И этого достаточно

Сержант Барнс усердно и сосредоточенно ковырял носком землю. Не знал, куда себя деть, ведь пришел с Кэрол, чтобы поддержать, но оказалось, не ведал вовсе, что положено говорить. А теперь ещё чувствовал себя лишним, видя как у Кэрол и Марии происходит немой разговор, целесообразность которого так со стороны нельзя было оценить объективно. Девушка точно присутствовала здесь, на кладбище, в его реальности, не полностью. И так он, уцепившись за сумбурный поток тревожных мыслей начал думать о том, хорошо это или плохо, что надгробия с именем Стив ему не сыскать здесь до ночи. Стивов тут конечно валом, но не его Стива, не Роджерса. С одной стороны, отсутствие этого посмертного атрибута словно дарило Баки силы все ещё стоять на ногах; как бы глупо ни звучало это, ведь наличие или отсутствие вбитой в землю дощечки с твоим именем не всегда подлинно передавало состояние твоего физического тела. Уж ему-то это точно было знакомо. Но с другой… видя выражение лица Кэрол, что покрылось флером безмятежности и умиротворения, после того, как она коснулась могилы подруги и о чем-то мысленно с ней переговорила, Баки убеждался, что человеку ушедшему просто необходимо было иметь какой-то образ, аватар на этом свете, чтобы не исчезнуть бесследно и навсегда, оставив близким лишь глубокую неосязаемую рану и такие же воспоминания, бледнеющие с каждым годом. Эти жирно высеченные буквы на камне были всем, что от тебя осталось. В этих глубоких желобках в породе, залитых краской — все твои достижения и потери, вся твоя история. Крепко задумавшись, Баки теперь походил на нерушимую мрачную башню. И сам не заметил, как Кэрол давно поднялась с колен и смиренно ожидала, стоя рядом. Позволяя и Баки, как она думала, провести внутренний монолог с самим собой или же для Стива, или то и другое одновременно. Но психика Баки так просто сдаваться не собиралась. Не станет он ни с кем говорить, особенно, когда это лишь мыльный развод в воспоминаниях, из которого наяву нужно было визуализировать нечто похожее на того, с кем не успел поговорить при жизни. Барнс-то с трудом сам с собой учился разговаривать.

***

В её глазах отражалось снисходительное одобрение. Всё-таки не с её статусом испытывать страстное восхищение песней о силе женщины в современном мире, когда она сама воплощение этой силы. Но Кэрол явно одобряла песню и даже на мгновение отбросила поглощающие её тоскливые мысли и заслушалась. Баки думалось, что это так несправедливо, что ей пришлось стать той, кем стала, из-за трагических стечений обстоятельств. То есть в жизни все так и происходит, само собой, сидя на диване никто не растет и не набивает шишки, чтобы учиться на них, но все же… Именно сейчас, в мрачном свете этого дня, ему казалась её судьба особенно жестокой. И более всего он был расстроен тем, что точно знал: даже когда ей тяжело, Кэрол не посмеет показать этого. Она не скрытная и не отрицающая, просто отвыкла от этого, надо полагать. И сама даже не поймет, когда слёзы подступят к глазам. А ему, мужчине, не стоит утверждать обратное и выказывать свое неуважение, подсовывая ненужные утешения. Так он думал. — Ты что-то хочешь сказать, — как-то мрачно заявила Кэрол, но когда повернулась к хозяину квартиры, во взгляде была мягкость, в движениях расслабленность. Джеймс сморгнул поволоку глубоких дум, и заметил, что все это время, глядя внутрь себя, на самом деле смотрел на Кэрол. Уголки губ Баки дрогнули в зарождающейся смущенной улыбке. — Я не уверен, что стоит, — отмахнулся, надеясь, что не вышло грубо, и прошел дальше, на кухню. По всей квартире то там, то здесь, готовые к внезапному изливанию мыслей Барнса, белели листы бумаги и смиренно ожидали карандаш или исписанная ручка. Давняя терапия Кэрол приучила его развернуто говорить, анализировать собственные чувства и принимать их. К его стыду перед Кэрол, увы, это упражнение не дало некоторых из ожидаемых результатов — за пределы бумаги его новые умения не вышли. И даже сейчас Джеймс чувствовал едва преодолимое желание написать все то, что крутилось на языке, что