Тварь под землёй

Киев. Город с полуторатысячелетней историей. Город, который, как и Рим, стоит на семи холмах. Столица веры и столица ведьм одновременно. Поначалу кажущийся приветливым и светлым, этот город таит в себе немало мрачных тайн. Смутные намёки на них содержатся в городских легендах, которые экскурсоводы рассказывают туристам. Какие-то из этих историй - досужие вымыслы, придуманные для того, чтобы пугать легковерных, но некоторые содержат в себе крупицу истины, которая настолько глубоко спрятана под слоем выдумок и искажений, что докопаться до неё может лишь по-настоящему пытливый человек. Или по-настоящему невезучий. - Обережно, двері зачиняються. Наступна станція - "Дорогожичі". Голос из динамиков поезда метро вырвал меня из зыбкого полусна. Я сильно ущипнул себя за руку, чтобы сбросить остатки сонного оцепенения - уехать в депо, где меня ожидало бы общение с полицейскими, очень не хотелось. В вагоне оставался я один, последние пассажиры вышли ещё на "Золотых воротах". Вообще местность Лукьяновки и Сырца не пользуется у киевлян большой популярностью - два кладбища, следственный изолятор, психиатрическая больница, Бабий яр, где в войну нацисты расстреливали евреев, несколько гаражных кооперативов и гордо возвышающаяся надо всем этим вышка телецентра складывались практически в фулл-хаус признаков стереотипного неблагополучного района. Однако благодаря этому цены на жильё здесь были весьма демократичными, как раз по карману кому-то вроде меня, младшего преподавателя кафедры этнологии одного из столичных вузов. Размышляя о том, успею ли я на последнюю маршрутку, или же придётся топать пешком по темным улицам, я встал у раздвижных дверей вагона, уставившись в змеящиеся вдоль стен тоннеля кабели. Перегон между "Лукьяновской" и "Дорогожичами" короткий, поезд преодолевает его примерно за четыре-пять минут, поэтому я решил, что добежать от станции до остановки маршруток я вполне успею. Однако что-то пошло не так - поезд сначала замедлил ход, а потом и вовсе остановился посреди тоннеля. Я выругался и нажал на кнопку связи "пассажир-машинист". На панели моргнула красная лампочка, которая тут же погасла, и больше не загоралась, сколько я не нажимал на кнопку. На часах было 23:50. Мои шансы поехать домой на маршрутке стремительно таяли. Томительно текли секунды, но вот, наконец, состав резко вздрогнул и начал постепенно набирать ход. Похоже, машинист решил нагнать отставание от графика с лихвой - поезд нёсся с такой скоростью, что вагон ходил ходуном, и я схватился обеими руками за поручень. Грохот колёс на стыках рельсов слился в оглушающий рёв, который становился всё громче. За окном вагона давно уже должна была появиться платформа станции, но её почему-то до сих пор не было - а поезд как будто продолжал разгоняться. Чернота тоннеля за окном обрела странную глубину... Я снова взглянул на часы - 23:66. Отлично, у меня ещё есть четыре минуты... Стоп, что?! Я потёр глаза, предполагая, что мозг, измученный несколькими часами без сна, сыграл со мной дурную шутку. Жидкокристаллический экранчик моргнул, и цифры изменились, теперь часы показывали время 23:67. Бред какой-то. Может, часы глючат? Наверное, отнесу их в сервис на выходных, пусть мастер посмотрит. Скорее всего, сейчас семь минут первого, а значит, на последнюю маршрутку я уже опоздал, и мне предстоит минимум пол-часа топать пешком до дома. Да где же станция?.. Почему мы до сих пор едем? Я точно помнил, что перегон совсем короткий, сколько уже месяцев езжу туда и обратно каждый день. Лампы под потолком вагона тревожно замерцали, на мгновение погасли, а затем разгорелись с новой силой. Шум колёс изменился - теперь в него как будто вплетались какие-то чавканья и хлюпанья. Может, это поезд кого-то сбил в тоннеле, и из-за этого мы останавливались? Хотя если бы такое произошло, то вряд ли бы машинист решил ехать дальше, как ни в чём не бывало. Нет, что-то тут не так. В голове у меня сразу всплыли картины из недавно прочитанного рассказа про маньяка, который орудовал в пустых ночных поездах нью-йоркской подземки. Но всякие маньяки, зомби и вампиры обычно появлялись где-то далеко, в Америке или Японии, но никак не в украинской столице. Тем не менее, то, что происходило сейчас, было совершенно из ряда вон выходящим. Судя по звукам, поезд начал постепенно замедлять ход. Скоро мне предстояло выяснить, что произошло на самом деле - шестое чувство подсказывало мне, что вряд ли я увижу белую мраморную облицовку вестибюля станции. Состав остановился и двери медленно разъехались в стороны, протяжно вздохнув пневматикой. Ожил динамик под крышей вагона, но, вопреки ожиданиям, из него раздался не голос машиниста, а шипение и потрескивание, как будто что-то в механизме вышло из строя. В этот