С ветром хочу отправиться на луну

— Какое дивное место! Даже и не думал… — Отчего же? У молодого господина Ши безупречный вкус! — Высокие горы и густые леса. И чистый поток поблизости. — Ха-ха, ну разумеется! Я же говорил, что сегодня особенный день! — Ши Цинсюань стоял, как всегда, в окружении гостей, в самом центре празднества. — А это настоящий ручей? — спросил юноша в наряде из дорогой парчи. — Не видел такой изящной конструкции даже у дядюшки во дворце, а он большой любитель поэтических игр. Ручей — уж это Хэ Сюань знал точно — был настоящим, но его ход недавно слегка подправили при помощи духовной силы. Для божества, которое заведует другой стихией, результат и впрямь оказался довольно изящным. Вода из ручья стекала по бамбуковым желобкам в каменный лабиринт, заполняя его, и несла винную чарку по сложному сплетению ходов и ответвлений. Хэ Сюань хорошо знал, что значит это место для Ши Цинсюаня. Однажды он вознесся, распивая вино на вон той высокой башне, давно уже стоящей покинутой. Однажды отказался от своих божественных сил на том же самом месте. Однажды, много лет спустя, он вернулся сюда снова, чтобы любоваться луной и читать стихи в шумной компании приятелей… и одного вновь обретенного лучшего друга. — Мне просто повезло отыскать место, которое древние называли усладой для взора. Ну же, садитесь! — Ши Цинсюань легко взмахивал рукой, рассаживая гостей в только ему ведомом порядке, который, как всегда, чудесным образом удовлетворил всех. Места вокруг каменного лабиринта вдоволь хватало для дюжины модных поэтов, странствующих заклинателей и молодых повес. Однако еще нужно было рассадить двух спорщиков, что недавно слишком бурно не сошлись во мнениях по поводу известного трактата, позволить влюбленному сесть так, чтобы видеть изящно склоненную шейку лютнистки, не разлучать того юнца в дорогих одеждах — кажется, сына хоу — с его хмурым телохранителем… Хэ Сюань мог догадаться обо всех этих хитросплетениях, но они его мало занимали. Ши Цинсюань наслаждался, руководя праздником. — Хэ-сюн! Хэ Сюань поднял глаза. — Что же ты? — спросил Ши Цинсюань, улыбаясь. — Ты же больше всех хотел участвовать! Когда он накануне позвал Хэ Сюаня по духовной сети, то даже подробности не рассказал. И вообще первым делом почему-то рассмеялся: «Значит, ты так и не поменял пароль!» «Не вижу смысла. Духовная связь нужна не для упражнений в остроумии, а чтобы позвать в случае крайней необходимости». «Значит, у меня как раз такой случай». «Хочешь встретиться?» «Я еще даже не предложил, — Ши Цинсюань мягко рассмеялся, — а ты уже согласился. Оденься получше!» Хэ Сюань хотел встретиться. Захотел, даже не успев отдать себе в этом отчета, согласился, так толком и не вытянув из Ши Цинсюаня подробностей про этот его праздник: музыка там, стихи, да какая разница. Даже оделся достойно (драконы, по крайней мере, одобряли выбор). Только потом Хэ Сюань запоздало подумал, что смертным его вкусы в одежде могут показаться старомодными, но, к счастью, поэтические гости Ши Цинсюаня были достаточно эксцентричны и предпочитали собственный вкус столичной моде. — Сразу предупреждаю вас, друзья: в поэтических состязаниях молодой господин Хэ — опаснейший соперник! «Что за чушь», — проронил Хэ Сюань в духовную сеть. Ши Цинсюань не ответил, а только указал полураскрытым веером на последнее свободное место в тени старой акации. И сегодня это был безупречный выбор, не то что в прежние времена, когда Ши Цинсюань таскал его за собой на пиршества в небесных чертогах и вынуждал садиться в самом центре зала. Под акацией Хэ Сюань был со всеми — и в то же время чуть в стороне, там дул прохладный ветерок, да и столы с закусками неподалеку… Ши Цинсюань всегда умел создать атмосферу. Ручеек тихо журчал, отражая лунную дорожку, неподалеку раздавалась тихая песня лютни и вторившей ей флейты, а невысоко над землей, поднятые в воздух магией заклинателей, висели и легонько покачивались бумажные фонарики, отбрасывая таинственные тени и освещая лица гостей теплым светом. — Что ж, — сказал Ши Цинсюань, когда его шумные приятели расселись, — правила как обычно: «…к кому чаша приплывет, тот стих читает». — «…довольно и этого, чтобы вволю наговориться о чувствах глубоких», — отозвался Хэ Сюань. Ши Цинсюань на миг замер, потом, просияв, воскликнул: — Видите, я же говорил, что Хэ-сюн вспомнит любую цитату! А если кто не сумеет прочесть стихи немедленно, то пьет штрафную! Легкая чарка поплыла, покачиваясь, по извилинам лабиринта и почти сразу замерла, ударившись об уступчик, подле того места, куда только что сел, взмахнув рукавами, Ши Цинсюань. И Хэ Сюань лишь теперь