Медея

Хината повстречала Сенджу как раз в тот момент, когда больше всего на свете нуждалась в ком-то. В родственной душе, которая никогда не осудит, выслушает и примет со всеми недостатками в придачу. Когда ей казалась, что весь мир вокруг сплошь покрыт мелкими кровоточащими трещинами и вот-вот готов развалиться, рассыпаться на мелкие осколки и погрести ее под своей тяжестью. Когда начала четко осознавать собственное несовершенство, получив слишком жестокий намек на свою ущербность и невезучесть, неспособность быть кому-то нужной и полезной. Когда ее розовые очки, позволяющие смотреть на мир с детским оптимизмом и верой в светлое будущее, вдруг, как по щелчку чьего-то пальца, рассыпались дождем мельчайших осколков, впившихся в юную невинную душу, искалечив ее. Когда от отчаяния и беспомощности хотелось выть, срывая голос в пронзительных судорожных криках, и впиваться ногтями в собственную кожу, рвать вены, где пульсирует обжигающе горячая вина. Кавараги явилась к ней как едва пробившийся лучик света в темном туннеле, нескончаемо длинном, где не видно ни конца, ни края. Как неожиданно вспыхнувшая искра на холодных дровах старого нерабочего камина. Как некто, нашедший ее совершенно нагой посреди сумрачного зимнего леса, сплошь пронизанного кошмаром и ужасом, и набросивший на ее дрожащие плечи свой теплый плащ, протянувший руку и уведший в неизвестном направлении, в хорошее и теплое место. Место, где им обеим будет хорошо и спокойно. По щекам Сенджу ручьями бегут слезы. По щекам Хинаты — кровь. Лицо блондинки искажено непередаваемым ужасом. Лицо розоволосой лишь слегка удивлено, но по большей части безразлично, пусто, будто с него магическим ластиком стерли все эмоции. Тачибана только неловко касается пальцем разбитой губы, пытаясь скрыть дрожь, и старается не смотреть возлюбленной в глаза, всеми силами показывая, что ей совсем не больно, не страшно, не обидно. Что для нее это не имеет никакого значения. — Боже… я не знаю, как это произошло… — будто в бреду, раз за разом повторяет хулиганка, дико глядя на собственные трясущиеся руки и словно не узнавая их. — Боже, прости меня… я, правда, не знаю… Девушка незаметно поджимает губы, чувствуя на языке жидкую медь и вновь кривясь от мерзкого вкуса, который она, кажется, никогда не сможет забыть даже при всём желании. Пробовала ведь уже, но это не перебить ничем — ни пряным вином, ни приторной карамелью, ни сладкими губами любимой. Услышав очередной отчаянный всхлип, Хина наконец решается поднять на нее взгляд. А Кавараги едва ли не пополам сгибает от судороги, голубые глаза ярко блестят от прозрачных слёз, совсем как зеркало, и в них даже можно увидеть своё отражение. Блондинке ведь тоже больно, возможно, даже больнее. Любая рана затянется, любой синяк сойдет, слёзы высохнут… Но куда деть память? Куда деть тревожащие мысли? Как сбежать от прошлого, справиться с самой собой и начать всё с чистого листа, как вы вместе и хотели? Она снова не смогла, снова не сдержалась и сорвалась. Снова причинила боль самому дорогому человеку. Снова оступилась на узкой тропе, снова приблизилась к обрыву. И теперь снова с этим диким страхом в глазах смотрит на любимую, будто ожидая праведного суда и кары, боясь даже прикоснуться к ней, чтобы успокоить. Вдруг снова причинит боль? Сенджу, как оказалось, только это и умеет — врать. Обещала ведь защищать Тачибану от всего мира, без остатка дарить свою любовь, но вместо этого лишь раз за разом мучает ее. В глазах Хинаты сквозит такое сожаление и пустота, что хочется просто броситься к ней в ноги, до помутнения рассудка целовать её руки и навзрыд молить о прощении. Но хулиганка не делает этого. Знает: этот дешёвый цирк здесь не нужен. Возлюбленная понимает её, как