Где никому не будет видно

Дешёвенький лав отель, снятый напарником на одну ночь. Непонятно, правда, зачем – их комната всегда свободна, да и так в разы удобнее – но не то чтобы Камию ебут причины, особенно когда не платишь за номер вовсе. Цуруги неприятно спиной в подоконник упирается, сминает чужую рабочую форму пальцами и языком по губам напротив мажет. Микуни целует резко, напористо, не размениваясь на нежности – удивительно, чему этот мальчишка успел научиться за две недели. У обоих уже ноги ватные и губы слегка пульсируют от поцелуев. Всё происходит внезапно, суетливо, до дрожи в плечах и верениц укусов-засосов на теле, моментами с небольшими опозданиями, когда приспичит потрахаться незадолго до выхода. Впрочем, ничего нового. Касаются они друг друга везде где только можно, комкая форму и не упуская возможности укусить при поцелуе. Микуни отстраняется первым, даёт себе передышку. Цуруги молча подмечает, что тот может быть даже милым, будучи немного взъерошенным, с лёгким румянцем на щеках. Он касается пальцами светлых прядей и лица, гладит игриво, едва осязаемо, а на губах расцветает до боли знакомая усмешка. Пресекая очередную несуразную шутку, после которой захочется вытолкать придурошного в окно и самому убиться о что потвёрже, Алисейн разворачивает напарника к себе спиной, заламывая руки и щекой в широкий подоконник вжимая. Из горла вырывается глухой стон – придурошный ягодицами к паху прижимается, подначивая приступить наконец к более активным действиям. – Ну же, Куни-чан, – ремень звенит застёжкой, и Цуруги не упускает возможности подразнить, облапав где не надо и прижав за бёдра к себе поближе. – Если мы в итоге из-за тебя опоздаем, извиняться будешь сам. Как я показывал. От одного воспоминания, в котором Камия падает на колени и заходится в слёзно-приторном пиздеже, теряя последние крупицы гордости, – ха, смешно, – хочется лишний раз проблеваться. Микуни предпочитает притвориться глухим, когда до слуха доносится наигранно-нервирующее: "Да не смотри ты так. Страшно же!". И глубоко наплевать, что близость с подоконником и фиксирующая голову конечность лишают возможности лицезреть чужую физиономию во всей её красе. Микуни немного предсказуем и скуп на реакции, естественно, необходимость смотреть у Цуруги отпала ещё давно. – Ноги пошире. Он впитывает каждую секунду, следуя уже обыденному для себя алгоритму: приструнить засранца, снять всё что мешает и, зацепив ногой, отпихнуть куда подальше. Раздеваться не хочется вовсе, но перспектива тащиться по улицам, будучи потным и грязным, перевешивает в значимости, заставляет стянуть с себя лишнее. Тишину в номере прерывают лишь звуки хлюпающей смазки и прерывистое дыхание партнёра. Камия ёрзать начинает от нетерпения, самостоятельно на пальцы насаживаясь и срываясь на стон. Осекается, правда, получая ощутимый шлепок по бедру. Приятное жжение расползается по коже, а накрывшее возбуждение сводит где-то внизу живота. Он судорожно сглатывает скопившуюся во рту слюну и часто-часто моргает, силясь немного дольше задержать чуть влажный взгляд на чужом отражении в окне. А Микуни, как нарочно, не торопится, словно это не он держится до сих пор на одном честном слове. – Куни-чан... Куни-чан, трахни меня уже, господи... Губы сжаты, брови слегка сведены к переносице – дурная привычка самого Алисейна, поди от него же и перенял невольно. Щёки красные-красные, но отнюдь не от смущения. Ниже по плечам и груди – сплошные следы укусов-отметин. Колени дрожат, волосы все растрепались от частых касаний. И всё равно, блять, при этом красивый такой, что невольно хочется... – Кстати, почему во время траха я всегда к тебе спиной? Неужто Куни-чан стесняется? – и лыбится ехидно. Паршивец. – Не хочу лишний раз лицезреть твои гримасы, – цедит Алисейн раздражённо. Глупый, глупый Камия Цуруги, не знающий значения слова "стыд" и мечтающий одним прекрасным днём довести напарника до белого каления. – Это прозвучало бессердечно! – слишком предсказуемо, не постарался даже. Микуни надавливает на нужную точку, пресекая пустую болтовню очередным несдержанным стоном под собой. – Ах, только не кончай внутрь, хорошо? Он едва сдерживает желание обозвать партнёра как-нибудь слащаво, чтобы его аж передёрнуло, но исход, в котором придётся остаться одному додрачивать в туале, не прельщает от слова совсем. Алисейн размазывает смазку по члену, толкается внутрь неспеша, плавными движениями. Цуруги замирает, когда напарник оказывается в нём наполовину, закусывает пальцы и утыкается лбом о стекло. Дыхание сбивается, в висках стучит, а