***
Тихие вздохи заполнили тёмное помещение. Такое укромное, где никто, наверное, кроме самих сотрудников парка, найти двух разгорячённых парней не мог. Казалось, что единственный источник света в этой кромешной темноте — желание обоих и их горящие возбуждением глаза. Никита не собирался щадить. Кожа чужой шеи уже была истерзана поцелуями, засосами, укусами, что иногда подолгу не сходили. Всё слишком быстро, слишком сумбурно, но так желанно. Тело, прижатое к стене, тихо металось, издавая сладкие звуки, и действительно чудом было то, что их никто, кроме Берга, не слышал.***
—Эй, Никита! Смотри! Голос парня мигом вывел Берга, стоящего где-то позади, из раздумий. —Что такое? — переспросил блондин, подходя к Давиду, что-то разглядывающему в небе. —Вертолёт! —Боже, ты никогда вертолётов не видел что-ли? —Да брось, они не так уж и часто летают. Да, прогулка началась с лёгкой перепалки. Давид снова, точно ребенок, носился туда-сюда, как заведённый, а Никита… Просто Никита. Что-то сегодня было не так, чутьё уверенно твердило об этом. И это что-то категорически мешало сосредоточиться на реальности. —Ты какой-то… Рассеянный. Всё в порядке? — взгляд Давида, хоть и будучи встревоженным, был начинён игривыми огнями. —Всё в порядке, — кивнул Никита. Подозрительно ярко горели глаза напротив. — Пойдем в парк? —Я только за!***
Тяжёлое дыхание на коже чувствовалось настоящим огнём, настолько обжигающим… Тихие всхлипы Роменского терялись между вздохами. Хотелось многого, хотелось всего и сразу. Возбуждение давило на голову, опускаясь ниже и ниже, а Никита всё дразнил… Дразнил, больно кусая нежную кожу, бессовестно лапая чужое податливое тело. Они оба теряли рассудок, и это, похоже, точка невозврата. —Никита… —Да, малыш? — этот суровый взгляд, пойманный Роменским, сорвал с губ протяжный, мокрый стон. Никита нечасто смотрел на него так, казалось бы сердито, но Давид прекрасно знал: это лишь собственническая ревность. Эта властность парня… Заводила раз за разом ещё сильнее. А Бергу уже не нужен был ответ, этот развратный звук заменил любые слова. Рука грубо опустилась вниз, чуть сжимая уже давно вставший член Давида, вырывая новый сладкий полустон. Секунда, и чужая рука уже скользнула под резинку нижнего белья, обхватывая и, не медля, делая резкие движения вверх-вниз. Слёзы обожгли глаза Давида, слишком много эмоций, слишком много желания… Здесь, в этой тесной комнатушке где-то за сценой, никто их не найдет. А если и найдёт, то что тогда? Неловко, стыдно, немного страшно… И всё. Но никто не найдет, об этом заботится запертая на щеколду и подпертая стулом дверь. —Встанешь на колени, малыш? — вновь прозвучал над ухом мелодичный голос. И Роменский повиновался, не в силах отказать. Колени больно ударились об пол, и Никита почти уверен, что останутся синяки. — Открой ротик. И снова беспрекословное повиновение, сносящее обоим крышу, ломающее все рамки приличия. Словно два голодных зверя сцепились в смертельном бою, и победитель ясен с первых секунд. Покусанные губы, уже испещренные в маленьких каплях крови, приоткрылись. Много времени не понадобилось, а Давид уже усердно сосал, глядя своими очаровательными глазками на Берга. На его Берга. Каждый раз для них был, как первый. Аккуратный, но страстный. По-звериному дерзкий, но особенно заботливый. Поэтому Давид и доверял, повиновался, преклонялся перед Никитой по первому зову: он не сделает больно. Ни за что не сделает. А мягкие стенки глотки всё ещё обхватывали член, сжимаясь в редких рвотных позывах. Роменский, несомненно, старался доставить как можно больше удовольствия, силясь игнорировать свой, изнывающий от невнимания орган. Слюна с очень неприличным хлюпаньем стекала с губ, обтянутых вокруг Никиты. Вот так картина… —Давид, — время от времени шептал Берг, едва перекрывая чужое мычание от лёгкой боли в челюсти. — Давай, мой мальчик… Мой очаровательный мальчик… И глаза снизу зажигались каким-то дьявольским огнём, заставляя младшего задыхаться стонами наслаждения. Мальчик, чьи нежные раскрасневшиеся губки так правильно обхватывают член, который словно создан для этого. Словно был тем недостающим кусочком души и тела, принадлежащим только Никите. «Мальчик для траханья,» — прозвал бы его младший, если бы не любил так сильно. Оба чувствуют, как близится конец. Сгребая чужие волосы в охапку на затылке, Берг отстранил Давида от своего достоинства с пошлым причмокиванием, им обоим нужно было больше. Тело старшего без промедлений вжалось в стену. Плохо, что рядом нет смазки. И вот уже чужие пальцы тянутся ко рту… —Я готов, — тихо проговорил Роменский, дрожа всем телом. — Ты можешь сразу… —Ты знал, что это произойдёт, верно? — усмехнулся в ответ Берг, прислоняясь к Давиду всем телом. — Маленький извращенец... По комнатке пронёсся громкий всхлип. Член вошёл почти безболезненно, но… Так резко. Необычное чувство заполненности возносило до небес. Узость старшего отдавалась искорками перед глазами, мозг, сердце и член невыносимо горели. Берг весь словно состоял из огненного шквала, обжигая и Роменского. Они слишком грешны, чтобы выбраться из этого огненного ада. Быстрые глубокие толчки снимали всё новые и новые грязные звуки с чужих похотливых губ, пока слёзы боли и удовольствия мочили лицо и пол. Будь здесь камера, они бы определённо стали звёздами порно, но всё это принадлежит лишь им. Им двоим предстоит разделить это безумное действие, никому не суждено этого увидеть. Здесь, в темноте за дверью, происходило настоящее шоу. Движения все ускорялись, доводя обоих парней до пика. С тихим визгом Давид, рукой массирующий свой член в попытках отвлечься от давления сзади, излился, пачкая собственную, так и не снятую футболку. Горячая вязкость заполнила старшего словно до самой души. Отдышаться возможности не было - Берг, жадный до касаний, с нехарактерной нежностью притянул парня к себе, целуя вспухшие губы. —Я тебя люблю, — тихо проговорил Давид, прикрывая глаза на чужом плече. —Взаимно, малыш, — отозвался Никита, с улыбкой обнимая Роменского. Этот поход в парк они запомнят надолго.