Нелинейные уравнения

От Ганта нет хороших вестей уже вторые сутки. Манфред не нервничает, не позволяет панике поразить его острый разум, он просто перестает спать по ночам — не помогает ни вино (он и так стал пить слишком много и это тоже плохо), ни сигареты, ни старое доброе «загрузить себя работой и вернуться домой заполночь». А ведь это даже не его кровь, Манфред его даже по имени называет через раз. Это отродье Грегори Эджворта, которое он зачем-то повесил на свою шею. Да чтоб ему пусто было, пусть хоть отправляется вслед за отцом! Манфреду на него плевать. От Ганта нет хороших вестей уже третьи сутки. О нет, это далеко не первый раз, когда Манфредом пытаются манипулировать через семью. «Я твою девку так разукрашу, что только по зубам и опознают». Все это пустые угрозы, все, кто их произносил, уже гниют: кто в камере, кто в могиле. Потому что в преступных кругах о Манфреде ходит определенная слава, которая работает на него. Ему как-то и в голову не приходит, что однажды найдется смертник … И вот он находится. От Ганта нет хороших вестей уже четвертые сутки. А ведь это даже забавно. Манфред был готов к тому, что мальчишка будет его раздражать, но обещал себе к этому привыкнуть — в конце концов, его особняк достаточно велик, чтобы они пересекались только за ужином. Но он не ожидал, что этот тихий и послушный ребенок станет проблемой. В тот день Манфред работает из дома. В здании прокуратуры, прямо на этаже, где находится его кабинет, перекрашивают стены и Манфреда в этом факте не устраивает примерно все: и всепроникающий запах краски, и снующие по коридору рабочие. В час на мобильный падает сообщение, что Майлз вышел из школы. В два его все еще нет, но Манфред не обращает на это внимания. У него полно дел, а мальчишка наверняка шатается где-то со своими дружками, такими же бесполезными, как он. Не иначе как нашли очередного бездомного пса и пытаются его кому-то впарить. Пусть только попробует притащить его домой. Когда тот не является к ужину, Манфред начинает ощущать недовольство. Если кое-кто думает, что статус сироты позволяет ему нарушать правила этого дома, то он сильно заблуждается. — Папа, а где Майлз? — тревожится Франциска.— Ты ведь не отдал его обратно в приют? Должно быть, это желание слишком отчетливо читается у него на лице. Раздражение превращается в ярость, когда Манфред берется за телефон и слышит россыпь коротких гудков. Проклятье, он лучший прокурор страны, его время золото, а он вынужден тратить его, разыскивая сопливую ребятню, не озаботившуюся тем, чтобы зарядить мобильный. Он не сторонник телесных наказаний, но ближе к вечеру, выгуливая под дождем радостно подпрыгивающего шпица, дает себе обещание: когда мальчишка вернется домой, он три дня не сможет сидеть. Дурацкая псина с разбегу влетает в лужу. Манфред сжимает зубы, когда его брюки обдает жидкой грязью. Четыре дня. В девять вечера телефон Майлза наконец-то оживает. — Прокурор фон Карма. Сейчас десять вечера. Вы знаете, где ваш ребенок? — спрашивает незнакомый мужчина. Голос у него вежливый и доброжелательный. Как у профессионального впаривателя кредитов. Или у профессионального шантажиста. Манфред сжимает трубку так сильно, что будто бы слышит треск пластика. — С кем я разговариваю? — спокойно отвечает он, как будто и в самом деле рассчитывает на ответ. Никаких «что вы хотите?» или «передайте ему трубку» — Манфред не может допустить слухов, что с ним можно торговаться. У него есть настоящий, родной ребенок. — Я ценю ваше время, поэтому перейду сразу к делу,— продолжает незнакомый голос в трубке,— в следующую, кажется, субботу вам предстоит судебный процесс. Штат против Томаса Гилмора. Я прошу вас поумерить свои блестящие способности и проявить немного снисхождения к несчастному подсудимому. Все мы совершаем ошибки, не так ли? Ну и знаете, как говорят — судить может только Бог. Томми «Медведь» Гилморн начал совершать ошибки примерно с семнадцати лет, когда сколотил первую банду. Какое-то время Бог им действительно