улыбка становится пьяная-пьяная. Микуни входит размеренно, постепенно наращивая темп и, – надо же, – быстро находит нужный угол. Цуруги подстраивается под темп движений и охотно подаётся бёдрами назад, жмётся руками к холодному стеклу, размазывая собственную слюну пальцами, пока по улице туда-сюда снуют люди. От вероятности, что их увидят, в паху вновь тянет от возбуждения. Колени предательски подкашиваются, и Цуруги благодарно принимает чужие руки, вовремя помогающие ему не сползти на пол. Дальнейшие события в таком состоянии обещают быть весёлыми. Что же, какой-никакой повод повысить Куни-чану цену за секс перед работой. Не считая укусов, которые Цуруги получает исключительно за свои выебоны, Микуни внимателен и терпелив в сексе, что создаёт нереальный контраст с его поцелуями. Непривыкшего к подобной практике Камию эмоции накрывают с головой. Алисейн ведёт носом выше по лопатке, испещрённой новыми шрамами, и далее по нетронутому загривку. Где-то в груди отзывается что-то скверное, давящее. Боль тупая, неприятно оседает на языке металлическим привкусом, когда Микуни рефлекторно закусывает щёку. Цуруги худощавый мужчина, метр семьдесят, с недовесом. Кажется порой, что если не так схватишь-сожмёшь, сломаешь ему что-нибудь ненароком. А дурак этот ещё умудряется подставляться за напарника. Шрамы эти словно обвинительный приговор, приведённый в исполнение самим Алисейном, очередное напоминание о допущенных ошибках. – Ну что за придурок, – фраза сама срывается с языка и Микуни теряется на мгновение. Цуруги, как ни странно, замолкает, и внезапная пауза эта давит на него не хуже испанского сапога на конечность грешника. – Неужели наконец заткнулся? В подобные моменты не до разговоров, но для заполнения тишины не находится ничего лучше. Камия не сдерживает смешка. «И нет, вовсе я не скучаю по твоему голосу, глупый» – ответ на немой вопрос, который с самого начала известен обоим. Цуруги вздрагивает заметно, когда чужая рука смыкается вокруг его члена. Ну всё, пиши пропало, походу всё-таки довёл. Микуни проходится пальцами вдоль, массируя ближе к головке, чтобы потом вновь обхватить член и начать лениво надрачивать. Безумно непривычно и тянет темп сменить– он не любитель растягивать, когда партнёр наоборот предпочитает помедленнее. Камия дышит рвано и почти поскуливает, толкаясь в кулак и обратно, стараясь принять как можно глубже. Он банально не знает куда себя деть от нещадно разъебывающей напополам нежности. Давится всхлипами, когда член внутри точно по простате проходится, пытается сморгнуть подступившие слёзы. Когда Микуни жмётся ближе к спине, Цуруги голову как может поворачивает, тянется к губам, целуя быстро и трепетно. Кровь моментально приливает к щекам, но не остаётся ничего, кроме как следовать спонтанному порыву любовника. Если бы не дурная привычка Алисейна кусаться. Это было и приятно, и больно, и невыносимо. Хотелось, чтобы он касался больше и чаще, и вместе с тем не терпелось скорее кончить. Кажется, Цуруги говорит что-то ещё – донельзя пошлое и раздражающее – но из-за подступающего оргазма Микуни пропускает пустой лепет мимо ушей. К финишу они приходят почти одновременно. Цуруги кончает в кулак, наблюдая за движениями изящной руки на собственном члене. Когда напарник подносит её к губам, Камия покорно слизывает свою же сперму с пальцев. – Ты худший, Куни-чан, – он нервно смеётся, чувствуя, как внутрь кончают и как ни в чём не бывало натягивают штаны с трусами обратно. – Если из-за тебя мне понизят зарплату... – По чьей вине, думаешь, я сегодня не выспался? А когда ночью попросил не беспокоить, что ты сделал? В голове мелькает вчерашняя сцена, где после приятного времяпровождения Камия променял полноценный сон на возможность поизводить своего партнёра. Микуни спешно одевается и выходит, напоследок бросая: «Если в ближайшее время не соберёшься – уеду один». Юноша оседает на ватных ногах на пол. Колени словно гитарные струны, натянутые на пару октав выше положенного, задница и голова болят безмерно, подначивают к мысли полежать часок-другой. Мда, после такого особо не побегаешь. – Не, ну хоть одеться нормально бы помог. И в кого он такой злопамятный? Оба прекрасно знают, что через каких-то пять минут он выйдет и увидит терпеливо ждущего его Микуни. – Фетиши у тебя, конечно, странные, Куни-чан. Вынудить меня таскаться весь день со своей спермой в штанах... Не знал, что ты такой извращенец. – В следующий раз скажу, что ты потерялся по дороге. – Следующий раз? Я тебя услышал! Где-то в сторонке за всем этим безобразием наблюдает Джиджи.