***
До школы было всего пятнадцать минут пешком, но Кира, сколько себя помнил, всегда провожал Ксеню. Соседская девчонка была на два года младше. И её мать, по совместительству подруга и соседка, с радостью взвалила заботу о ребёнке на и чужих людей. Тот не сильно возражал, лишь сильнее сжимая руку подруги. Сеня по дороге выловила камушек, превращая его в предмет игры. Юноша тихо засмеялся, поддерживая импровизированный футбол. Они не сговаривались — увидев впереди дерево, молча посмотрели на него, и погнали «мячик» к нему. Камешек задорно скакал по ухабистым холмикам, подгоняемый носками ботинок. Но он так и не добрался до цели. — Вы посмотрите, кто это идёт, — послышался голос в спину. Кира вздрогнул, чувствуя, как липкий страх разливается по сосудам, проникая в кровь. А она уже разносит ужас по телу, как оспу — быстро, безжалостно, нещадно… Юноша постарался ускорить шаг, увлекая за собой Ксеню, но та, словно нарочно затормозила. — Это же чудик со своей ненаглядной невестой, — глумливо протянул Тёма. Девчонка повернулась. А Кире лишь оставалось — держать её за рукав. — А тебе и завидно, что я Кирилла люблю, а тебя никто не любит, даже мать твоя, — зло плюнула Ксеня в лицо парня. Тот отшатнулся и с отвращением смазал слюну с щеки. — Повезло, конфетка, что я девчонок не бью, — прошипел Тёма, — моя мать может меня и не любит, но она, в отличие от тебя, детка, хотя бы не трахалась с парнями в тринадцать. — Ты конченный такое говорить, — задохнулась Сеня и почти кинулась раздирать чужое лицо, раскрасневшись. Кира же, наученный горьким опытом, проворно схватил подругу, рвущуюся в бой. Ксеня не сдала позиции, слегка ударив ногой друга и даже прикусив чужой палец. Кира, так и не вытащив палец из цепких зубов, схватил девчонку в охапку и потащил прочь. — Пусти, я хочу выцарапать ему его глаза! — возмущённо вскричала Сеня, словно канюча. И это бы выглядело комично, не собирайся она всерьёз исполнить угрозу в жизнь. Тёма же, казалось, был просто в восторге от ситуации, совершенно не торопясь и лишь посмеиваясь. Юноша потянул Ксеню за собою, переключаясь на бег. И лишь спустя время она перестала вырываться и задорно засмеялась. Ветер свистел в ушах, а камешек, что так одиноко был забыт, улетел из-под ног в неизвестном направлении… — Не слушай его, Сень, он идиот полный, — проговорил Кира, когда они наконец остановились, буквально в нескольких шагах от школы — отдышаться. Он привалился к обшарпанной стене, хватаясь за саднящий бок. — Да как будто он первый раз говорит, что я шлюха, — пренебрежительно махнула она рукой, словно уже забыла, как буквально пять минут назад чуть не начала драку из-за этого. — Правильно я сказала, никто его не любит, вот и злиться, — откинула Ксеня волосы, отвернувшись, чтобы не показывать обиды. — Мог бы и дать ему врезать разочек, — проворчала она. — Ага, чтобы ты как после своих одноклассников — замазывала синяки? — Он бы меня не ударил, — уверенно протянула Ксеня, — и вообще я ему отомщу, — достаточно быстро сориентировалась она, показав язык. Кира вздохнул. Девчонка хихикнула и, помахав рукой, ускакала, заметив подруг. Кира покачал головой, наблюдая, как ярко-зелёный рюкзачок исчезает в дверях. Подняв голову, юноша задумчиво вслушался в разговоры перелётных птиц, что смешались с пением ветра, унося его вдаль, туда, к волнам. Тихая поступь раздалась за спиной. Кира слегка напрягся, узнавая её. — Что, чудик, проводил свою ненаглядную? — едкая ухмылка послышалась в знакомом голосе, который подплыл опасно близко, заставляя кровь в жилах холодеть. Руки неконтролируемо задрожали — но сразу же сжались в кулаки, впиваясь ногтями и не давая страху завладеть телом. — Не говори Сене такого больше, ты же знаешь, что она не такая, — Тёма издевательски захохотал и отвесил затрещину. Кира лишь дёрнулся, не пытаясь увернуться. — А что мне будет с того, что перестану? — Ты лучше спроси, что будет, если не перестанешь. Я больше не собираюсь молчать, нажалуюсь всем учителям, своим и её родителям, и тогда тебе точно не поздоровится, — Кира оттолкнул от себя Тёму, что есть силы, а тот отступил всего на несколько жалких сантиметров. В его тёмных глазах промелькнула глухая ярость. — Только попробуй хоть что-то сказать, мудак, и на тебе живого места не останется. Так отпиздим, что родная мать не признает, — ткнул пальцем в грудь Тёма и, резко развернувшись, прошёл мимо. Одновременно с этим толкнув Киру плечом. Тот с болезненным стоном упал, тихо ойкнув. Кира остался один. До урока было ещё пять минут. Можно было посидеть ещё капелюшечку. Юноша вздохнул. Твёрдые камни впивались в задницу, а место удара саднило. Кира расхохотался. Теперь Артём отстанет от них, хотя бы и ненадолго.***
Так, неторопливым ходом времени, наступила весна — теперь тёплые лучи солнца ласкали водную гладь, переливаясь ослепительным светом. Лёгкий ветерок проходился по зеркалу воды, оставляя за собой невесомую рябь. Кира желал лишь тишины и покоя, но к лету берег потихоньку заполоняли туристы, дети и бесконечный, гудящий шум в ушах. И так всегда — приходиться уходить далеко, туда, где людей точно не будет. Эта весна не стала исключением. Кира посмотрел вдаль. Синяя гладь слилась воедино с горизонтом, и по коже разбежались мурашки — она помнила тёплые волны. Он шёл, сам не зная куда, убегая всё дальше и дальше. Это был небольшой посёлок. Раньше, полный страсти и жизни морской порт, сейчас же завядшая деревушка, тянущая из давнего времени лишь тень былой славы. Кира быстро отходил от пляжа, всё быстрее и быстрее перебирая ногами, постепенно переходя на лёгкий бег. Выискивающие место глаза, дрожащие руки — всё в его виде выражало нетерпение. И чем