благоволил. «Безымянные» специализировались в основном на мошенничестве, вооруженных грабежах и организации наркодилерских сетей. Но последнему пункту доказательств не нашлось, но Манфреда это не беспокоило. Обвинительный приговор для Гилморна и без того лежит у него в кармане, и там и останется. Потому что он и есть бог. Бог всех прокуроров. Единственного человека, пытавшегося создать проблемы его карьере, он отправил на тот свет собственными руками. — Может, еще станцевать? — язвительно интересуется Манфред, проглотив рвущееся с языка «Вы похитили не того ребенка». — Ну станцуй,— насмешливо предлагает похититель и телефон Майлза окончательно превращается в кусок бесполезного пластика. От Ганта нет хороших вестей шестые сутки. Манфред все еще пытается уговорить себя, что причин волноваться особо нет — незаменима лишь Франциска. Но у него есть репутация человека, который совершенен во всем, за что берется. Репутация, которую эта проклятая семейка Эджвортов один раз уже испортила. Разговоры «У прокурора фон Кармы украли воспитанника…» ,« Двух месяцев не продержался…» так и звучат в его ушах. Поэтому он плохо спит, ворочается, срывается на подчиненных и прислугу (в его случае — больше, чем обычно) и каждые два часа звонит Ганту с одним-единственным вопросом: «Ну и где?». И бесится еще больше, получая в ответ неизменное: — Мы работаем, Фред, мы работаем. Потрогай траву, выпей чай с ромашкой, отправь кого-нибудь на виселицу, истерикой делу не поможешь. Вот послушай… Манфред морщится и трет лоб. Это у кого здесь истерика? Он просто не хочет по сто пятьдесят пятому кругу слышать одно и тоже: Майлза затащили в машину в 13:45 (пожилая женщину, возвращавшаяся из магазина, видела, но не успела записать номер и в марках машин она не разбирается) и увезли в сторону старого города, не хочет слышать, что всех, кто так или иначе был связан с «Безымянными» уже задержали и допросили. Он хочет, чтобы мальчишка был здесь. По возможности целый. Он что, так многого просит? — Это же ребенок, а не иголка в стоге сена,— рычит Манфред. Нет никих причин не доверять Ганту, если он сказал — ищут, значит, ищут. Но ему хочется на кого-то сорваться. — Фред, просто поверь, мы перетряхиваем весь город. Склады, доки, гаражи… — Морги? — перебивает его Манфред. Он старается не думать о том, что с моргов надо было начинать еще в самый первый день, но он видел статистику по похищенным. — Будь позитивней, Фред,— советует Гант и добавляет на тон ниже,— и морги тоже. Обещаю, я тебе лично сообщу, если что. Манфред обрывает разговор. Завтра он приедет в участок и позитивно даст по голове каждому, кто занимается этим делом. От Ганта нет хороших вестей седьмые сутки. Еще на подъезде к дому Манфред видит свет в окнах детской, стремительно поднимается по лестнице и врывается в комнату — как-так, почему его не предупредили? От подушки поднимается пепельно-серая голова. — Я хочу спать здесь, — говорит Франциска. — Спи, — Манфред аккуратно прикрывает дверь и впервые задумывается о том, как он будет ей все объяснять. «Твой брат уехал жить в другую семью, завтра поедем в приют, и ты выберешь себе нового». Глупости. Франциска не дура, да и нет у него привычки ей врать. Это будет тяжелый разговор. Он опять старается уснуть — завтра тяжелый процесс, ему нужна ясная голова, но сон не идет, плечо болит, голова раскалывается. В конце концов, Манфред спускается в кабинет, наливает — уже больше по привычке — бокал вина — и садится перечитывать материалы текущего дела. У него не получатся - мысли заняты другим. Желание оформить опеку было спонтанным, и он не раз думал, что хорошо бы мальчишка куда-нибудь пропал, сам собой. Но не так. Плечо опять выстреливает болью. Манфред шарит в ящике стола в поисках обезболивающего. В дверь стучат — тем особенным стуком, который говорит о том, что посетитель не будет дожидаться разрешения — и точно, через секунду она распахивается. — Привет, Фред. Полуночничаешь? Дружелюбный голос Ганта будто разрезает горло