***
Братишкин отряхивается от снега и застывает в ахуе, наблюдая, как какой-то высокий парень прижимает Хеса к себе и катит его по льду. Вова недовольно дует губы, а потом разгоняется и со всей скорости налетает на Хесуса. Неизвестный парень сразу двоих удержать одной рукой не может, и они падают на лёд в обнимку. — Твою мать! Сука! Вова! — орёт Хесус на весь каток, вцепляясь Вове в плечи. — Хес! А ты чего не сказал, что тебе помощь нужна, я бы помог! — радостно сообщает Братишкин, приподнимается и с широкой лыбой глазеет на недовольное лицо Хеса. — Так ты только катался вокруг и угарал надо мной. Что мне говорить, так не видно было, что я не умею? — Ладно тебе, солнце моё, я же шутил. — Вова чмокает его в щёку и поднимается, протягивая ему руку. Хес пересекается взглядом с парнем, с которым всё ещё не успел познакомиться, тот ухмыляется, вздёрнув бровь. — Ладно, удачи вам парни, желаю классно покататься. Братишкин, морща нос, провожает его взглядом и поворачивается снова к Хесусу. — Ревнивый уёбок. — фыркает Хес и хватается снова за забор, вспомнив внезапно, что не умеет стоять на льду. — А чо он? — Хороший человек. — Вот и нехуй с таким токсиком как ты ему общаться и лапать. — фыркает Братишкин. — Пиздец, ради этого ты меня на лёд уронил? У меня теперь всё болит. — ворчит Хесус, пытаясь собраться в кучу. — Эх, старый, разваливаешься уже от маленького падения. — Маленького? Да ты такой огромный на меня сверху свалился! Ещё и говоришь, что шутишь так. Охуеть смешно. — Ну, Хес… Я… Хес вздыхает, глядя на грустную морду Вовы, и протягивает ему руку, может получится покататься с его поддержкой? Братишкин растерянно хлопает глазами и укладывает на протянутую ладонь подбородок. — Ты чего делаешь? — растерянно интересуется Хесус. — А что? Зачем ты руку дал? — уточняет Братишкин, дуя губы и сложив бровки домиком. — Точно не для этого. Дурак, что ли? — Почему сразу дурак? — Мы же тут не тиктоки снимаем. — ворчит Хесус, резко отдёргивает руку, теряет равновесие и хватается за плечи Вовы, утягивая его за собой. — Ох ты ж, блять. — выругивается Братишкин, с трудом удержавшись на ногах, держится за ограждение, прижимая Хеса к нему спиной. — Что ж ты на ногах не стоишь? — Да я… Блять, всё, не хочу больше. Вова хмыкает, выдыхая ему в щёку, и чуть отстраняется, всё ещё прижимаясь друг к другу грудью. Хес отводит взгляд, крепче сжимает Вовины плечи и стоит, только потому что упирается лопатками в забор. — Да отойди ты! Сейчас ещё нам рожу начистят, вообще охуенно будет. — дёргается Хесус и пытается его оттолкнуть, но чуть не скатывается прямо задницей на лёд. — Сука, что ж так скользко? — Хес, пиздец, с тобой только на санках ездить. Там хотя бы сидишь на жопе ровно, хотя ты же всё равно вылетишь куда-нибудь нахуй. — фыркает Братишкин, хватает его за бока и дёргает вверх, ставя снова на коньки, и сам едва не уезжает. — Ебал я этот спорт ебучий, хочу в тепло и в свои ботинки, пока их не спёрли. — Ну вот, началось, забубнил дед. Ладно! Пошли, мне же не придётся тебя нести? — Чтобы ты мне башку об лёд расхуячил? Нет уж, я лучше поползу, но сам. Вова всё же придерживает Хеса за локоть, тот всё ещё не может нормально ехать по льду, а ходить разучился. Хесус кое-как добирается до здания катка, в обратную сторону почему-то куда сложнее идти, он устал на месяц вперёд. Братишкин идёт получать их обувь сам, потому что, едва уместившись на лавку, Хес отказывается идти дальше. — Держи, старый. — говорит Вова, протягивая ему пакет, и садится напротив. — Спасибо, мелочь. — Охуел? — Сходим в рестик какой-нибудь? — невозмутимо интересуется Хесус, с наслаждением вытягивая длинные ноги, уже в ботинках. — Можно, жрать пиздец хочется после катаний. — Вообще, блять, укатался я что-то. — Ой, да ты и