Красная зона

Кенто Нанами почувствовал приближение опасности до того, как увидел ее. Только что он расслабленно лежал в горячей воде, медленно отупевая от удушливого пара, тишины и бездействия, а уже через мгновение по онсену будто пронесся порыв холодного ветра, и что-то рухнуло в воду рядом с ним, окатив его волной брызг. Одно мгновение — и все его рефлексы, вопящие об опасности, заставили мышцы напрячься, а тело — сгруппироваться перед рывком. Но рваться было особо некуда — там, за тонкой стенкой, другие люди. А здесь только он, и драться — последнее, чего он хотел. Неважно, за других или за себя. Можно было бы сказать, что у него нет сил. Это была хорошая, крепкая версия, достаточно на него посмотреть: половина его тела до сих пор выглядела так, будто по нему прошлись гигантской овощерезкой. Но наедине с самим собой Кенто Нанами приходилось признать, что на самом деле все обстоит куда хуже, чем нехватка сил и оружия или парочка лишних шрамов. Он тяжело вздохнул и на мгновение прикрыл глаза, вознося реквием своему загубленному вечеру. — Какого черта ты здесь делаешь? Его голос был усталым и спокойным. По правде говоря, так он себя и чувствовал, если опустошенность можно назвать спокойствием. — Ты же сказал, что хочешь увидеть меня снова! — Махито, сукин сын, дух с претензией на титул Самого Настойчивого Проклятия Года, похоже, был искренне возмущен. — Кажется, с тех пор мы виделись, — напомнил Нанами. — Раз или два. — О, ты считаешь? Как это мило! — Если тебе неймется подраться, можешь хотя бы подождать полчаса? Не люблю так резко менять планы на вечер. Вести переговоры с чокнутым проклятием уж точно не было признаком здорового рассудка. Но на свой рассудок Нанами уже не надеялся. Точно не после всего, что случилось в последний месяц. — Вовсе не собирался я драться, — обиженно пробубнил Махито. — Могли бы просто поговорить. Я люблю говорить. — Да уж. Я заметил. — Ты ведь сюда пришел отдыхать, — Махито раскинул руки, длинные светлые волосы расплылись в воде. — Может быть, я тоже хочу. Вы, люди, вечно недооцениваете таких, как я. У нас есть свои увлечения, кроме убийств. Я не говорю, что увлекаться убийствами плохо, но нужно же быть разносторонней личностью? «Поверить проклятию — себя обмануть», — подумал Нанами, но для разнообразия ему очень хотелось поверить, что Махито и впрямь не намерен с ним драться. Слишком неудобными для баталий были и время, и место. За тонкими перегородками вокруг полно беззащитных людей, к тому же... — Отлично. Я, знаешь ли, не слишком люблю драться голым. Махито перевернулся в воде, сверкнув своей бледной задницей, и улегся грудью на согретые камни. — А я бы мог, — он мечтательно прикрыл глаза. — Нужно будет как-нибудь попробовать. Только я и ты, ну, понимаешь... Нанами рассмеялся. Все, что происходило здесь, по шкале безумия уже вошло в красную зону, и ему это нравилось. Понадобится немало безумия, чтобы вытеснить из его головы воспоминания о горе мертвых тел в Шибуе. — Я-то понимаю. Интересно, понимаешь ли ты? Махито заинтересованно открыл один глаз. — А-а? — Значит, не понимаешь. Это хорошо. Нужно же тебе быть хоть в чем-то невинным. Оба глаза, серый и синий, смотрели на него с осуждением и живейшим интересом. — Эй, не смей поступать со мной так! Немедленно объясни! Махито, как капризный ребенок, взбил ногами воду, брызгами окатило их обоих. — Какой ты беспокойный. Я пришел сюда расслабиться, знаешь ли. Если хочешь присоединиться, не шуми. Удивительно, но Махито действительно затих. Ненадолго. — Эй, — позвал тот Нанами и, не услышав ответа, вытянул ногу — они такие длинные благодаря трансформации? или это базовая конфигурация? — и пихнул его ступней в бок. — Эй! А чего ты