мальчик

минхо вообще не специально — кто в принципе умеет управлять своими чувствами? а джисону палец в рот не клади — нужно было просто подтверждение: «да, нравится. но если ты не замолчишь, это будет последним, куда ты в своей жизни сунул нос». совсем не удивленный, он берет минхо за руки, мешая спокойно завтракать, и говорит что-то похожее на «не волнуйся» и «я помогу». тревогу стоило бить сразу. неаккуратные и долгие взгляды на чонина никого уже не удивляли — сынмин, разве что, не упускал возможности особо изощренно пошутить, если сам становился свидетелем. еще года два назад минхо самым очевидным образом спалился перед чаном, выпрашивая совместную с чонином комнату. оказалось, что дом семьи бан — не замок, и косой взгляд чана минхо понял только оказавшись вечером с еще двумя мемберами, кроме чонина, в спальне — остальных чан забрал к себе. как ни крути — сложно скрыть что-то от людей, с которыми идешь в ногу вот уже несколько лет кряду. минхо считает джисона прямым продолжением себя — вторая из восьми голов, и признаться ему на первых парах легко, но осознание накатывает спустя уже несколько минут. минхо согласился с тем, что чонин ему нравится джисон знает о том, что чонин ему нравится. получается что-то вроде горькой правды — незамысловатые шутки сынмина и многословные взгляды чана все равно всегда казались легче, чем прямолинейность джисона, полная надежды на лучшее. он все так же мешает минхо спокойно завтракать, продолжая с тихим смехом бормотать что-то однотипное. проще было бы, на самом деле, поговорить с чаном, а не давать джисону еще один повод сходить с ума. но минхо вообще в голову не приходило кому-то рассказывать, а тем более — признаваться — джисон говорит что-то похожее на это. какой-нибудь хёнджин точно так же не оставил бы его в покое, а джисон не оставит в покое еще и чонина — добрая душа — беда на голову. чонин появляется вовремя — когда джисон наконец отвлекается от минхо и штурмует маленький холодильник. комната тут же наполняется приятным запахом ванили — хёнджинов, кажется, гель для душа, который по очереди таскают они все (кроме, разве что, сынмина — у него добросовестно есть собственные ванные принадлежности, которыми тоже пользуются по очереди). — ну что? — чонина, только усевшегося за стол, пугает джисон — не то своим видом с утра, не то: — кто выпил всю воду? возможно, это действительно был чонин — они оба знают, что это был чонин — чаще всего ему попросту не хочется спускаться со второго этажа и тащиться посреди ночи на кухню, и оставленная джисоном вода всегда оказывается кстати. после разговора-монолога с минхо лицо джисона все еще выглядит по-жуткому торжествующим — реакция чонина, принявшего это на себя, очень веселит. или же минхо попросту нравится, как он кривится, когда извиняется и обещает так больше не делать — уже с очевидным безразличием. для наглядности прямо у джисона перед лицом он скрещивает пальцы, тут же отворачиваясь к кофемашине. джисон как с цепи сорвался ровно с того дня — до этого он не так заметно и явно раздражал чонина, при любом удобном случае заговаривая о минхо, что в принципе оправдывал их статус лучших друзей. но из-за в очередной раз выпитой воды — или из-за того, что джисон неуравновешенная творческая натура, принимающая чужие проблемы слишком близко к сердцу... он прилипает к чонину намертво — не назло, но получалось странно. немного гложила зависть и какая-то обида на самого себя за то, что так же искренне не получается: и обнимать по утрам, и в шутку целовать, в целом — чувствовать. чонин, чувствовал, как под сердцем и в районе пульсировала тревога, и никак не мог с этим справиться, а тем более — справиться как джисон, который в стрессе, если не оставался в комнате по несколько суток в одиночестве, обязательно к кому-нибудь приставал. в общежитии навязчивое беспокойство джисона всегда чувствовалось, и оттого минхо чаще готовил, феликс ночевал не у себя, а хёнджин считал своей первоочередной задачей быть рядом. чонин откровенно завидовал простой человеческой честности, потому что всегда доводил до края. пока не мог подняться на репетиции, хотя они только начали, пока не плакал перед всеми за ужином, а после мертвой хваткой