он хотел бы сказать вживую, но не находил сил и оправданий. К счастью, стрельнувшее масло со сковородки, отвлекло его от манящей на подоконнике бумаги, и Баки сосредоточился на методичном помешивании готовящего омлета. И к моменту, как блюдо приготовилось, Джеймс все ещё не был уверен, что вышло что-то сносное — но все же уложил яйца на тарелку. Затем заглянув в холодильник, с разочарованием осознал, что предложить гостье может только пиво. Недовольно поерзав губами, все же взял стеклянную бутылку, открыл и понес в гостиную, где Кэрол сидела, так и не сменив позы. С губ Кэрол не сходила довольная хитрая улыбка все то время, пока она, направив взгляд на поставленную на столик тарелку, косилась вбок на Баки, что пытался удобно усесться рядом на диване, нервно поглаживая себя по бедрам. И как ни старался, мужчина в итоге сел в привычную для него позу — сгорбившись и уложив локти на колени. Когда Джеймс принял наконец статичную позу, Кэрол подметила, что тарелка, как и бутылка с пивом, была одна, и поникла. — Я не так хорош в готовке, — заранее решил он оправдаться. — И в общем-то с ингредиентами у меня в холодильнике не густо... После недовольного чмока губами, Баки ещё раз кинул взгляд на гостью, вкладывая в него извинение, и, не дождавшись какой-либо реакции, уверенно поднялся. Пока накидывал куртку, успел только пробубнить, что поищет что-то в магазине, чем заполнить холодильник, и торопливо вышел. Морозец поздней осени хорошенько ощутился на разгоряченном после готовки лице Баки. Идя по улице, засунув руки в карманы и заостряя взгляд на витках пара изо рта, перебирая на полке магазина разные соусы, недовольно разглядывая чрезмерно яркие упаковки готовых завтраков и натянуто улыбаясь молодой кассирше, что была чересчур любезна с ним, Джеймс ни на секунду не переставал думать о том, что же всё-таки стоит сказать Кэрол, чтобы утешить. Утешить. Такое слово, он полагал, применимо к описанию его стремлений. Но стоит ли вообще что-то говорить? Возможно, уже давно, ещё там — на кухне, вместо слов утешения готовя для Кэрол поздний завтрак, сержант пришел к тому, что не обязательно следовать всем правилам. Необязательно для него лично, после всего, что пришлось пережить. Не обязательно после многолетнего существования вне общественных рамок и вынужденной потери интереса к окружающему миру с его натужными обычаями и положенностями соблюдать все эти предписания. Может, скорбящему человеку хочется побыть в тишине? Вдруг все эти соболезнования и жизнеутверждающие речи отнимают ещё больше смысла из и так опустевшего мира. Точно утверждать о потребностях скорбящих Баки не мог, ведь себя таковым ещё не признал. Надобность в дальнейших размышлениях отпала, когда Баки зашёл в теплое помещение с пакетом покупок и взглядом вскользь приметил отсутствие Кэрол на диване. И лишь повернувшись в вешалке, мужчина, вяло накинув на крючок пальто, припомнил, что на столике ещё лежала записка. Это означало, что Кэрол не было ни в одной из комнат, оставленная записка — с вероятно благодарностью и добрыми прощальными словами — означала только, что Кэрол уже улетела. Снова. Не дождавшись его. Глубоко вздохнув, удрученный сержант поставил пакет на пол возле себя и медленно опустился на диван, в процессе потянувшись к бумажке. Но послания не обнаружилось. Стоящий треугольником лист оказался пустым. Баки недовольно нахмурился, но не успел даже начать обдумывать значение такого поступка подруги, как её голос зазвучал сзади. — Я хочу признаться, что все, о чем ты вероятно думаешь, отчасти правда. — Дэнверс стояла в ванной, выглянув из-за двери и ужасное довольство своим розыгрышем сияло на её лице. Но взгляд был сосредоточен, плечи напряжены. — Я не знаю, как мне говорить с тобой о своих чувствах. И я не знаю, как реагировать на твоё возможное сочувствие. Для себя Джеймс подметил, как удручающе для него звучали расставленные на словах "тобой" и "твоё" акценты. Трепет от ощущения себя особенным не был ему знаком. Быть особенным в мире Баки означало быть проблемным, быть обузой. В жизни Стива он