дальше мелькали люди, тем ближе Кира подходил к воде, до тех пор, пока окончательно не уткнулся в пенную кромку. Юноша глубоко вздохнул морской воздух, и сел прямо на песок, подставляя лицо ветерку. — Молодой человек, здесь не место для купания, будьте добры, покиньте берег и направьтесь на пляж, — послышался мужской голос. Кира вздрогнул и повернулся. Спасатель стоял, наблюдая за ним коршуном. Юноша тут же вскочил и быстрым шагом направился вон от берега, чувствуя песчинки у себя в носках. Такого раньше никогда не было! Кира всегда уходил туда, куда спасатели обычно не совались. Если этот мужчина теперь там на посту, то Кире оставалось лишь найти новое уединённое место. И тогда он решился на авантюру. Рядом с морем были небольшие утёсы и гроты. И если гроты обычно облюбовали разношёрстные парочки, то на утёсы подъём закрыт. Когда-то давно, многие падали с них, да разбивались о скалы, навсегда засыпая в заботливой пучине. И Кира, движимый тихим зовом волн, решился. Он воровато оглянулся, но не решился спуститься к воде, поэтому просто шёл, не выпуская из виду зелёные утёсы. Чем дальше шагал Кира, тем скалистее становилась местность. И, когда юноша увидел утёсы, ему перехватило дыхание. Поросшие мхом они были тихи, словно курганы, хранящие прах. Там его наверняка никто не тронет. Они огорожены, но, без сомнений, кто-нибудь да оставил лазейку. Так что он медленно пробирался сквозь густую листву, идя вдоль сетки. Поиск тропки шёл тяжело — поросль густой травы путалась в ногах, а веточки бились о лицо, оставляя царапины. Одежда вновь слегка намокла, собрав росу с молодых листочков. Кира споткнулся, приземлившись коленями в рыхлую землю, и тут же тихо вскрикнул. Лицо осветила улыбка, а в уголках глаз собрались морщинки. Коленки болели, щёки горели, но это всё мелочи жизни. Здесь, в месте, скрытом от глаз смотрителя, кто-то порезал сетку. Кира воодушевился, отбросил чёлку и пролез сквозь дырку, цепляясь о железяки. Юноша с большим трудом протиснулся сквозь узкую щёлочку и без сил упал на землю. Оглядевшись, он сразу скинул ботинки, утонув в траве. Над головой плыло синее небо и изредка пролетали чайки. Трава приятно щекотала кожу, а скалы впивались в лопатки. Тело, словно наливаясь свинцом, притягиваясь к земле. Глаза закрылись сами по себе. Нос по ветру — и оставалось лишь дышать полной грудью. Конечности не желали подчиняться мозгу. Но необузданное желание увидеть море тянуло его вверх, заставляя юношу подняться. Утёс был небольшой, поэтому Кира легко начал забираться, наслаждаясь запахом полевых трав, что упорно росли даже на скалах. Он закрыл глаза. — А ты ещё чё здесь забыл? — послышался знакомый голос. Кира вздрогнул, распахнув вновь глаза и воззрился на сидящего подростка. — Если решил-таки суециднуться, то будь добр не здесь, — затянувшись, лениво протянул Тёма. — Нет, я хотел полюбоваться морем. — Ладно, псих, — скептически протянул Тёма, — сегодня я добрый, так что сиди тихо и, возможно, даже не отпизжу тебя. Кира вздохнул. Такую компанию приятной мало кто назовёт, но это, по крайней мере, лучше чем бесконечный гомон, который звенит в голове, проникая в мозги и превращая их в кашу. Так что юноша тихо скользнул к краю обрыва, отсев дальше от Тёмы и, ненадолго замерев, упал на живот, положив голову на скрещенные руки и уставившись вниз. Как только Кира увидел синюю гладь, так из головы выветрились все мысли. Осталось лишь лёгкость в теле и пустота в голове. Невысокие волны разбивались о скалы, брызгами разлетаясь, поднимаясь в воздух и вновь возвращаясь. Насекомые и рыбёшки иногда показывались, проходись танцем по воде, то тут, то там. Когда-то, когда над деревянными баркасами ещё развевались белые флаги, об эти скалы бились корабли. Нещадное, лютующее море, укрывало в своих объятьях щепки и людей, оставляя их в забвении. Когда-то тёмные волны снедали всё на своём пути, а сейчас же, вода была тихой и прозрачной, настолько, что если приглядеться, то можно было увидеть песчаное дно. О, Кира слышал, как кричали на разный лад утонувшие люди под этой толщей воды. Юноша потянулся к ним, желая прильнуть к синей глади ближе, почувствовать её тепло. Тонкая рука потянулась к скалам и… Киру резко дёрнули за ногу, вырывая из забытья и оттаскивая от края, с которого он свесился почти наполовину. Тёма ошалело смотрел на Киру, тот, казалось, и вовсе онемел. Вокруг стояла полная тишь. Тёма очнулся первым и вскочил. — Ты!.. — испуганно вскричал он, — крыша совсем потекла?!. — Парень не мог связать и пары слов, задыхавшись, заметавшись, взъерепеневшись. — Я, — Кира начал и тут же замолчал, чувствуя, как заполошно бьётся сердце, всё ещё не осознавшее, что произошло. — Я не хотел. Оно просто звало меня. Оно хотело меня, — юноша схватился за голову и, вскочив, бросился бежать прочь с утёса. — Поехавший совсем, — тоже схватившись за голову, проговорил Тёма, полоумно смотря тому вслед.***