изнутри, но Манфреду каким-то чудом удается совладать со своим. — В каком виде его нашли? Он на своем веку видел достаточно трупов, в том числе и детских, это зрелище давно его не трогает. Но сейчас в голове почему-то горячо и пусто. — Ну вот,— удрученно вздыхает Гант,— нет бы тебе спросить «Кто тебя впустил, дружище Деймон, ведь вся прислуга в десять вечера разъезжается по домам?», а я бы такой: «Видишь ли, тут такое дело, я знаком с одним парнем, у которого есть ключ». Такую сцену испортил, Фред,— он снова вздыхает и оборачивается к кому-то за спиной,— вообще, принимай своего пацана. Манфред забывает как дышать. Мальчишка выглядит…. Да обычно он выглядит, как будто вышел погулять на восемь дней и застрял у кого—то в гостях. Волосы чистые, одежда тоже, взгляд спокойный, только немного отрешенный. Он не плачет, не бросается к Манфреду и не пытается погладить беснующуюся у его ног собаку. Только щурится и трет глаза, хотя единственный источник света в кабинете — это покрытая абажуром настольная лампа. И к столу он идет очень осторожно, как будто боится что-то уронить. И Манфреду отчего-то очень не хочется на него смотреть. Как будто он лично запихнул его в ту машину. Чушь какая. Это все от нервов и недосыпа. — Ты чего-нибудь хочешь? — сухо спрашивает он, отключая компьютер.— Есть или пить? — Мы с ним в дороге по бургерам ударили, — вмешивается Гант,— правда, Эйджи? Манфред его игнорирует. — Хорошо. Тогда иди к себе, ложись в кровать и спи. Уже поздно. Мальчишка кивает, подхватывает собаку и неслышной тенью выскальзывает за дверь. Манфред все еще не может поверить, что он только что был тут, что все наконец-то закончилось. — И все? — Гант хватается за сердце, неубедительно изображая негодование. — Ты вынул мне душу с этим пацаном. А после того, что ты устроил в участке, все мои парни крестятся правой ногой, когда слышат твое имя. А теперь ты даже не хочешь обнять блудного сына? Манфред прикрывает глаза. Он хочет допить вино, лечь в кровать и попытаться уснуть — возможно, в этот раз у него даже получится. Ничего никому объяснять он тоже не хочет, да и не обязан. Тем более, есть другая тема для разговора. — Почему не позвонил сразу? — Чтобы сюрприз не испортить — разве не ясно,— разводит руками Гант, и Манфред жалеет, что шокер остался в спальне. Интересно, сколько дадут за нападение на комиссара полиции? — Ясно. Рассказывай. Гант без приглашения распахивает бар, гремит там бутылками, а потом садится в гостевое кресло со стаканом виски. — Рассказ будет короткий,— предупреждает он, делая небольшой глоток,— в общем, мы накрыли их в самом центре города, на съемной квартире. Среди похитителей была женщина, она наплела хозяйке, что прячет сына от неадекватного папаши. Одного застрелили при штурме, еще двое в изоляторе. Все. — Его чем-то обкололи? — Манфред и сам удивляется волне ярости, которая поднимается в нем от этого вопроса. Фон Карма или нет, мальчишка все еще часть этой семьи, а его семью трогать нельзя. Двое в изоляторе, так? Отлично, он лично затянет петлю на каждой шее, позаботится, чтобы об этом написала каждая газета. — Не кололи и не били, просто пообещали, что заберут его сестру, если он хоть пикнет, чей он на самом деле… воспитанник,— Гант насмешливо приподнимает бровь. — Серьезно, Фред, иди, обними его, пацан и правда герой. Манфред недовольно дергает подбородком. — Так найдется, кому обнять. Герой или нет, мальчишка засадил в него пулю. Он не намерен подтыкать ему одеяло и петь колыбельные. — Ну как знаешь,— Гант отставляет полупустой стакан,— ну если у тебя больше нет вопросов, я поехал. Нет-нет, рассыпаться в благодарностях не надо, Фред, я вижу это желание в твоих глазах, но мне правда пора. Перед сном Манфред все-таки заглядывает в детскую. Майлз лежит, прижимая к себе собаку, и судя по слишком быстрому дыханию, не спит. — Завтра в школу можешь не ходить. Завтра пятница, три дня ему как раз хватит, чтобы прийти в себя от всякого дерьма. Манфред в свое время справился за один.