никто другой. Ей тоже знакомо это чувство безысходности, собственного бессилия, рвущего душу желания помочь любимому человеку, когда, по факту, причиняешь ему лишь больше боли и проблем. Так было с Такемичи, так было всегда. От этого поганого чувства ее и спасла Кавараги, буквально вдохнула в измученную душу новую жизнь, заставила почувствовать себя в безопасности, почувствовать себя желанной и нужной. И поэтому меньшее, что она может сделать в качестве благодарности, — это спасти Сенджу. — Прости меня… — Всё хорошо, — нужные слова наконец приходят на ум, голос розоволосой звучит спокойно и чуть задорно, будто ничего страшного и не произошло, пока её разбитые губы расплываются в красивой и такой родной улыбке. Девушка протягивает руки и медленно, чтобы не спугнуть, заключает любимую в объятия. Хулиганка пытается неловко отстраниться, удивляясь и в очередной раз поражаясь ее доброте, но руки девушки слишком нежные, чтобы так просто сбежать от них, они такие желанные и необходимые, что Сенджу, просто забыв на миг обо всём, приникает к ней всем телом, утыкаясь в чужую шею и глотая последние слёзы. Хина бережно гладит блондинистые волосы, чувствуя на коже тёплое дыхание, и шепчет такие простые, но подавляющие в своей необходимости слова: — Всё хорошо. Ты ни в чём не виновата. День выдался поразительно жарким. Настолько, что приходится раздеться буквально догола, чтобы просто не расплавиться, как стеариновая свечка. Но, впрочем, Кавараги особо не на что жаловаться: полуобнажённая Хина в одном лишь бледно-розовом комплекте, что так идёт ей, — это видение стоит всего на свете, даже если сегодняшним вечером весь мир растает или солнечный ветер уничтожит всё живое. Это неважно, если до этого она сможет насладиться розоволосой. Тачибана довольно улыбается, прикрывает глаза и чуть морщится от яркого света, бьющего в глаза. Сенджу сглатывает, чувствуя, как сердце начинает биться сильнее, а к лицу приливает краска, ведь ее девушка невероятно мила сейчас — такая простая, домашняя, чуть растрепанная и жмущаяся к прохладному полу, только так и спасаясь от невыносимой духоты. Кавараги лежит рядышком, но на достаточном расстоянии, чтобы жар тел не обжигал их. Так хочется дотронуться до нее, причесать пальцами эти персикового цвета волосы, огладить тонкие ключицы, аккуратные груди и впалый живот, прикоснуться поцелуем к этой родинке под губами, а затем и к ним самим. Однако всё, что хулиганка может себе сейчас позволить, — это потянуться к её руке и переплести с ней мизинцы, будто в клятвенном жесте. Улыбка розоволосой становится ещё шире, она из-под спутанной чёлки нежно глядит на возлюбленную, заставляя ту чуть смутиться. Она ведь даже не понимает, насколько прекрасна. Такая сильная, храбрая, харизматичная и… очень милая, на самом деле. Хинате становится не себе от одной только мысли, что когда-то та была лидером самой настоящей банды, дралась наравне с мальчишками и, более того, была лучшей в этом. Вспоминать о тех давно минувших временах совсем не хочется, это неприятно и болезненно, но, увы, их отголоски звучат слишком громко, почти оглушительно. Ночь распада Брахмана никого не оставила прежней — Тачибана потеряла своего любимого человека, Сенджу — потеряла всё, что только имела: и группировку, и власть, и мечту, и Такемичи, который тоже был ей дорог. Но Непревзойдённая Кавараги Сенджу смогла найти в себе силы, чтобы двигаться дальше, и поделилась ими с Хиной, помогла подняться на ноги и вновь стать собой. Она воистину удивительная девушка, и Тачибана готова снова и снова повторять ей это, мечтая стать такой же. Увы, было бы это только возможно… — Скажи, Сенджу, — неожиданно начинает она, с какой-то горечью глядя в потолок, — почему ты возишься