такой спокойный вообще? Я думал, ты мне вцепишься в горло. После всего, что было в Шибуе. — А, — Нанами медленно выдохнул. — Ты об этом. После всего, что было в Шибуе. Нанами пытался найти в себе что-то. Почувствовать что-то. Захотеть чего-то — например, свернуть проклятому духу шею. Но ничего не было. Пустота. Как будто кто-то раскаленным шаром прошелся по его удивительному внутреннему миру и превратил все, что там было раньше, в идеальную пустыню. Так что он просто замолчал, и его тут же снова пнули — Махито не шутил, когда распинался о своем желании поговорить. Этого желания у него явно было хоть отбавляй. — Я об этом! Шибуя! Много-много мертвых людей! Мы запечатали твоего лучшего друга! Весь район лежит в руинах! Сукуна почти освободился! Мне начинать перечислять поименно тех, кого я отправил на тот свет, или ты обо... Нанами одним движением поймал его за узкую ступню и сильно сжал в ладони — глаза Махито так широко распахнулись, что казалось, вот-вот выпадут из орбит. — Заткнись, — устало ответил он. Кожа Махито была слегка прохладной даже в теплой воде. Не то чтобы ему часто приходилось щупать проклятых духов. Нужно признать, на ощупь Махито вовсе не был неприятным. Что за безумная мысль? Это уже на пределе красной зоны. Махито, видимо, принял сарказм за чистую монету — он оживился, придвинулся ближе, а потом и вовсе уложил свои тощие локти на колени Нанами. Его тело было легким; Нанами пытался найти в себе хоть немного отвращения, но похоже, за последнюю неделю он исчерпал свои резервы. — Знаешь, почему у меня эти шрамы? — спросил Махито, заглядывая ему в глаза. — Я родился из ненависти и страха других людей. Я — мерзость со дна их души, на которую они не хотели смотреть. Зато Нанами смотрел — прямо в его лицо, тяжело и пристально. — Шрамы как шрамы, — коротко ответил он. — Я видел и хуже. Махито радостно улыбнулся и тут же ткнул пальцем в плечо Нанами. — У тебя теперь тоже шрамы. Вот тут. И тут. Такие огромные! Они заживут? А на лице? Его пальцы легко скользили вдоль рубцов на плече, на шее, на линии челюсти. На ощупь они были почти теплыми, да и локти больше не холодили кожу — кажется, Махито, как ящерица, согревался в горячей воде. Эта мысль была какой-то неправильной, у нее был отчетливый привкус сумасшествия, и Нанами постарался выбросить ее из головы. — Понятия не имею. Мне все равно. — Почему другие маги не могут тебя вылечить? У вас же есть ваши обратные техники. — У них имеется свой предел. Мне и без того повезло, что я жив, подумал Нанами. Мысль была пресной и бесцветной. Везучим он себя не чувствовал. Пальцы Махито коснулись его щеки — странно, но прикосновение было почти нежным. Вряд ли проклятие знает, что такое нежность, так что это было чистой случайностью, и все же Нанами вздрогнул. Прошла целая вечность с тех пор, как кто-то прикасался к нему так. — Наверное, я мог бы это исправить... — задумчиво протянул Махито. — Если изменить форму совсем чуточку, почти незаметно... Нанами резко перехватил его руку, сжал запястье — и одним резким движением опрокинул в воду. — Даже думать не смей, — прорычал он, нависая над Махито. Тот смотрел огромными изумленными глазами — а потом улыбнулся. Буквально от уха до уха. Они оба понимали — при том контакте, который Нанами ему позволил, Махито ничего не стоит коснуться его прямо сейчас и навсегда изменить форму его души. Нанами хотел бы, чтобы в нем было больше воли к борьбе. — Ты не защищаешься, — укоризненно заметил Махито. Его ладонь легла на грудь Нанами. Она была теплой. — Ну так делай, что задумал. — Так не интересно. К тому же, я не хочу тебя убивать. — С чего бы это? — Тогда все закончится. А ты мне еще не надоел. — Так убери руку, раз ты