***

Три дня пролетают незаметно. Мальчишка ведет себя как обычно — тискает собаку, делает уроки, слушает радио. Он вроде как в порядке, а вот Манфред все еще не спит по ночам. Плечо, которое беспокоило только в плохую погоду, теперь скручивает каждые несколько часов, и будь Манфред хоть немного суеверным, он бы решил, что это Эджворт-старший тянется к нему из могилы. Воскресным вечером он вызывает мальчишку в кабинет и устраивает инструктаж. — С этого дня шофер будет встречать тебя у дверей. Если он опаздывает, ты сидишь и ждешь в холле. Это понятно? Такая ситуация в принципе невозможна — Манфред требует совершенства не только от себя, но и от персонала, все его люди вышколены до предела. Просто теперь он дует на воду. — Дальше. Все прогулки только на территории поместья. За ворота ни на шаг. Это понятно? Майлз снова кивает. Что-то в его поведении настораживает. То есть Манфред привык, что этот мальчишка безъязыкий, но сейчас от него не слышно даже привычного «да, сэр». А потом звонит служебный телефон, и Манфред жестом отпускат Майлза и погружается в рабочие вопросы.

***

— … видите ли, господин фон Карма, это линейное уравнение с двумя неизвестными, мы их будет проходить только в старших классах, а Майлз блестяще его решил. Я всего лишь попросила его рассказать детям, какие правила он использовал. А он... Манфред, зол как тысяча чертей и рассказ молодой учительницы оседает в голове обрывками. Уравнение с двумя неизвестными. Нет, никто не считает, что он списал откуда-то ответ. Расплакался перед классом. Не смогли успокоить, отвели к медсестре. Подумать только, и вот из-за этой ерунды его посреди дня выдернули с работы! Отвратительное заведение. Франциска здесь учиться не будет. — У нас в штате есть хороший психолог, если… — Если, — зловеще перебивает ее фон Карма и с прищуром смотрит в испуганные глаза,— дети плачут на ваших уроках, то мой вам хороший совет — задумайтесь о том, на своем ли вы месте. Мальчишка сидит в коридоре, расправив плечи и зябко потирая ладони. Манфред уверенно берет его за руку и заводит в ближайшую пустую аудиторию. И там нависает над ним, скрещивая руки на груди, чувствуя себя почти как на допросе. «Подсудимый, вы обвиняетесь в том, что списали ответ на нелинейное уравнение с двумя неизвестными, сторона защиты располагает показаниями свидетеля, что можете сказать в свою защиту?» — Ну и? — спрашивает Манфред. Так спокойно, как только может. Он почти уверен, что мальчишка знает про эти правила больше, чем все в классе, включая треклятую учительницу, так какого черта? Майлз медленно достает из рюкзака блокнот, начинает что-то писать, и Манфред едва сдерживается, чтобы не сорваться на крик. — Голосом! У тебя есть язык! Почему ты им не пользуешься? Мальчишка смотрит на него и молчит, Манфреду хочется схватить его за плечи и трясти, пока не вытрясет ответ, но он понимает — нельзя. Одно дело, если он сам снимет с себя обязанности опекуна, другое — если их отберут силой. Еще один скандал, еще пятно на его безупречной репутации. Манфреда волнует только это. — Тебя отвезут домой,— командует он, — раз такие дела — будешь пока заниматься самостоятельно.

***

— Ты точно от меня ничего не скрываешь? — раздраженно спрашивает Манфред. Весь день он вертит в голове эту ситуацию с уравнением, и наконец, приходит к выводу, что побои это все, что взрослый человек может сделать с ребенком. И еще думает о том, что меньше всего хочет об этом знать, но все равно звонит Ганту. — Абсолютно, — энергично заверяет его Гант.— Мы допросили выживших — оба клянутся и божатся, что и пальцем ребенка не трогали. Можешь отвести его на освидетельствование - дело твое, только он и так хлебнул нервов полной ложкой. Ты точно хочешь, чтобы люди в белых халатах залезали ему в разные места? — Должна же быть причина тому, что он … такой,— тяжело отвечает Манфред. Даже после той катастрофы с лифтом мальчишка вполне себе разговаривал — мало, односложно и только когда спросят. Но разговаривал же! В приюте, кстати, тоже твердили про травму и психолога, и ничего. Вел себя как нормальные люди, хотя Манфред и тогда с ним особо не миндальничал. — Что поделать, люди вообще несовершенны, если только они не из семьи фон Карма, а таких, друг мой — большинство,— сокрушенно вздыхает Гант — и Манфред всей кожей чувствует его ехидную улыбку.— Слушай, Фред, ты не злая ведьма запада, а его с девочкой из Канзаса объединяет только тот факт, что он тоже сирота. — Это еще к чему? — хмурится Манфред. — А это к тому, что ты не растаешь, если подпустишь его чуть ближе. Манфред откидывается на кресле и несколько минут неподвижно смотрит в потолок. Ну нет.

***

Франциска как всегда прямолинейна. — Почему Майлз не хочет с нами говорить? Он нас больше не любит? Манфред на мгновение впадает в ступор. Нас? Каких еще нас? Мальчишка ему не нужен. Весь не нужен, вместе со своей любовью и доверием. — Потому что у него нет силы воли,— с презрением говорит он.

***

Детская как всегда встречает его идеальным порядком. Где-то за стеной бормочет телевизор, и слышатся боевые вопли Франциски — даже она смирилась и играет тебе сама с собой. Но здесь царит тишина, даже музыка бормочет как-то деликатно. Мальчишка сидит за столом и что-то пишет, но когда Манфред заходит, он выключает радио, закрывает тетрадь и поворачивается к нему с немым вопросам в глазах. Манфред тяжело опускается на кровать. Интересно, как скоро у него начнет дергаться глаз от слов «тишина» и «немой»? Даже если он произносит их в своей голове. —Ты ведь выбирался из худшего,— медленно спрашивает Манфред,— сейчас-то почему? Между ними звенит тишина, нарушаемая лишь общим дыханием. Проходит еще неделя после того, как Майлза переводят на домашнее обучение. Манфред изо всех сил старается с ним не пересекаться. Домашние задания, которые он отправляет преподавателям (у него же нет других забот и проблем) неизменно возвращаются с пометкой «отлично», он и в самом деле одаренный, даже гениальный — как и положено истинному фон Карме. Только Манфред все чаще думает о том, чтобы позвонить в приют и сказать: «Сколько времени нужно, чтобы найти для него другую семью? И кстати, он не разговаривает». — Почему? — повторяет Манфред. Мальчишка не плачет — а было бы хорошо услышать от него хоть какие-то звуки, просто смотрит сухими, неподвижными глазами. Манфред разыгрывает последнюю карту. — Ты ведь собираешься стать адвокатом, как твой отец? Он успел объяснить тебе, что безъязыких юристов не бывает? Даже по его меркам это удар большой жестокости и силы, но это может сработать. У девятилетнего Манфреда нашлось бы много слов для того, кто посмел бы усомниться, что он станет прокурором. Но это не работает, нет, не работает.

