки, господин, — никогда Игер не слышал в голосе Диммы такого напряжения. Ворон славился выдержкой. — Топливо хранится при определённых градусах, давлении и прочем. «Акуна» подвела, скоро рванёт. И на каре туда не подобраться, ограждения мешают.              Почему он, свергая Колло, мысли не допускал о трухлявом, древнем, как исчезнувшие города Европы, хозяйстве? Частный космопорт, без резервов и нормального снабжения, перевалочный пункт пиратства, контрабанды и незаконной эмиграции, отслужившая срок станция, и за всем этим дерьмом — люди. Тысячи людей, и они замерзают, а самые умные знают про топливо и ждут взрыва.              Игер поёрзал на сидении, поморщился. Боль и усталость ничего сейчас не значили, в нём кипела радость, хотя Сайдор, вероятно, назвал бы его состояние гормональным кризисом.              — Я поднимусь на башню и запущу систему, — Димма говорил спокойно, лишь подрагивали пальцы, сжатые на рукоятках управления, — ты мне поможешь, господин.              — Замолчи, Близнецов ради! — В задницу документацию, Игер и без неё сообразил, что необходимо сделать и чем это грозит. — Не лезь в герои.              — Мой сын наполовину человек, — Димма обернулся к нему, с вызовом задрал подбородок, — он замерзает в сраной школе, и баки вот-вот разнесут Клёт.              — Ну да, и детки твоего дружка-человека, — съязвил Игер, — мы можем бросить хренов Клёт хоть сейчас. В машину поместимся, к утру будем на Штормовых островах, там новая станция, никаких взрывов.              Техники задохнулись, влипли в сидения, у кургузого дядьки по виску поползла препротивная капля. Димма молчал, закусив губу, и кар сбился с курса, нырнув в белёсое облако.              — Знаешь, в клане нам твердили, что дети общие, — наконец негромко пробормотал Ворон и выровнял машину, — на Домерге до меня не доходило, зато здесь дошло. На Клёте, из-за Пауля. Мы не дома, Игер Спана, и я себя не стыжусь. И тебе не советую.              Мёртвые башни «Акуны» подпирали аспидно-чёрное небо, ломали строй далёких равнодушных огоньков и немного напоминали отцовский замок Айторе, пусть и рисунок созвездий был другим, и строения невысокими. Игер передёрнулся от сравнения и первым ступил в сугробы. К кару, загребая ногами снег, двинулась целая толпа. Толстый крикливый владелец космопорта, техники, бесполезные доброхоты, и конечно, психованный инженер. Пауль Хейг походил на сосульку, дрожал, пытаясь спрятать кулаки в короткие рукава рваной кофты, на веках набрякли синяки, из носа текло, но глаза сияли по-прежнему. Задорной, упёртой яростью.              — Я тебя в третий раз одеваю, — Игер впихнул в покрасневшие от холода руки куртку, — предупреждаю: не вздумай орать.              Инженер кивнул, без звука напялил куртку и вдруг коснулся кобуры на поясе. Правильно он взял Бёфа с собой и ещё в пути приказал держать местных под прицелом.              — Что, пристрелишь меня, если не полезу? — осведомился Игер, с удивлением подметив пар от дыхания. — Не проще ли забрать детей и уехать с нами?              — Пошёл ты, Спана, — огрызнулся инженер, — я сам полезу, да толку от меня немного. Наверху гораздо холодней, и потом, когда систему включат, будет секунда на то, чтобы дожать рычаг и убраться. Изоляция перемёрзла, током наверняка шарахнет. Но удирать я не собираюсь. Жил на Клёте и умру с ним.              Димма стоял рядом и колебался. Игер наблюдал за обоими с отстранённым любопытством, прикидывая, до чего докатятся Ворон и его дружок. Он уже решил: в каре, а скорее всего, на базе, пока ладони Бёфа оглаживали грудь и живот и с каждым толчком в тело бил разряд, какой «Акуне» и не снился. Хватить сидеть пришибленным насекомым под метлой, рыдать над ошибками и потерями, хватит! Пора дать пинка и Сиду Леттере, и своей вине. Клёт, спасённый им Клёт, прекрасно поможет на старте, отец бы одобрил.              — Не поеду, — отрубил Димма, — возьми в кар Юргена, господин, и мотай отсюда.              — До чего вы предсказуемы, парни, — пропел Игер и протянул руку к напирающей, голосящей толпе: — Разойтись! Убирайтесь все, кроме техников! Бёф, Димма, гоните их прочь.              Владелец космопорта упирался, валился в снег, пытаясь уцепиться за опоры станции, но его уволокли Бёф с Паулем. Надо отдать инженеру должное, он сообразил быстрее Диммы. Ворон глазел на него, точно на выкатившееся из-за туч солнце, а Игер отобрал перчатки у техника, закрепил на бёдрах и поясе обвязку из ремней, похлопал себя по коленям.              — Во мне кровь берилловая, Дим, — Игер подмигнул прислужнику, земные ужимки иногда кстати, — ты там, наверху, загнёшься, а я управлюсь.              Инженер вернулся, остановился около, закашлялся надрывно и долго вытирал рот. Потом протянул футляр с инструментами, принялся было объяснять, но Игер оборвал.              — Я читал документы «Акуны» однажды, вполне достаточно, — он закрепил футляр на поясном ремне, заправил свитер в штаны, — не всю память пропил.              Они улыбнулись кисло, будто покойнику, а он, верно, тысячи лет не чувствовал себя настолько живым. Игер успел забыть летящее счастье движений, когда тело подчиняется абсолютно и между тобой и целью не встанет ничто. То, что они с Сидом натворили, изуродовало его, исковеркало, и сейчас болезнь отступала, возвращая ему самого себя.              — Вот что, вы оба. Есть дело. — Прежний Игер Спана, сын Алари, наследник Берилла, обошёлся бы без просьб, но и просить было не за кого. — У меня ребёнок в интернате, недалеко от Рошшуар.              Инженера шатнуло, Димма отвёл глаза. Догадывался, ящер хитрый. Игер взял Ворона за запястье, прижал к собственному, психотехника отозвалась ликующей дрожью.              — В данных номер и код счёта, на нём мои деньги. — Ночь морозная, ясная, идеально для подвигов и признаний. — Не слезу с башни, переведёте на счёт Радека Айторе. Он не спросит от кого — маленький и со мной не знаком.              — Ребёнок? Ребёнок, ты сказал? — инженер, понятно, тут же завёлся. — Не навещал, не привозил сюда… как так можно, если ты его выносил?              — Я его не вынашивал, — Игер перекинул смотанные ремни через плечо, — не торчите под опорами, идиоты.              Лестница уходила вверх, к платформе, за которой начинался крутой подъем, уже без всяких ступенек, только скобы, ненадёжные, обледеневшие. Игер невольно коснулся ремней, при удаче он на них повиснет, не повезёт — снимут обгоревший труп.              По лестнице он поднялся быстро, взобрался на платформу, посмотрел на погребённое в сугробах побережье. Ни единого проблеска света, утробно дышит близкое море, набирая мощь для бега наперегонки со льдом. Внизу белели запрокинутые лица: Бёф, другие Рыси, Димма, Пауль, здешние никчёмные создания, ради которых он тащится под звёздный покров. Мои парни, мой Клёт. Точнее, станет его, основой новой партии. И он не будет по-плебейски врать, сочиняя сказки о возвращении на Домерге, разве совсем чуть-чуть. Лицемерить отлично удавалось Сиду, а он потребует от «Двух А» расширения прав белых и домергиан, гарантий и, дубинку Бёфа им в глотку, ответа за выкрутасы с климатом. С иска Cоюзу и начнёт. Игер присвистнул, передразнивая ветер, и поставил ботинок на первую скобу.                     ****       Пока Клёт отбивали у стужи, Олив раздобыла стол, и теперь на нём спал Масик в компании младшего сына торговки Лайлы. Стены школы дырявы, словно решето, по полу нещадно дует, с потолка капает, в углах намёрз лёд, но это ничего. Напряжение в сети восстановилось, отогреемся. Пауль дёрнулся, вспомнив, как истошно закричал Масик, когда вырубился свет, как застыло в груди от понимания — они обречены. Взрыв в хранилищах топлива неминуем, оставалось хватать, кого сможешь, и бежать, и ведь далеко не убежишь.              