же момент в нос мне ударил омерзительный смрад, и лампы с противоположного конца вагона стали лопаться одна за другой, а из постепенно подступающей тьмы послышался странный звук. Его невозможно было идентифицировать или сравнить с чем-то, слышанным мною ранее, но этот звук мне настолько не понравился, что я буквально выпрыгнул их вагона в окружавшую его темноту, упав ничком и болезненно ударившись о камень коленями и локтями. Не обращая внимания на боль, я побежал вперёд, во тьму, выставив руки перед собой, ибо больше всего мне хотелось сейчас оказаться подальше от источника неестественных звуков. Слева чернел проход в какой-то второстепенный коридор, и я, без тени сомнения, нырнул в него и затаился, прислушиваясь. Странный звук, от источника которого я бежал в неизвестность, больше не повторялся, и я смог оглядеться. Стены коридора были покрыты каким-то белесым налетом, который тускло светился во тьме. Я прикоснулся к нему и тут же брезгливо отдернул руку - на ощупь поверхность была липкой и маслянистой. На моих пальцах осталась бледно-серая пыль, которая намертво въелась в кожу, сколько я её не тёр. Из глубины коридора дул сквозняк, но то был не привычный воздух подземки, тёплый и сухой, пахнущий резиной. Воздух пах чем-то терпким, как будто сырой землёй, а к нему неизбежно примешивалась та вонь, которую я впервые ощутил в поезде. Рассудив, что если из глубины подземелья дует сквозняк, то там должен быть и выход на поверхность, я медленно пошёл вперёд, подавив в себе желание оглянуться на стоящий на путях тёмный поезд. Стены тоннеля постепенно сужались, и уже не напоминали рукотворные каменные своды. Теперь они больше походили на бугристые стенки сосудов какого-то гигантского внеземного существа, сплошь усеянные бляшками нездорового сизо-землистого цвета, которые одним своим видом вызывали отвращение и тошноту. Вдоль стен извивались и пульсировали трубки, похожие на вены, заполненные мутной жижей; они соседствовали с электрическими щитками и мотками истрёпанных проводов. Элементы животного и рукотворного гротескно переплетались между собой, напоминая картины Босха и Гигера. То и дело коридор выбрасывал новые ответвления, уходившие слево и вправо, но я продолжал двигаться по главному проходу. Спереди до меня донёсся человеческий голос, и жажда повстречать хоть кого-то из числа себе подобных, оказалась сильнее соображений безопасности, и я опрометью бросился вперёд, навстречу, опасаясь лишь того, что говорившие люди куда-то свернут, и я опять останусь в одиночестве. Может это рабочие метро, или случайные диггеры - да кто угодно, лишь бы указали мне путь наверх. Завернув за поворот коридора, я увидел источник этих звуков, и замер на месте в страхе. Да, на первый взгляд это был человек, в причудливой позе распластавшийся на земле, но в том, под какими углами изгибались его руки и ноги, не было ничего человеческого - конечности как будто сгибались одновременно минимум в десятке мест. Грязные серые лохмы свисали со лба на сморщенное лицо, на котором сверкали глаза, совершенно белые - не как мутные бельма слепцов, а без малейшего намёка на радужку или зрачок. Человек - или что это за создание? - бормотал, то повышая голос, то понижая его до шепота: - Слушайте и повинуйтесь, рождённые матерью, простритесь ниц пред господином вашим, который безлик и видом своим подобен туману… Червь грядёт… Что это за бред? Звучит как какое-то заклинание или молитва… Почуяв меня, странный старик повернул лицо ко мне и взвизгнул, брызжа слюной: - Тропа Альяха ведёт к Разрыву и бессмертию! Идущий по ней станет един с Хозяевами, ибо так говорят Они! Гхнакнанакош хлеэ'х крхемель крхат, йалатоф акамак! Выкрикнув последнюю фразу, безумец приподнялся на руках и пополз в мою сторону, хрипло сопя и облизывая губы неестественно длинным языком. В том, как он перемещался и выглядел, не было ничего истинно человеческого. В ужасе я развернулся и помчался куда глаза глядят - лишь бы оказаться подальше от этого… существа, которое совершенно точно не было человеком. Он внушал чувство фундаментальной неправильности самим своим видом, а то, что он произносил, заставляло вставать дыбом волосы. Я несся по тоннелям, что изгибались под совершенно неаероятными углами, нырял то в левое ответвление, то в правое, пока моё дыхание не сбилось. Согнувшись в три погибели от резкой боли в боку, я понял, что заблудился окончательно. Тут же совершенно некстати вспомнилось, что тоннели под Киевом тянутся на многие десятки километров, их подробная карта так и не была составлена, и что здесь же, по легендам, обитал Змий, которого победил и заточил в глубине земли былинный Добрыня Никитич. Ещё я припомнил историю о том, что когда на Лукьяновку строили метро, то от чего-то, увиденного