цеплялся за минхо и чанбина, которые сидели всех ближе. так просто складывалось — с чувствами к самому минхо тоже. он попросту хорош во всем (в том, чтобы влюблять в себя — лучший). хотя чонин признает это редко — из вредности только отчасти, с другой стороны ему уж очень сильно не хочется показаться в минхо влюбленным. а он влюблен. он от и до кажется идеальным — мечта, преследующий каждую ночь сон, которого чонин пытается коснуться, но не достает, дышит и вдыхает, но не полной грудью — просыпается по будильнику ровно в пять тридцать утра. и от этого задыхается, когда минхо его обнимает или обнимает кого-то еще — у него грудь полна любви к мемберам такой, что через край слезами — за едой, когда все вместе; в комнате практик с хёнджином или в спальне с джисоном, когда они оба едва держатся на ногах от усталости. и чонин снова оказывается с той же тревогой в груди, достигающей предела — джисонова чрезмерная надоедливость только подливает масла в огонь, а злость на самого себя выливается в раздражение на него. грубость — обыденность, и джисон не обращает должного внимания и не обижается — чонин благодарен, хотя и старается держать язык за зубами, чтобы не высказать очередную гадость. не рыть себе могилу дальше — неделей позже он едва не ругается с чаном, у которого в голове оказывается больше, и излишнюю раздражительность он замечает на раз два. хёнджина он просто укусил за палец, а чанбин на едкую шутку безразлично закатил глаза — чонин хочет запереть себя в клетке. со злости он пинает ногой стоящий не на своем месте кухонный табурет, потому что минхо не пишет в общий чат, когда почти на всю ночь остается с хёнджином в компании. случайно бьется головой о деревянную спинку кровати из-за того, что не может той ночью заснуть и ворочается больше обычного. и сталкивается с утра с минхо и хёнджином на кухне, когда идет делать сынмину кофе; ярко-оранжевый свет солнца сквозь неряшливо повешенную шторину слепит, и чонин, случайно разлив кофе на пол, закрывает лицо руками в тихом уродливом рыдании — минхо успевает только сматериться, прежде чем обнимает. от чана достается обоим — минхо, конечно, как старшему, больше, да и вряд ли он бы смог серьезно отчитывать джисона — все младшие его слабость. — неужели так сложно головой подумать, — чан устало выдыхает, глядя минхо в глаза с укором. идея и вправду была не очень — чонин последнее время чересчур загруженный и думает, что джисон что-то от него хочет — и не может понять, что именно. минхо попросту не может следить за каждым мембером постоянно, и прошедшую неделю полностью упускает из виду. за чонина откровенно страшно — чан точно так же уверен, что джисон особо и не причем, а вот минхо за дурость и джисона получает. — не говори лино-хёну, что я проболтался, — джисон стыдливо прикрывает рот ладонью. распиздеться ни о чем часа на полтора с джисоном — стандартная часть дня хёнджина. но время от времени тот теряет мысль и начинает пересказывать попросту все сразу: и произошедшее за неделю-месяц, и про конкретно сегодняшний завтрак, и про новую диету минхо. так же легко заходит речь и про чонина — и джисон невзначай начинает с: «лино-хён же тогда сказал мне…» — и только после смешка хёнджина до него доходит. — я еще хочу пожить, — в принципе, джисон доволен ответом, но даже его молчание звучит теперь нервозно. отчасти — хёнджин думает — вмешиваться в дела минхо, когда он сам не просит — самоубийство, получать от него по шее не любит никто, хотя это мало кого из них действительно останавливает. они с чонином временами друг с другом держатся, как незнакомцы, лишний раз не дышат в сторону друг друга и выглядят как подвид клоуна обыкновенного — великие слепые, когда дело касается друг друга. у джисона всегда больше привилегий, чтобы вытащить из минхо прямое подтверждение без вреда для жизни — хёнджин этим наслаждается с одной лишь мыслью о том, как быстро следующим узнает феликс — у них с джисоном сознание одно на двоих. не то чтобы их чувства действительно были делом хёнджина, но из-за неосторожной реплики джисона он чувствует ответственность за гадкое настроение чонина — в точности как и минхо — они друг друга определенно стоят. младший только без угрозы смертельной