понял, что это место было ровно напротив его собственного. — Молодому господину Ши повезло! — воскликнул парень, строивший глазки лютнистке. — Небеса благоволят к главе нашего пира! «Жульничаешь, — сказал Хэ Сюань. — С самого начала». Ши Цинсюань отвел смеющиеся глаза, сделав вид, что глядит на чарку, и тут же заговорил быстро, почти взахлеб: —…Но горы и реки Преградой встают на пути. С тех пор, как уехал, минули и месяц и год, А милому другу никак до меня не дойти. Мне повезло, — прибавил он быстро, — да, молодой господин Чжао прав, Небеса благоволят мне, потому что сегодня я наконец-то дождался возвращения лучшего друга… — Вы уезжали в дальние края, молодой господин Хэ? — спросил высокий заклинатель, которого странствия, кажется, занимали даже больше поэзии. — Далеко, — сказал Хэ Сюань. — К морю. Хэ Сюань уже давно сидел, лениво откинувшись на ствол акации и небрежно расслабив плотно облегающий шею воротник. Он прикрыл глаза и задумчиво покачивал потяжелевшей головой в такт доносившейся издалека лютне. «Хэ-сюн, я знаю, что ты притворяешься!» — укоризненно воскликнул Ши Цинсюань по духовной сети. «Какой догадливый». «Если тебе скучно, так и скажи. Я думал, ты сам хотел прийти, чтобы любоваться луной, пить вино и наслаждаться поэзией!». «Хотел, но в своем приглашении ты не упоминал других людей», — даже по мысленной связи было слышно, что Хэ Сюань усмехается. «О? Ха-ха-ха! Ну… Тогда мы можем уйти? И… продолжить вдвоем?» — Ши Цинсюань неожиданно смутился. «Продолжить что?» — вкрадчиво поинтересовался Хэ Сюань тем тоном на грани безразличия и ожидания, от которого глаза Ши Цинсюаня предвкушающе блеснули. «Читать стихи, — пообещал он. — Много стихов. Ты ведь еще не раскрыл все свои таланты». Хэ Сюань удовлетворенно кивнул, и плывущую по ручью чарку тут же прибило к месту, где он сидел. Мужчина потянулся вперед, неловко взмахнул рукой, и драгоценная янтарная жидкость вылилась в воду, а сам он опасно покачнулся, грозясь вот-вот свалиться вслед. — Ха-ха-ха, я смотрю, молодому господину Хэ уже достаточно на сегодня! — донесся с противоположного берега голос юного заклинателя, весьма преуспевшего в стихосложении, и его слова были подхвачены веселым хохотом. — Как мало нужно господину Хэ! — заметила девушка по соседству с Цинсюанем, обмахиваясь круглым веером. И правда, на столике Хэ Сюаня стояло всего четыре пустые чарки из отполированной яшмы, в то время как у Ши Цинсюаня их выросла небольшая горка. «Ты, кажется, специально проигрываешь, чтобы тебе досталось больше вина. Не верю, что ты не знаешь таких известных стихов», — еще в начале игры заметил наблюдательный демон. «Раскусил! И разве кто-то сможет меня осудить!» — расхохотался в ответ неприлично довольный и счастливый Ши Цинсюань. — Думаю, нам пора прощаться, — с напускной печалью проговорил небожитель, поднимаясь на ноги. — Молодому господину Хэ нужно как следует отдохнуть. — Останьтесь, молодой господин Ши! Без вас будет скучно! Вы — душа этого праздника! — его начали упрашивать на разный лад, но юноша был неумолим. Весело отшучиваясь, он помог полусонному Хэ Сюаню подняться и перекинул его руку через свое плечо. Демон тут же повис на нем, и Ши Цинсюань возмутился в духовную сеть: «Ты тяжелый!» «Терпи, сам напросился», — мстительно отозвался Хэ Сюань. — Молодой господин Хэ оказался весьма образован, — заметил самый пожилой из собравшихся у Башни пролитого вина, поэт Чу Синьянь. — Будь его желудок чуть крепче, он бы смог обыграть нас всех! Ему согласно закивали. Хэ Сюань что-то сонно проворчал в пушистую макушку Цинсюаня, и тот, покрепче перехватив его за талию, помахал всем на прощание, многократно извиняясь и обещая задержаться в следующий раз на подольше. Когда две фигуры, пошатываясь, скрылись в ночной темноте, у ручья уже вновь звучали стихи и поднимались чаши. Шаг Хэ Сюаня выровнялся, и Ши Цинсюань словно нехотя убрал руку с его талии. — Ненадолго же хватило твоей заботы, — проворчал Хэ Сюань. — Твой лучший друг, между прочим, все еще не протрезвел. Он думал съязвить, но не получилось. Он не заметил даже, как, когда подхватил это вечное Цинсюанево выражение «лучший друг»; прежде оно приводило его в ярость, а теперь само скользнуло на язык. Ши Цинсюань замер было от изумления — и тут же быстро притянул Хэ Сюаня к себе, позволил уронить голову себе на плечо. Голова и впрямь была тяжелая, как у пьяного. — Мы могли бы взять лодку, — прошептал Ши Цинсюань. — Ты ведь любишь… Он не стал договаривать. Может, это звучало слишком глупо: водяной демон любит воду, надо же, какое откровение. Может, слишком болезненно. — Отлично, — сказал Хэ Сюань. — Луна