С того дня, Тёма больше не лез ни к Кире, ни к Сене. Не хватало ему ещё лишних неприятностей. Если этот ебанутый снова решит что-нибудь такое провернуть, то всю вину, конечно, повесят на него, Тёму. А парню вовсе не хотелось быть ответственным за чью-то смерть. Одно дело — издеваться над странным психом, другое — когда на тебя вешают обвинения в смерти этого самого психа. Так что Тёма сторонился этих двоих, спокойно бухая за гаражами и шатаясь по округе. Так, он частенько исследовал старую часть города, от нечего делать. Вот и сегодня ночью, сбежав из дома, Тёма шёл по тихой деревеньке, вертя в пальцах сигарету. Ночной воздух был тих и свеж. На чистом небе блестели звёзды, украшая тёмную, синюю одежду, что обрамляла луну. Иногда, в такие ночи, Тёма забирался в заброшенные домики, чтобы порыскать, не осталось ли чего интересного от их владельца. И, как только парень заприметил вдали забытый домишко, то поспешил к нему. Здание немного покосилось и поросло плющом и мхом. Но в былые времена, оно, верно, было уютным укрытием от людей. Тёма потушил сигарету — ветошь быстро горит, а ему совсем не улыбалась перспектива косплеить ведьму из средних веков. Подойдя к ближайшему окну, парень сплюнул и, прикрывая лицо, разбил потрескавшееся, мутное стекло. Подтянувшись и перевалившись через оконную раму, Тёма оглядел помещение. Когда-то, давным-давно, оно было заставлено мебелью, а по комнате разносились звонкие голоса. Но мебель растащили неравнодушные жители, а голоса давно потухли в сырой земле. Парень тихо прошёлся по деревянному полу. Половицы жалобно скрипнули. Тёма иногда находил в таких заброшках что-то полезное, но это явно был не тот случай — во всех комнатах осталось лишь зияющее ничего. Раскрыв пасть, оно засасывало пространство и, совсем немного, душу. Тёма, обошёл дом два раза, и, так ничего и не найдя, решил возвращаться. Когда он прыгнул, чтобы перелезть обратно на улицу, покрывшуюся сумраком, его нога соскользнула. Тёма с шипением упал, ударившись о подоконник. Пол под его весом провалился. — Бля, — парень тихо прокряхтел, пытаясь вылезти из образовавшейся ямы. В руки впились занозы, и Тёма сморщился, — чтоб его, — сплюнул он, резким движением освобождаясь. Он уже хотел снова разразиться проклятьями, но… В полу была дыра, да. Но это намеренно сделанная дыра, кем-то, кто, наверно, был жителем этого места. — Чёрт бы тебя побрал, — изумленно произнёс Тёма, осторожно доставая небольшой сундучок, что виднелся на дне, — тайник, — поражённо хмыкнул он, оглядывая находку, — Щас клад найду, — пропел он, доставая перочинный нож и перемещаясь в угол комнаты. Руки кровоточили от впившегося дерева, но глаза парня азартно блестели. Хотелось скорее открыть секрет, который был так тщательно спрятан. Ведь владелец, наверняка, не стал бы хоронить незначительную вещь. Так что Тёма увлеченно начал ковырять замок. Многолетний опыт сказался, и буквально через несколько минут, защёлка тихо открылась. Парень скорее поддел крышку, с нетерпением светя фонариком. На секунду он даже задержал дыхание и… Разочарованно вздохнул. — Да это же просто личный дневник, наверняка какой-нибудь пубертатной влюблённой пиздюшки, — Тёма разочарованно цокнул, держа находку в руках. Не клад. Дневник не требовал скорого прочтения, да и не представлял особого интереса, так что парень без раздумий вернул тот в сундучок, перехватил его поудобнее, и, теперь, уже удачно, перемахнул через раму.***
Ксеня, вышивая нечто невероятно красивое, совсем не заметила, как ночь опустилась на город тихими шагами. И, только когда голова разболелась от яркого света лампы, а глаза уже слипались под настойчивым давлением ночи, девчонка вышла на балкон, подышать свежим воздухом. И, наверное, Киру хранили ангелы, что Ксеня заметила его, одиноко идущего, по направлению к северу. — Кира! — немного опешив, вскрикнула девчонка, увидав друга с балкончика. Но тот не слышал. Море звало его. И юноша шёл к нему. Неторопливо шагал к воде давно выверенным путём. Серые глаза были затуманены поволокой, тело тянула сила, неясная, неестественная. Босые ноги больно стирались о камень, а ночнушка не помогала даже в столь тёплую летнюю ночь. Но юноша, казалось, не замечал всего этого. Он просто шагал, с одним невнятным желанием. Увидеть море, услышать его, почувствовать голой кожей холодные объятья… Кира и сам не знал, что будет, если он не будет слушать голоса волн. Но где-то глубоко в душе понимал — ничего хорошего. И поэтому он не остановился, когда его окликнул знакомый девичий голосок. Ксения испуганной птицей слетела с лестницы, выбегая из дому и кидаясь к другу. Девчонка схватила его за руку, поворачивая к себе и с силой встряхивая. — Какого чёрта, Кира! — вскричала обеспокоенно она, а юноша, словно очнувшись ото сна, поражённо посмотрел на неё. — Что я здесь делаю? — легонько оттолкнув от себя подругу, произнёс Кира, потерявшись не сколь в пространстве, сколь в своём сознании. — По-моему, это должен быть мой вопрос, — гневно проговорила Ксеня, упирая руки в бока, — сижу я, никого не трогаю, шью спокойно, а тут ты, посреди ночи — и буквально из неоткуда! — Кира недоверчиво посмотрел на неё, запуская пятерню в волосы. Подул лёгкий ветерок, и Ксеня съёжилась. — Пойдём домой, там поговорим, — сказав это, она буквально в охапку схватила Киру, толкнув через порог. И, когда руки были вымыты, раны обработаны, а чай нагрет, Кира, стушевавшись, начал: — Я помню, что лишь пошёл спать, просто в самый обычный вечер. А потом я проснулся уже, когда ты трясла меня за плечи, — тихо произнёс он. Ксеня закусила губу и подтянула ноги, греясь о чай. — Может, это у тебя проснулся лунатизм? — спустя некоторое время предположила она. Кира дёрнул плечом, показывая, что ничего не знает. Ксеня громко отхлебнула.***
