Нежность

Он весь ведь такой — тощий, нескладный, почти поломанный. Выделяющиеся косточки на запястьях, на щиколотках, выпирающие позвонки, которые по пальцам пересчитать можно без каких-либо проблем. И по рёбрам вниз, всё под ладонью чувствуется. Худой, словно щепка. Совершённый в своём несовершенстве. И взгляд от него оторвать невозможно совсем. Да и не то чтобы хочется. Поцелуи хрупкими бабочками на кожу ложатся, потому что сильнее нельзя — сломается. Нежно-нежно, едва ощутимо, так, чтоб до дрожи, но только не больше. Он в своей простоте и сложности просто лучший, лучший до невозможности. Его не укусишь, не оттолкнешь, осколками мелкими по полу рассыплется. Запястье в ладонь ложится легко, будто бы создано специально только для этого, для того, чтобы сойтись с кем-то и создать совершенство вместе. По запястью губы скользят так же просто и приятно, прихватывают косточку трогательную и идут дальше своею дорогой. Вверх по линии вен, сперва до локтя, а позже, с плеча, до самых ключиц. Они такие же хрупкие, как и весь он. Кажется, слегка лишь надавишь — разобьются к чертям. Он весь — сплошная нежность. И Гарри знает это наверняка. Знает и ценит так, как вообще возможно что-либо ценить в этом мире. Нет для него ничего дороже, чем ласковый взгляд глаз, что темнее ночи, мягкость волос, скользящих шёлком между грубоватых от квиддича пальцев. Гарри скользит ладонью по острым скулам, прикасается нежно к сухим, искусанным линиям губ, проводит едва ощутимо по длинным ресницам. Слегка касаясь, не причиняя дискомфорта, но ощущая каждую каплю ласкового тепла, из которого, кажется, создан весь он. Гарри кажется, в этом взгляде утонуть можно. Даже когда лицо любимое искажается таким привычным раздражением, когда в глазах плещется обида на весь этот мир и презрение к его проявлениям чувств. Да, Северус — он такой. Он не верит в любовь, в нежность и ласку, для него этот мир — сплошная печаль. Горечь ударов отца, запах перегара, которым, казалось, пропитался весь ненавистный ему дом, отторжение миром, где он должен бы быть родовитым, чтобы стать принятым. Насмешки подростков, что порой чрезмерно жестоки. Для него эта жизнь — сущее наказание. Он не видел в ней никогда тепла, оттого и не верит, что может где-то это тепло вообще быть. И Гарри принимает его таким, именно таким. Учит, приручает, как дикого зверя, старается показать, доказать — вот он я, созданный для тебя, для того, чтоб познакомить тебя с лаской, любовью и искренним счастьем жизни. Вот он я — весь твой, наполненный нежностью и теплом лишь для тебя, для тебя, который кажется сгустком хрупкости, печали и этой самой бесконечной нежности. Гарри видит в нём то, что не видит никто. То, чего нет нигде больше, ни у кого больше. Гарри видит в нём мир и любовь. Такую, которую встретить возможно лишь раз, и то, если вообще повезёт. Гарри любит его с каждым жестом надменным и грубым, любит со всеми шрамами на уже сильном и все-таки хрупком сердце. Любит безусловно, без всяких «но» или «за», вопреки каждому жестокому слову из кривящихся в недовольствии губ. Может быть это неправильно слишком, может немного, чуток ненормально. Не то чтобы Поттера это вообще волновало. Любовь — она ведь такая, затмевает собой любую горечь, убирает дёготь из бочки мёда, она и есть этот мёд, сладкий, возможно, приторный, созданный со всем тщанием и бесценный для этого мира. Гарри плевать на то, что скажут другие. Для него есть лишь он, Северус, с рукавами, покрытыми каплями зелий, с нежеланием тратить бесценное время на всякие мелочи, с отвращением к людским недостаткам, к лени и глупости. Гарри любит его всего, недовольного, порою жестокого, не нуждающегося в любви. И не важно, как будет стараться Снейп, какой яд будет литься с истерзанных нервами губ, каким раздражением, презрением будут покрыты чёрные омуты глаз. Таких, в которых лишь утонуть, задохнуться и больше не всплыть, и радоваться даже боли любой, потому что бездна такая порождает зависимость. Поттер не против. Наоборот, он всеми руками за. От Северуса зависимым хочется быть, хочется яростно и беспросветно. От него примешь всё, желчь и злость, ненависть и порок, грубость хрупких рук и музыкальных пальцев, жёсткую хватку немереной силы, удивительной для такого казалось бы слабого юноши. В нём силы — полный колодец, а на вид — хрустальный фужер. Он шипит раздражённо: «Видишь? Видишь, какой я? Брось, оставь, я ведь не изменюсь». Да, меняться не станет. Однако разве же Гарри требовал бы такого? Да