и лодки. Отчего бы и нет. Он согласился бы на что угодно. Отказывать надо было еще тогда, по духовной связи. Теперь нужно принимать. *** Они сидели в покачивающейся на волнах лодке друг напротив друга, и воды реки, подгоняемые ветром, сами несли их вдоль берега в тихую заводь, где цвели кувшинки и склонила ветви к воде плакучая ива. Вдалеке звучали музыка и смех — на большом корабле шумно пировали, — а яркая луна освещала им путь, качаясь в ряби воды. — Сегодня чудесная ночь, — Ши Цинсюань мечтательно закинул голову к небу, и луна поцеловала его точеный профиль. — Хэ-сюн, спасибо, что пришел сегодня со мной на праздник. Ты не слишком скучал? — Было неплохо, — в устах нелюдимого демона это звучало высшим комплиментом. Он поудобнее устроился на сидении, вытягивая длинные ноги, и полной грудью вдохнул освежающий ночной воздух, хотя мог вообще не дышать. Он ощутил себя… неожиданно живым. — Ха-ха-ха, я же заметил, с каким азартом ты включился в игру, — бог ветра легонько ударил его кулаком по плечу. — Ты такой образованный и начитанный, неудивительно, что мои друзья от тебя без ума! Смотри, Хэ-сюн, я буду ревновать! — И напрасно, — коротко хмыкнул Хэ Сюань. — Я пришел только ради тебя. Ты ведь хотел продолжить? Ши Цинсюань с довольным видом взмахнул рукавом, являя на свет два перевязанных лентой кувшинчика с вином — тем самым, что так хвалил поэт Чу, выдержанным специально к празднику: крепким, терпким и сладким. Развязав ленту, он бросил один сосуд в руки Хэ Сюаню, сам же стянул зубами ткань со своего, с наслаждением отпивая. — У нас все для этого есть. С сегодняшнего дня ты снова официально мой самый лучший друг, и это нужно как следует отметить! Ночь только началась, и до самого рассвета луна будет с нами. «Когда появилась луна? — с чашей вина в руке я у неба спросил. Не знаю, в небесном дворце какой нынче длится год», — продекламировал он нараспев, счастливо сощурившись и подняв вино в торжественном тосте. Во время всех небесных празднеств или многочисленных возлияний с Повелителем Ветров Хэ Сюань под личиной Мин И всегда оставался совершенно трезв. Туманящее разум действие алкоголя он убирал благодаря духовным силам, не позволяя себе ни на мгновение терять контроль и с непонятной тоской наблюдая, как легко и беззаботно пьянеет Ши Цинсюань, как краснеют его щеки и делается нетвердым шаг, как мечтательная дымка заволакивает взгляд, как доверчиво он льнет к своему «Мин-сюну» и засыпает у него на плече. Даже сегодня на празднике у Башни пролитого вина в окружении поэтов, философов и заклинателей он по старой привычке сохранял здравый и чистый рассудок. Но сейчас впервые за долгое время он разрешил себе отпустить сковывающие его разум ограничения и познать свободу и радость опьянения: вином, луной и Цинсюанем. — «С ветром хочу отправиться на луну, боюсь, не хватит мне сил», — негромко отозвался Хэ Сюань. Он поднял свой кувшинчик в ответном жесте и тоже сделал глоток. — Лучший друг, значит? — Самый лучший! Ты ведь не против? Я знаю, что раньше тебе нравилось, что бы ты ни говорил! Хэ Сюань хмыкнул с довольным видом. Ши Цинсюань неожиданно притих, посерьезнев, и изучающе глядел во все глаза на Хэ Сюаня. Тот вопросительно изогнул бровь, и на его губах заиграла слабая улыбка. — Хэ-сюн такой красивый, — вымолвил Ши Цинсюань и смущенно отвел взгляд. — Глупости, — нельзя не признать, что демон был польщен. — Очень красивый, — выдохнул Ши Цинсюань, доверительно наклоняясь ближе. Нахлынувшая из ниоткуда волна с силой качнула лодку, и юноша пошатнулся, даже не стараясь удержать равновесие, и почти упал в объятья Хэ Сюаня. Тот видел, как лихорадочно сияют его глаза, как горят нежным румянцем щеки — от хмеля ли или от волнения, — как блестит на изящно очерченной губе капелька сладкого вина. Ее ужасно, нестерпимо, до болезненной истомы хотелось слизнуть, а потом впиться в эти чувственные приоткрытые губы, смять их, требуя ответа. Хэ Сюань потянулся к ним, нарушая те последние несколько цуней, что разделяли бога и демона, но Ши Цинсюань уклонился и быстро зашептал, обдавая щеку горячим дыханием: — Я хочу сыграть с тобой в одну игру. Ты ведь любишь стихи? Сегодня у меня свои правила: я начинаю строчку, а ты должен ее продолжить. — И какая мне будет за это награда? — так же тихо спросил Хэ Сюань, осторожно убирая волосы с лица своего божества. Его гуань легкомысленно съехал набок, а прическа растрепалась от ветра, и Хэ Сюань невесомым движением заправил выбившуюся прядь за ухо, нежное и отчаянно-пунцовое. — Если ты продолжишь правильно, т-ты… — дыхание Ши Цинсюаня сбилось, и он судорожно сглотнул. Следующую