опасности, лишь мелкого вредительства, но минхо по локоть отгрызет руки, если сейчас к чонину подойти — он ведет себя, как чан в худшие времена — как каменная стена, за которой можно укрыться. хёнджин боится, что встанет под нее прямо перед обвалом. в целом — выходные пролетают незаметно, минхо старается занять себя дома, чтобы слишком много не думать — бесится с дори и помогает маме с готовкой, видится с бабушкой и дедушкой. и один-единственный раз звонит джисону, чтобы узнать, не разнесли ли они с феликсом общагу. общий чат разрывается, потому что хёнджин не может один выбрать рождественские украшения — каждый год новые, хотя кухонный балкон и так слишком забит коробками — вряд ли это умаляет его упрямство. чонин пишет не особо много — он в принципе не любит отвечать, особенно болтовне хёнджина и джисона, но, кажется, он точно так же занят дома. минхо пытается выдумать, чем, хотя и обещал себе не думать о нем вообще. видится со старшим братом, играет с младшим, помогает маме с готовкой — их обычный список дел по возвращению домой. суни и дуни как будто чувствуют неладное — забираются на грудь и укладываются прямо перед лицом — минхо от знакомого запаха едва ли не плачет — тоска достает до сердца и пронизывает насквозь, пригвоздив к кровати на целый день. в таком положении не думать совсем не получается — суни не спасает даже мурчанием, хотя очень, кажется, старается — лезет в лицо и к рукам, больно кусает за пальцы — как будто пытается привести в чувства и вернуть с небес на землю. не думать минхо не может, даже если старается изо всех сил; чонин часть его жизни и его жизнь, он его и немного чанов, немного каждого мембера. он не может не думать о нем, когда его рядом нет. не может не вспоминать о том, как чонин танцует, стараясь изо всех сил (все равно где-нибудь проебывается — минхо как всегда ограничивается строгим взглядом). он не может не вспоминать его голос, когда он поет — даже в душе, когда думает, что дома больше никого нет или все спят слишком крепко. хвататься гладить суни, сотрясаясь от рыданий, кажется неправильным, но кот не возражает — тычется холодным носом в ладонь и счастливо из стороны в сторону дергает хвостом. минхо, разламывая дурацкую маску горя, которую на него нацепил один-единственный день хандры, проведенный в кровати, улыбается сквозь слезы — улыбается суни и немного самому себе. еще — джисону, хотя он и не видит. на подхвате каждый раз, даже если сам еле-еле справляется с маскарадом в голове. выходные пролетают незаметно — хёнджин возвращается с новогодними украшениями, чан, по словам чанбина, проводит в студии трое суток кряду, а минхо выдумывает, будто оказывается слишком занят суни, дуни и дори, чтобы отвлекаться на мысли об одном красивом вокалисте. даже для себя самого чонин молчаливый — джисон быстро и едва ли внятно обещает минхо его расшевелить, и на целый вечер закрывается с ним в их комнате. не лучшая идея, на самом деле — это понимает каждый: и застрявший в студии хёнджин, скинувший фотку с пола, и сынмин, кашляющий в голосовое сообщение после урока вокала. чанбин звонит спросить, как дела, а минхо, пытаясь отвлечься на готовку, отвечает слишком резко — злится на звонок и на себя, злится на свою злость, пробегающую током по спине и заставляющую головную боль пульсировать. к ночи возвращается даже чан, джисон молча забирает две порции спагетти и сбегает в комнату быстрее, чем минхо успевает поймать его за хвост или торчащие в разные стороны грязные волосы. — что на ужин? — чанбин чуть ли не поет, смотря широко раскрытыми глазами без тени насмешки — минхо ожидает ее увидеть, но вовремя вспоминает, что чанбин слишком простодушный, чтобы заморачиваться. — ты. утаскивая хёнджина и сынмина с собой в комнату, чтобы не есть в одиночестве или в пустой без нескольких человек кухне, минхо несколько раз сокрушенно вздыхает, на что ему никто ни слова не говорит. напряженная атмосфера держится аж до двух часов часов ночи — сынмин желает спокойной ночи с каким-то оттенком злобы, и минхо его (почти) не винит. хёнджин пропадает в ванной — комната затихает, а темнота отчасти пугает, не спасает даже мерное дыхание заснувшего сынмина. в темноте минхо так или иначе