— У меня такое ощущение, что меня прокляли, — зарычал Тёма, — почему я снова встречаюсь с тобой, уёбок, да еще и подружка твоя, ко всему прочему, с тобой, — Ксеня и Кира решили прогуляться после ночного происшествия и проветрить голову. Тёма же просто хотел найти уёдинённое место в леску. Так, трое вновь схлестнулись на перекрёстке вытоптанных тропок. — Знаешь, мы тоже не рады тебя видеть, так что может это тебе свалить по добру по здорову? — раздраженно кинула ему в ответ Ксеня. — А ты помалкивай, мелкая. И вообще, не вижу благодарности в твоих глазах. Я твоего парня дорогого, между прочим, от смерти спас, ты у меня должна уже в ногах валятся, и пятки мне целовать, — Ксеня вопросительно посмотрела на Киру, тот кивнул. — Я чуть не упал с утёса, — Ксеня резко повернулась к нему всем телом и уставилась потрясенно на друга. — Какого чёрта, Кира, ты был на утёсе? — хрипло спросила она. Юноша лишь пожал плечами. Тёма ухмыльнулся, зажигая сигарету. — Ненаглядный твой пошёл «посмотреть на море», а в итоге чуть не сдох, — Ксения рассерженно повернулась к Тёме. — Тебя вообще не спрашивали, так что завались, — чуть менее агрессивно, чем обычно обрубила она. Кира прикрыл глаза. — Да, заткнись, Артём, а? Это был лишь несчастный случай, — проговорил Кира. Тёма хмыкнул. — Вот она, благодарность за спасение неблагодарной свиньи, — плюнул он под ноги Кире, с силой ударив его в живот, — Надо было дать тебе сдохнуть, — прошипел Тёма. И, не обращая внимания на кудахтанье Ксени, быстрым шагом двинул прочь, подальше от набившей оскомину парочки. Парню казалось, что в желудке уже образовалась язва от этих двух. Кулаки нестерпимо чесались — хотелось набить кому-нибудь морду. Тёма раздражённо вытащил пачку сигарет и тут же взвыл — закончились. Так что пришлось менять маршрут, ища ближайший ларёк, где плевать на возраст. Так, запасшись сигаретами, Тёма почувствовал, как немного отлегло. По дороге домой, он с удовольствием нашёл ещё одну жертву для своих издевательств, и, только окончательно успокоившись, оказался в своей постели. Делать было решительно нечего. Парень повернулся, потянулся, и вдруг его осенило. Тёма полез под кровать и достал сундучок. Всё же любопытство взыграло, несмотря на его скептическое отношение к таким вещам. Так что он аккуратно достал находку. Ветхие страницы были сухими и жёлтыми — но сшит дневник был крепко. Так что Тёма без опасений открыл его и постарался вчитаться в буквы. Агафья Шульц — гласила надпись о принадлежности. Тёма нахмурился. У этого психа тоже была такая же фамилия. Неужели родственники? Нет, глупость. Он тряхнул головой. Таких совпадений просто не бывает, так что они просто однофамильцы, никто больше. Тёма откинулся на стену и погрузился в чтение — большинство записей были уже стёрты, но некоторые, всё же можно было разобрать. 2 марта, 1723 Дорогой дневник. Вчера в очередной раз провожала милого Матвея в путь. Он не давече как неделю назад вернулся с плавания и вот, вновь ушёл. Ещё одно долгое, изнурительное плаванье, которое неведомо когда кончится. Каждый раз, смотря на то, как удаляется корабль о белых парусах, сердце кровью обливается. Ежели бы плавал он не долго… А то бишь уплывёт на несколько месяцев и воротится: изнурённый и похудевший, страшно посмотреть… И горькая тоска меня берёт. Как прихожу на пристань попрощаться, так он всегда крепко целует. И никогда не забудет обнять, приласкать, сказать, что любит и что вскорости вернётся. Ты, мол, Агафьюшка, только жди. А я и жду, что же делать остаётся. Он, как возвращается с вод, аль плывёт в них, так горят у него глаза от необузданного счастья и восторга, светится изнутри. И сегодня вот, провожала я Матвея, слёзы платочком украдкой вытирала. А он меня к себе крепко-крепко прижал и говорит, мол: — Что ж ты плачешь, милая Агафьюшка, аль не попривыкла ты ещё провожать меня? — и спрашивает с улыбкой на лице, да с прищуром своих карих глаз. А я ж в эти глаза-то, в глаза и влюбилась! Смотрю на него и слова сказать не могу: словно впервые вижу. А он смёётся, как всегда, так по-доброму. Милый мой! Да как же можно привыкнуть к разлуке с тобою! Сколько лет прошло, сколько плаваний минуло. И каждый раз не знаю, ждать ли вообще тебя… — Вода, — говорит, — стихия моя, люблю её, как дом родной, как тебя Агафьюшка моя милая, море же мне, как сыночек наш с тобою, Агафьюшка. Знаю, как любит он моря да реки, и знаю, что не боится ни штормов он, ни вытья сирен в ночи, ни зуб русалочьих. А молюсь всё равно. Хоть сколько мой милый не ходил в море, а всё говорит, что Бог ему там не помощник. А у меня сердце рвётся, боязно, а, коль, не вернётся? Как жить дальше-то тогда? Вот и кланяюсь иконкам, целую, прошу здоровым да живым вернуть… Но, что греха таить: не могу только ругать воды эти. Сколько воспоминаний счастливых всё же хранят волны, с шумом прибоя омывая камни… И познакомилась лишь с Матюшей из-за его необузданной любви к морю. Я тогда ракушки собирала, для сестры младшенькой своей, по щиколотку в воде, с подвернутым платьем, словно вчера было, помню. А он мимо пробегал. Помог Матюша мне, довёл до дому, а на следующий день заявился с цветами полевыми. И гуляли мы с ним, а после ужо и замуж позвал. Тёма хмыкнул: «Ну конечно. Что ещё можно ожидать от дневника того времени. Сплошное нытьё о том, почему ушёл, бедный мой любимый, когда вернётся. И что же женщины так превозносят и романтизируют своих любимых?» — Тёма качнул головой, — «Глупые, верно.» 27 февраля, 1734 Дорогой дневник. Говорят, что желанья наши имеют свойство сбываться. Так, мой милый вернулся с очередного плавания быстрее, чем планировал, проходив по морю лишь несколько недель. Рада была, словами не описать. Подбежала я к нему, а он улыбнулся, сгрёб в охапку и закружил, оставляя поцелуи на моих щеках. А всё чует женское сердце — что-то не в порядке. Не весело у милого моего на душе, хоть и смеётся во весь голос. Но всё же ждала, когда он сядет рядом и мы поговорим по душам, что же удручает его. Я не торопила его, но и он не торопился. Лишь спустя несколько дней, спустился он, сел рядом со мной, обнял и говорит: — Агафьюшка, очей моих свет, не смогу я больше по морю ходить. И на этом замолчал. А после сказал: — Околдовала меня русалка, разгневал я её, не признал красоты в ней. Вот и наложила проклятье она на меня: не принимает море теперь меня: гневается, беснуется. Ели ноги унесли, как договорила она слова заклятья. — Что ж ты, милый, красоты в ней не признал? — спросила тогда я. А он лишь усмехнулся горько и промолчал. Не стала пытать его, дала отдохнуть. Конечно, я поддерживала его, как могла: водила его к брегу или таскала ракушки с нашего места. Но это всё, конечно, было не то. Тёма тихо засмеялся: «Русалки, что за чушь? Да, по любому, этот муженёк работать просто не хотел, вот и списал всё на детские выдумки. Кто вообще в это поверит?» 