фразу он выпалил так отчаянно, будто боялся, что может передумать: — Ты можешь снять с меня одну деталь одежды. Словно испугавшись своего предложения, он резко отпрянул и принялся обмахиваться веером, отчего ветви ивы затрепетали, как серебряные нити, а лодку принялось качать еще сильнее. Верхний халат Ши Цинсюаня и так уже сполз с плеча, а нижние одежды он незаметно ослабил еще во время праздника. Его кадык ходил вверх и вниз от напряжения, и Хэ Сюань неожиданно поймал себя на мысли, что с удовольствием снял бы все эти слои прямо сейчас, чтобы любоваться его нефритовой кожей при свете луны. Это осознание пугало. Демон с трудом сдержал внезапный порыв и, продолжая изучать небожителя взглядом, поинтересовался: — А если я проиграю? — Разве господин Хэ не знает все на свете стихи? — рассмеялся Ши Цинсюань. — Все на свете стихи не известны даже богам литературы. Я должен знать свое наказание. — Тогда… Если господин Хэ проиграет… — бог ветра задумался, постукивая уже сложенным веером по колену, и продолжил, запинаясь от волнения: — Т-тогда, боюсь, мне тоже придется… придется раздеть… г-господина Хэ. Испугавшись своей храбрости, он быстро отхлебнул вина, и Хэ Сюань последовал его примеру. — Это честные правила, — губы Хэ Сюаня дрогнули в непривычной, и оттого неумелой улыбке. — Начинай. — «И с песней вдвоем закружился и ввысь устремился», — проговорил Ши Цинсюань, склонив голову. Мягкие пряди у него над виском вздрогнули, и по воде снова побежала рябь. Что же ему читать, как не стихи о ветре? Или это потому, что когда-то давным-давно Хэ Сюань обмолвился, что понимает Се Тяо? Он имел в виду лишь гибель от доноса — в ту пору Ши Цинсюань никак не смог бы догадаться… — «Тебе же неведомо чувства ответного счастье!» По-моему, ты сегодня злоупотребляешь поэзией младшего Се. — Ха-ха-ха, мой Хэ-сюн такой умный! — захлопал в ладоши Ши Цинсюань, привычно скрывая волнение за громким смехом. Замер выжидательно, напрягся всем телом и уставился на демона своими огромными глазами. — Если не хочешь… — осторожно начал Хэ Сюань, но юноша тут же его перебил: — Хочу! Это моя игра и мои правила, я их сам придумал, и… — он запнулся, а потом вскинул голову и уверенно продолжил: — С чего начнешь? Хэ Сюань молча опустился на колени на дно лодки перед Ши Цинсюанем и осторожно, будто на пробу провел пальцами по его тонкой талии, схваченной поясом с нефритовыми вставками. Огладил плотную ткань, не сводя при этом взгляда с лица Ши Цинсюаня: тот замер и побледнел, а на щеках проступили лихорадочные пятна, выдавая крайнюю взволнованность. Но даже не вздрогнул, когда Хэ Сюань будто нечаянно скользнул рукой по его бедрам, а затем резко дернул крепкие завязки, и пояс, зазвенев, упал на дно лодки. — Так жарко, — с облегчением выдохнул небожитель, ожесточенно обмахиваясь веером. — Спасибо, теперь намного лучше! Ты мой спаситель! Хэ Сюань все еще стоял перед ним на коленях, пытаясь смириться с мыслью, что не прочь вновь вернуть руки на грациозный изгиб стана и поскорее помочь выбраться из кокона многочисленных праздничных одежд. Ему самому стало нестерпимо тяжело и тесно в своем строгом ханьфу, и, глядя на то, как тяжело и порывисто дышит Ши Цинсюань, в глубине души порадовался, что демонам воздух не нужен. — Выпей со мной, Хэ-сюн, — вдруг попросил тот хрипловатым голосом. — Досадно остаться трезвым в такую прекрасную ночь, разве нет? Не сводя с него взгляда, Хэ Сюань кивнул и жадно отхлебнул вина, даже не чувствуя вкуса: оно обожгло горло и разлилось приятным тяжелым теплом по мертвому телу, принося мимолетный покой. Со второй попытки Ши Цинсюань как будто перестал думать о песнях разлуки. И его изменившийся, с хрипотцой, страстный полушепот заставлял стихи звучать по-другому: — «Мир полночный этот залит лунным светом, ароматом комнаты полны…» — «Будут ночи вечны, счастье бесконечным и бессмертны песни о любви». — Свой голос Хэ Сюань толком не слышал, но знал, что странно запинается. — Это тоже… слишком просто. — Снять с меня верхнее платье тоже очень просто, — Ши Цинсюань встал, раскинул в стороны руки и тут же замотал головой. — О нет, не слушай меня, это тебе решать, снимай, что захочешь. — Шпильку ты и так вот-вот потеряешь без моей помощи. — Тогда в наказание можешь забрать у меня что-нибудь еще. Хэ Сюань, поднявшись тоже, положил руки ему на плечи и растерялся: Ши Цинсюань стоял слишком неподвижно, чуть наклонив голову набок. Он не боялся, конечно, страх Хэ Сюань распознал бы легко, и не мог не желать продолжения этой глупой игры, которую, в конце концов, сам же и предложил. Ши Цинсюань повел головой, задев подбородком руку Хэ Сюаня. — У тебя красивые пальцы. — Нет. Пальцы были костлявые, бледные и нечеловечески длинные, с острыми черными когтями. На пиру Хэ Сюань не стал менять свой облик слишком сильно, лишь немного подправил его, чтобы не отличаться от смертных, а с тех пор, как они покинули веселую компанию, вовсе перестал притворяться. Но поначалу он сам не придал этому значения. — Красивые, — настойчиво повторил Ши Цинсюань, прижимаясь к пальцам Хэ Сюаня горячей щекой. — Просто ты никогда не смотришь на себя. Нет, он больше не стоял неподвижно — он приподнимался на цыпочки, вертел головою, гибкое тело под светлыми шелками вздрагивало в такт движениям то ли покачивающейся лодки, то ли сердца. Хэ Сюань стал снимать с него верхние одежды. Сам Хэ Сюань вообще-то иногда переодевался по-человечески, с помощью рук, а не духовных сил, в отличие от иных небожителей и демонов, которым и пальцем было лень шевельнуть, но раздевать не себя, а другого было отчаянно неудобно. Он медленно скатывал ткань с плеч Ши Цинсюаня вместо того, чтобы стащить все сразу, а потом неловко дернул. Лодка тоже дернулась, и Хэ Сюань уронил одежды. — Небеса, — сказал Ши Цинсюань. — Нам надо упражняться чаще. Я теперь чувствую себя лисом, который пытается вытащить студента из книжных завалов. Ты правда никогда из-за них не вылезал? — Хвосты, — сказал Хэ Сюань. — Хвостов-то сколько у тебя? — Увидишь, если продолжишь побеждать. — Ши Цинсюань поднес было руку к шнуркам под стоячим воротничком и тут же отдернул. — Нет-нет, не трогаю! Я дождусь тебя. Они сели снова. Ши Цинсюань опустил руку в беспокойные воды. — Ты управляешь лодкой? — Я думал, что ты, — усмехнулся Хэ Сюань. Нос лодки мягко ткнулся в очередные заросли ивняка, еще гуще прежних. Лунный свет серебрился на глянцевитых узких листьях. — Э, какое нам дело, куда плыть! Правда же, Хэ-сюн? «Досадно, что камень лежит столь близко к ручью». —«…Ветвями ива смахнула чарку мою». Ши Цинсюань и без чарки ловко управлялся и уже, кажется, допил весь кувшинчик. Хэ Сюань не помнил, сколько выпил сам. Он уже чувствовал себя безнадежно пьяным. В нужных строчках он все равно не ошибался, отвечая мгновенно, — и медлил потом, мучая изнывавшего от нетерпения Ши Цинсюаня и терзая себя, путался в завязках, неуклюже сминал ткань. Прохладный шелк отчего-то мгновенно делался горячим — должно быть, от жара кожи Ши Цинсюаня. Хэ Сюань прекрасно знал, что его собственная кожа холодна, как у рыб. Он совсем забыл, что и в других отношениях похож на рыб, пока Ши Цинсюань не притянул к себе его голову, зашептав: — Если ты когда-нибудь все-таки уступишь в игре, я сниму эти серьги. Его пальцы огладили ухо Хэ Сюаня, и тот попросил тихо: — Не трогай. Он позабыл, что уши тоже были теперь настоящие, не просто удлиненные, как у многих демонов, а вообще — странные. В Призрачном городе он этим даже гордился, но здесь-то был не Призрачный город. — Разве тебе больно, когда я к ним прикасаюсь? — Нет. Нет, конечно. — Тогда отчего? Только не смей, пожалуйста, говорить, что они меня пугают, потому что они меня не пугают. — Не смей говорить, что они красивы. — Они красивы, — проговорил Ши Цинсюань настойчиво, — как плавники у рыб, только очень хрупки. — Вынь серьги, если хочешь. — Не мой черед. Я постоянно проигрываю. — Прочти такое, чтобы проиграл я. — «Весенние ветры такое приносят волненье…» В другое время Хэ Сюань сказал бы: «Что за глупая песенка!», но теперь отозвался с облегчением: — Это я не знаю. Ши Цинсюань недоверчиво встряхнул головой, рассмеялся и снова протянул руку, вынимая серьги. Тяжелые золотые полоски послушно легли в его ладонь. — Ладно. Но теперь все равно твой черед. Я не расплатился за прошлый раз. Того, что можно снять, на Ши Цинсюане осталось не так уж и много. Шпилька тоже исчезла — выскользнула? Или Хэ Сюань все же вытащил ее сам? Он положил ногу Ши Цинсюаня себе на колено и осторожно стянул белый носок — от сапог они избавились уже давно. Слегка стиснул в пальцах изящную щиколотку и спустился ниже, стал ласкать длинную узкую ступню. Он вспомнил, что когда-то давным-давно уже прикасался к ступням Ши Цинсюаня: тот жаловался, что новые туфли натирают, вернее, жаловалась. В девичьем облике ножки у нее были совсем маленькие, и Хэ Сюань тогда не смотрел долго, только налепил в гневе какие-то целебные листики, как она велела, но, оказывается, запомнил. Изящный высокий подъем остался тем же, и жемчужная кожа. И склонившись, он прижался к этой коже губами. Догадаться, где находилось место перелома, сейчас было уже невозможно. Хэ Сюань, конечно, это помнил и так. В те годы, когда он безмолвной тенью следовал за смертным в