никуда не торопишься. Махито покачал головой, его волосы в воде качнулись, как серебристые водоросли. — Мне нравится тебя трогать, — задумчивый взгляд снова стал цепким, а потом — обиженным. — Вот! Ты опять смеешься! Вот точно так же, как тогда! В этот раз Нанами действительно был удивлен. Так же, как тогда? Похоже, Махито был весьма наблюдательным в том, что касалось человеческих эмоций. Неожиданно для проклятого духа. Впрочем, сюрпризов в Махито хватало и без того. — Объясни! — Махито недовольно скривил губы, а потом Нанами почувствовал легкую боль — его, похоже, пнули острым коленом в бедро. — Боюсь, для моих объяснений ты слишком юн, — безумный смех поднимался к горлу, от него становилось проще, как стало бы от любого наркотика, если бы он вздумал облегчить свою участь — когда-то он попробовал почти все. — Сколько тебе вообще лет? Год хотя бы есть? — Сейчас подеремся, — обиженно заявил Махито, дернувшись под ним. — Эй! Нанами, воспользовавшись моментом, схватил его вторую руку, закинул их за голову и прижал к камню оба запястья; они были такими узкими, что это легко было сделать одной ладонью. Оба понимали, что Махито может освободиться в любой момент. И этот момент, возможно, станет для Нанами последним — в их нынешнем положении он полностью открыт и безоружен. Но вместо этого Махито моргал и удивленно пялился, и сейчас, действительно, казался совсем ребенком. — То, над чем я смеюсь — человеческая шутка. Вам, проклятиям, это без надобности. Махито упрямо нахмурился, и Нанами понял, что совершил ошибку. Теперь проклятие от него точно не отцепится. Как настоящий ребенок. — Почему это? Потому что вы, люди, так решили? Нанами принял серьезно-сосредоточенный вид — и сам положил ладонь на грудь Махито. Всю обиду как ветром сдуло, теперь он мог лицезреть огромные разноцветные глаза. — Ч-что ты делаешь? — все-таки поинтересовался Махито, когда Нанами повел ладонь ниже, с силой прижимая ее к чуть теплому телу. — Проверяю, насколько ты адаптирован к разговорам на эту тему. Бессмысленно их вести, если у нас нет, скажем так, предмета для разговора. Махито заинтригованно затих. Нанами душил смех. Его барометр здравомыслия посылал тревожные сигналы, стрелка залипла на предельном значении красной зоны — он что, в самом деле лапает проклятого духа, чтобы... Хм... Удивительное дело, но «предмет для разговора» у Махито и впрямь имелся. И возможно, не был бутафорией — по крайней мере, когда Нанами коснулся паха, колени Махито рефлекторно дернулись, сдвигаясь. — Надо же. Я думал, существа, созданные из проклятой энергии, не имеют человеческих потребностей. — Вот еще, — обиделся Махито. — То, что нам это не нужно, как вам, для поддержания жалкой жизни, не значит, что мы не можем! Мы тоже можем! И есть, и пить, и вообще! Нанами заинтересовало бы это «вообще», но не требовалось особой проницательности, чтобы понять — Махито просто не знает, что еще добавить в список. — Да? Есть и пить? И что же тебе из еды нравится, м? Махито явно смутился. — Попкорн. — Тот самый, который ты отобрал у своих жертв в кинотеатре? — О! — Махито просиял. — Ты заметил, да? — Нет. Предположил. А что еще? — Ну... я как-то пробовал коктейль. У Гето. — И как, понравилось? — Больше, чем попкорн! Он был такой сладкий, с круглыми гладкими штуками, с пышной белой пеной, она была совсем как снег, только не таяла! ...