1741 Впервые я почувствовала себя счастливой, ибо не доводилось мне так долго ещё находится рядом с моим милым. Я нежилась в ласке да заботе, но понимала, что долго продолжаться это не может. Со мною он всё так же был весел да нежен, но стоило уйти ему в заботы по дому, как выпадает, задумывается, глядя на волны через окошко. Не знаю уж, как быть, видя его таким, сердце разрывается. Матвей затухал с каждым днём. Блеск в глазах совсем угас, а улыбка стала вымученной-вымученной, когда он смотрел на плескающиеся о берег волны. Он, в то время всё заладил повторять: — Ты, Агафьюшка, не траться на проводы. Уложи в мою лодочку, да пусти по морю. Так я и останусь в глубинах морских. А потом он покинул меня. Ему тогда и сорока не стукнуло, но он уже закрыл глаза навсегда. До самой его смерти я была с ним, слушая, как затухает медленно мой милый супруг. И до самого конца была уверенна, что исполню последнее его желанье — покоится в море с миром. Проводила его в последний путь. Но… Что ж таить. Любила я Матвея безмерно. И привело ко греху меня это. Не исполнила его последнего желания, положила его в деревянный гробик, да закопала его рядом с местом, где лягу сама. Ох, дурою, дурою была. После жалела столь долго, да смелости не хватило мне раскопать, да унести кости в море. А он иногда приходил во сне и смотрел, так печально и тоскливо. — Что ж ты, Агафьюшка, оставила почивать меня в сырой земле, дурно мне там, боязно. А я на это затыкала глаза и уши, чувствуя, как его холодные руки проходятся по моим волосам, заплетая их в косичку, так, как он любил. И целовал он меня осторожно, холодными губами, тихо прося навестить. И, как просыпалась я, плела эту самую косу, да шла к нему, каясь в своём грехе, да не исправляя его никак. Эти три записи — единственное, что сохранилось от той женщины. Остальные уже стёрлись до полной неузнаваемости. Тёма провёл пальцами по последней заполненной странице дневника. О некоторых словах он лишь догадывался. От чернил, смазанных слезами, веяло горькой печалью. Это была последняя запись. Хотя страниц было больше, чем предостаточно, они так и остались навечно пустыми.***
Старое, никому не нужное здание архива, тихо разваливалось. Время шло, городок завял, оставив в память о былом величии лишь жалкую кипу старых газетёнок. Но именно эти бумажки и были сейчас так нужны Тёме. Парень остановился перед городским архивом и, тяжело дыша от напряжённого бега, заскочил внутрь. Там пахло старыми книгами и газетами. Любопытство, снедающее его, не давало спать: «Кто была эта женщина?» Выросший среди драк и побоев, Тёма приобрел чуткую интуицию, присущую всем дворовым псам. И сейчас эта интуиция кричала, что он обязан найти ответ. — Эй, дядь, мне нужно найти одного человека, который уже того, — Тёма показал куда-то неопределённо вверх, вальяжно подойдя к библиотекарю. Мужчина взглянул на него поверх очков. — А у Вас есть хоть какие-нибудь сведения об этом человеке, кроме того, что он умер?— буднично протянул библиотекарь. Тёма почти перевалился через стойку и начал перечислять, загибая пальцы. — Так, звали её Агафья Шульц, умерла она не раньше тысяча девятьсот восемьдесят первого, о! а ещё она была женой какого-то моряка, — работник медленно кивнул. — Пойдёмте за мной, — и Тёма, довольный собой, направился за работником. И вскорости, они остановились перед стеллажом. — Вот, — мужчина указал на расставленные газеты и документы. — Здесь должны быть года, имена, и то, что Вы ищите — информация. Тёма скептически осмотрел стеллажи. — Эээ, не думаю, что смогу найти хоть что-нибудь. — Но Вам придётся, к тому же, времени совсем мало осталось. Так что поторопитесь, — прошелестел библиотекарь и испарился. Тёма почесал голову: «Что значит мало времени? Неужели архив скоро закроют? Тогда действительно стоит поторопиться.” — он совершенно не горел желанием приходить сюда ещё раз. Так что парень сныкал небольшую стремянку и забрался к самому верху, выискивая хоть что-нибудь. Тёма осторожно прошёлся пальцами по старой бумаге, перебирая корешки книг, газет, словно гипнотизируя бумагу, чтобы нужный некролог сам упал к его ногам. Но он совершенно не собирался падать. Так что, закатав рукава и закусив губы, парень включил фонарик, и поддел первую пачку ветхих бумажек, скрупулезно просматривая их. Время шло. Часы мирно отбивали свой ход, а дело так и не продвинулось ни на миллиметр. Тёму уже клонило в сон от обилия нудных заголовков. Перед глазами плавали чёрные точки, но он упорно продолжал листать — газета за газетой, чувствуя, что ответ где-то рядом. И, хотя он пришёл в архив ранним утром, под тихий шорох старых ветхих листов, незаметно наступил обед. А с ним, нашлась и информация из похоронного бюро. Парень посмотрел на некролог — маленький, совершенно неприметный, он упоминал о смерти некой Агафьи Шульц, похороненной на сто шестом месте. Тёма победно вскрикнул. — Сто шестое место, — тихо пропел он. Но улыбка вскорости сползла с его лица. — И что мне с этой информацией делать? — тихо спросил он у самого себя и чуть не свалился со стремянки, услышав тихий голос. — Кажется, было бы неплохо рассказать о твоей находке родственникам, — проговорил библиотекарь. Парень, крепко схватившись за стремянку, вопросительно смотрел на мужчину. Тот снял очки. — И раз уж там написано место, то почему бы не навестить неупокоенные кости? — Тёма на секунду замер и хлопнул себя по голове. — Точно сказано, дядь, спасибо за совет! — слетев со стремянки, Тёма бросился вон из архива. Хотя парень не был уверен, что эта Агафья — родственница Кирилла, но этот ненормальный поведётся же, что бы ему не сказали. Так что он всё равно собирался сбагрить дневник сумасшедшему за большие бабки. Не зря же горбатился. Будет этому уроком. Тёма ухмыльнулся, поудобнее прихватывая дневник. Почему-то он был уверен, что найдёт Кирилла на пляже.***
