Что такое любовь, Поттер?

      Я не могла вспомнить, когда это началось. И уж точно не могла дать «этому» определение.       Вообще, если разобраться, то что «это» такое? В глупых книжках, которые так обожает Милли, «это» называют любовью. Как по мне — пошлое и банальное слово, обозначающее слишком много и одновременно ничего не обозначающее.       Ты можешь любить человека, собаку, книгу, тыквенный пирог или Драко Малфоя. О, любовь к последнему я бы вообще отнесла к отдельному виду извращений. Ну так вот, если не отвлекаться, то любить ты можешь что угодно. И как угодно. Ты можешь любить родителей, друзей, собаку или домовых эльфов. И каждый раз это будет разная любовь. Но все же, черт бы ее побрал, любовь, да?       Тогда, если выводить какое-то общее определение, то получается, что любовь — это какое-угодно положительное чувство к чему угодно.       Звучит дерьмово и абсолютно бессмысленно.       — Забини, что такое любовь? — Этот вопрос я задала Блейзу однажды вечером, когда он сидел, развалившись в кресле у камина. На мой вопрос он отреагировал приподнятой угольно-черной бровью и пролитым на бордовую рубашку огневиски.       — Ну, — заговорил мулат, очистив рубашку и прокашлявшись, — это звериная страсть, как по мне. Когда смотришь на человека и вот ты его настолько хочешь, что готов умереть за одно прикосновение.       Я слушала его, нервно сгрызая красную помаду с нижней губы.       — Так это же просто похоть!       — Не, Пэнс. Похоть это когда хочешь касаться только тела, а любовь — это когда хочешь коснуться еще и души.       — Так вот откуда выражение «ты из меня всю душу вытрахал»?       За такое кощунство и «оскорбление чувств верующих в страстную любовь» я была выставлена из гостиной и отправлена в эротическое пешее турне по коридорам Хогвартса. Тоже мне, словоблуд, Мерлин его дери! Мог бы уже просто послать на три буквы. Да не очень аристократично, зато четко и по делу.       Собственно, да. Романтика и аристократки из меня не вышло. А поиски определения любви и того самого загадочного «этого» продолжались.       Вторым под огонь моего любопытства попал Малфой. Мы с ним столкнулись во время патрулирования коридоров. Он буквально вылетел на меня из темной ниши.       Волосы взлохмаченные, бледные щеки раскраснелись, губы блестят и распухли, мантия висит на одном плече, форменная рубашка распахнута.       О да, дамы и господа, бороду Мерлина на отсечение, что Драко Малфой тоже адепт секты Забини и «страстной любви».       — Ты чего так пугаешь, Паркинсон?! — рыкнул наследник благороднейшего и древнейшего. Я медленно заглянула ему за спину, надеясь увидеть второе действующее лицо.       Помните, да? Любить Драко Малфоя то еще извращение. Я то уж знаю, я пыталась. Вот и новая его избранница сейчас пусть постигает все грани этого «извращения», прижимаясь спиной к холодной стене.       — Малфой, а что такое любовь?       — Паркинсон! — Драко рычит и зло сверкает на меня глазами. Как хорошо, что этот прием на меня с третьего курса не действует.       — Ну Драко, — жалобно протягиваю, надеясь, что изменение тактики сработает.       И знаете что? Работает. Малфой сжимает пальцами переносицу, ворчит что-то себе под нос, но задумывается.       В этом особенность слизеринцев. У нас в прошлом может быть чертова дюжина приставок «бывшие» — бывшие друзья, бывшие враги, бывшие возлюбленные — но по-настоящему значение будет иметь только то, что происходит здесь и сейчас.       Мы с Драко и Блейзом прошли длинный и сложный путь, но остановились на дружбе. И что-то мне подсказывает, что тут приставок точно не будет.       Именно поэтому Малфой краснеет, оглядывается через плечо на замерзшую в тени фигуру, тянет и без того ослабленный галстук вниз, а потом хрипло выдыхает:       — Это боль. Боль, которую ты принимаешь. И гнев.       Я щурюсь, вглядываясь в фигуру позади него, но продолжаю слушать.       — Ты понимаешь, что твоя любовь причиняет боль тебе, тому, на кого она направлена, да всем вокруг. И от этого рождается гнев. Но правда в том, что ты готов терпеть все это дерьмо, потому что оно перестает иметь значение, когда ты рядом с этим человеком.       Вот вам еще один тезис. Любовь — это боль и гнев. Извращение какое-то! И уж точно не как в книжках Милли.       — Всегда знала что ты, Малфой, извращенец. Но никогда бы не подумала, что и Грейнджер тоже!       