Шаги откликаются в памяти До не пройденного поворота К двери в розовый сад, К неоткрытой двери Т.С. Элиот
Когда ей в первый раз удается зацепиться за осознание окружающего, она чувствует мозолистую руку, которая сжимает ее ладонь. Кровать под ней твердая, и колючая подушка поддерживает ее тяжелую голову. Почти осторожно ее приветствует мягкий голос, спрашивает, как она себя чувствует. — Устала, — отвечает она склонившейся над ней фигуре, его лицо неразличимо на фоне резкого флюоресцентного света. — Больно. — Доктор говорит, с тобой всё будет хорошо, — его рука легонько сжимает ее ладонь, и мужчина наклоняется ближе. — С тобой всё будет хорошо, Элизабет. Не успев спросить его имя, она снова уплывает в сон.* * *
— Вы побывали во взрыве, — сообщает юная доктор, ее костяшки побелели от того, с какой силой она сжимает планшет. — Ваш мозг сильно пострадал. Вам повезло, что вы выжили. Голова кружится от страхов и вопросов, и приходится усиленно моргать, чтобы остановить слезы. — Потеря памяти — предсказуемый побочный эффект такого сильного отека. Вам повезло, — снова подчеркивает доктор, — что к вам вернулась способность мыслить. Это чудо, на самом деле. — Ладно, док, — вмешивается мужчина рядом с ней. — Она поняла. Доктор кивает, ее взгляд излучает молчаливое извинение. — Отдыхайте, доктор Вейр, — она утешающе кладет ладонь на предплечье Элизабет и коротко сжимает. Когда доктор уходит, он говорит: — Чуткости к больным у нее ненамного больше, чем у тебя. Элизабет думает, что его заставляет опустить взгляд в пол ее замешательство.* * *
Медсестры и незнакомые униформы суетятся в комнате, машины пищат и жужжат, но она слышит только эхо его голоса. — Две тысячи седьмой? — повторяет она. Он кивает. — И я была в коме только пять недель? — Я бы не сказал «только», но да. — Не может быть, — неуверенно произносит она, сплетая пальцы. — Последнее, что я помню — я была в университете. Я читала лекцию и… — она не заканчивает предложение, картинка гаснет. — Где я? — В подземном бункере в Колорадо-Спрингс. Серые цементные стены будто выдавливают воздух из комнаты, и Элизабет вдруг начинает задыхаться. Она берет себя в руки, ее слова — лишь шепот: — Взрыв был ядерным? Мир… — Нет, не весь мир, — мягко отвечает он. — Только наш.* * *
Он приходит в десятый раз за двенадцать дней, и она думает, он поступает так нарочно: возможно, он думает, что если будет выдавать информацию маленькими кусками, она скорее поверит, что это правда. Его тактика не работает. — Пришельцы? — она отрывает взгляд от равномерного ритма монитора ее сердца. — Я была космонавтом? Он качает головой с оттенком грусти, который присутствует во всем, что он делает. — Ты была исследователем, Элизабет. Первопроходцем, — он сосредоточил взгляд на своих пальцах, которые вычерчивают крошечные узоры на металлическом поручне ее кровати. — Ты была легендой. В груди чувствуется тяжесть, горло сжимает. Однажды где-то там она была частью чего-то важного. Она должна вспомнить.* * *
Ее часто навещает человек по имени Родни, который рассказывает истории про ее жизнь в галактике Пегас; о волшебном городе, о приключениях и чудесных спасениях, и ужасных опасностях. Он раздувается от гордости, потчуя ее своими героическими, гениальными спасениями ситуации и изменяющими жизнь открытиями. Она узнает о своих друзьях там, о Тейле и Рононе, и обо всех людях, оставшихся там. Она узнает о Карсоне и обо всех, кого они потеряли.* * *