Кира шёл ближе к кромке воды, Сеня — к редким кустарникам да деревьям. Босые ступни омывали тёплые волны. В руках юноши была небольшая палка, которая оставляла за собой тонкий след на песке, и он тут же смывался водою, оставляя за собой фантомное воспоминание о своём существовании. Вокруг было тихо и спокойно. — Кира, — начала тихо Сеня; он кивнул, показывая, что слушает. — То, что сказал Артём, ну, о том, что ты чуть не упал… Ты ведь мог правда погибнуть, — прошептала девушка, остановившись. Кира тоже застыл. — Пожалуйста, будь осторожнее в следующий раз. Я не хочу тебя потерять, — уголки её серых глаз наполнились влагой. Но ни одной слезинки не скатилось. Кира посмотрел на девчонку — она склонила голову, пряча взгляд и стискивая края шортиков в руках. — В последнее время что-то неладное со мной происходит, — после недолгого молчания произнёс он. — Я стал часто выпадать из реальности, каждый раз находя себя в странных местах, — Ксеня подняла взгляд. — Тогда надо что-то с этим делать! Сходить к врачу или ещё куда-нибудь, — воскликнула она, — Нельзя так просто это оставлять. Кира машинально кивнул и кинул взгляд на море. Всё такое же. — Извините, что прерываю ваши лобызания, но у меня тут кое-что поинтереснее этого, — Кира и Ксеня одновременно обернулись не голос. Тёма вальяжно стоял, зажав сигаретку зубами, и держал нечто похожее на покоцанную тетрадку. — Опять ты, — зашипела Сеня и подскочила к Тёме, — Сгинь уже нахуй и не появляйся у нас на глазах, — Тёма хмыкнул. — Я и сам бы рад, конфетка, но у меня тут кое-что интересное для твоего парня, — протянул лениво он, покачивая дневник из стороны в сторону. — Это его бабки, походу, — как будто скучая, произнёс он, держа тетрадку за край, словно брезгуя. — Чего ты несёшь? — Ксеня попыталась вырвать дневник, но Тёма легко увернулся, подняв его над головой. — Э нет, детка, так не пойдёт. Я его нашёл, так что будь добра сначала заплати, — ухмыльнулся Тёма, — Эй, чудик, чего молчим, язык проглотил? — гоготнул парень, заглядывая за спину Ксени. И тут же замер. Сигарета чудом упала на песок, а не на дневник, шлепнувшийся рядом, тут же затухая. Тёма, не обратив внимания на Ксению, с силой оттолкнул её и резко рванул к воде. Волны расходились кругами, Киры не было видно, а Тёма, без промедления прыгнул в воду. Ксеня испуганно вскрикнула и, быстро сообразив, бросилась к ближайшему домику за помощью… Тёма с трудом распахнул глаза, разгребая тяжёлую плотную муть воды. Слизистую неприятно жгло. Тёма нашарил в кармане фонарик, оставшийся с поисков в архиве, и щёлкнул. Хотя толку-то. Вода поглотила каждый лучик, снедая хрупкий источник света, совершенно не желая отдавать свои трофеи. Парень развернулся, борясь с неподатливым морем, и поплыл, тяжело гребя сквозь свинцовые волны. Наконец, внимание Тёмы привлекло тёмное пятнышко и тот проворно направился к нему. Воздух уже кончался, вода давила на лёгкие, а Кира лежал на самом дне, лишь изредка судорожно дергаясь, как от боли. Когда Тёма подплыл к нему и потряс его со всей силы, тот не среагировал, выпустив лишь пару пузырьков воздуха. Парень, ухватив Киру за спину, с силой потащил его наверх, чувствуя, как море тянет его обратно, к себе, заманчиво зовя. В глазах потемнело, руки и ноги онемели. Казалось, что оно заберёт их, укроет своим одеялом, и они больше никогда не очнутся. Но Тёма всё греб к поверхности, вырываясь из капкана, впившегося в горло. Когда водная гладь отступила, и Тёма вынырнул со своей ношей, спасатели уже были рядом. Мутным взглядом он смазано пробежался по лицам, почти не чувствуя рук, которые его вытаскивали. Онемение прошило тело, которое не чувствовало землю. Совершенно не хотелось слушать взволнованные голоса, танцующие на задворках сознания так, словно он и не выныривал из моря. Так что парень закрыл глаза и упал в тёмную пропасть.***
Проснувшись, Кира обнаружил себя в палате с грязно-бежевыми стенами, твёрдым матрасом и болью в груди. Тяжело поднявшись, юноша простонал, оглядев помещение. Рядом с собой он обнаружил Тёму и взвыл только сильнее: «Ну почему этот вечно оказывается рядом? И что вообще произошло?» — Кира оглянулся по сторонам. Это, без сомнения, больница, но что они тут делают? Последнее, что помнил Кира, был океан и тёплая вода, ласково заливающая его лёгкие. Стоп. «Вода, заливающая лёгкие? Неужели… неужели он сам тонул?» — Кира оцепенел, поражённый этой мыслью: «Умирать не хотелось. От слова совсем. Но… Что же это такое?» — Почему в последнее время Кира обнаруживает себя в странных местах, ничего не понимая и не помня? — задаваясь этими вопросами, юноша погрузился в глубокие раздумья, не заметив, как в палату вошли. — Кирилл! — три голоса вскричали в унисон, и в юношу влетела сначала мать, Ксеня, а после и Дина. Кровать стояла прямо напротив двери, так что из коридора, сквозь открытую дверь, легко можно было всё увидеть. И женщину, тихо воющую в покрывало, и девушку, чьи пальцы крепко впились в одеяло, и как от злых, беспомощных