Я тогда фыркнула и ушла, делая вид, что не слышала сдавленный писк из ниши и не заметила, как Малфой сперва побледнел, а потом позеленел. Да уж, меня ждет месть, но да плевать.       Иными словами, любовь мне представляется чувством весьма ненадежным, противоречивым. Как говорит мой отец, в такие сделки ввязываться не стоит.       Поэтому то самое «это», это уж точно не любовь. Быть может спросить, что «это» такое у того, кто во мне «это» зародил?       Эта мысль посетила меня посреди последней пары трансфигурации. Я почти засыпала над конспектом, когда внезапная «гениальная» идея пронзила разум. Вздрогнув, я глянула сперва на сидящую рядом Милли, а потом бросила быстрый взгляд в сторону гриффиндорского стола.       Ну уж нет! Лучше съесть флоббер-червя!       — Ты чего? — Зашептала Милли, повернув ко мне голову.       — Ничего, — сейчас я впервые пожалела, что коротко стригла волосы и они не могут служить мне полноценной завесой от окружающих. Но я очень стараюсь опустить голову еще ниже, чтоб короткие черные пряди закрыли лицо.       — Не понимаю, зачем нам опять эта тема? Мы же проходили ее в прошлом году, — вздыхает Милли и вздрагивает от своих же слов.       О да, подруга, мы то проходили. А вот остальных близнецы Кэрроу этой возможности лишили. В тот военный год только слизеринцы могли получить хоть какие-то знания, остальные же… Их либо не допускали из-за вечных отработок, либо они служили учебными манекенами, либо вовсе не явились в тот год в школу.       Я не хотела вспоминать тот год. И еще больше не хотела возвращать в этом году на послевоенный курс. И уж что-что, но причину своего нежелания возвращаться я знала точно.       У этой причины были зеленые глаза, взлохмаченные черные пакли и очень горячие руки. А еще отвратительный комплекс героя.       Как еще можно объяснить то, что он спас меня в той битве? Спас после того, как я предложила сдать его Темному Лорду.       Мерлиновы стринги! Так вот, когда «это» началось…

***

      Драко и Блейз пропали. Их не было уже несколько дней и с каждым днем страх накрывал меня все сильнее и сильнее.       Мы были изолированы от внешнего мира. Нам говорили, что Темный Лорд почти одержал победу, что Поттер в бегах. Нам говорили, что бояться нечего и мы на правильной стороне.       Но вчера Винсента целый час рвало после того, как он, по приказу Кэрроу, пытал первокурсника. А Блейз ушел на месяц в запой после того, как использовал Империо на Джинни Уизли.       Мы не были правильной стороной. Мы просто очень боялись за себя и своих близких. Драко говорил, что нашими родителями манипулируют, держа нас в Хогвартсе. А я думала, что и нами манипулируют в ответ. Ведь любая наша промашка отразится на них.       Когда Драко и Блейз были рядом, мне было спокойнее. Они знали, когда нужно слушаться беспрекословно, а когда можно было пойти наперекор. Но сейчас их не было рядом и я чувствовала себя потерянной, испуганной, одинокой. Мне казалось, если мы проиграем, если сделаем что-то не так — нас всех убьют.       Именно поэтому, когда сообщили о вторжении на территорию школы, я думала лишь о том, как спасти себя и своих близких.       Я думала, что не переживу ту ночь. Сперва в школу проник чертов Гарри Поттер и его Орден. Потом Темный Лорд окружил замок. Мне казалось, что я вижу, как он натравливает свою змеюку на моих родителей, словно отыгрываясь на них за то, что мы тут допустили этого героя в школу.       Я стояла посреди большого зала и не могла отделаться от жутких картинок перед глазами.       Вдох. Темный Лорд злится, не получив своего очкарика, и его змея съедает моих родителей. Просто чтобы выпустить пар. Он часто так делал, я видела сама.       Выдох. Долохов убивает Блейза, каким-то образом узнав, что он только имитировал, что накладывает проклятья на малышей.       Вдох. Белла Лестрейндж самолично убивает Драко, наказывая его за все совершенные махинации.       Вдох. Темный Лорд убивает. Убивает. Убивает.       — Да что вы ждете?! — Я не узнаю свой голос. Мне кажется, это не я и одновременно это я. Весь мой страх, все мои демоны, все мои пороки. — Отдайте его Темному Лорду!       Между нами было не меньше десяти метров. Стоило мне это прокричать, Орден Феникса загородил своего героя, выражая готовность умереть за него.       И, клянусь, это была лишь секунда, но мне показалось, что наши взгляды встретились. И «это» началось.       