Когда ее наконец отпускают, она устраивается в квартире в Колорадо-Спрингс. Она не спрашивает, что случилось с ее квартирой в Джорджтауне, с ее работой в университете, с ее политическими устремлениями, с последними пятью годами. Осторожно переступая через коробки (она понятия не имеет с чем), на третий звонок она добирается до двери. — Джон, — произносит она, открыв тяжелую деревянную дверь и обнаружив его на своей веранде. — Привет. Он поднимает коричневый пакет, и она замечает жирные пятна по краям. — Я подумал, ты пока не в настроении готовить. Так и есть. На самом деле, она не в настроении ни для чего, кроме как сидеть у стены, зарывшись пальцами в ковер, рассеянно таращась на трещинки в белой краске и размышляя, достаточно ли она старается, может ли она что-то сделать, чтобы заставить себя вспомнить. Спрашивая себя, что ей теперь делать с собой. Она улыбается Джону и отступает в сторону. — Мой герой.* * *
Она останавливается рядом с фонтаном и роется в кошельке в поисках мелочи. Кажется глупым заниматься чем-то столь банальным, как загадывание желания, но она дошла до той точки в жизни, когда не может упустить ни малейшей возможности. У нее полно желаний. Монетка ударяется о поверхность воды с крошечным всплеском, и Элизабет почти уверена, что чувствует соленый запах далекого океана.* * *
— Ты не говоришь об Атлантиде. Джон пожимает плечами и откусывает мороженое. — Ты скучаешь по ней? — настаивает она. Он поднимает взгляд, встречаясь с ней глазами. И в его глазах снова мрачность — та, что таится прямо под поверхностью. Расстояние, которое разделяет их, сквозь которое она не может найти путь. — Ты тоже будешь скучать. Она думает, что уже скучает.* * *
На устройство новой квартиры уходит не так много времени. Она изначально была частично меблирована, и Элизабет обнаруживает, что ей это прекрасно подходит. Ей нравится открытое пространство, и, выходя на балкон, чтобы присоединиться к Джону, она думает, что в любом случае не будет проводить внутри много времени. Она протягивает ему стакан воды. — Спасибо за помощь. Я правда… Она не заканчивает фразу, не уверенная, что сказать дальше. Она проснулась в мире, который едва знает, и этот незнакомец помог ей обрести почву под ногами. — Я правда ценю всё, что ты сделал. Он кивает и отмахивается от сантиментов, как он склонен делать — это она уже выучила. — Как насчет пообедать? Она шагает к перилам рядом с ним и бросает на него взгляд. — У нас опять будут бутерброды с индейкой? — Ты же понимаешь, что когда ты так говоришь, ты вызываешь у меня желание заставить тебя есть их, пока ты по-настоящему не оценишь их великолепие? — Мы снова получим бутерброды с индейкой? Джон приподнимает бровь: — Если тебе повезет. Она задается вопросом, имеет ли везение к этому хоть какое-то отношение.* * *
Согласно тому, что ей говорили, когда луч азурианцев вынудил их эвакуироваться и Атлантида испустила последний вздох, существовало два пути. Ее ранение приняло решение вместо нее. — Почему ты не остался? — спрашивает она Родни, когда они стоят в очереди в буфет. — То есть если был выбор. Он искоса смотрит на нее. — Там? И жить как грязный кочевник всю оставшуюся жизнь? Нет, спасибо, — он качает головой и понижает голос: — Тава, может, и звучит, как Ява, но сходство на этом заканчивается. Она немного недоверчиво смеется: — Ты отказался от всего ради кофе? Он пожимает плечами: — И электричества.* * *
Она всё больше времени проводит в Командовании Звездных врат. Это тщетная попытка пробудить память, но она в любом случае не видит в этом вреда. Просидев час в лаборатории Родни, отвлекая его от «чрезвычайно важной работы», она оказывается в каком-то кабинете, листая книгу на языке Древних. Символы бессмысленны, и это значит для нее больше, чем она готова признать. Она всё еще не уверена, кем она стала — в кого превратилась, — но начинает узнавать себя, и ей не терпится узнать больше. Найти себя. Стать собой. Звучит сигнал инопланетной активации, и она откладывает книгу. Должно быть, возвращается команда Джона, и она хочет быть в контрольном зале, когда они пройдут через врата.* * *