слёз намокла белая ткань. Младшая сестра же испуганно сжимала покрывало, сидя на брате. — Кирилл, ты что, заболел? — встревожено спросила она, лихорадочно косясь на маму и Ксеню, которые плакали, вцепившись в юношу. Кира лишь кивнул. — Да, твой брат немного приболел, поэтому поди посиди в коридоре, — подтвердила мать слова Киры и, осторожно утерев слёзы, оставила ребёнка рядом с врачами. — Кира, Кира, — всхлипнула Ксения. — Ты знаешь, как я испугалась, когда ты вдруг исчез? — закричала девушка. А мать лишь тихо сидела рядом и вздрагивала от слёз. — Харе причитать, — послышался хриплый голос с соседней кровати и Тёма, откашлявшись, сел. — Я видел, как этот уёбок сам опустился в воду, а ведь я сразу говорил, что твой дружок суицидник. — Это был несчастный случай, — хрипло парировал Кира. — Ага. Уже который за этот месяц. Женщина не стала слушать препирательства двух парней, просто вскинула голову и, стирая мокрые дорожки, подошла к Тёме, хватая его за холодную руку. — Спасибо, спасибо за то, что спас моего сына! — вскричала она. Тёма скептически посмотрел на женщину и вытянул запястье из её захвата. — Эмм… Да вообще без б, тёть, — протянул он, стараясь отстранится от плачущей женщины, — Главное следите за своим сынком, чтобы он больше ничего не учинил. В больнице Тёма провёл всего несколько дней. Не выдержав общества, которое было с ним в палате, парень дал дёру. Так что Кира, проснувшись на третий день и не обнаружив рядом с собой Артёма, вздохнул с облегчением. И, решив, что заняться всё равно нечем, взялся за вязание, которое так любезно притащила ему Ксеня. Врачи, все как один — белые, с ног до головы, — приходили и уходили, сливаясь в однородное пятно, оставляя за собой лишь запах лекарств и ощущение холодных рук на теле. И единственным развлечением за весь день стала мама, которая вертелась у кровати, не переставая что-то говорить. Кажется, о каком-то враче, который «помог бы тебе, Кирилл». Теперь его психом считает собственная мать, что может быть лучше? Юноша чувствовал себя в болезненной небезопасности. Особенно по ночам, когда обследования заканчивались, и наступала кромешная тьма, перебивающаяся тусклым больничным ночником. В эти ночи Кира сидел на больничной койке, обхватив себя руками, впиваясь ногтями в сорочку и смотря в одну точку. Это уже второй раз, когда смерть подкрадывалась совсем близко, дыша на ушко приятности. За эти пару месяцев он чудом не погиб, находясь на грани. Кира сжался, утыкаясь в руки. Единственное, чего хотелось юноше — это чтобы его заперли и не выпускали, потому что Кире начинало казаться — он сходит с ума. Перед глазами, во сне и наяву, не оставляя его ни на секунду, плясали волны. Размазавшись по стенам, они задевали отблесками своих рук струны души, играя на ней, как на расстроенном рояле. Он схватился за голову. Руки неконтролируемо тряслись. Юноша весь сжался и всхлипнул. Один раз, второй. Солёные слёзы потекли по щекам, и Кира тихо завыл, зарываясь в подушку — лишь бы не услышали. Тёплые капли пропитали ткань, согревая лицо. Кира ровным счётом не понимал свою жизнь, не понимал своих действий, и, что оставалось — это лишь свернуться калачиком и продолжать плакать. И даже сквозь горькие слёзы страха, Кира всё ещё слышал его. Слышал зов, который проникал в самые укромные уголки души, поднимая там совершенно неконтролируемую бурю. — Заткнись, заткнись! — Я молчу, — тихо прошелестел голос рядом. Кира вздрогнул, отняв голову от подушки. В палате было сумеречно — вечер уже настал. Парень с силой потёр глаза, избавляясь от влаги на лице, и уставился на незнакомого мужчину в белом халате. Тот улыбнулся и поправил очки, садясь на кровать рядом. Кира немного отодвинулся. — Вы мой врач? Все обследования я уже сегодня прошёл, — неуверенно заявил Кира. Мужчина тихо засмеялся. — Нет, вовсе нет, я дежурил и услышал звуки из палаты, так что решил, что навестить пациента будет не лишним, — Кира удивился. Это всего лишь дежурный врач, но почему он тогда не заходил раньше? Юноше уже не первую ночь мерещились вещи, от наваждений которых он не мог избавиться весь день. — Могу я спросить, что так испугало молодого человека, раз он плакал? — юноша стушевался, отводя взгляд, сразу же забывая все свои вопросы. — Ничего такого. Просто… Я чуть не умер, — словно не веря своим словам, произнёс Кира. Мужчина кивнул. — Говорят, Вас спас Ваш друг, Артём, да? — Да какой он мне друг, — дёрнул плечом Кира. — Он всю среднюю школу надо мной издевается, — Врач понимающе кивнул. — Тогда зачем ему было Вас спасать? — Да хуй его знает, может карму хотел обелить, — Кира сплюнул, а мужчина улыбнулся. — Мне кажется, Ваш друг просто не знает, какого это — взаимодействовать с людьми. Когда спасатели вытащили Вас, они нашли небольшой дневник. Решили, что это Ваше. А когда Артём проснулся, он так потребовал отдать дневник, что завяли уши даже у нашей вахтёрши, — Кира удивлённо посмотрел на мужчину. — Точно, Артём же что-то говорил про этот дневник, прежде чем я… — Кира запнулся. — Он заливал что-то про родственницу или что-то такое… — Говорят, у вещей есть душа, влияющая на ход нашей жизни, — задумчиво проговорил врач. — Неужели не хотите узнать о дневнике? Может это Вам поможет… — Кира хмыкнул, закусил губу и смял простыни: «Вещи, влияющие на судьбу? Да это же глупость несусветная. Правда ведь?..» — Казалось, что ответ очевиден, как холодный воздух, пробивающийся сквозь щель в окне. Парень крепко задумался и совершенно не заметил, как его ночной гость испарился. Что-то шевельнулось внутри Киры, словно оно знало разгадку. Словно оно могло остановить всё это. Это чувство змеёй обвило горло, подступая тошнотворным