И лишь в памяти мы вечны...

Нью Йорк, 2009 год Ветер гнал вперед редкие опавшие листья, бросая их под ноги, первый по-осеннему прохладный день сентября хмурился, грозя и будто не решаясь пролиться мелким дождем. Высокий, худощавый пожилой мужчина в темных не по сезону очках задрал голову, глянув на небо, а затем опустился на скамейку рядом с другим, менее рослым человеком примерно его возраста. - Слышал, ты встречался с ним? С новым Кирком? Слова были словно обращены в пространство, но спустя несколько секунд последовал задумчивый ответ: - Знаешь, Леонард, я порой думаю, что не может быть нового Кирка или нового Спока. Даже если… твой оказался настолько хорош, что треккеры со стажем признали его кумиром. Тот, кого назвали Леонардом, усмехнулся, и было не совсем понятно, чего в этой улыбке больше – иронии или некой гордости. - «Твой», как ты говоришь, вскружил головы тысячам фанатов. Да что там – залы кинотеатров теперь ломятся не от парней-гиков, а от девушек. Билл, эти ребята возродили дело нашей жизни… - Хочешь сказать, мы были недостаточно хороши в свое время? – Уильям Шатнер взглянул на старого друга, приподняв бровь, и на мгновение стал в точности тем капитаном Кирком, которого Леонард помнил с самого начала звездной эпопеи. – Может, я был недостаточно хорош? Секунд десять они молча смотрели друг на друга, в знакомые до последней черточки лица, а затем губы Леонарда растянулись в широкой улыбке: - Ты всегда будешь лучшим, помнишь?.. Беверли Хиллз, 1967 год - Ты всегда будешь лучшим, Джеймс Тиберий Кирк! – пафосно заявил Леонард, имитируя восторженный тон режиссера во время одного из тостов на сегодняшней вечеринке по случаю выхода второго сезона Стартрек на экраны. Исполнитель роли первого помощника вышел на балкон небольшого особняка с видом на все еще переливающийся огнями город, держа в руке недопитый бокал виски, и облокотился на деревянную перекладину. Билл бросил на него насмешливый взгляд: - Звучит так, словно ты в это не веришь, а, Спок? Я думал, вулканцам незнакомы сомнения, тем более, в собственном капитане… Нимой поглядел в ответ, сохраняя невозмутимое выражение лица и улыбаясь одними лишь глазами: - Вся команда покинула корабль, капитан, и ничто больше не мешает мне доказать свою преданность. Он выпрямился, глядя на друга, затем поставил недопитый бокал на стеклянный столик и протянул руку. Билл окинул Леонарда оценивающим взглядом, словно не знал досконально, словно впервые делал шаг навстречу – и сжал тонкое запястье сильными пальцами, толкая мужчину в сторону комнаты. Кое-как они добрались до спальни, сталкиваясь бедрами, целуя и прикусывая губы почти до крови. Хорошо, что отпуск, что гримеры не будут назавтра сетовать… - Вот именно, мистер Спок, вот именно… - шептал Шатнер, задевая губами то мочку уха Леонарда, то шею, одновременно нетерпеливо и нарочно замедляя собственные движения, расстегивая мелкие пуговицы его цветастой рубашки. – Боже, я думал, эта вечеринка будет длиться сотню лет… Я так соскучился. Казалось, воздух в комнате сгустился от этих слов, таких редких для Билла. Леонарду стало вдруг нечем дышать, и влажные дорожки от поцелуев на коже тут же становились приятно прохладными, что немного остужало поднимающийся внутри жар. Они все же дошли до широкой кровати. В ушах шумело, на изнанке век взрывались фейерверки, как и каждый раз, когда Леонард чувствовал эти руки на своей коже. Обе их рубашки – дорогие, по случаю купленные, выглаженные до состояния идеала – полетели в сторону, зацепившись, кажется, за спинку стула. - Ты… Ты не можешь каждый раз оставлять меня ночевать, пойдут толки, - выдохнул Леонард, когда одна рука Билла опустилась на ягодицы, а вторая принялась расстегивать ремень брюк. Губы партнера прижались к острой ключице в поцелуе-укусе, и это было так знакомо, так восхитительно ново каждый раз, что укоризненный тон сымитировать не осталось ни единого шанса. Билл оторвался на секунду от своего занятия, впрочем, тут же расправившись с застежкой и властно положив ладонь на пах Леонарда. Ладонь была горячая, но не могла сравниться с обжигающим