Между прочим, Лайла и другие, посланные на поиски обогревателей в посёлке у рудника, до сих пор не вернулись. Нужно предупредить Спану. Он глотнёт чего-нибудь горячего, посидит немного и пойдёт на мороз. Пауль опустился на край стола, заткнул рот кулаком, заглушая кашель. Горло болело, колотил озноб, но остальные, кажется, не простудились. Лукас и Юрген спали на матрасе из водорослей, обнявшись, будто братья, Масик причмокивал и посапывал, Олив, до бровей закутанная в материнский платок, дремала у стены. Димма развалился прямо на полу, сунув под голову скомканный, насквозь мокрый комбинезон. На домергианине короткие, до колен, штаны, рубаха, какие носят стражники, ворот расстёгнут — дрыхнуть полуголым при минус тридцати снаружи мог лишь бог, ну или чёрт, без разницы. Расу господ создавали для покорения космоса, колонизации открытых планет, и счастье, высшее счастье мира в том, что штампованные красавцы всё же были людьми.              Пауль налил соевого концентрата из канистры, поставил кружку на обогреватель, присел около Диммы на корточки. Хлопали двери, хныкали дети, ругался не желавший уходить из тепла на улицу рудокоп, через комнату что-то орали друг другу собиравшиеся на дежурство, за хлипкой стенкой грохотали двигатели застрявших в сугробах машин, а его спасённое чужаками семейство видело сны. Пауль протянул руку, коснулся колючей щеки Диммы, провёл пальцем по крыльям породистого носа. Он хотел сказать: «Спасибо, что не бросил нас в аду, спасибо, что ты вообще существуешь и выбрал меня, нас выбрал, чужак, инопланетник, и если то была не любовь, то её вовсе изобрели дураки». Сказать, пусть спящему, потому как наяву подобного не произносят, по крайней мере, на побережье Клёт. Кашель продрал его до пустого желудка, и Пауль обессилено хлопнулся на грязный пол.              — Что, моя смена? — Димма проснулся сразу, будто по внутренней команде. — Ты чего?              — Кашляю, — соврал Пауль и потёр слипшиеся ресницы. — Спана велел тебя разбудить. Он думает обшарить на каре и по земле береговую линию, наверняка есть те, кому сюда не добраться.              — Ну, это уже чересчур, — возмутился домергианин. Он сел, придирчиво оглядел замурзанного Юргена и принялся натягивать комбинезон. — Нас только пятеро, да Бёф в придачу, остальные снаружи долго не выдерживают. Всех здешних не вытащишь.              Пауль решил позже разобраться с мотивами вдруг переменившегося домергианского начальника. Если спаситель поднимет плату за ток, они пободаются, а пока Спана волок их разношёрстное сборище за шиворот, и ему никто не смел возражать. Юрген завозился на матрасе, приоткрыл глаза, но отец махнул ему рукой, приказывая не вставать, и мальчишка вновь забрался под одну из пожертвованных Спаной курток.              — Жаль, твой сын не… — Пауль подыскивал слова, — не такой, как ты. Он мёрзнет, и в темноте плохо видел.              — Юр полукровка, — пожал плечами ничуть не расстроенный Димма, — кое-какие рефлексы у него в норме, на Земле большего не требуется.              — Судя по последним дням, очень даже требуется, — вздохнул Пауль, — в море лёд, урожай погиб. Будет голод.              — Не плачь, — домергианин прихватил его за ворот свитера, притянул к себе, тронул губами скулу, отстранился медленно. — Я правильно делаю? Странный обычай, только вирусы разносить.              Пауль приметил в усмешке лукавство и не стал говорить, что, согласно клётским воззрениям, двое мужчин публично не обжимаются. Поганые условности едва не разрушили ему жизнь, убили Алекса и его жену, и не пошли бы они подальше, вместе с полусотней других запретов. Он наклонился к Димме, шепнул: «Правильно!» — и поцеловал всерьёз, вталкивая язык, слизывая вкус чёртовой лимонной водки, сигарет и дыма. Нету у него вирусов, простудился, вот и всё.              