возвращается к чонину — к его растерянности и раздраженности, к джисону, который чересчур его донимает. к чонинову раскрасневшемуся из-за слез лицу, когда он обнимал минхо и хёнджина на кухне, едва не рыдая. сердце замирает, как будто останавливается, время замедляется — он остается один на один с неподъемно тяжелыми чувствами. минхо далеко не дурак — они прожигают драгоценные годы рядом, без должного внимания смотря на тлеющие угли своей влюбленности. днем в пустыне такая жара, что минхо мог бы обуглиться; ночью его истлевшее тело покрывается инеем и не дает сдвинуться с места и сделать хотя бы шаг навстречу. им обоим как будто лет по двенадцать, когда страшно произнести слово «любовь» — не то что признаться. привыкнуть можно ко всему — минхо привыкает к своим чувствам и надежде на ответные чувства чонина. привыкает к тому, что они отрешеннее, чем могли бы быть — чем тот же джисон и феликс, которым нравится донимать других и друг друга особенно. чем чанбин, который не стесняется своих чувств, чем сынмин, которому палец в рот не клади — откусит, но любя, конечно. темнота лишает глаз, громкое из-за заложенного носа хёнджиново дыхание заставлять бороться с навязчивым желанием закинуть ему на лицо подушку, но это как минимум будет негуманно. в общежитии стоит такая тишина, что позволяет минхо слышать звенящее напряжение (и это точно не звон в ушах). он старается не шуметь в ванной, а затем по пути на кухню, хотя и задевает случайно чью-то пару обуви в прихожей — шум как от чего-нибудь чанбинова, с тяжелой подошвой. на кухне стоит такая же темень, кроме, разве что… — господи, — лохматое нечто с хриплым голосом берется за сердце, — напугал, хён. — почему ты не в постели в четыре ночи, чонин-а? он последний, кого минхо ожидает увидеть в такой час — его режиму позавидует любой жаворонок (а еще хёнджин), и даже полуночное желание заточить джисонову недоеденную шоколадку, как правило, не поднимает его с постели (в отличии от того же хёнджина). освещенное несколько секунд назад телефоном, лицо чонина съедает тьма — видны только прямые линии скул и косые — глаз, остальное минхо по памяти возводит, будто чонин — неприступная крепость или готический замок. — четыре утра, — исправляет чонин и смеется, но как-то ломано — можно порезаться о грубые углы, но минхо старается быть осторожным. — как скажешь, — он не двигается, даже когда по привычке хочет протянуть для объятий к нему руки, — так почему ты здесь? — устал от джисона, — снова со смехом, но уставать от кого-то, с кем рядом постоянно — не ново. минхо недоверчиво выгибает бровь — чонин, конечно же, в темноте не видит. — он тоже не спит? — он первый уснул, — чонин по своему как-то показательно горд, раз не вырубился еще до полуночи, как обычно, — часа три назад. минхо кивает и добавляет «понятно» — спрашивать у чонина еще раз, что он тут делает, когда он отвечать не хочет — как палкой замахнуться на какой-нибудь лесной улей. (не)много даже страшно, потому что сил разозлиться на чонина, если обозлится он, попросту не хватит. — а ты что тут делаешь, хён? в ушах все же звенит — несмотря на храп чана или чанбина (может, даже феликса), неловкое молчание бьет минхо по лопаткам и плечам, дышит куда-то в лоб — чонин за один шаг оказывается рядом и крепко обнимает. — не спится, — минхо едва ли дышит, неуверенно обнимая в ответ, и тихо добавляет, — как-то тупо. — может, — говорит неловкость, говорят высокие шпили замка и боязливо смеются, — может. тон чонина говорит за него — голос гнется под тяжестью слез, которые минхо (еще) не чувствует. их, может, и нет, глупо показалось, и все это — бредовый сон, и тяжелое дыхание чонина — все хёнджин с заложенным носом. — я устал. обгоревшее тело минхо поглощает морозная тьма. чонина выдает дрожь — точь в точь так выглядит страх, у него красные от слез глаза и мокрые впалые щеки. немного неудобно минхо раскачивается на одной ноге, когда старается погладить чонина по голове так, чтобы не спугнуть близостью. касаясь жестких темных волос, минхо тихо согласно мычит. — все хорошо, — когда чонин немного отстраняется, минхо смотрит ему точно в глаза — ночь сливается с ним или он — с ней, — все будет хорошо. и осторожно целует в лоб.