***

— … провоцируйте его на разговоры, но постарайтесь избегать проявлений злости или пренебрежения. Помните, что это ребенок. Слабый, беззащитный.Тем больше давите, тем сильнее он сопротивляется. Манфред все-таки сдается и тащит мальчишку к психологу. Ценник в этой клинике просто космический, поэтому он рассчитывает увидеть профессионала, а не еще одну пигалицу, которая еще и пытается учить его жизни и втирать что-то про селективную мутацию (слово то какое выдумали!) и парную психотерапию. От последнего Манфред ощеривается, едва ли не шипит. — Мне просто нужно чтобы он заговорил. Взгляд, который он бережет для самых матерых преступников и самых упрямых свидетелей, на пигалицу действует примерно никак. — Если вы пришли решать свои проблемы, то я ничем не могу вам помочь,- с вежливой но холодной улыбкой отвечает пигалица. - Я специализируюсь на детях. Но могу порекомендовать вам своих коллег. Манфред делает глубокий вдох. Наверняка она в чем-то страшно провинилась. Просроченный штраф за парковку, скачанный из интернета фильм, неправильная сортировка мусора. Он найдет, за что зацепится, Найдет, а потом отправит эту бабу на пожизненное. — Сколько будет стоить лекарство? — Нисколько,— спокойно отвечает пигалица, поправляя очки, — потому что у нас его нет, господин фон Карма. — А у кого есть? — недовольно спрашивает Манфред. Все как он и думал — никакого толку от этих мозгоправов, только зря взял отгул на работе. — У вас. Ребенку нужен отец. Это слово обжигает его как пощечина. Никакого пожизненного, только виселица. — Я не его отец. — И тем не менее, он ваш. И он пытается вам об этом сказать — как может. Что ему нравится? — Нелинейные уравнения, — окончательно выходит из себя Манфред. Он не привык, чтобы с ним разговаривали таким снисходительным тоном. Гант — это вроде как исключение, потому что прокурору лучше дружить с комиссаром полиции. И потому что Ганта проще убить, чем переделать. — Вот и решайте с ним нелинейные уравнение. Совместные занятия любимым делом должны вас сблизить. Манфред закатывает глаза. Ну вот опять. Кто повесил ему на грудь табличку: «хочу стать отцом года»? От психолога он выходит в еще более скверном настроении, чем приходил. И да — времени на всю эту ерунду с уравнениями нет, но пару минут на то, чтобы написать отрицательный отзыв, все же найдется.

***

В жизни каждого человека бывают моменты, когда в голове раздается щелчок и внутренний голос произносит: «Ну все, с меня хватит». В первый раз Манфред слышит его, когда перед ним открываются двери лифта и он подмечает два факта: своего заклятого врага, без сознания привалившегося к стене, и пистолет, брошенный мальчишкой. Во второй — когда сидит у себя в кабинете, пьет вино и размышляет, что тишина как-то по-особенному давит на уши. По запросу «детская неврологическая клиника» поисковик вываливает десятки сайтов. «Разрабатываем индивидуальную программу восстановления в зависимости от утраченных навыков. Высокая результативность. 1500 пациентов в год.» То, что нужно. Он заполняет форму для обратной связи. Имя — Майлз Эджворт, возраст — 9 лет, диагноз — я бы не обращался к вам, если бы знал диагноз, когда готовы лечь — да хоть завтра, желаемая частота посещений — обойдется без посещений, итак уже убил кучу времени. Что еще? Комментарии? Без комментариев. Хотя нет, у него собака, от которой он не отлипает, заберите его вместе с собакой, сколько бы это не стоило. Нажимая на кнопку «отправить» Манфред не чувствует за собой никакой вины. Он сделал все, что мог. Теперь пусть этим занимаются другие люди.

***

В гостиной его ждет уборка — Франциска опять раскидала диски по ковру, горничная придет только утром, а Манфред терпеть не может беспорядок. Одна пластиковая коробка цепляет его взгляд. На обложке какой-то уродец в красном, в правой руке копье, в другой веер. На заднем фоне луна и дворец, вроде бы японский или китайский. Ай, да как будто ему не все равно. На обложке огромными горящими буквами написано «Стальной Самурай». Манфред долго смотрит на коробку перед тем, как отложить ее в сторону. Он совсем забыл, что мальчишка без ума от этого дурацкого шоу. Был, по крайней мере, потому что после похищения он даже не подходит к телевизору. В любом случае, надо сказать горничной, чтобы она положила диск к его больничным вещам. У Франциски, слава богу, есть вкус, она к такой пошлости равнодушна. Майлза он застает уже в пижаме, с книгой в руках и собакой на животе. Судя по всему, он еще не собирается ложиться. Манфред выходит на середину комнаты. —Ты уезжаешь в клинику. Не знаю, когда, но вероятно, очень скоро. Собаку можешь взять с собой — я устрою,— эти слова почему-то не идут из горла, так и остаются в голове. — Пойдем,— Манфред наклоняется и берет его на руки. Еще одна попытка, последняя. Мальчишка барахтается в одеяле пока Манфред несет его в гостиную. Дурацкая собака — наверняка еще час назад копалась в какой-нибудь дряни в саду — норовит лизнуть в лицо. И вообще вся эта ситуация предельно нелепая. Он не годится на роль отца — что бы ни говорила та пигалица. С плазмой приходится повозиться. Манфред не включал ее ни разу в жизни — просто когда Гант сказал «Фред, надо быть как-то посовременнее, что ли» пошел и из принципа купил самую дорогую и навороченную. Наконец, на экране появляется изображение — нелепые фигуры с оглушительными воплями машут оружием на фоне замка. Манфред присматривается — все-таки китайский. Мальчишка опять ерзает, когда он укладывает его на диване, рядом с собой. Манфред быстро отводит руку — не хочешь, ну и прекрасно, я тем более не хочу. Но оказалось, тот просто ищет позу поудобнее. Диван и правда жесткий — спина Манфреда ему завтра спасибо не скажет. Ладно, он ведь не собирается тут засыпать.