Прерваться заставил кашель и громкий хлопок двери. Наследное высочество влетел в створки, точно ураган, рассыпая снежные хлопья и искры звенящей, клокочущей силы. Игер Спана был хорош, должно быть, он становился таким на операциях, потому-то наёмники повиновались ему слепо. По пятам спешила свита: проворный азиат Изуро, собравший половину их обогревателей; седые громилы Рыси с видистой наизготовку — стоило наставить страшное оружие на здешних, и торговцы-скупердяи покорно делились добром; новенький Бёф, со шрамом от уха до уха, прибившийся уже в метели. Спана поднял руку в белых бинтах, и свита разлетелась по школе, расталкивая людей, прыгая между спящими.              — Возьмём в кар обогреватель и одеяла. И пару добровольцев.              Спана не спрашивал позволения, он распоряжался. Свитер спереди расцвёл подпалинами, разодранные в кровь ладони стягивали повязки, лоб перечёркивала ссадина, но Пауль отчего-то не сомневался, что домергианский принц без проблем вновь влезет на башню или дьяволу в пасть. Три часа назад половина Клёта, замерев, не чуя смертного мороза, следила за тем, как двигается, цепляясь за скобы, уязвимая, такая крошечная, если смотреть снизу, фигурка. Спана добрался до защитной системы на верхушке, прикрепил ремни, отбросил загремевший в падении инструмент и прилип к промёрзшему коробу с датчиками. Человек, думал Пауль, всего-навсего плоть и воля, а на башне холод не даст вздохнуть и вопьётся в тело убийственный разряд вернувшегося напряжения. «Берилловые — сами электроника, ты уж поверь, они ею нашпигованы», — шептал Димма, успокаивая его или себя, а Пауль считал секунды, иглами вкручивающиеся в кожу. Призрачная голубая дуга мелькнула и пропала, техники завопили хором, приветствуя ожившие датчики, башня изрыгнула сноп жёлтых звёзд, в мешанине ничего нельзя было разглядеть, и через мгновение они неслись к качающемуся на ремнях Игеру. Тот был без сознания, волосы и лицо почернели, сыпались обгорелые лохмотья одежды, пульс затих. Пауль, надевая на домергианина кислородную маску, пытался представить мальчика, такого маленького, что и не спросит про деньги, этого Радека Айторе. Чепуха, Игер сейчас очнётся!              «Человек бы подох, — нервно хохотал владелец космопорта, — инопланетников нам Великая Мать послала». Игер поперхнулся кашлем, сорвал с себя маску и обругал их: «С «Акуной» возитесь, не со мной!» Спана сидел в снегу, вытирался рукавом, только гарь сильней размазывая, и за его спиной светился окнами Клёт.              — Димма, вставай, поедешь по берегу, — Спана будто подзарядился от станции, никому передохнуть не позволит, — я по воздуху, навещу космопорт и рудник, пусть поделятся горючим и жратвой.              Он подошёл к ним, прихватил с обогревателя кружку соевой жижи, выхлестал за глоток. Чеканно правильное лицо алело возбуждением, густо-синие глаза обжигали, манили и принуждали. Попробуй не подчинись — спалит.              — Прости, инженер, — Спана поставил кружку, — другую бурду сваришь. Ты остаёшься здесь и Бёфа, пожалуй, возьми для охраны, чтоб торгаши на обогреватели не позарились.              Здоровяк Бёф коротко поклонился, напоказ греющимся мужикам в рванье тряхнул оружием и отступил к стене. Искромсанная физиономия была на диво довольной.              — Я прикинул, парни, — Спана упёр забинтованный кулак в бок, ему явно не терпелось сорваться и понестись быстрее бури, — скоро мне станет некогда возиться с Клётом, уеду в Сарассан. Ты, инженер, отлично тут развернёшься — в должности управляющего. «Акуна», больница, школа, чего ещё? Разумеется, доходы упадут, шкуру спущу, в остальном — поступай, как знаешь.              