○ Скᴀзки спиᴘᴀльного моткᴀ ○

Уверен был, в муках творца я погибну, спасенья себе не найдя. И сердце терзалось, не видя развязки, в мученьях металась душа. Я пел о бастардах, о бравых сраженьях и славил в стихах королей, Но все было тленно, прошло и забылось в могиле из бытных камней.... Бродил как-то раз я по городу в думах, припомнив отцовский завет, И вдруг на глаза я в толпе натолкнулся, на томный гранатовый цвет. Но вмиг незнакомка в толпе растворилась, а я был сражен наповал... Подобного ей я в своей жалкой жизни, клянусь вам, еще не видал! С тех пор мне ни сон, ни покой был неведом, я разум совсем потерял, И, как ни старался, глаз цвета граната в Скайриме я не отыскал. Отчаявшись, лесом домой возвращался я в свете праматери лун, Наткнулся на статую Пряхи-Мефалы, где жрицы несли караул. Ко мне подошла одна, и, не стесняясь, шепнула, ничуть не шутя: "Пойди к алтарю, да склонись перед Пряхой, она ожидает тебя." И я подчинился и принял у жрицы паслён - алхимический яд, И глянь - а в глазницах у статуи блещет не глаз - благородный гранат. Шептала Прядильщица, я же ей душу тотчас подарить был готов И, пав на колени, поклялся, что буду ей преданнейшим из рабов. Она мне в ответ рассмеялась тихонько, звенел ее голос в ушах. Меня пожурила и прочь отпустила, прося ее славить в стихах. Домой возвратился я с поднятым духом на крыльях ветров Кинарет, Писал, пел и видел глаза в цвет граната, мне весь заменявшие свет. Но время все шло и в один день услышал я голос в своей голове, И с радостью понял, что это Мефала припомнила вдруг обо мне. Она мне велела в отцовском кивоте сыскать его старый кинжал, Смочить его в крови — и я согласился, чтоб голос и дальше звучал. Он был мне милее любой сладкой лиры, я был в него страстно влюблен, Я голосом был одержим и измучен — и им же я был окрылен. И я для нее был готов ненавидеть, творить и опять разрушать, Любые капризы исполнить без мысли, пока мог ходить и дышать. Я видел во снах ее образ лучистый, губами ласкал ее стан, Она мою душу собой исцеляла от всяких проклятий и ран. В обмен же просила ни много ни мало — сердца моих верных друзей. Предательство мелочью мне показалось в сравнении с Музой моей. И, стоя в бордовом средь тел в старом доме у доброго друга отца, Я думал о ней и глазах в цвет граната, когда вырезал их сердца. И был я спокоен, хоть руки по локоть свои утопил я в крови. Но ждать не заставила божья расплата, в окне заметались огни. Народ на меня, словно хищник голодный, накинулся жадной толпой, Схватили меня и связали, бечёвой запястья стянув за спиной. Избитый, раздетый, стоял я на площади, крепко привязан к столбу. Стоял и смеялся, смотря с эшафота в глухую дурную толпу. Мне не было страшно, хоть камни летели мне в голову, грудь и живот. Я видел среди темных глаз пару алых и знал, что Она меня ждёт... Как будто капризный и глупый ребёнок, толпа всё звала палача. Тот вышел, трещала в ладонях лучина, и вспыхнул костер, как свеча. Я горько рыдал, наблюдая, как тело моё пожирает огонь... "Пойдем-ка," — с улыбкой позвала Мефала и мне протянула ладонь.