двух метров не проехал, стоял себе в стороне. — возмущается Братишкин, тянет с себя плохо развязанный конёк и едва не падает на спину. — Отбил себе всё что можно, когда ты меня об лёд ёбнул. — Ну, блять, я тоже упал. — На меня! — напоминает Хесус и пинает его по всё ещё обутой в конёк ноге. — А ты типа мягче льда? Одни кости, нахуй. — Пошёл нахуй. Они злобно смотрят друг на друга, но вместо продолжения ругани замолкают. Градус круто меняется. — Хес… Домой? — предлагает Вова и жуёт нижнюю губу, не сводя с него взгляда. — Хочешь проверить насколько мои кости мягкие? — уточняет Хесус, дёргая бровью. — Я и так знаю, старый, что у тебя там мягкое, а что твёрдое. Хес ухмыляется, встаёт и поправляет Братишкину лохматую светлую чёлку. Вова улыбается ему хитро, заглядывая в глаза. — Переодевайся и пошли. — подгоняет его Хес, хватает свои коньки и идёт их сдавать. Братишкин догоняет его уже у турникета. — Хес! Оно не пускает. — Ты дурак? Карточку в щель кинь. — Так я кинул, а оно ничего. — Вова протягивает ему карточку, что достал из автомата, который отказался её есть. — А ты мужику с коньками её давал? — интересуется Хесус и толкает его обратно, когда он уже намеревается перелезть. — Не давал, я мужикам вообще не даю. — Ой, попизди. Иди обратно, я тебя тут жду. — Точно ждёшь? — Да, я в твоей машине рюкзак оставил. Вова подозрительно прищуривается и бежит обратно. Хес фыркает, отходя в сторону, и лезет в телефон. Происходит чудо и без дополнительных приключений они выбираются из здания катка, на улице уже началась метель, на метр ничего не видно. — Ну, пиздец, сейчас пробки будут повсюду. — ноет Братишкин, натянув капюшон. — Идём. — зовёт Хес, хватает Вову за руку, тянет за собой и затаскивает его на заднее сидение машины — Хес, ты же понимаешь, что мы не будем делать это в машине? — Да-да, твоя детка не пострадает. — М… Не ревнуй. — ухмыляется Братишкин, приваливаясь к его плечу. — Нахуй иди, пиздун. — Мы целоваться будем? Хес оглядывается, снег удачно облепил все окна. — Будем. — Но не сейчас. — хихикает Вова и двигается к двери. Хесус успевает быстрее, прижимает его к ней сам, придерживает лицо за подбородок и стаскивает капюшон. — Ну, чего ты тянешь? Целуй. — Братишкин вытягивает губы и закидывает ногу ему на коленку. Хес наклоняется и целует мягко, ненапористо, Вова обвивает его за шею руками, прижимаясь сильнее. Нежные поцелуи кружат голову. — Круто, что после обжиманий с каким-то высоким красавчиком, целуешь ты всё равно меня. — хмыкает довольно Братишкин. — Так ты считаешь того парня красавчиком? — играя бровями, уточняет Хесус. — Я даже его лица не запомнил. — Э? Да мне вообще похуй. — Попизди. Вова показывает ему язык и снова пытается улизнуть из объятий. — Куда ты всё собираешься? — ворчит Хесус. — Я хочу нас домой отвезти и потрахаться, чо непонятно? — Ой, фу на тебя. — Ладно, давай мявкаться, я не против. — сдаётся Братишкин и тычется носом ему в шею. — Да у тебя хуй же отсохнет, если ты просто пообнимаешься. — А ты не наговаривай на мой хуй, тем более если сам можешь его облизать, и сухим он не будет. — Долбаёб. — фыркает Хесус и затаскивает его к себе на колени. Вова укладывается ему на грудь, целует под подбородком и гладит кончиками пальцев по щеке. — Хес, тебе не понравилось на катке? — Я хуёвый фигурист. — А я хуёвый партнёр. Хесус подцепляет его лицо пальцами, целует ласково в губы и лоб, улыбается хитро. — На льду вообще пиздец. — Это должно было быть весело. — Братишкин дуется тут же, расстраивается и прячет взгляд. — Это не было бы весело, мне не нравятся коньки. — Тогда хули ты согласился? — Потому что ты позвал. — Блять, всё, мы едем домой или я уже сейчас всё. — заявляет Вова и суетливо ёрзает, сползая на сидение. — Ещё секунду. — просит Хес, обвивая