лохмотьях, он узнал все. Ши Цинсюань чуть вздрогнул — может, лишь от наслаждения, но Хэ Сюань испугался, что тот тоже станет вспоминать, и принялся целовать беспорядочно, наугад. — Что… что с тобой? — прошептал Ши Цинсюань. — Загадывай дальше, — сказал Хэ Сюань хрипло. Дальше он, кажется, отвечал верно, хотя уже совершенно не думал о том, что говорит. Хэ Сюань смотрел на сидящего перед ним Ши Цинсюаня — лишившегося своих роскошных верхних одежд, простоволосого и босого. Раскрасневшегося от смущения, покачивающегося от вина, неловко поджимающего голые пальцы ног и улыбающегося ему широко и светло. Звезды вокруг него водили хороводы, а луна расплывалась в неясное пятно, и Хэ Сюань осознавал, что и сам давно уже нетрезв — но оттого его чувства лишь обострились, и красота сидящего перед ним божества стала нестерпимо, болезненно прекрасной. Он страстно желал его сейчас — всего, целиком, такого восхитительного в своей бесстыдной невинности, но не смел сделать первый шаг, неуверенный, что Цинсюань хочет того же. Бог ветров упоенно читал стихи, размахивая веером из стороны в сторону, а Хэ Сюань не мог отвести взгляда от соблазнительных губ… — Хэ-сюн? Хэ-сюн, у тебя нет ответа? Ха-ха-ха, неужели на этот раз я выиграл! Хэ Сюань пожал плечами: — Может быть, ты только что это сам придумал. — Может быть, — не стал спорить Ши Цинсюань. Хэ Сюаню хотелось, чтобы тот снял с него верхние одежды, невыносимо тяжелые и давящие, как оковы, от которых требовалось немедленно освободиться, но Ши Цинсюань скользнул за его спину и быстро вытащил шпильку, сдерживающую строгий пучок. Прическа ослабла, и волосы тяжелой густой волной упали на плечи, но Цинсюань почему-то не спешил отдаляться. Хэ Сюань почувствовал, как тот перебирал длинные пряди и пропускал их между пальцев. И, кажется, не собирается отпускать. — Жидкий гладкий шелк, как река из черного золота… В твоих волосах заблудилась луна, нырнула в них и пропала, влюбившись. Так восхитительно, Хэ-сюн, я хотел бы наслаждаться этим видом каждый день, водить по ним гребнем и украшать цветами… Хэ Сюань поймал гладящую его руку и осторожно поднес к губам, почти невесомо целуя пальцы и бьющуюся на запястье жилку. — Ты настоящий поэт, — прошептал он, нехотя отпуская. С этого раза Хэ Сюань стал проигрывать все чаще. Ему слишком нравилось, как руки Ши Цинсюаня все раскованнее и вольготнее гуляют по его одеждам, как слой за слоем они становятся ближе друг к другу. Как неловко его пальцы путаются в сложных завязках, и тогда Хэ Сюаню приходится помогать, и они случайно касаются друг друга — а может быть и не случайно. Нравилось чувствовать разгоряченное тело и неровный, быстрый стук сердца — как будто оно стучало за двоих. Нравилось слышать туманные, сбивчивые речи — Ши Цинсюань всегда много говорил, но сейчас каждое его слово ложилось сладкой патокой на израненную душу. — Сколько же на тебе одежды, Хэ-сюн. Она же вся одинаковая, ха-ха-ха! И черная! Как скучно, разве так можно?! Как хорошо, что я снова твой лучший друг, и я обязательно это исправлю! Он с размаху ткнул пальцем ему в грудь и рассмеялся, довольный своей идеей. Хэ Сюань и сам не заметил, как засмеялся вместе с ним — легко и освобождающе. — Ты сам просил облачиться в лучшее. И вообще, я советовался!.. — С кем? Не верю! Господин градоначальник такой кошмар не посоветует. — Да кому нужно мнение Хуа Чэна! Ши Цинсюань веселился. Он разворачивал Хэ Сюаня в разные стороны, притворно жалуясь, что одежды тяжелые и неудобные, что они слишком мнутся, перекладывал, как хотел, распущенные волосы. — Нужно поосторожнее, — заверял он, пока стаскивал последний из верхних слоев, почему-то со спины. — Я не хочу испортить твой лучший наряд. Ши Цинсюань тихо зашуршал парчой — кажется, действительно бережно складывал одежды, но зачем? Хэ Сюань, впрочем, не стал мешать и не обернулся. Это тоже были правила игры. Ши Цинсюань нарочно медлил. Решался на что-то? Теплые руки обвили пояс Хэ Сюаня. Ши Цинсюань выдохнул ему в затылок: — И нижние одежды тоже черные, да? Хэ-сюн, ты поразительно верен себе. Ши Цинсюань прижался сильнее. Они оба остались в одном исподнем, и Хэ Сюань ощущал каждый его напрягшийся мускул и биение крови в каждой жилке. — Если бы я слушал Хуа Чэна, то надел бы десять ожерелий, и мы не управились бы до рассвета. Ши Цинсюань ответил невпопад: — Ты стал теплее, Хэ-сюн. Его руки, легко скрещенные на груди Хэ Сюаня, сжались сильнее. — «Мечтаю вечно не расставаться». — «Слиться телами в одно тело», — проговорил Хэ Сюань прежде, чем вспомнил, что собирался проиграть. Но пусть. Победителей — как и проигравших — здесь не было. Руки