Сон.

О взбухшую от почти постоянной сырости землю тяжело разбивались мелковатые и частые дождевые капли. Каждый без исключения человек в небольшой группе развед-отряда, выехавшей в очередную недавно разорённую гигантами деревушку западнее от стены Розы, успел уже не единожды помянуть про себя красным словцом препротивнейшую морось, норовящую забраться за шиворот и обосноваться там надолго, если не навсегда. От вышеупомянутой населённой местности не осталось и следа — на месте двадцати шести домов селения взору членов легиона предстали изломанные остовы дерева, густо покрытые размытыми дождём копотью и кровью. Из трёх чудом оставшихся в живых только двое добрались до Троста и передали командованию прискорбное известие. Леви ещё раз огляделся. В груди щемило — пункт тридцать один, Дайсен, на его памяти всегда был приветливым местом с плодородными землями и садами. Нужно было действовать. Сделать всё, чтобы жителей расположенной на двадцать километров южнее Ифры не постигла та же участь. Догадаться же, куда ретировались обожравшиеся твари, смявшие здесь всё до последней калитки, было несложно — через окружающий селение лес прямиком на восток тянулся след поваленных деревьев. «Отослать двоих-троих в Ифру с донесением. Как можно быстрее», подумал капрал, разглядывая измочаленные комья черепицы под своими ногами. Гул земли, ощутимые колебания воздушных потоков, низкий рокот, сменившийся скрежетом рассыпающихся в труху ошмётков строений Дайсена и хрустом ломающихся клинков и костей. Это на слух. Глазам же Леви в следующую секунду предстала ровно половина спец-подразделения, патрулирующая окрестности, ибо семеро из четырнадцати уже лежали безжизненными, изломанными комьями плоти в склизкой полости желудков троих из восьми внезапно напавших аномальных. Огромная скорость, обтекаемые, смазанные формы тел. Полное окружение... Капрал уже изготовился было прыгнуть моментально намеченной, хоть и изрядно мельтешащей цели точнёхонько на загривок, как вдруг его, бесцеремонно сцапав за плечо, рванули влево, туда, где уже совершенно потерянный от произошедшего Захариус. В серо-голубых глазах Ирвина Смита бушевала ярость. Бешеная. От простёршей свои загребущие лапки над его патруль-отрядом безысходности. В следующее мгновение Леви в руки сунули свиток с посланием. Уже влезая на лошадь, он услышал приказ: «Вы, оба! Вперёд, в пункт сорок, Ифру!! До рассвета эвакуировать всех!!!» Далее капрал слышал лишь заливистый свист ветра в ушах и видел перед собой стремительно проносящуюся стену леса и укрытые аспидно-чёрной пеленой очертания холмов. Снова лес. Темень, рваный цокот копыт, полукружья редких, временами резко бросающихся из мглы в глаза ярко-оранжевых сигнальных костров. До назначенного пункта осталось шесть километров — предшествующие им четырнадцать остались далеко позади. Мысли Леви принадлежали теперь не только депеше с предупреждением о смертельной опасности для нескольких десятков сельчан — значительную часть там занимало исчезновение Майка, который, сколько бы капрал не вертел головой, вблизи не обнаруживался совершенно. Он на месте — почти. От Ифры капрала отделяет лишь забористый и глуховатый на вид сосняк. Леви быстро спешивается. И внезапно детально, необычно близко видит перед собой примятые, покрытые россыпью мелких капель стебли густой травы пастбища, по которым стремительно расползается отвратительно крупное кровавое пятно. Лежит, не в силах заново подняться на ноги и даже вдохнуть от дикой боли в груди и затылке. Взор его медленно подёргивается дымкой безразличия. Капрал чувствует, как кто-то позади него обходит его тело, а затем изымает из разжавшихся пальцев кожаный цилиндр со свитком. Перед тем, как окончательно провалиться в развёрзшийся в его сознании омут беспамятства, Леви слышит обрывок разговора: «Да, Саймон, глядь, ему ведь всю грудь разворошило ветвью, а он ещё полмили пёр...Живучий у нас капрал!..», и тихую, жесткую, словно контрольный росчерк клинка, фразу Ирвина, сжимающего в побелевших ладонях донесение: «Полежи пока здесь..» А затем — мерную и всё более отдаляющуюся дробь шагов. Глубокий, резкий вдох — и стального цвета глаза с неимоверно расширенными зрачками широко открываются. Грудь вздымается и опадает в такт с рваным дыханием, сердце колотится, подобно взбеленившемуся метроному, залитые холодным потом ладони неосознанно комкают простыню. Капралу жутко. Его сфокусировавшийся в кои-то веки взгляд прочерчивает косую черту через комнату, останавливается на мертвенно-сером потолке. До Леви доходит, что время его пробуждения пришлось на несусветную рань, нечто около трёх-четырёх часов утра. Он переворачивается на бок и видит перед собой преспокойно сопящего командора. Светлые, растрепавшиеся за ночь волосы, неровными прядями спадают на его лицо, более темного оттенка ресницы мирно покоятся на кажущихся бледными в поредевшей темени щеках. Капрал замирает, неотрывно смотрит. Проходит минута, затем - четверть часа. Леви не выдерживает. И, вцепившись в широкую спину так, что захрустели суставы пальцев, осыпает это лицо поцелуями, прижимаясь всё теснее, дабы ощутить, что он рядом, его Ирвин, здесь, сейчас, и не ударит в спину...как там... Чуть позже проснувшийся командор, узрев ошалелые глаза Леви, и получив на вопрос «Что?» свистящим шёпотом выдавленный сквозь сжатые зубы ответ «Сон...», притягивает и без того уже почти вдавившегося в него капрала ещё ближе. Целует в ответ мягкие, податливые, чуть суховатые губы, осторожно поглаживая судорожно напряжённую спину. И с облегчением замечает, что хватка миниатюрных, но жутко цепких рук постепенно слабеет, из серых глаз, веки которых уже неудержимо смыкаются, медленно, по каплям, испаряется отгласок боли и ужаса, а дыхание, прежде более походящее на всхлипы, выравнивается. Вскоре капрал снова засыпает, уткнувшись носом в грудь Смиту. Ирвин смотрит на совершенное умиротворение, разлившееся по лицу Леви, и понимает, что не отпустит его от себя. Ни за что. Да и вообще из дома не выпустит ни под каким предлогом. Денька эдак четыре, чтобы от кошмаров и следа не осталось. Ни малейшего.