под землёй, трое строителей умерли от сердечного приступа, а ещё двое, мгновенно поседевших, попали в "павловку". Возможно, это всё легенды, но почему тогда они оказались столь живучи, и почему большевики ещё в тридцатые годы залили бетоном подземелья под Кирилловской церковью? Эта местность издавна считалась нечистой, и люди здесь старались не появляться. Ударивший мне прямо в лицо порыв ветра заставил опомниться - но он принёс с собой не освежающую прохладу с поверхности, а тот самый смрад, который я почувствовал в самом начале. Теперь он был так силён, что я поспешно закрыл рот и нос воротником куртки. Сделав несколько шагов вперёд и заглянув за поворот, я увидел, что коридор заканчивался огромным залом, чьи своды терялись во тьме далеко над головой, а стены тускло мерцали болезненно-розовым цветом, и это мерцание вызывало резь в глазах и тошноту. В самом центре зала возвышалась исполинская пирамида, будто вылепленная из изъязвлённой плоти. Едва мне в голову пришла мысль, что она выглядит как готовый лопнуть нарыв, пирамида взорвалась кровавой пылью. Вонь усилилась настолько, что меня стошнило. А подняв глаза, я увидел, как из отверстия в пирамиде ползёт Нечто. Оно было нескольких метров в обхвате, его кольчатое тело цветом и запахом напоминало застарелый гной, оно вздрагивало, будто было наполовину бесплотным, но при всём этом создание вело себя как живое существо! "... Простритесь ниц пред господином вашим, который безлик и видом своим подобен туману…" Не помня себя от страха, я вскрикнул, и тут же в клубящейся массе открылись глаза, которые уставились прямо на меня. Вслед за первой парой глаз открылась ещё одна, и ещё… Вскоре всё тело твари, которая, дрожа и извиваясь, продолжала заполнять собой подземный зал, было усеяно сотнями разновеликих глаз, смотревших в самую мою душу. В этом взгляде не было голода или примитивной злобы - в них светился немыслимый извращённый разум. Носитель этого разума пришёл в нашу реальность с холодных звёзд, что умерли в бесконечно далёких измерениях за миллиарды миллиардов лет до того, как сформировалась наша Вселенная… Обуянный ужасом, я развернулся и побежал - в который раз за этот вечер. Всё тело протестовало и болело, но ничто не страшило меня так, как этот чуждый всему земному взор. Зря я обернулся… Из недр выползавшего существа в мою сторону выстрелило несколько ветвистых белёсых щупалец, которые, корчась, устремились ко мне, и все они были усеяны человеческими ртами, хлюпавшими и чмокавшими в пароксизмах омерзительной похоти. Дальнейшие события я помню смутно. Я бежал в пустоту, не чувствуя под собой ног, оглушая себя собственными криками, гулко отражавшимися от здесь подземелья, я бежал вперёд, то надрывно хохоча, то истерически рыдая, когда мне в глаза ударил яркий свет. Чья-то тёмная фигура, отшатнувшись в сторону, забористо выругалась, и меня сильно рванули за рукав куртки. От увиденного меня колотило крупной дрожью, и я был несказанно счастлив, когда понял, что выбежал в тоннели метро, и чуть было не попал под путевую дрезину. Собственно, рабочий, дёрнувший меня за рукав, стал моим невольным спасителем, но даже если бы он не успел меня схватить, и я нашёл бы свою смерть под колёсами - это было бы куда лучше той участи, что могла постигнуть меня, если бы меня коснулось щупальце, изрыгнутое подземной тварью. Спустя пол-часа я сидел за решёткой в камере линейного отдела полиции, и мой сбивчивый рассказ выслушивал дежурный сержант. Наконец, потеряв терпение, он велел мне заткнуться и куда-то позвонил. Ещё спустя какое-то время я повторял ту же историю ночному врачу в приёмное покое психиатрической лечебницы, а дальше… Дальше потянулись дни в одиночной палате, таблетки и уколы. День за днём я отказывался от еды. Макароны напоминали мне бледных червей, свивавшихся тугими комками, а пшённая каша была подобна тысячам яичек насекомых, которые только и ждали, пока окажутся в моём желудке, чтобы начать пожирать меня заживо. Тогда меня начали кормить через шланг, который силой протолкнули в глотку - резиновая кишка напоминала мне Червя, и я едва не перегрыз её, биясь в хватке покрасневшего от натуги санитара. И каждую ночь я слышал слова: “Гхнакнанахош, уничтожитель всего живого! Из слизи и крови, молю, восстань! Крхат, пожирающий в подземельях! Из липкой, запекшийся крови, молю, восстань!”, и видел во снах клубящуюсь кольчатую плоть цвета застоявшегося гноя. Сейчас я дописываю эти строки и цепляю верёвку, сплетённую из простыни, к решётке окна в свой палате. В темноте осенних сумерек алым горят огни телебашни, заставляя вспомнить взгляд сотен глаз. Даже если после смерти мне уготован ад, любые муки будут для меня отдохновением после того, что мне довелось пережить той ночью в подземельях.