— Доктор Вейр. Она поворачивается на голос и оказывается лицом к лицу с веселой рыжей женщиной. Взгляд Элизабет скользит по униформе и останавливается на единственной серебристой нашивке. — Лейтенант, — кивает она. — Приятно видеть вас на ногах и здесь, мэм, — говорит женщина с яркой искренней улыбкой. — Мы все очень о вас беспокоились. Элизабет морщит губы в полном замешательстве. Должно быть, эта женщина была товарищем по команде, членом экспедиции, возможно даже другом, но… она по-прежнему просто незнакомка. — Я ценю это. Лейтенант колеблется перед следующим высказыванием. — Я, э… — она переступает с ноги на ногу. — Я так и не поблагодарила вас. Мы многое потеряли и никогда не сможем вернуться, но это всё равно был лучший опыт в моей жизни. Я обязана этим вам. Грудь Элизабет сжимает. — Всегда пожалуйста.* * *
Джон ведет ее в универмаг. Она медленно собирает гардероб с нуля, и он, похоже, не желает оставлять ее одну. Не то чтобы она не могла действовать самостоятельно, или ей особенно нужна помощь, но по какой-то причине она не может заставить себя отклонить его предложение составить ей компанию. Она выходит из примерочной, и Джон в своем кресле подается вперед. Он снова всматривается в нее, и она не впервые задумывается, что он ищет. — Мне нравится, как на тебе смотрится красный, — говорит он низким голосом, который тяжело разливается в воздухе. Ее дыхание слегка прерывается, застревая в горле. Она пытается сосредоточиться на своем отражении, а не на его словах, но ее ответ все-таки тише, чем хочется: — Знаешь, мне тоже. Она встречается с ним взглядом в зеркале и думает, что он так настойчиво стремится быть рядом с ней столько же ради себя, сколько ради нее.* * *
Она не пытается связаться с Саймоном. Джон говорит, она никогда не упоминала о нем, а Родни спрашивает: — Какой Саймон? Так что она делает вывод, что всё полетело (как это называет Джон) «в бездну». Она не может заставить себя расстроиться из-за этого и с удивлением обнаруживает, что из всего, что она потеряла, по нему она скучает меньше всего.* * *
Двести часов, и ее голова гудит. Она сидит в кровати с пятой кружкой чая, зажатой в руке, и кипой отчетов на коленях толще, чем «Война и мир». Когда она медленно соскальзывает в сон, эхо шотландского акцента упрекает ее за то, что она не заботится о себе.* * *
Ей снятся сны об Атлантиде. Высокие стройные башни прорастают из воды, поднимаются на поверхность океана, словно гигантская плавающая корона. Сквозь стеклянные окна всевозможных форм и цветов проникает солнечный свет, заливая сводчатую комнату. Высокий мужчина с густыми буйными волосами ухмыляется женщине с золотистой кожей, стоящей рядом с ним на балконе. Элизабет просыпается с улыбкой на губах, а потом хмурится. Она не знает, рисует ли ее сознание рассказы Родни, или она действительно вспоминает.* * *
Небрежно прислонившись к дверному косяку, Джон хвалит ее новый кабинет. Ее восстановили в должности внутриведомственного посредника при переговорах, и это чувствуется замечательно. Стены холодные и пустые, но роль удобна и привычна. — Теперь мне нужны только окна. Он отступает в сторону, давая ей пройти, и подстраивается к ее шагу. — По крайней мере, ты будешь бывать в других мирах. — Да, — соглашается она. — Подозреваю, это будет пугающий опыт. Он внимательно смотрит на нее: — Ты ведь не боишься на самом деле, а? До смерти, думает она, но Джону не обязательно знать всё. — Когда у меня есть ты, чтобы защитить меня? Ни в коем случае, — она сцепляет руки перед собой. — Хотя меня немного беспокоит Родни с оружием в руках. Джон ухмыляется: — Ну, это обоснованный страх.* * *