Ши Цинсюаня разжались, он отпрянул так быстро, что Хэ Сюань и схватить не успел. Он на миг закрыл глаза, слушая плеск воды, потом обернулся. — П-правильно, — Ши Цинсюань нервно сглотнул. Он поднес к губам сосуд с вином, но разочарованно перевернул его, потряс и отбросил его на дно лодки — тот был уже пуст и нечем было смочить вдруг пересохшие губы и заглушить накрывшее волнение. Хэ Сюань подался ближе, ловя чувственный взгляд подернутых хмельной поволокой глаз. На небожителе остался только нижний слой, настолько тонкий, что через него просвечивали коралловые бусины затвердевших сосков. Смотреть ниже демон не решался, но даже краем глаза видел, как вздыбилась, натянулась ткань тонких нижних штанов, как сильнее сводил колени Цинсюань, пытаясь усмирить возбуждение. С неожиданной радостью он подумал, что… неужели… неужели Ши Цинсюань действительно жаждет его так сильно, что с трудом сдерживается? Тело говорило красноречивее любых слов. Он сам давно привык сдерживать позывы плоти. Еще раньше, на Небесах, когда Ши Цинсюань словно невзначай, дразнясь, касался губами щеки «Мин-сюна» или прислонялся к нему мягкой грудью в своей обворожительной женской форме, демон ощущал, как в нем зарождается желание, но всегда держал разум и тело под контролем. Сегодня, впервые за долгие-долгие годы, Хэ Сюань, наконец, позволил разливающейся внизу сладкой истоме захватить себя, отпустить все запреты. Он дразняще медленно развязал веревочки, сдерживающие нательную рубашку Цинсюаня, и она сползла с белоснежных плеч. Изучающе провел пальцем по изящной линии подбородка и шеи, по выступающему кадыку, опускаясь к ямочке между ключицами и наблюдая, как кожа Цинсюаня покрывается крупными мурашками от легких прикосновений, а сам юноша прячет лицо в ладони и едва сдерживает дрожь. — На сегодня хватит стихов, — Хэ Сюань притянул небожителя к себе, и тот с облегчением упал в его объятия, вжимаясь разгоряченной кожей и тяжело дыша. Хэ Сюань прежде и мечтать не смел, что однажды получит в свое распоряжение столь драгоценное сокровище, теперь нежно и чувственно трепещущее в его руках. Множество раз гнал из головы мысли о том, какие же на вкус его губы — а теперь осторожно, не слишком умело пробовал их, вкушая терпкий вкус вина и чувствуя, как сладостное опьянение кружит ему голову. И Ши Цинсюань отвечал — неопытно, но жарко, стукаясь с ним носом и выдыхая с поцелуями бессвязные извинения. Хэ Сюаню стоило только повести рукой по гладкой спине, приобнять легонько за талию — и Ши Цинсюань отзывался, теплый и мягкий, как расплавленный воск, обнимал и гладил сначала несмело, будто боялся ненароком переступить невидимую черту, но вскоре понял, что все рубежи давно пройдены. Он прижался к демону целиком, неосознанно потерся о его бедро через ткань штанов, будто хотел унять мучающее его новое, пока еще неизведанное и оттого пугающее желание, и зашептал внезапно охрипшим голосом: — Хэ-сюн, — Цинсюань стыдливо уткнулся лицом ему в грудь, — знаешь… Ты мой лучший друг, но я… Я… Я тебя… Я очень… Ветер вокруг них поднялся с новой силой, путал волосы и приятно обдувал разгоряченные тела, и только благодаря водному демону их лодка оставалась единственным оплотом спокойствия и слабо покачивалась в бушующих водах реки. — Я знаю, — Хэ Сюань поднял его подбородок двумя пальцами и поцеловал с незнакомой ему, будто чужой нежностью, на которую, казалось, не был способен уже слишком давно. — Я тоже. Я тоже. Люблю. — Пожалуйста, разденься, Хэ-сюн. Я хочу тоже видеть и чувствовать тебя целиком. Настоящего тебя, — взмолился Цинсюань. Его пальцы беспорядочно сминали завязки на нижней рубашке Хэ Сюаня, но так и не решались окончательно их распустить. Хэ Сюань замер, оторвался от долгого, сладкого поцелуя в шею и посмотрел ему в глаза — шальные, сияющие ярче звезд. Они уже и прежде видели друг друга обнаженными в горячих купальнях: Ши Цинсюань не стеснялся своей наготы, наоборот, гордился отлично сложенным, грациозным и сильным телом, а Хэ Сюань… Хэ Сюаню стоило больших усилий не смотреть, не думать, не позволять плоти его предать. В теле Мин И это было проще, тело Мин И ему подчинялось, свое собственное же сдалось сразу. Тело Мин И было достойно небожителя — худое, но подтянутое и жилистое, крепкое. Живое. Тело Хэ Сюаня… — Тебе не понравится, — он положил свои пальцы поверх рук юноши, останавливая. — Не говори так. Ты прекрасен, ты самый красивый и восхитительный, я готов вечно любоваться тобой и воспевать твою красоту, — зачастил Ши Цинсюань заплетающимся от волнения языком, и Хэ Сюань не сдержал улыбки. — Мой славный Цинсюань, ты такой упрямый, — он все