Пауль попытался привстать, бухнулся обратно, открыл рот — и закрыл. Всё, что он мог ответить, для детских ушей не годилось, а Олив и Юрген уже проснулись. Димма, словно не слишком-то и удивившись, сосредоточенно застёгивал комбинезон и чхать хотел на выходки своего господина.              — Молчи, — предостерёг сиятельный принц, — найду администратора в помощь, ты же в деньгах не разбираешься. Зато сброд тебя слушается.              — Не забыл, Спана, что я, по выражению сброда, говномес и отребье? — Пауль с трудом встал, придерживая гудящие от усталости рёбра. — Ни лавки у меня, ни промысла, дом-развалюха и трое приёмных детей.              — Не понял, — домергианин щёлкнул пальцами, — а… дикарские предрассудки! Ничего, поупираются и примут управляющего с любовником в нагрузку. Мои парни им, в случае нужды, доходчиво растолкуют. Димма, прекращай веселье, солнце встаёт.              — Солнце сегодня не встанет, — Димма поправил кобуру, улыбнулся вкрадчиво, — вижу, господин, с Бёфом я не промахнулся.              Спана перешагнул обогреватель, откинул закрывающее окно одеяло — жуткая мгла уходила, сменяясь сизой пеленой, что и рассветом не назовёшь. Самый тёмный день в году продолжался.              — Так топай, отрабатывай взятку Бёфа, — принц в свитере и армейских ботинках хохотнул непонятно, развернулся всем телом — и Пауля обдало горьким, смутно дразнящим теплом, — мне лентяи не нужны. Инженер, идём, персоналу представлю.                     ****       Кофейно-сливочный, плосконосый и губастый чиновник был карикатурой на «Два А», из тех, что показывали менторы на уроках межпланетной дипломатии. Менторы, впрочем, говорили: расовая помесь сметлива, шустра и в средствах не разборчива. Игер давно убедился в истинности менторских наставлений на опыте, цветные умели устраиваться, а явившийся на Клёт чиновник сразу завилял хвостом.              За поджарой задницей чиновника маячили стражники, шёл пар от мощного блестящего новенькой краской кара, на котором и прибыла делегация Афро-Азиатского Союза. Кругом столпились клётские, будущие избиратели, родителей их растак. Приходилось надрываться для сотни недоумков, и Игер старался.              — У нас погибло одиннадцать человек, — он подпустил в голос страдания. Пауль Хейг, вот кто пригодился бы, Игер земной пафос ещё не освоил, но без него политиком не станешь. Местным надо бить на чувства, иначе не подействует. — Из них две женщины и ребёнок. Пятилетняя девочка замёрзла насмерть, ты, сытый скот!              Про «сытых скотов» он наслушался вдоволь: так обзывали и «Два А», пересидевших кризис в уюте, и домергиан, ясное дело, шёпотом. Некоторые приходили благодарить, одна старушенция руки ему целовала, клялась, что за спасённую в школе внучку до гроба будет ему бесплатно стирать бельё. Бёф, проводив её, разворчался, мол, перестроим базу, купим бытовой агрегат, сунуть бельё в машину он сам сподобится. С Бёфом они скоротали последние ночи холодов и утрики, и ночи те выдались бурными. Бёф и давал так же лихо, как брал, попробуй выкини, с его «ерундовинами». Течка, в отличие от зимы посреди лета, вернётся.              — Афро-Азиатский Союз не несёт ответственности за климатический кризис. — По роже чиновника, равнодушным узким глазам было видать: Клёт не первая остановка делегации, и везде он оправдывается. — Каприз природы, господин Спана. Мы прилетели помочь. Медикаменты, обогреватели…              Толпа ахнула, зашумела, будто море в давешний шторм, и взорвалась ругательствами. Прыткий инженер, ныне управляющий «Акуны», описался б от восторга: болото зашевелилось, возмутилось и жаждало отстаивать права. Прилети кар «Двух А» неделю назад, чинушу пришлось бы защищать с оружием. Сейчас прибрежные жители несколько угомонились — стужа спала, море сбрасывало ледяную корку, на рыночной площади таяли под солнцем сугробы, «Акуна» без перебоев снабжала дома током. Игер топнул ботинком в лужу, полетели брызги, испачкав чиновничью куртку. Правда в том, что сбеги отсюда домергиане, и трупов набралась бы гора, прочее — мелочи и столь любимые Паулем эмоции. Войны без жертв не бывает, но эту войну они почти выиграли. Осталось убедить каждого торгаша, фермера и рыбака в его, Игера Спаны, способности воевать за Клёт долго, плодотворно и в залах парламента Сарассана и Роша.              — Вы несёте прямую ответственность. Кризис устроили «Два А», и доказательства я найду, не извольте беспокоиться, — Игер знаком велел Бёфу и Димме подойти ближе. — Выгружайте барахло, зря, что ли, притащились? Ребята, проследите за гостями.              У него язык до трещин истрепался, к тому же с доказательствами придётся повозиться. Добыть анализы, сделать тесты на наличие той химической дряни, которую распыляли климатологи. Ничего, в столицах наверняка копают под правительство, приятели в верхах у него имеются, треть клиентов и партнёров вхожи в кабинеты с эмблемами власти. А ещё он установит слежку за Сидом и вытянет его контакт, проболтавшийся про искусственность холодов. Чиновник хмуро поджал толстые губы, и Игер добавил под гневное гудение толпы:              — Вы виновны и ответите! — кажется, с пафосом нельзя перебрать. — Люди, мы их накажем! Союз заплатит сполна.              Заплатит в прямом смысле, деньги Клёту понравятся. Игер состряпал выражение из тех, что заставляли совет клана боготворить Алари Спану, в военном приветствии приложил забинтованные пальцы к виску. Чиновник кричал ему вслед, добрые поселяне неистовствовали, а Игер неторопливо направился к информаторию. Наверное, он неплохо сыграл, хотя у Сида игра на публику получалась виртуозно. Прислужнику Ястребу всегда не хватало внимания, вот и выделывался.              Коммуникатор они починили вчера, когда восстановилась связь; поправили покосившуюся под снегом пластиковую дверь. Игер включил картинку, и рой красных значков ринулся на него, норовя выцарапать глаза. Их потеряли, сочли погибшими, партнёры и клиенты трезвонили наперебой, но Игер отклонил все вызовы, кроме одного.              Сид Леттера шёл по каменному туннелю, утреннее солнце било в витражи, серебрило стальную ткань костюма, рисовало искристый венец над выбеленными волосами. Походка Ястреба была танцующей, стремительной, не шаг — полёт, точно в день их первой встречи. Горечь плеснула в рот, скрутило настоящей физической болью, неисправимым ощущением потери. Игер убрал изображение, встал, нагнулся над коммуникатором. Вообразил, что траха с наёмником, безликим и ненужным, будет достаточно? Чтобы очнуться, забыть и тащиться дальше по лазурной планетке, тратить свою проклятую молодость не на нытьё и выпивку, нужно нечто большее. Заменить голову, например, с корнем вырвать память. Сид в почти таком же костюме, только цветов Ртути, цветов врага, стоит на коленях посреди огромного зала и трясёт умирающую женщину. Сид в окровавленном комбинезоне, волосы слиплись бурым, отталкивает его, и ястребиный клёкот вонзается в уши. Сид, голый до пояса, поднимает ребёнка, сморщенный лобик тычется в золотисто-смуглую грудь, туда, где пот оставил солёные бороздки. Сид Леттера, я видеть тебя не могу.              И вмиг барахтанья кажутся нелепыми, и Клёт, и Димма с приблудным инженером, и политика с её песочными замками из вранья и трепотни, и попытки выпрямиться во весь рост, перестать блуждать в прошлом. Земное солнце скалится за окном, отогревает застывший берег, взламывает тонкий лёд, добирается до синих пучин; клятвы нарушены, ему никогда не вернуться домой. Он будет смотреть на этот могучий слепяще-яркий шарик до смерти, если раньше умом не тронется, и станет всё равно, что за звезда горит в вышине. Сайдор, мудрец в медицинской шапочке, сказал бы, что у него опять гормоны шалят.              — Игер! — голос из сарассанской далёкой улицы сочился злостью, едва уловимым отчаяньем. — Игер?!              Он откликнулся, потянулся к больному и желанному, старательно забываемому, но не забытому, поволокся, как на верёвке. Вновь сдаваясь, переступая клятвы, восстановил картинку. Сид предупредил о кризисе — чуть меньше предубеждения, и те одиннадцать человек расхаживали б сейчас по Клёту живыми и здоровыми.              Ястреб молчал, лишь горло содрогалось от беззвучного клёкота. Напряглись мускулы у рта, взметнулась рука в тугом браслете-линкоме, дорогущем, с переливчатыми камушками. Сид коснулся его лица через тысячи километров морей, снегов и песков, и Игер подался вперёд.              — Я собирался за тобой, — Леттера сглотнул, рокочущий на грани слышимости клёкот исчез. Странная манера ястребиной линии, когда-то швырявшая Игера в горячий блаженный бред. — Выкапывать из-под льдин. Почему ты не принимал сообщения?              — Связь оборвало. — Смотри на свою беду, в глаза смотри. Не переломишь сегодня, не выйдет никогда, так и проторчишь на Клёте, пока мозги от водки и наркоты не расплавятся. — Неужели политик, партийный босс намеревался посетить Европу? Чего ради?              — Ещё не босс, — Сид сдержанно постучал по усыпанному драгоценностями линкому, — завтра регистрируем партию. Не обольщайся, Спана. Мне совсем не хочется выплачивать взнос в интернат в печальном одиночестве.              Язвительный тон вернул к настоящему. Только затем, чтобы врезать крылатому гордецу, и стоит затевать возню с партией. Забава, способ не затянуть петлю, не разрядить однажды видисту в себя… интересно, можно ли застрелиться из оружия, настроенного на чувства владельца? Игер едва не ляпнул Сиду про возникшую во тьме и морозе идею, но вовремя заткнулся. Он с клётскими парнями и партией-соперником свалится поборнику возвращения домой на перекрашенную башку, вот тогда побеседуем.              — Радек…              — Интернат в порядке, — Сид покосился на бетонную стенку, из которой выбралась навязчивая городская реклама, — власти Роша запускали защитные зонды, циклон их мало потрепал. У вас, наверное, нервы дыбом?              Игер засмеялся, припомнив присказку, пытаясь не расплыться вроде земного солнца. Он сказал Димме и Паулю о сыне, да Леттера б его пристукнул, а ведь ребятам можно верить абсолютно, не то что прирождённому лгуну. Взнос за Радека и впрямь велик, за три с лишним года они выплатили основную часть, то-то бы Сид взъярился, узнав о безвременной кончине собрата по долговой кабале.              — Скоро у тебя нервы встанут дыбом, — пообещал Игер. Услуга за услугу, он возвращает предупреждение, и не его вина, если у Ястреба умишка не хватит сообразить. — И кое у кого ещё в Сарассане. Не расслабляйся.              Сид потешно насторожился, запустил пятерню в высоко зачёсанные волосы, как всегда делал от волнения, передумал портить причёску, уставился с вызовом.              — Пустые угрозы, — он постучал по линкому, готовясь прервать связь, — не отморозил зад — и прекрасно, болтать мне некогда. Следи за новостями, принц Клётский, штопай шубу и любуйся на меня в парламенте.              Изображение пропало, Игер сел наконец на стул, откинулся на влажную спинку, нащупал флягу на бедре. Под окном завизжали, загоготали, детишки носились по рыхлому снегу, на ходу изобретая развлечение, для европейской ребятни неведомое. Мокрый ком ударил в стекло, стёк вниз, размазывая чистейший, прозрачный узор неба. В темени метели, на верхушке «Акуны» было проще, яркие лучи будят тьму в нём самом. Игер отхлебнул крепкой отвратительно пахнущей жидкости. Лимонную водку извели на обогрев, Димма разыскал ему ядрёную замену, но напиваться он не станет. Лучше придумает, как заставить принца в бриллиантах кланяться принцу в дырявой шубе.