И «это» продолжилось в пылу страшной битвы. Когда уже трудно было понять, кто и на какой стороне. Драко выпустил нас из заточения в подземельях и я бежала, стараясь не попасть под перекрестный огонь.       Я хотела выбраться, хотела вдохнуть свежий воздух, а не пыль от разрушенных стен. Хотела увидеть родителей. Я просто хотела жить.       Не все рождаются героями, которые готовы отдать свою жизнь за других. Не все готовы сражаться. И в этом мире героев очень трудно живется таким, как я.       Когда передо мной выросла черная фигура, и я потеряла способность шевелиться даже без обездвиживающего воспитания.       — Бежишь с поля боя, как вшивая крыса? — Я не могла разглядеть лицо за маской Пожирателя Смерти.       Вот оно. То, чего я боялась. То, что случится с каждым из нас. Убьют нас «свои» или «враги» всегда был лишь вопрос времени. И мое время пришло.       Вдох. Выдох. Закрыть глаза и…       Глухой стук падающего тела не вписывался в мою картину смерти. Как и зеленые глаза, сверкающие под линзами треснутых очков.       Зеленый — цвет Авады. Цвет глаз Гарри Поттера.       — Где твоя палочка, Паркинсон? — Зарычал он, хватая меня за плечи и встряхивая. То, насколько горячие у него руки, я почувствовала даже сквозь ткань мантии. — Ты что, смертница, я тебя спрашиваю?! Где твоя палочка!       Он еще раз встряхнул меня и сделал, наконец, шаг назад. Мне кажется, у меня ожоги на плечах.       — Я…       — Мерлин, могла быть такой молчаливой во время учебы?       Он хватает меня за руку и тащит куда-то. Страх все еще парализует мое тело и разум. Поттера же на поле битвы было не узнать. Словно война была его стихией.       — Поттер, куда ты меня тащишь?! — Способность говорить вернулась ко мне только когда он запихнул меня в большой зал, где развернули больничное крыло. Его пальцы разжимают мою руку только когда мы останавливаемся на том самом месте, где стоял он, когда я кричала о том, что нужно отдать Избранного Темному Лорду.       Когда я осознаю это, меня словно окатывает холодной водой, а легкие перестают получать хоть каплю кислорода.       — Зачем ты это сделал?

***

      «Это». Тогда «это началось». Когда мы стояли слишком близко, посреди Большого зала, заполненного ранеными, посреди большой битвы и смотрели друг другу в глаза. Да, определенно «это» началось тогда.       Позже, когда школу восстановили и я вернулась в Большой зал, я дала себе объяснение.       Поттер герой, считающий, что все заслуживают спасения. Просто так что ли он ходил на суды Драко? Впрочем, тут может быть влияние его заучки.       Да, было понятно, зачем он это сделал. Но что это значило для меня?       Что заставляло меня теперь искать его в толпе каждый чертов день? Какого черта он преследовал меня во снах? Почему я, как идиотка, вывожу эти теории о значении любви?!       О, Мерлин, Паркинсон, нет. Точно нет. Точно не это пошлое, безликое, отвратительное слово на букву Л.       — Эй, Пэнс, ты идешь на матч? — Забини возник рядом, словно черт из табакерки, стоило прозвонить колоколу.       — Я ненавижу квиддич, ты же знаешь! — Поджимаю губы и закидываю на плечо сумку.       Ну уж нет, только не вид Поттера в этой чертовой форме, которая уж явно ему не по размеру! Иначе какого черта она так облегает его мышцы и… Да Мерлин!       — Я тоже, поэтому пошли, я возьму с собой огневиски, — мулат подмигивает и, взяв меня под руку, тащит прочь из замка.       Ненавижу квиддич. Ненавижу Поттера. Ненавижу чего-то не понимать.       Мы сидим с Блейзом на трибуне, завернутые в огромные зеленый плед, который он наколдовал и пьем огневиски из одной бутылки, прикрывая ее книгой по трансфигурации. И, вынуждена признать, при нужной дозе алкоголя матч и Поттер становятся вполне терпимыми.       — А зачем ты спрашивала о любви? — Я вздрагиваю, когда Забини задает свой вопрос и тут же перевожу взгляд с Поттера на Малфоя, боясь, что мулат заметит.       Только вот его взгляд плотно прикован к рыжей охотнице. Вау, да вы оба серьезно что ли?! Сперва Драко со своей заучкой, теперь… Да ну!       — Просто составляла словарь идиотских слов! — Фыркаю, запивая свои слова ударной порцией алкоголя.       — А что любовь для тебя, Паркинсон?       Вздрагиваю и закрываю глаза. Вдох. Выдох. Не думать о зеленых глазах.       — Мне-то откуда знать, Забини?!       Поттер предсказуемо ловит снитч через пару мгновений после моего гневного крика. А я, наконец-то, получаю возможность вскочить с трибуны и сбежать от проницательного Забини.       