его за талию и утыкаясь лицом ему в затылок. — Хес, я солнышко? — Ты цыплёнок. — Я всё ещё серый, вообще-то! — возмущается Братишкин, откидывая голову ему на плечо. — Тогда голубь. Голубок. — А ты? Ворон? — Вова протягивает руку, осторожно касается чуть расшатанной башни и смеётся. — Я человек. — Ну!.. Хесус прижимается поцелуем к его шее и забирается ладонью под куртку. Братишкин вздрагивает от холодных пальцев, возмущённо сопит и дёргается. — Хес, нужно ещё машину прогреть. — Сука. Вова выскакивает на улицу и чувствует себя пароваркой, лицо пылает, холодный воздух обжигает горло. Он оборачивается на мгновение и пробирается к водительскому сидению. Хес занимает место рядом, и прежде чем пойти очистить машину от снега, Братишкин притягивает его к себе и целует, в этот раз глубоко и долго, с языком.***
Хесус заходит в комнату свежий после быстрого душа и замирает в дверях, рассматривая развалившегося на кровати Братишкина. Тот что-то увлечённо строчит в телефоне, лёжа на животе, и машет босыми ногами в шортах, футболка задралась, обнажив поясницу, волосы торчат во все стороны, он дома, домашний Вова. Хес хмыкает, подходит тихо ближе, гладит его по спине, садясь на кровать, наклоняется, целует плечо через тонкую ткань и выхватывает телефон из его рук, откладывая его на тумбочку. — Хес! Там была важная переписка. — возмущается Братишкин, оборачиваясь через плечо. — Я же забуду. — Потом я тебе напомню. — обещает Хесус и переворачивает его на спину. — Точно? — Точно. Вова прикрывает глаза, улыбаясь, придерживает его за затылок, когда тот задирает ему футболку, сопровождая это поцелуями в живот. Хес останавливается возле рёбер, тянется вперёд и чмокает его в губы, Братишкин успевает увлечь его в нормальный поцелуй. — Заебёшь со своими играми. — сообщает Вова и кусается. Хесус упирается бедром ему в пах и ловит губами приглушённый стон. В отместку Братишкин тянет его за кофту, заставляя её снять, и чуть не оставляет засос на ключицах. Они возятся, путаясь в одежде и одеяле, всё больше целуясь, чем раздеваясь. В комнате звуки поцелуев заглушают шуршание ткани, стук упавшего с кровати тюбика смазки и матерящегося Вовы. А потом и вовсе остаются лишь утробные стоны и сладкий шёпот. Братишкин слушает слова Хесуса, не разбирая смысл, ощущает лишь, как он его заполняет, и видит сверкающие голубые глаза. В их химической формуле закралась ошибка, иначе и не объяснить, почему они скоро празднуют два года вместе, а все их ссоры до оров всё равно заканчиваются в одной постели. Или почему в сердце щемит так от нежности, взглядов, вздохов в унисон. И все люблю растворяются в просьбах больше, ближе, навсегда, не отпускай. Хес входит жёстко, но любит так нежно. Братишкин за него цепляется крепко, чтобы окончательно не рассыпаться, только всё равно растворяется и проваливается в беспамятство.***
Вова лениво открывает глаза, подставляет лицо под ласковые касания и словно котёнок тычется носом, ищет и находит мягкие губы поцелуем. Хесус прижимает его к себе укутанного в одеяло, тёплого и родного. — Хес, я немного… Ну… Нихуя не запомнил, придётся повторить. — сообщает Братишкин. — Пошёл в жопу, я пиздец устал, а мы ещё и не пожрали. — ворчит Хес ему в макушку. Вова хихикает и не сомневается, что они повторят, не сейчас, так позже. — Там у тебя важная переписка. — напоминает Хесус. — Блять! — Братишкин возится, пытаясь освободиться из плена одеяла, и хватает свой мобильник. — Что ж ты сразу не сказал? — Ты же уснул. И раз уж взял телефон, закажи доставку. — Хитрая пенсия. — Ну я! — соглашается Хес и укладывает голову ему на плечо, обняв его поперёк живота. — И фруктов ещё каких-нибудь возьми. — Понял я, как обычно. — фыркает Вова, чмокает его в лоб и про переписку окончательно забывает.