никогда. Отвечает тихо, шёпотом мягким: «Ни-ког-да». И не врёт. Не врёт. Поттер вытерпит всё, хотя это слово не верно, ведь он не терпит — наслаждается. Пусть как угодно его назовут другие — психом, мазохистом и ненормальным, Гарри плевать. Гарри мир к этим тощим ногам со всей любовью положит. Жизнь отдаст и другую сможет украсть, если услышит любимым голосом «нужно». Любое «хочу» исполнит в момент. Ему ведь не трудно, нет. В это сложно поверить, но ведь иначе никак. Гарри в радость принять всё, что Северус сможет дать. Если потребует — Гарри всё уничтожит, любого убьёт, жизнь отдаст с сердцем лёгким, восстанет против каждого, всякого, против целого мира. Ведь его заменить невозможно, отказать ему невозможно и отказаться тоже. Для него давно эта грубость нежностью обернулась. Он к яду и желчи привык и оттого куда бесценней моменты, мгновения ласки, тепла в тёмных глазах. Северус такой лишь иногда, когда от жизни устал, когда хочет слегка отдохнуть, когда принимает Поттера, его глупую, наивную любовь. Для Гарри всё в нём — нежность. Другие не понимают, другим и не нужно. Гарри хочется знать, что лишь он, только он видит всё это в Снейпе. Каждый удар по своему любящему сердцу он принимает с радостью, ведь сердце его бьётся только для Северуса. Пусть ненормально, пусть нездорóво, какая же разница? Покуда есть, что получить, он всё получит с улыбкой, любовью наполненной. Чёрная метка грязным пятном на коже, в груди больно от того, что не спас, не уберёг, не помог. А ещё немного, лишь капельку, от того, что всё из-за Лили. Оказалось, ссора с подругой детства по Северусу ударила куда сильнее, чем что бы то ни было. Но ладно, всё ладно, Гарри ведь всегда знал, что он сам для любимого вовсе не якорь, не главная деталь его мира. Знал и принимал, что уж теперь. И будет принимать дальше. Таким, какой есть, даже с уродливой кляксой на тонкой, белоснежной коже. Когда та рука болит, когда кожу жжёт, а лицо искривляет боль, Гарри и сам утопает в боли. Ему бы хотелось забрать это всё себе, отобрать эту боль, не позволить Снейпу страдать ни секунды, он ведь готов своими руками сердце своё из груди вырвать, если б это хоть немного, но помогло. Не поможет. Гарри ничем помочь не может. От этого больно вдвойне. Следует тенью, наблюдает издалека, сберечь надеясь. Сносит миролюбиво очередную порцию грубости. Слизеринец с каждым разом становится жёстче, будто бы выжигает в себе всё светлое, нежное, тёплое. Превращает нежность свою в острый клинок, направляя на всех и каждого. Поттеру достаётся из раза в раз. Синяки на запястьях, на бёдрах и талии не успевают даже слегка сойти. Он и не против. Ведь каждый синяк — доказательство, что ещё что-то есть. Что Северус жив, что Гарри ещё есть хоть какое-то место в его жизни, в его постели. Пусть больно, пусть горько, пусть тело болит и ноет, а кровоподтёки не сходят, несмотря ни на какие мази и средства. Гарри принимает. И радуется. Смеётся. Улыбается. Любит. Безоговорочно, безусловно, всей душой, сердцем всем, до безумия, до отчаяния любит. Северус бьёт умело, кровоточащие раны внутри оставляет, душу чужую на части рвет, шипит раз за разом: «ничтожество». Шипит: «на что ты мне сдался». Повторяет вновь и вновь: «бесполезный, наивный, тупой, отвратительный». Гарри улыбается снова. Улыбается, ждёт, верит и любит. Разве же можно его не любить? Как можно? Как, если ещё остаются порою ночи, когда тонкие пальцы ведут по спине почти ласково, губы целуют в шею почти что нежно? Пусть и редко, так ведь чем реже, тем оно и дороже. Гарри прикасается мягко к ладони, поцелуями покрывает потемневшие от вечной работы над зельями пальцы. В его движениях только нежность, любовь невозможная, бесконечная. Разве может быть лучше? Он знает, не может. И пусть Северус руку теперь отдергивает почти сразу, уже не позволяет, как раньше, ласково прикасаться, не позволяет льнуть, тянуться к нему, пусть. Пусть шепчет: «мерзость». Пусть шипит: «шлюха». Пусть вбивается жестко, без прелюдий, без подготовки, ничуть не заботясь, пусть. Ведь если любить, то только со всеми демонами, беззаветно и абсолютно. Гарри смотрит и видит, как глаза любимые восторгом наполняются, как тянется Снейп к своему Повелителю, как с гордостью принимает задание каждое и сносит боль без всяких капризов, готовый выполнить любое «хочу» своего Господина. Как же знакомо. Поттер так же ведь на него смотрит. Однако то, что кто-то заставил его, его Северуса, склонять голову к полу, сносить небрежность и