Валентинка

— Назовите слово на букву «ё», — попросил Костя Котов, входя в буфет. В буфете имелись Игорь Шустов, хмуро хлебающий кофе, и не менее недовольный Костик Лисицын, с засосом на шее, сердечком на лацкане пиджака и следами помады над бровью. День святого Валентина, чтоб его! Бабы как с цепи сорвались. Костя, впрочем, тоже… того. Немного. — Ёрш, — пробурчал Лисицын. — Тебе зачем? Костя неопределённо пожал плечами, потому что отвечать не собирался. Но сел за тот же стол, за которым уже сидели друзья, плеснул в чашку тот же кофе и при них вытащил из кармана сложенную трижды валентинку. Синенькую. В цветочек. На валентинке печатными буквами было выведено в столбик имя СЕРЁГА. — Пидоры, блять, — пробурчал Лисицын снова. — Сам ты пидор. Игорёк подавился кофе, прокашлялся и принялся прихлёбывать с прежней пассивно-агрессивной миной. Этому-то вроде нет причин ненавидеть день влюблённых? Костя задумался: он со своим романом упустил, что у друзей вообще-то тоже есть личная жизнь и что Игорь, кажется, уже не одинок… Но… Костя подумал ещё раз и решил, что не станет спрашивать. Во избежание, так сказать. Игорь-то явно хочет сохранить тайну. — А на букву «е» ты что написал? — поинтересовался Игорёк. На букву «с» Костя подобрал слово «сексуальный». Майский, сука патлатая, с мордой блядской и ебанутыми глазами, сексуален, как барс. Не то чтобы Костя страдал зоофилией, но звериные повадки Майского с ума сводили. Серёга для Кости и красная тряпка для быка, и партия героина. Просто ни единого шанса не столкнуться телами. — На «е» энергичный, — ответил Костя, развернув валентинку. — Первая «э», дубина, — заспорил Лисицын. Скажите, умный какой! — Так во втором слоге «е». На букву «р» Костя выбрал слово «распутный». Вряд ли это был комплимент, во всяком случае для всех, кто не знал Майского так близко, как его знал Костик. Майский заводится буквально с щелчка и всегда готов: дома, на работе, в торговом центре, в допросной или в буфете ФЭС, в любой позе, в любое время, с любыми игрушками, хоть в латексе, хоть в коже, хоть в тактической форме или шелковом кимоно японской гейши. А вот с буквой «ё» возникли трудности. Ёрш, говоришь? Майского можно назвать ершистым, но там ведь другая буква. Но подходит как нельзя лучше. Майский на всю голову двинутый и спорит просто из-за любви к спорам. Нравится ему, видите ли, заводят крики и ругань. Как его вообще в полицию взяли с его-то ебанутостью?! — Ёбнутый, — подсказал Игорь. — Прости, Кость, но… — Подходит! Костя быстро вписал слово в валентинку. Остались «г» и «а». С последним проблем не возникло. Майский и артистичный, и ароматный, и агрессивный, и… неАдекватный тоже пойдёт. А вот что с буквой «г» делать? В гениальности Костя Майскому отказывал. За гениальность отвечали лабораторные умники, в которые Костя со скрипом записывал Игорька, но никак не отбитого на голову Серёгу. Голубой? Гей? Геище? Костя, когда всё только начиналось, никак поверить не мог, что Майский — пидор из пидоров, вот прям настолько, вот чтобы совсем без комплексов, и опытный, как бывалый стриптизёр. Серёга выглядел гопником с района, рокером-металлистом, всем из себя мужиковатым мужиком, к которому со спины не подходи, чтобы не отхватить. А из штанов выпрыгнул быстрее, чем Костя рот закрыл, и сам раком встал, и жопу подготовил, и насадился сам, и вообще огонь огненный, Костя поначалу даже не мог дольше минуты продержаться, и ходил, как обдолбанный. А потом они языками разговаривать начали, а не только лизаться и сосать, и Костя снова офигел от контраста этого майора, мужика, рокера и прочая, прочая — и гейского гея, которому вообще нигде не жмёт ебаться с мужиком и получать удовольствие. Удивительно, как они ещё не спалились перед всеми. Ну то есть… так-то многие знали, потому что своим Костя сам рассказал, Серый наверняка тоже не держал язык за зубами, а кто-то что-то видел или слышал. Но формально они парой не считались. Костя бы умер, если бы все знали, что он пидорас. Майский вот, дурина ебучая, орал, что он самый натуральный натурал и заигрывал с каждой юбкой, только зажимал Костика у каждой стены, стола, пола и чуть ли не на потолке. — Пиши «грубый», — подсказал Игорь. — Или «горячий» — пробурчал Лисицын. Вот это подходило, конечно. Никого горячее Серёги Костя не знал. Но у него уже есть «сексуальный», зачем плодить синонимы? Гадкий и гнусный не подходили. Над гордым Костя подумал и тоже забраковал. Майский, конечно, гордым был, но только не в постели. Наконец Игоря осенило: — Голый! Костя споро вписал слово в открытку и перечитал написанное: СЕРЁГА — сексуальный, энергичный, распутный, ёбнутый, голый и агрессивный. Вылитый Майский! Хоть прямо сейчас в личное дело записывать эту исчерпывающую характеристику! Игорь хмыкнул и продолжил прихлёбывать остывший кофе, разве что вытащил из кармана коробку с… кольцом? и лениво крутил её в руках. Сверкающий засосом и следом помады Лисицын снова раздражённо пробурчал: — Пидоры. — Сам ты пидор! Костя подхватил со стола чей-то бутерброд, сложил свою открытку в карман и пошёл на розыски любимого. И только потом, уже в конце дня, сообразил: как естественно и приятно думать о Майском как о любимом, своём ненаглядном, единственном, партнёре, любовнике и напарнике. И пофиг, что на их счёт скажут другие. Они пара.