таким и был. Теперь это головная боль для Сэма. А сегодня и Кэрол приходилось подбирать паттерны поведения специально для него. — Я думал о том, что как бы я ни хотел стать нормальным, мне не нужно переступать через себя и становиться кем-то другим. — Ты уже другой. Ты давно не Зимний Солдат. — Ну, — горько усмехнулся Баки, — скажи это девушке, что улыбалась мне на кассе. Она явно знала, кто я, и определенно имеет нездоровую тягу к плохим парням. — Может, она не знала, а ей понравился именно ты — Джеймс Барнс. — Ты правда в это веришь? — он обернулся и прищурил глаза. — Ну мне ты нравишься не потому, что я рассчитываю, что ты меня свяжешь и будешь пытать. — Она плюхнулась рядом с ним на диван и внезапно стала выглядеть ещё более загруженной, чем на кладбище. — Такого добра мне уже хватило. Тогда меня звали Верс и я искренне верила, что мне нравится всё то, что меня окружало. Когда на самом деле это являлось более чем чужим. И вот они снова здесь. Баки даже не представляет, что отвечать, когда человек начинает доверительно делиться своими глубоко запрятанными чувствами. Чтобы не спугнуть. (Не напугать, если корректнее выражаться, он же всё-таки не на задании по ликвидации!) Посочувствовать, запросить подробностей или же просто понимающе покивать? Кажется, право у него есть только на последнее. Ведь ему действительно было близко все то, через что проходила девушка. Черт, да они почти близнецы по несчастью. Да только прежде лишь Баки утешали, понимали и для него кивали. Самому не приходилось быть на другом месте. А говорить заученными фразами психолога было бы как-то нелепо. Да и слова эти, что скрывать, лично ему приносили что угодно, кроме успокоения. — Ты можешь быть уверена, для тебя это никогда не повторится рядом со мной. — Прозвучало не очень уверенно, — пошутила Кэрол. Но это было правдой. — По крайней мере, я буду стараться изо всех сил, — невесело улыбнулся он в ответ на разоблачение. — И этого достаточно, — благодарно взглянув на солдата, произнесла Кэрол, подразумевая его обещания и в принципе подводя итог всей этой теме с обязательными разговорами по душам, к которым они ещё оба были не готовы. А возможно, наоборот, были даже слишком. Так что не чувствовали необходимость делать все согласно надуманным правилам. По крайней мере более прочих распространенным. Ну ведь никогда не осуждалось и часто практиковалось просто помолчать с другом и таким образом получить его поддержку. Кто знает, вдруг это именно их язык общения. Хоть Кэрол, в отличие от молчаливого Баки, любила поговорить, но за долгосрочные миссии в космосе попросту отвыкала от многословности. В конце концов эти многослойность реплик и тяжесть мыслей надоела обоим. — Так омлет вышел не дурной? — Баки показательно опустил взгляд на пустую тарелку. — Да, не плох, — сдерживая улыбку ответила Дэнверс. — Но я всё ещё ужасно голодная. Задорно похлопав себя по коленям, преисполненная энтузиазма, девушка подскочила к пакету с покупками и потащила его на кухню. — С тобой рядом, Джеймс, из пыток — только заставить тебя хоть раз улыбнуться и не так напряжно пялиться на венчик. — Ты вынуждаешь меня улыбнуться куда чаще, чем тебе кажется. — Все ещё удрученный попытками мешать тесто нежно и снизу вверх, произнес Баки. — И этого достаточно. В последний раз мученически взглянув на Баки, Кэрол сочувственно поморщилась и забрала у него миску с жидким тестом, подсунув затем помидоры черри с разделочной доской и ножом. А после, когда уже отвернулась с миской в руках, позволила себе осмыслить сказанные им ранее слова. В отличие от Джеймса, Кэрол положительно относилась к ощущению особенности и важности. Ей нравился подобный статус в чьей-либо жизни и все сопутствующие ему чувства. На её губах промелькнула слабая улыбка. По Марии Кэрол скучать не перестанет, и эти неловкие попытки друга выразить как-то вербально все то сострадание, что томилось в его огромном сердце, не изменят случившегося. Но сейчас, здесь —на кухне, в увлекательном процессе познания солдатом секретов кулинарного искусства этого будет достаточно.