пламенем, которое, казалось, разгоралось внизу живота. - А как же история любви, прописанная между строк сценария? – задал вопрос Билл и, облизнув губы, коротко поцеловал Леонарда. Тот обнял его за шею и вжался пахом в широкую ладонь. Билл на секунду прикрыл глаза и улыбнулся, а затем продолжил: - К тому же, помнишь, я скоро снова женюсь… И это… Кто знает, сколько раз я еще смогу сделать вот так… И его рука привычным, уверенным жестом нырнула под белье, сжав и без того твердый член, заставляя Леонарда судорожно вздохнуть и откинуть назад голову. Билл тут же провел языком по открывшейся шее, все же добившись своего – громкий стон вырвался у Нимоя, подтверждая в очередной раз, как сильно он хочет, как сильно зависит от любого прикосновения этого мужчины. Внезапно Шатнер разжал руки и отступил на полшага, и Леонард, почти не соображая, разочарованно выдохнул, лишившись такой необходимой ласки. Билл неприкрыто довольно усмехнулся этой реакции, а затем стащил брюки вместе бельем с Леонарда, то же повторил и со своими. Нимой задержал дыхание, глядя на медового оттенка кожу, сейчас такую разгоряченную, что, кажется, обжечься можно. И тут же, словно не в силах больше сопротивляться, прижался всем телом, чувствуя, как бьет сразу по каждому из органов чувств – так мягко и одновременно со скрытой силой, и кружит голову знакомый запах: одеколон, сигарный дым и собственный, исключительно мужской, чуть терпкий аромат. - Хочу тебя, так хочу… - практически в унисон выдохнули они, и Леонард осознал, как просяще это звучало с его стороны. Но в эту минуту даже стыд за свое ненасытное желание прикосновений, ласк только добавляло остроты. Желание принадлежать этому мужчине, слишком сильное, чтобы с ним бороться, появившееся в виде неясного покалывания во всем теле при первой же встрече и вскоре пролившееся потоком поспешных прикосновений и лихорадочных слов в перерыве между съемками… - Хочу… Билл впился в губы поцелуем, слизывая с них этот шепот, зная и так все, что Леонард мог ему сказать. А потом подхватил партнера под бедра, сделал шаг вперед и прижал спиной к прохладной – Господи, просто ледяной по сравнению с его телом! – стене спальни. Одной рукой удерживая его на весу, свободной скользнул между ягодиц, лаская кончиками пальцев вход, несоизмеримо нежно по сравнению со все более требовательными поцелуями, от которых с утра явно останутся кровоподтеки. Но так даже лучше. Леонард хотел бы, до безумия просто, отпечатать хоть один из них на своем теле навсегда. Он обхватил Билла ногами и руками, двигаясь, насколько мог, навстречу его пальцам, кусая свои губы и из-под ресниц наблюдая за его лицом. Билл откинулся назад, рот его приоткрылся и язык проехался по верхней губе, пока он осторожно приподнимал Леонарда и направлял себя ко входу. - Ты… меня… запомнишь… Билл принялся медленно, но до самого основания двигаться внутри, с силой сжимая бедра и талию Леонарда, тяжело дыша в такт, и как у него хватало сил говорить, одному черту известно. Мысли Нимоя не путались, они попросту испарились, и казалось, что все его существо сосредоточено сейчас там, где пульсирует, набирая амплитуду и темп, твердый член, заполняя собой полностью. И лишь понимание где-то на краю сознания, что это он, Билл, человек, которого Леонарду хотелось практически боготворить, жарко дышит ему в шею, было важным. Стена позади царапала позвоночник, руки сводило от напряжения, но главным было – дойти, сделать это вместе, потому что сладко и невозможно. Потому что сердце заходилось в груди, член терся о живот Билла, и будто счетчик в мозгу отмеривал секунды до взрыва, и хотелось, так хотелось услышать… - Лю-блю те-бя, - шумно, рвано выдохнул Билл, вбиваясь в тело Леонарда последними толчками, и невозможно было бы лучше, и нужно было – всегда. *** - И все же, - лениво спросил Шатнер, перекатившись на не расстеленной кровати и накрыв Леонарда своим телом, - как ты думаешь, через сколько нас забудут все эти восторженные поклонники? Леонард счастливо улыбнулся, не открывая глаз и обняв Билла руками и ногами, еще ближе прижав к себе: - Ты… Всегда будешь лучшим.