Только когда они с Джоном прикасаются друг к другу в первый раз (случайное соприкосновение в многолюдном коридоре), она понимает, что до сих пор они не прикасались. У нее никогда не было настолько близкого друга, который физически был бы так сдержан, и она гадает о причинах. Несколько возможностей пролетает в сознании, и на одно эгоистическое мгновение она позволяет себе подумать, что, возможно, он не прикасается к ней, потому что отчаянно этого хочет.* * *
— Я с кем-нибудь встречалась? Родни почти не останавливается, продолжая поднимать вилку. — Ты? Нет, — он зачерпывает еще порцию. — Когда бы ты нашла время? Джон тыкает вилкой в жареную картошку и отпивает пива. — Хотя я сумел найти время, чтобы завоевать несколько сердец, — продолжает Родни. — Ну, в основном одно сердце, но я считаю, что человек с моим интеллектом очень эффективен в многозадачности. Я принадлежу к тому типу личности, который может спасти мир и вовремя вернуться домой к ужину. Элизабет невольно хмурится: — А я нет? — Ну, был тот парень — Майк, — он взмахивает рукой. — Но ты порвала с ним раньше, чем что-то началось. Ты считала, что не можешь быть лидером и завязывать отношения. Что-то насчет смешения приоритетов или еще какая чушь. Родни продолжает говорить, но она больше не слушает. Майк. Она отказывается признавать, что имя заставляет что-то внутри нее разочарованно обрушиться. Она избегает взгляда Джона.* * *
С тех пор как она очнулась, ее жизнь была вихрем смятения и эмоций, и ей всё еще не удалось остановить кружение. Она сражалась с отрицанием, гневом, скорбью, депрессией — тревожно клинический список традиционной реакции на потерю. Но она чувствует что-то еще, и не уверена, что это укладывается в классический список. Она также не уверена, что это просто не реакция на всё остальное — зерно надежды, за которое можно зацепиться в центре водоворота. Больше всего ее беспокоит именно последняя крупица сомнения.* * *
— Ты не обязан нянчиться со мной, знаешь ли, — говорит она однажды вечером, когда они смотрят новый фильм. Вопреки собственным правилам, она скрещивает руки на груди. Женщина слева от нее косится на них, и Элизабет понижает голос: — У меня просто провал в памяти. А не то, что я умственно вернулась на уровень восьмилетки. Она не хотела говорить так резко и жалеет о своих словах, когда слышит их произнесенными вслух и видит, как он отворачивается. Джон был сама доброта, понимание и внимание с тех пор, как она очнулась, и она искренне благодарна ему за поддержку. Она жалеет еще больше, когда звонит на следующий день, и его телефон сразу переключается на голосовую почту.* * *
Элизабет поворачивает за угол к кабинету Джона с кружкой обжигающего кофе в каждой руке. Это очевидное и удручающе недостаточное предложение мира, но она готова проглотить свою гордость, если это значит, что она сможет вернуть всё, как было. Последняя неделя была… мертвой. Джон так безупречно вплелся в ее жизнь, что стал ее частью. Частью, на которую она полагалась. — …настолько хорошо, насколько можно ожидать, — произносит голос из динамиков ноутбука. — Тебе не надо беспокоиться о нас, Джон. Он замечает ее присутствие и поднимает взгляд, нажав кнопку на компьютере, чтобы выключить звук. Элизабет останавливается рядом с его столом. Она глубоко вдыхает и медленно выдыхает, решив, что лучше начать с обыденного: — Как ты получил запись Тейлы? — спрашивает она, протягивая Джону кружку. — Колдвелл взял камеру, когда последний раз привозил припасы, и… постой-ка, — он замирает, поднеся кофе к губам. — Откуда ты знаешь, что это Тейла?* * *