комом: «Надо идти сейчас» стукнуло в голове у Киры. Змея согласно зашевелилась, распуская свои тяжёлые кольца. Так что юноша, недолго думая, скинул с себя одеяло и, решив, что второй этаж — это не этаж, спрыгнул. Он огляделся, и прижался к стене, аккуратно крадясь: «До рассвета надо успеть.» Тёма лежал без дела, чувствуя, как в груди всё ныло, и изнывал от скуки. Ноги сводило судорогой, когда парень пытался встать, так что вскорости, он бросил это бесполезное занятие и повалился на подушку. В голове вспыхивали обрывки о том, как тонул Кира. А вспоминать совершенно не хотелось: «Зачем вообще было туда лезть, ведь ясно же, как Божий день — идти в одиночку против моря опасно.» — Тёма сжал горло, словно пытаясь откашлять страх. Вдруг в окно что-то несильно ударило. Тёма поднял голову, решив, что это лишь веточка. Но удар повторился — ещё один и ещё один — кто-то настойчиво кидал камушки в окно. Тёма хмыкнул: «Что за доисторический метод из старинных американских сериалов?» — Но парень всё же встал и, не выглядывая в окно, сразу вылетел на улицу, наивно полагая увидеть там своих братанов. Но Тёму ждало само разочарование во плоти. Кира стоял, в одной сорочке, покачиваясь из стороны в сторону. Тёма на секунду застыл. — Ты… — тихо прошептал он, и без промедления кинулся на Киру. Тот не успел даже понять, что произошло, как его повалили на землю и начали нещадно бить — ногами, руками. — Я чуть не подох из-за тебя, тварь, — разъярённо вскричал Тёма. Кира взбрыкнул, пытаясь отбиться, но кулак, который был уже полностью в крови, точно припечатал ему нос. Кира взвыл, схватив ногу, пытаясь остановить удары в живот, и завыл раненным зверем. — Мне больно, больно, остановись, пожалуйста, — слёзы неконтролируемо потекли по грязному от крови лицу. Тёма схватил Киру за волосы и притянул к себе. — Больно тебе, сучоныш? А мне было ещё больнее, когда я тебя вытаскивал, — зашипел Тёма, но больше не бил, лишь сильнее сжимая в пятерне пучок волос. — Я видеть твою рожу не хочу, убирайся отсюда. — Подожди, — липкие пальцы, измазанные в крови и земле, впились в штаны Тёме. Тот тряхнул ногой, но не пнул — Кира и так еле дышит, а ещё один удар точно не улучшит ситуацию. К тому же, злость немного утихла, шевелясь всё ещё в глубине души. Но не выползая. Так что Тёма, закатил глаза, выжидая, что же скажет этот псих. Кира же, поняв, что его бить не будут, собрался в кучу. — Я тут подумал, может этот дневник, который ты нашёл, мне поможет? — Чё? Каким боком? — Ну так дневник бабки это был, а вещи, говорят, на людскую судьбу влияют, — Тёма посмотрел на юношу, словно на психа. — Я чё, настолько сильно приложил тебя головой, что ты окончательно ебанулся? — немного отступая назад — от греха подальше, произнёс Тёма. Кира лишь дёрнул плечом и попытался встать. — Ну скажи что там было написано, тебе что, сложно? — протянул Кира, словно канюча. Хотя в их ситуации это, конечно, выглядело смехотворно. Тёма поднял бровь. — Там было что-то про неупокоенные кости, но ты не пойдёшь же рыть кладбище, — ответил парень. Кира воодушевлённо вскрикнул. — Вот оно! Почему они неупокоенны? Где они лежат? — с лёгким сумасшествием в глазах Кира схватился за плечи Тёмы. Тот застыл на мгновение, а после оттолкнул с силой. — Иди проспись, псих. — Артём, мне страшно… Я не хочу умирать, — вдогонку крикнул Кира, но, казалось, его уже не слушали. Тёмная капля упала на землю. Кровь или слеза, почва одинаково безразлично вобрала её в себя.***
Кладбище было тихим и спокойным. Сумрак заката всё ещё покрывал мокрые от росы листья, пока надгробные плиты стояли в своём безмолвии. Тёма аккуратно проскальзывал между рядами, пытаясь отыскать это сто шестое место. Полночи снедаемый словами, брошенными напоследок, он, не привыкший к мукам совести и бездействию, решился. Уж лучше Тёма вновь получит пизды от родаков и снова загремит в школу интернат, чем потом будет всю жизнь винить себя в смерти этого чокнутого. Так что парень вскорости обнаружил себя, быстро оглядывающим могилки. Деревья тихо переговаривались на собственный лад. И снова удача улыбнулась ему. За покосившимся, слегка обшарпанным забором, стояли два креста. Холмики над ними уже стерлись и поросли мхом, расцветая кладбищенскими тюльпанами. Тёма подошёл к ним. «Любовь до гробовой доски» — гласила надпись на обоих крестах. Теперь оставалось самое сложное. Тёма вытащил из-за пазухи лопату и вздохнул. В своей жизни он делал много аморальных вещей, но что бы тревожить мертвецов… До такого даже он пока не докатывался. И сразу тряхнул головой, ухмыльнувшись: «Значит, докатится. Раз уж решил, то нужно мародерствовать до конца» И, кивнув самому себе, Тёма начал копать. Податливая, мокрая земля легко ложилась на лопату. Луна успела обернуться вокруг неба, а солнце показать свой бок из-за горизонта, когда в почве показалось нечто белое. Скоро на кладбище придут люди. Тёма встряхнул руками. Мышцы нещадно болели, капелька пота повисла на верхней губе. На земле валялось несколько окурков, а парень, встряхнувшись, продолжал нещадно копать. Раскопки костей какого-то моряка, чья жена всё никак не может успокоиться — не самое приятное занятие для досуга. Так, Тёма то и дело тряс головой, чтобы не заснуть, изредка вытирая пот рукой, измазанной в кладбищенской земле. И, когда он раскопал все кости, оставалось только одно. Тёма снял с себя футболку и завернул останки в неё.***
Сигаретный дым плыл над морем, утопая во влажном воздухе. Тёма сидел на утёсе, глядя вдаль. На песке, за несколько тысяч километров, казалось, можно было разглядеть две точки. Зов, непрекращающийся долгие месяцы, утих. Волны мерно бились о берег, навечно немые в своих секретах.