Проваливаясь под лёд

      Наташа не находила слов. Сотрудник служб внутренней безопасности, лучшая в программе специальной подготовки, опытный полевой агент, бывавший в переделках и видавший всякое, от изувеченных человеческих тел до последствий массового отравления биологическим оружием, сейчас стояла в холле своего дома и понимала — она впервые не знает, что говорят в таких ситуациях.       И хотя на языке вертелся тысяча и один вопрос, ни одного из них она вслух задать не решалась. Она даже не знала, какая реакция будет единственно верной. Кричать? Удариться в слезы? Закатить истерику? Но смысла в этом не было, она это прекрасно понимала. Факт свершившегося никакая ее реакция уже не могла изменить. Тогда смысл тратить свои нервные клетки на этот инцидент? Кричать надо было ДО того, как это произойдет, а сейчас — что толку?       Романова смотрела на вопиющий ужас и кошмар, расположившийся прямо перед ней, и просто не верила своим глазам. Если бы ее попросили бы измерить всевозможными хлесткими русскими выражениями ее отношение к сложившейся ситуации, то она бы просто промолчала — настолько был велик ее шок. Она никогда в своих чувствах не сомневалась и привыкла доверять только себе (с течением времени и после хорошего курса психотерапии, квоту доверия получилось расширить до собственного мужа), но сейчас она просто не верила тому, что видит и слышит. Однажды в Непале, во время одной из операций по перехвату агента конкурирующей компании, в неё попали дротиком с веществом, содержавшим диссоциативы. Она тогда двое суток пролежала на временной базе и все это время она буквально чувствовала, как ее заживо по кусочкам сжирают тараканы. И то, даже тогда не было так мерзко и пугающе-непонятно, как сейчас.       В нос ударил запах канализационных отходов и Нат едва сдержалась, чтобы не закрыть лицо руками. Боже, за что? За что ты посылаешь своим детям столь невыносимые испытания? От противного запаха закружилась голова и начала подкатывать к горлу тошнота, но женщина лишь подняла левую руку вверх, хватаясь за висевший на вешалке пуховик, чтобы обрести хоть какую-то опору под ногами. Надежда, что крючок выдержит ее вес, была слабоватой, но других вариантов все равно не было.       Наташа и хотела бы глубоко вздохнуть, чтобы хоть как-то привести свои чувства в подобие нормы, но не рискнула в присутствии этого…смердящего существа. Чертенок (а судя по внешнему виду, это был именно он) распахнул свои прекрасные глаза болотного цвета, которые он перенял от отца, и пару раз моргнул, очевидно, сдерживая таким образом слезы. Шатенка прямо-таки почувствовала, что еще секунда, и дите зайдется в истерике вместо нее. Надо было срочно спасать положение. Но как его спасать? Что вообще можно сделать в такой ситуации? «Давай, Нат, ты же мать, возьми себя в руки и сделай вид, что ты сильная и щас все зарешаешь», — пробормотал ехидный внутренний голос, который сегодня не слишком изобиловал сарказмом. Видимо, даже его проняла эта ситуация.       — Саш, послушай, — женщина отцепилась от своего якоря в виде пуховика и опустилась на колени, ибо ноги больше были не в силах держать хозяйку. Чертенок шмыгнул носом и наконец решил поднять взгляд на мать, которая в данный момент мучительно старалась придумать хоть какие-то слова. — Слушай, такое иногда случается…       Закончить мысль она не успела: ее собственное тело после мощного пережитого стресса больше не выдержало и выдало свою реакцию. И, как это обычно бывает, сделало это в самый неподходящий момент. Где-то в горле булькнул смех, который Наташа, разумеется, попыталась подавить, но получилось так себе. Чувствуя, как губы растягиваются в глупой ухмылке сами собой, Нат закрыла себе ладонью рот и сделала это зря — истерика не только не успокоилась, она стремительно набирала обороты. Наклонив голову как можно ниже, чтобы сын не видел ее лица, Романова попыталась восстановить дыхание и взять свои эмоции под контроль, но увы. Перед глазами явно встала картина, как продрогший, стучащий зубами Сашка, облитый мутной, остро пахнущей субстанцией, бежит через дворы и оглядывается, молясь, чтобы не встретить никого из знакомых. Наташа не выдержала и расхохоталась, упав на пол и закрыв лицо руками. Сначала она пыталась смеяться хотя бы беззвучно, молча трясясь на полу, но уже через три секунды хохотала в голос, лежа на спине и закрыв глаза.       