— А это? — возбужденно спрашивает Родни, указывая на строчку. — Знание следует за любопытством, — читает она, едва удерживая пальцы от нервных движений. Они занимаются этим уже больше часа, и она отчаянно хочет узнать, что еще к ней вернулось; узнать, являются ли воспоминаниями те проблески, которые она видит, и реально ли то, что она вспоминает. — Я могу читать на языке Древних, Родни. Давай попробуем что-нибудь еще. Одного ее умоляющего взгляда достаточно, чтобы он закрыл книгу и встал. — Пошли. Ты можешь прийти в мою лабораторию, я устрою тебе опрос по именам ученых. Она качает головой: — Родни, я уже познакомилась с большинством из них и… стой-ка, они перестали откликаться на «эй, ты»? Родни фыркает и тащит ее к двери: — У меня нет времени, чтобы заморачиваться с банальностями. Элизабет улыбается. Она отлично это помнит.* * *
Неделю спустя доктор читает ей речь о чудесном исцелении. Она похожа на речь о том, что она чудом выжила, и Элизабет тем временем теряется в мыслях. Память возвращается. Всё еще наполовину нечеткая, наполовину ясная, но Элизабет наконец чувствует, что снова знает. Она знает, каково это — шагнуть в пропасть совершенно новой галактики, знает запах бескрайнего океана Атлантиды и холод перил балкона под пальцами. Она знает, как сердце остановилось, когда Коля тащил ее к вратам. Знает чувство вины, которое она испытывала, когда наблюдала за тем, как корчится от боли Майкл, и слезы, которые она пролила над отсутствующей могилой Карсона. В темноте ночи, пытаясь заснуть, она размышляет, не лучше ли было вовсе не знать Атлантиды. Но в следующее мгновение представляет себе балкон и вид города перед ней. Тогда она понимает, что та женщина была права. Лейтенант Кэдмэн, соединяет она имя с лицом. Она предпочитает жить с эхом боли, чем не чувствовать вовсе.* * *
Фонтан остается в десяти футах позади нее, когда она понимает, что прошла мимо и все монетки еще при ней. Она на мгновение останавливается и разворачивается. Запах океана густой и сильный в ее памяти, и она улыбается чувству тепла, которое он приносит. Она роется в кошельке, извлекает горсть мелочи и швыряет ее, вызвав дружный всплеск. Сознание возвращается, но у нее еще остается несколько желаний. Она набирает номер телефона и улыбается, когда он отвечает после первого же гудка. — Ужин?* * *
Элизабет откидывается на подушки дивана и бросает взгляд на Джона. Она бросила пытаться следить за фильмом и решает вместо этого структурировать новообретенные воспоминания о Джоне. Она мысленно видит их вместе в Атлантиде, чувствует его тепло рядом с ней, видит, как встречаются их взгляды, живо помнит бессонные ночи в ожидании его команды с миссии. Она думает, это кусочки пазла, части целого. И вдруг приходит уверенность, что чего-то не хватает. Всё, что она помнит и знает, говорит о том, что есть еще одна составная часть, которую она просто не может вспомнить. — Я не уверена, что она вернулась полностью, — внезапно говорит Элизабет. Джон поворачивается посмотреть на нее и хмурится. — Твоя память? — Кое-что по-прежнему нечетко. — Нечеткость лучше, чем отсутствие. Возможно, просто нужно больше времени, — он улыбается с таким искренним выражением, что оно кажется не свойственным Джону. — Ты уже гораздо больше стала собой. — Да? Он кивает: — Да. Он опускает взгляд, колеблется мгновение, прежде чем накрыть ее ладонь своей. Тепло