Ноги заплетаются, последний глоток был явно лишним. Будь проклят квиддич, Поттер и это бессмысленное слово на букву Л. Фу!       — Смотри, куда прешь! — Огрызаюсь, задевая кого-то плечом. Мерлин, мне дадут уже сбежать отсюда или нет?       — Паркинсон, тебя мандрагора за хвост укусила?       Я замираю. Нет, не так. Меня словно молнией пришибает прямо к месту. Как тогда, в Большом зале. Вокруг вновь куча народу. Только в воздухе больше не витает запах смерти. Теперь вокруг торжество. И зеленые глаза за стеклами очков. Только теперь стекла целы и взгляд у него совершенно другой.       Живой.       — Поттер, зачем ты это сделал?       Кажется, этот вопрос будет вечным. Только теперь акцент совсем на другом слово. Вопрос «зачем» больше не стоит. Помоги мне, мандрагора тебя раздери, понять что именно ты со мной сделал!       — Что «это»? — Он вскидывает брови и я сжимаю зубы так сильно, что хрустит челюсть, — поймал снитч? Чтобы победить, Паркинсон.       Чтобы победить.       Он смеется и идет в сторону раздевалок. Он всегда уходит туда первым, пока болельщики все еще раздирают команду на сувениры. Да, я знаю это, потому что наблюдаю за ним. Но сегодня во мне слишком много огневиски и поэтому я иду следом.       — Ты в себе вообще?! — Взвизгивает Поттер, прижимая к себе верх формы. Вот он, Герой магической Британии. Визжит и краснеет, когда к нему в раздевалку вваливается полупьяная слизеринка.       — Зачем. Ты. Это Сделал?       Мне нужен ответ. Иначе я сопьюсь, как Забини.       — Сделал что? — Первичный шок уходит и теперь он смотрит на меня серьезно и строго. — Ты пьяна, да?       — Да, — признаюсь, шагнув ближе к нему, — зачем ты меня спас, Поттер?       Он молчит. Не отводит от меня своего чертового взгляда и молчит!       — Каждый заслуживает спасения.       — Я хотела отдать тебя Темному Лорду, — еще шаг ближе. Мой голос уже не звучит уверенно. В тепле действие алкоголя становится сильнее и язык заплетается.       — Ты хотела спастись.       Спастись. Спасение. Заладил то!       — Не каждый заслуживает спасения, Поттер, — поджимаю губы, останавливаясь в паре шагов от него, — и ты, со своим чертовым комплексом героя, однажды это поймешь!       — Что ты мне хочешь доказать, Пэнси?       Вздрагиваю. Он произносит мое имя впервые.       И только тут до меня доходит вся абсурдность ситуации.       Мы стоим вдвоем, посреди раздевалки команды львов. Он по торс голый, прикрывает грудь красной тряпкой и мы не отводит взгляда друг от друга.       — Не тебе, — признание срывается с губ само собой. Потому что я признаюсь не ему. Я признаюсь себе.       Признаюсь и преодолеваю расстояние между нами.       — Я хочу доказать себе.       — Доказать чт…       Договорить он не успевает. Я впечатываюсь губами в его губы. Целую его отчаянно, страстно. Пытаясь найти там теорию любви Блейза Забини. Но нет, всепоглощающая страсть на меня не обрушивается. Я притягиваю Поттера ближе к себе, запускаю дрожащие пальцы в его влажные от пота волосы, провожу языком по нижней губе.       Мне не хочется останавливаться. Внутри рождается что-то совершенно неожиданное и необъяснимое для меня. То самое «это» которому нет объяснения. И «это» взрывается внутри, когда его горячие руки дергают меня ближе.       Гарри Поттер отвечает мне. И, когда воздуха перестает хватать, и мы отстраняемся, я понимаю, что это было неправильно. Я вспоминаю о рыжеволосой охотнице, вспоминаю, как они не отлипают друг от друга в Большом зале. Мерлин, по тому, как Поттер опускает взгляд я понимаю, что этот поцелуй был ошибкой для нас обоих.       Вдох. Выдох. Вот тут, вот сейчас я должна понять весь смысл теории любви Драко Малфоя.       Когда ты влюбляешься в героя, думая, что он спас тебя потому что давно и тайно вздыхал по тебе. Но нет, мисс Паркинсон. Герои спасают потому что они герои.       Ну же! Вот сейчас я должна понять теорию Драко, но…       «Это» другое.       — Забудь про это, — произношу хрипло и Поттер кивает, не поднимая взгляда.       Вытираю губы, оставляя на пальцах красную помаду и быстро направляюсь к выходу.       — Поттер, — произношу, не оборачиваясь, когда уже открываю дверь, — что такое любовь?       Он молчит. Ха. Кажется, вот и ответ. Что и требовалось доказать. Любовь это бессмысленное, пошлое, ничего не значащие…       — Любовь — это спасение, Паркинсон.       Так вот, что тогда случилось. Вот, что значит «это».       Это спасение.