***

Манфред просыпается от болезненного толчка под ребра. За окном темнота, по телевизору белый шум, а мальчишка опять ворочается у него под боком. Глаза беспокойно бегают под закрытыми веками, длинный вдох срывается на короткий выдох. — Сейчас будет рев,— понимает Манфред. У Франциски никогда не было кошмаров, она сама была кошмаром для всех, кроме него. Он медленно поднимает руку и тянется к волосам Майлза, расчесывая пальцами густую челку. — Ну тихо ты. Тихо. Зря я, что ли, смотрел этот кошмар с китайскими замками? И даже вздрагивает, когда под ухом раздается едва слышное: — Японский. Манфред натыкается на его взгляд — открытый, серьезный, и в груди словно перемалывается в крошку бетонная плита. — Ну пускай японский,— соглашается он.— Тебе виднее. Он снова гладит его по голове, уже увереннее и вздрагивает, когда Майлз вытягивает руки из-под одеяла, чтобы обнять его шею.

***

Во второй раз его будит возмущенный детский голос. — Папа! Ты ведь сам говорил, что нельзя здесь спать! Манфред открывает глаза. Значит, он так и провалялся всю ночь, надежно заблокированный одним ребенком и одной псиной. Бог всех прокуроров. Кошмар всех преступников, гроза всех адвокатов. Вот это он молодец. Кстати о ребенке. Он тоже вроде как был тут всю ночь — Манфред чувствовал его дыхание под рукой. — Где твой брат? Франциска смотрит на него в упор и почему-то улыбается. — Что? — мрачно спрашивает Манфред и морщится, перетекая в сидячее положение. Насчет спины он был прав. — Ничего, просто обычно ты зовешь его «мальчик» или «этот». Он пошел гулять с Ракетой. Манфред ухмыляется краешком рта. Наблюдательная. Хороший выйдет прокурор. Интересно, что выйдет из… этого. Время покажет. Он конечно не был рожден совершенным, но он не глупый и не ленивый - а это тоже дорогого стоит. Майлз возвращается через полчаса. Манфред слышит, как он отряхивает сапоги в прихожей, и пытается убедить себя, что все это ему не померещилось. Что прошлой ночью он и правда лежал на жутко неудобном диване в гостиной и смотрел детское шоу (судя по содержанию — для умалишенных). И вот стоило дожить до седых волос, чтобы заниматься такой ерундой. — В следующий раз предупреди кого-то в доме перед тем, как уйти,— говорит он за ужином.— Напиши записку, раз уж не желаешь с нами общаться. — Хорошо, сэр. И … — Смотри-ка, то ни слова, то сразу десять, — ухмыляется Манфред.— Говори, чего тебе? Губы мальчика ... Майлза тоже изгаются в подобии робкой улыбки. — Я желаю, сэр. Телефон Манфреда оживает, на дисплее — незнакомый номер. — Господин фон Карма,- чирикает в трубку до приторности почтительный голос.- Вас беспокоят из неврологического центра «Птицы». Звоню сообщить, что обычно в нашей клинике нет свободных мест, но как раз вчера вечером… — Вы ошиблись номером,— отвечает Манфред,— Не звоните сюда больше.