Настоящий ребенок. — Никогда бы не подумал, что Сугуру Гето, кем бы он сейчас ни был, любит молочные коктейли. — Это было для меня! — гордо ответил Махито. — Гето обычно пьет что-то с резким запахом в маленьких чашечках. — Прекрасно, — вздохнул Нанами. — Будущее Японии в надежных руках, раз господин лже-Гето даже в таких обстоятельствах помнит, что несовершеннолетним нельзя наливать спиртное. Махито снова моргнул. Его лицо было трогательно-беспомощным, да и весь он — лежит тут по горло в воде, с руками, перехваченными над головой, и несет какой-то вздор о жизни, в которой ни черта не смыслит. Впрочем, для проклятия он действительно зашел далеко. Поэтому он создал себе почти-человеческое тело? Тело, которое способно распознать вкус еды? «А почему бы нет», — подумал Нанами и беззвучно фыркнул. Махито во всем стремился не уступать человеку. Частичное копирование функций человеческого тела без учета потребностей... Нанами снова коснулся низа его живота, потом паха, гладкого и безволосого. А потом скользнул ниже. Что ж, человеческую анатомию Махито воспроизвел точно и потому, видимо, немедленно заерзал под ним, пытаясь уклониться от прикосновения. — Неприятно? — уточнил Нанами, как будто они были заняты чем-то совершенно будничным. Махито качнул головой. — Нет, но... терпеть тяжело, — признался он. — Как щекотка, но гораздо сильнее. Нанами не стал уточнять, кто и когда щекотал Махито. Без этих знаний он точно мог обойтись. Голос Махито был напряженным, но, похоже, это единственное, что в нем напряглось. Барометр здравомыслия посылал Нанами отчаянные, панические сигналы, но он и без того понимал, каким безумием было пытаться добиться от проклятого духа определенной... хм... физиологической реакции. Зато с остальными реакциями у него все было в порядке — Махито отчаянно ерзал под ним, вздрагивал всем телом, выгибался, ерзал, тяжело дышал, кусал и облизывал губы. В этом было что-то грешное и притягательное: видеть такое явное удовольствие и не ощущать отклика тела там, где его ждать естественнее всего. В том, что он делал с этим телом, вообще не было ничего естественного. — Нравится? — невозмутимо уточнил Нанами. Махито кивнул. Его бледные щеки не порозовели, на лбу не выступил пот; вся гамма обычных человеческих реакций была недоступна проклятому духу. И все же он чувствовал и ощущал. Удивительно. Омерзительно. Противоестественно. Нанами снова провел ладонью вдоль всего тела, ощущая неровности шрамов и штрихи на месте стежков. Ничего из этого не было настоящим, напомнил он себе. Но Махито — был. Когда Нанами вновь коснулся паха, Махито сжал колени — он больше не пытался закрыться. Теперь он явно стремился удержать ладонь Нанами. — Еще! — хрипло потребовал он. Нанами покачал головой. — Ты сам не знаешь, чего хочешь. Это тебе не молочный коктейль. — Я хочу. Мне нравится. Когда ты делаешь так. Бесхитростная наивность этого заявления могла бы позабавить Нанами, но вместо этого вызвала прилив темного, душного, тяжелого возбуждения. «Да он же как ребенок!», — но, увы, совесть не вторила голосу разума. Он не ребенок. Он убийца. Абоминация с человеческим лицом и невинным телом. Он чудовище. И я тоже. С этой мыслью пришло облегчение; как будто, признав себя грешником, Нанами мог позволить себе все, что сделал бы грешник. А с Махито... О, с ним он мог бы сделать многое. Он сильно, до боли сжал тонкие запястья в ладони, Махито дернулся, тяжело выдохнул, но даже не попытался освободиться. Ему понравилось. Нанами этого ждал. Сильные ощущения тела — боль и удовольствие, — чередуясь, смешиваясь, сливались в одно. Даже человек мог ощутить губительную прелесть этого коктейля. Что уж тут говорить о проклятом духе, лишенном страха и инстинкта самосохранения. Да. С тобой я могу сделать многое. Нанами опустился на это гибкое тело — теплое, как у ящерицы, согревшейся на солнце, прижимаясь, притираясь к нему своим телом — тяжелым, мускулистым, покрытым старыми и новыми шрамами. Стрелка барометра, замершая на пределе безумия, рванулась вперед. Кенто Нанами покинул красную зону.