его прикосновения растекается по телу, и тень в его глазах светлеет. — Я рад, что ты вернулась, Элизабет. Сердце стучит в ушах, и она почти убеждена. Возможно, ей нужен лишь толчок. Как когда она услышала голос Тейлы — стимул для оживления памяти. Лишь на секунду замерев, она наклоняется вперед, сокращая расстояние между ними, и прижимается губами к его губам. В это мгновение она знает. Она знает: его губы мягкие и теплые, и он пахнет кондиционером для белья. Она знает: ее отношения с Джоном никогда не были такими, как она предположила.* * *
После того, как она сбежала из его дома, она снова видит его лишь несколько дней спустя. На этот раз, на звонки не отвечает она. Он хватает ее за руку, когда она пытается проскользнуть мимо него в коридоре, и сразу берет быка за рога: — Ты поцеловала меня. От его явного смятения в груди тянет, и она знает, что не может продолжать избегать этого. Она вздыхает и признается: — Я думала, мы были вместе, — она следит взглядом за морпехом, пока он не исчезает за углом, и тихо добавляет: — Ну, знаешь, раньше. — Вместе? — повторяет он, отпуская ее. Она пожимает плечами и смотрит в направлении своего кабинета, желая найти способ сбежать, какой-нибудь повод отвлечься, или — в самом крайнем случае — лучшее объяснение. Вопросы в ее голове перемешаны, вызывают смятение и теснятся один над другим. Он указывает на пространство между ними и колеблется. — Мы не были. — Я… — начинает она, но не договаривает. Она почти собрала свою личность. Ее беспокоит оставшееся. — Я всё испортила. Ты был таким чудесным, и я неправильно поняла. Он начинает что-то говорить, но останавливается. Она старается не позволить себе желать чего-то, что никогда ей не принадлежало. — Ты всё правильно поняла, — наконец, произносит он. Она встречается с ним взглядом и смотрит, гадая, знает ли она, о чем он говорит — знает ли он сам. — Я хочу… Я всегда хотел, но ты… — он отчаянно проводит рукой по волосам. — Я не силен в этом. — Да, — соглашается она. Он приподнимает бровь, и его плечи немного расслабляются. — Слушай, Элизабет, мы не были вместе. Она качает головой: — Да, теперь я знаю. — Ты должна понять, что город был для тебя всем, и наше положение… — он не договаривает, на этот раз пожав плечами. — Родни прав. У тебя не было бы времени. У меня не было бы времени. Разочарование в его голосе придает ей храбрости. — А когда Атлантида исчезла? — Я был незнакомцем. Всё, что произошло между нами, всё, что сделало нас близкими, больше не существовало для тебя. Она медленно произносит, боясь соединить кусочки: — А теперь? — А теперь, — он дарит ей кривую улыбку, — теперь ты не отвечаешь на мои звонки. Тепло разливается по ее телу, но она сдерживает его, заставляет себя задать следующий вопрос: — А что бы случилось, если бы я ответила? Он смотрит на нее прямо: — Тебе длинную или короткую версию? От его напряженности ее дыхание учащается. — Как насчет ускоренной перемотки? Он протягивает руку, касается ее щеки. — Элизабет, — выдыхает он ее имя низким шепотом, — это многое изменит. В ответ она берется за его куртку, зарывая пальцы под лацканы, и откидывает голову, чтобы посмотреть ему в лицо. А потом тянется поцеловать его. В конце концов она шепчет: — Я знаю.* * *
Она останавливает Джона, когда они проходят мимо фонтана, молча протягивая ему монетку, и берет одну для себя. Когда он косится на нее, она просто качает головой. Она не чувствует запаха океана или вкуса соли на языке, но запах сосны бодрящий и свежий, и вызывает новые собственные воспоминания. Элизабет твердо сжимает ладонь Джона в своей и бросает монетку, чтобы загадать желание.