со мной? Ясно же, что тебе нужен кто-то посильнее, кто сможет подставить крепкое плечо и возвести каменную стену, чтобы защитить тебя… А я? У меня такие хрупкие плечи, а мои стены тонкие, будто из картона. Ты так помогла мне, а я даже не могу ответить тебе тем же. — Глупенькая, — неуверенно улыбается в ответ блондинка, чуть удивлённая таким выпадом. Она ведь уже миллион раз говорила, что кроме нее ей никто не нужен, и совершенно не собирается отказываться от своих слов ни сейчас, ни когда-нибудь потом. Кавараги бережно притягивает ближе ее ладонь, нежно целует тыльную сторону, после чего прижимается к ней лбом, прикрывая глаза и совсем тихо продолжая: — Только рядом с тобой я чувствую себя человеком. Только благодаря тебе я могу контролировать это… Тачибана улыбается, но грустно, радуясь, что любимая этого не видит. Она знает, как тяжело приходится хулиганке. Как ей снятся кошмары, от которых Сенджу приходится прикусить собственную руку, чтобы только не закричать посреди ночи и не разбудить спящую рядом девушку. Но Хина не спит, просто не может в такие моменты, но и как помочь ей, она тоже, увы, не знает. Только слушает тихие всхлипы и чувствует, как на ее же глазах наворачиваются слёзы от беспомощности. Она очень хочет спасти любимую от преследующих ее кошмаров прошлого, но понятия не имеет, что делать с такими людьми. Как после каждого ночного пробуждения Кавараги спешно одевается, тихо шелестя одеждой, и убегает из дома, а затем возвращается под утро со сточенным костяшками и паршивым настроением, которое ничто не может исправить. Как она постоянно злится, боится и ненавидит себя. Часто говорит, что не может сдерживать эти чувства, поэтому упорно пытается выплеснуть их на тренировках, которые она не прекратила даже после распада Брахмана, или где-то на стороне, лишь бы только не навредить Хинате. Но получается не всегда, иногда чувства берут верх, но у розоволосой не получается винить ее за это. Знает: той очень трудно. И больше всего на свете хочет помочь, починить ее, спасти от самой себя. И она готова ко всему, ради этого. Ничего более не говоря, девушка подползает ближе к Сенджу и, запустив пальчики в густую светлую шевелюру, бережно притягивает лицо любимой к себе и приникает к губам сладким поцелуем. И больше Хината не думает ни о чём плохом. Она уверена: у них всё будет хорошо. Так просто должно быть. Осознание накатывает не сразу. Тачибане требуется почти минута, чтобы принять произошедшее и понять, насколько оно реально. Резкая боль вспыхивает лишь на мгновение, после чего отступает, как отлив, но делает это лишь для того, чтобы через несколько мгновений вернуться и с новой силой оцепить всю правую часть головы. Но девушка, что не в сила выбраться из-под пелены шока и удивления, даже не шипит, только смотрит широко распахнутыми глазами на возлюбленную и боязливо трогает пальцем скулу, ощущая, как от давления кожу пронзает электрический разряд новой боли. Хина не ожидала такого, и теперь не знает, что делать и как реагировать. — Я… — Сенджу глядит на неё не менее шокировано и прижимает дрожащие пальцы к лицу, шепчет едва слышно, будто каждое слово даётся ей с трудом. — Не хотела этого… Прости, я разозлилась и… Клянусь, я об угол хотела… Блондинка отшатывается, ударяясь спиной о противоположную стену узкого коридора. Её заметно трясет, хулиганка медленно оседает на пол, но набухшие в уголках глаз слёзы так и не скатываются по щекам. На это элементарно нет сил. Пальцы медленно зарываются в коротенькие блондинистые пряди и ощутимо сжимают. Она не понимает, как это произошло. Как это могло произойти. Она ведь держалась, долго, упорно контролировала себя, а тут какая-то глупая ссора… Одна-единственная ссора, и тщательно