же отпустил его руки, позволяя тому освободить демона из нижних одежд и отдаваясь в полное его распоряжение. Тонкие длинные пальцы стащили с него рубашку, и Хэ Сюань закрыл глаза, готовясь к худшему. Он знал, как выглядит, и не строил иллюзий — мертвое бледное тело с выпирающими костями и впалым тощим животом, испещренное уродливыми шрамами от ножей — кому такое может понравиться? Ши Цинсюань был тонким ценителем красоты, и, увидев подобное, едва ли снова его захочет. Несколько долгих мгновений Ши Цинсюань ничего не говорил, а Хэ Сюань так и не открывал глаза, боясь увидеть его разочарование. Но вместо этого почувствовал, как на его обнаженной груди робко и нерешительно, словно хрупкие первоцветы, расцветают невесомые поцелуи. — Ч-что ты делаешь, — попытался он возмутиться, резко распахивая глаза, но нельзя было не признать, что это было чертовски, до покалывания на кончиках пальцев и тянущей боли внизу живота, приятно. — Как созвездия ясной летной ночью, — прошептал Ши Цинсюань, завороженно водя пальцами по переплетению шрамов. — Вот это — Черепаха, а это — Колодец. Тут течет Великая небесная река, а это, должно быть, Пастух и Ткачиха? — Ши Цинсюань провел кончиком языка по его животу, почти упираясь в пояс нижних штанов. Хэ Сюань, сам не зная почему, засмеялся — от дразнящих поцелуев, от теплого дыхания, от нелепой болтовни, от неожиданного осознания, что на его тело можно смотреть без жалости и омерзения. — «Млечный Путь — Хань-река с неглубокой прозрачной водой, так ли непроходим меж Ткачихою и Пастухом», — Ши Цинсюань приподнял голову, ловя взгляд своего демона. Его глаза, блестящие, влажные, огромные и бесконечно влюбленные, сейчас были самым восхитительным зрелищем во всех трех мирах. — «Но ровна и ровна полоса этой чистой воды… Друг на друга глядят и ни слова не слышно от них», — закончил Хэ Сюань. Потянулся, срывая жадный поцелуй, и бережно отвел от лица спутавшиеся влажные волосы, завившиеся трогательными колечками у виска. Больше не в состоянии сдерживаться, он легко подхватил Ши Цинсюаня — податливого, совсем не сопротивляющегося, — и уложил на дно лодки, устланное их сброшенными одеждами. Провел рукой по пояснице, ощущая, как тот выгибается, жмется к нему, опустился ниже и поддел пальцами тонкую ткань штанов. — Пожалуйста, не останавливайся, — Ши Цинсюань смотрел на него нетерпеливо и жадно, помогая его рукам справиться с мешающей одеждой и целуя везде, где мог достать. — Ты не боишься пожалеть? — Я боюсь, очень боюсь. Боюсь, что сегодняшняя ночь приснилась мне в чудесном хмельном сне, — рассмеялся Ши Цинсюань, жадно облизнув сухие губы, и подался вперед, нестерпимо горячий и твердый. — Хэ-сюн, мне кажется, я больше не могу терпеть. Так сладко и больно… Почему любовь так мучительна?.. Хэ Сюаню самому хотелось бы знать ответ. *** Южный ветер утих, перестав раскачивать лодку, и ночную тишину разрывали лишь оглушительный треск цикад. Распластавшись на мягкой перине из смятых одежд, небожитель и демон лежали на дне лодки, сплетясь телами, изможденные и счастливые. Ши Цинсюань сразу же заснул, вольготно пригревшись на груди демона, теплый и расслабленный, щекоча его шею размеренным дыханием. От него сладко пахло цветами сливы и жасмина, крепким медовым вином и весенней росой, и Хэ Сюань зарылся носом в распущенные волосы своего божества, жадно вдыхая аромат. Ему не нужен был воздух, но он боялся, что никогда не сможет надышаться. Пальцы Хэ Сюаня непроизвольно поглаживали трогательно торчащие острые позвонки — мерно и плавно, чтобы не нарушить сон, вливая тонкий поток духовной энергии, пусть теперь у него было достаточно и своей. Опустившись ниже и огладив рукой белоснежные ягодицы, подобные сияющей на небе полной луне, демон замер на мгновение, а затем решительно натянул широкие полы одежд, прикрывая их. Ни горделивые цапли, ни любопытные стрекозы, парящие низко над водой, не были достойны наслаждаться этим великолепным зрелищем. На востоке медленно занимался рассвет, разгоняя сизую туманную дымку и магию ночной тишины. Несмелое солнце окрасило воды реки в нежно-розовый и рассеянно коснулось щеки Ши Цинсюаня, от чего его длинные ресницы затрепетали, и Хэ Сюань шепнул ему тихо: «Спи, еще рано». Ши Цинсюань заерзал, теснее прижимаясь своей обнаженной плотью к его, вдавливаясь всем весом в тело демона, и по-хозяйски закинул ногу на его бедро. Но так и не проснулся. Глядя на него, такого сонного и доверчиво-мягкого, Хэ Сюань ощутил в мертвом сердце томительное чувство нежности и влюбленности, которое впервые за много столетий мог больше себе не запрещать. Похоже, он наконец-то был счастлив.