недовольство, терпеть боль якобы заслуженную… Как посмел этот Лорд ставить Северуса на колени? Как посмел хотя бы предположить, что выше, лучше, сильнее?! Нет. Только не он, только не Снейп. Его место лишь на вершине, на пьедестале, а не у ног сумасшедшего террориста. Гарри точно знает, эта политика продлится недолго, смерти вокруг ничуть не случайны, совсем скоро этот выскочка и Северуса поставит под удар, заставит руки хрупкие запачкать, заставит служить, подобно никчемному псу. Не допустит. Не позволит. Нет. Ни за что. Гарри ведь говорил, что и мир к любимым ногам положит, верно? И плевать, какой будет цена. Когда ныряешь в любовь, словно в бездну, начинаешь всё делать так — абсолютно, отдавая себя без остатка. Его цель — безопасность и счастье, а если не счастье, то хотя бы та самая безопасность, возможность глядеть в будущее без каких-либо страхов, сомнений, твёрдая земля под ногами, уверенность взгляда. И эта цель оправдывает любые средства. Гарри готов на всё ради Снейпа. И он докажет этому миру, что место Северуса лишь на вершине. Палочка в руку ложится легко, уверенно, без сомнений. Любовь всегда была самой страшной и несомненной силой. Любовь ведь способна на всё. Он отбивается яростно, почти что безумно, а может все-таки правда безумно. Глаза застилает кровавый полог, руки покрыты алым, а палочка, кажется, раскалилась подобно металлу в костре. Боль не имеет значения. Он не хромает, пусть Секо достигло его уже несколько раз и даже вспороло бедро. Он не дрожит, пусть мышцы сводит, они ощущаются камнем, свинцом льнут к земле. В его глазах таится хаос, что был создан прежде вселенной, плещется океан безумия, чистой ярости, в его глазах доказательство, что, наверное, злобное божество все-таки существует. Противники замирают в растерянности, видя перед собой не то Мордреда, не то изначальное зло, демона преисподней, потому что такая тьма в человеке клубиться не может. Они не знают, что тьма и любовь порою одно и тоже. А Гарри знает. И пусть мысли спутались, тело и разум подводят, жизнь утекает капля за каплей, он защитит своё бесценное сокровище, преподнесет ему этот мир на блюдечке. — Да кто ты такой вообще?! — визжит приближённая, кажется, Блэк Беллатрикс. Лорд её стоит совсем близко, готовый сорваться в атаку, подобно выжидающей кобре. — А есть разница? — хрипит Поттер, — Если подняли палочки, будьте готовы, что такие же направят и на вас. Если поставили на колени, будьте готовы, что найдутся те, кто поставят туда же вас. В глазах мужчины напротив, их вроде как всесильного Повелителя, появляются багровые искры, губы искажаются в премерзкой ухмылке, в его взгляде пренебрежение, отвращение, ненависть. В его взгляде желание уничтожить, причинить боль, порвать на ошмётки. Всё это и вместе с тем только чистая тьма. Такая же, как и у Поттера. Гарри смотрит и ухмыляется так же криво и косо, с яростью, ненавистью и отвращением. Заклятия летят быстро, резко, решительно. Никто здесь не сомневается ни на миг, Белла бьётся также отчаянно, готовая жизнь отдать за Господина. Они так похожи, что аж тошнит. Гарри бьётся за Северуса. Белла бьётся за Тома. Гарри давно отдал сердце Северусу, как Беллатрикс отдала своё Тому. Не учёл одного — Северус сделал то же, что и Белла. Вот и вся истина. Вот и вся простая истина. И бьёт она прямо в душу. Глаза Поттера горят так же ярко, как и заклятие, выпущенное его рукой. Авада Кедавра эхом разносится по полуразрушенному залу. Беллатрикс уже давно замерла изломанной куклой. Это ещё милосердно, многих ранее Гарри в самом буквальном смысле порвал на куски. Авада Кедавра эхом разносится по полуразрушенному залу, наконец добираясь до цели. Гарри кажется, убить этого Лорда оказалось намного проще, чем считали многие. Хватило лишь силы его влюблённого сердца. Гарри улыбается. Он счастлив. Северус в безопасности, и Гарри счастлив. Улыбка навечно замирает на истерзанном лице. Он совершил невероятное чудо, продержавшись весь этот бой. Однако любое чудо имеет свой конец и свою плату. И все-таки даже адская боль от ранений, которую, будучи под аффектом, Гарри и не ощущал до этого, не заставляет улыбку исчезнуть с его лица. Гарри счастлив. Жаль, что Северусу плевать. Жаль, что Северус будет его проклинать, ненавидеть, когда узнаёт о произошедшем. Жаль, что Гарри уже никогда не узнаёт, что ненависть вовсе любви не равна. Жаль, что Гарри умер, не успев познать настоящей любви и ласки. Не успев ощутить ту самую нежность, которой сполна одаривал Снейпа.