возводимая иллюзия контроля рухнула, будто ее и не было никогда. — Прости меня, я не хотела… Я так старалась… Ты мне веришь?! Прошу, поверь! — голос Кавараги звучит испуганно, почти отчаянно. Хината смотрит на нее сверху вниз и чувствует, как боль в подбитой щеке стремительно отступает, спускаясь ниже, к самому сердцу, которое сжимается от одного только взгляда на девушку. Она совсем не злится. Сенджу не виновата, что оказалась чуть слабее, чем сама требовала от себя. Знает, как той трудно и больно, а боль порой бывает невозможно сдержать внутри. Как бы она только хотела помочь, избавить её от этой участи. — Эй, всё хорошо, — спешно заверяет Тачибана, опускаясь перед ней на колени и чуть морщась, ведь говорить немного больно. — Тебя просто спровоцировал наш спор. Но ничего, со всеми бывает. — Не приближайся ко мне! — блондинка уже срывается на крик, пытается вырваться из рук розоволосой, но та держит слишком крепко, не желая отпускать. — Я снова причиню тебе боль! — Не причинишь, — строго отвечает девушка, и ее глаза в этот момент горят такой уверенностью, что ей очень хочется поверить. Что хулиганка и делает. — Просто пообещай, что это больше не повторится, ладно? Ты сильнее этого, ты победишь. Но нам обеим придется очень постараться. Сенджу согласно кивает, расслабляясь в руках любимой. Как же они обе ошибаются. Прошло несколько лет. Девушки по-прежнему стараются жить дальше и бороться с демонами прошлого. Но только… Если раньше, навредив Хине, Кавараги тут же бросалась к ней в ноги со слезами и извинениями, то теперь просто пожимает плечами, треплет ту по волосам и бросает короткое: — Эй, ну не сердись. Тачибана в ответ лишь дёргает щекой, что даётся ей крайне болезненно, и упирается взглядом в свою кружку кофе, наблюдая, как ее отражение расплывается мелкой рябью. Как хорошо, что она в отпуске, а то ученики уже иногда подходят и спрашивают, откуда у учительницы на руках синяки, случайно выглянувшие из-под закатившегося рукава. И в учительской тоже. Хина часто ловит на себе жалостливые взгляды, и это ей уже надоело. Так хочется уехать, начать все с чистого лица, просто уволиться. Но нельзя, она ведь единственная в их маленькой семье, у кого есть устойчивый заработок. Сейчас, спустя столько времени, борьба Сенджу кажется ей нечестной и несправедливой. Бывшей хулиганке всё ещё сложно, но она старается, старается для них обеих, а возлюбленная всегда и во всем помогает ей. Всегда вместе, всегда рядом, рука об руку, как им и хотелось. Вместе живут, вместе борются, вместе идут дальше. Но тогда почему Хинате так обидно и больно? Почему так грустно и страшно возвращаться в свой же дом? Девушка шумно вздыхает, отгоняя непрошенную мысль. Она ведь обещала помочь Кавараги, и ни за что не предаст своё обещание. — Чего вздыхаешь? — немытая чашка с громким звоном ударяется о поддон раковины, пока блондинка упирается об него руками и вполоборота смотрит на любимую, которая едва не подскакивает на стуле от этого мерзкого звука. — Я, блять, стараюсь! Почему ты этого не ценишь? — Нет-нет! — Хина как можно непринужденнее улыбается и отмахивается. — Я просто вспомнила, что взяла домой кучу тетрадей, которые нужно проверить! Это такая морока, если честно… Голубой взгляд пронизывает, изучает, просвечивает насквозь, как рентгеновские лучи, а у Тачибаны замирает сердце в этот момент. Сенджу, усмехнувшись, медленно приближается и ласково целует возлюбленную в губы, уверяет, что всё будет хорошо, что они вместе всё пересилят, снова просит прощения. И ей хочется верить, хочется, но не можется. Бороться становится всё сложнее и горше с каждым годом, а это означает только одно. Им нужно стараться сильнее — и Сенджу, и Хинате. И всё обязательно будет хорошо.