Саша, который, предположительно, ждал совершенно другой реакции, смотрел на мать, которая захлебывалась смехом, и всем своим видом выражал недоумение. Романова умом понимала — так делать, конечно, не стоит, антипедагогично и все такое, но контролировать себя она была все равно не в состоянии. Да, годы жизни с Акинфеевым ее психике явно пошли на пользу, чего не скажешь о профессиональной стороне вопроса: она стала более эмоциональной, наконец-то почувствовала себя в безопасности и научилась кое-кому даже доверять. Ее непосредственное начальство считало, что семейная жизнь портит ценного агента, но Нат было накласть на то, чего они там думают — она больше не вернется к той работе. Сейчас началась другая жизнь, в которой были свои проблемы и хлопоты, и одна из них сейчас стояла в метре от Наташи и распахнутыми слезящимися глазами смотрела на ее истерику.       Минуты три Нат смеялась без остановки, с периодическим затуханием истерики и ее последующим возобновлением. Когда картинки испуганного ребенка, крадущегося по деревне, перестали ее мучить, Романова сделала глубокий вдох. Вот теперь она способна здраво мыслить, теперь-то все под контролем. Распахнув глаза, женщина перекатилась на бок и подняла голову. Саша хлопал невинными глазками и боялся раскрыть рта.       — Что смотришь, цыпленыш? Ничего не хочешь мне сказать?       — Прости, — сиплым, потрясенным голосом пробормотал Акинфеев-младший и Нат даже стало жаль паренька — он явно готовился к самому худшему. И вроде бы следовало поступить по заветам предков и всыпать ремня по полной программе, но… Во-первых, не позволяло данное себе еще в юношестве обещание, что если Наташа и заведет когда-нибудь детей, то скорее отрубит себе руку, нежели ударит своих отпрысков. Во-вторых, принцип их с Игорем воспитания базировался на правиле «никакого рукоприкладства».       — Что «прости»? Мне бы не помешали разъяснения, почему ты в таком виде, а не пустые извинения. Сначала расскажешь, что случилось, а потом объяснишь — за что извиняешься.       Романова примерно представляла ход событий сегодняшнего дня в жизни сына, но хотела убедиться, что ее догадки правдивы. В таком непотребном виде он мог прийти только из одного-единственного места в их поселке. Ребенок виновато кивнул, опуская глаза в пол, и начал свой нетривиальный рассказ.       — Я шел с тренировки с Пашкой, ему надо было побыстрее домой, пока его не наругали за невымытую посуду. Мы решили сократить через клуб, а там…там спуск вниз, к речке, — Саша сделал паузу, судорожно вздохнув и рассматривая линолеум под ногами. Голос его дрожал, но Нат не торопила и не перебивала — волнуется сын, значит, уже как минимум половину своего поступка осознал. — И Пашка пошел в двухэтажки, мы попрощались, а я решил побыстрее до дома дойти и…       Наступила многозначительная пауза. Наташе было больше не весело, глядя на забрызганное заплаканное лицо сына, хотелось только одного — встать и обнять дитенка. Но Романова сдержала свой порыв — сейчас не до нежностей.       — И?       — Короче, я пошел через речку, — после минутного молчания разродился наконец признанием Акинфеев-младший, уже не сдерживая слез. — А лед взял и ушел из-под ног…я даже испугаться не успел…а там так пахло…и Пашка меня кое-как вытащил…прости, мам, я не хотел тебя расстраивать…       Сашка едва слышно всхлипнул, стараясь «держать лицо» и быть мужчиной до конца. Нат не чувствовала ни злости, ни отчаяния, ни страха — только безграничную любовь к этой маленькой бестолочи, которую она родила теплым майским вечером 9 лет назад. Слова как-то нашлись сами собой, и женщина поднялась на ноги и подошла к сыну. Призвав все свое мужество и силу воли, чтобы не отдернуть руку и не поморщиться от невыносимой вони, Нат приподняла голову сына за подбородок, заставляя смотреть в глаза.       — Саша, послушай. В жизни случаются разного рода истории и то, что ты сегодня учудил, меня нисколько не расстроило. Наоборот, как видишь, я даже посмеялась. Это не значит, что это смешная или хорошая история — просто я решила выплеснуть таким образом свои эмоции. Может быть, я немного злюсь на тебя за то, что ты мог утонуть и зная это, пошел на лед. И может быть, мне немного страшно, ведь я могла так глупо тебя потерять. Но это не повод загонять себя до трясучки. Поверь мне, сын, в масштабах общемирового плана ты ничего страшного не совершил. А что касается масштабов нашей семьи, то…пожалуй, ты показал, что мы не идеальные родители и есть еще над чем работать. Разумеется, даром для тебя эта история не пройдет, но свои самые страшные сценарии можешь выкинуть из головы — мы не станем тебя бить или как-то жестко наказывать.       — А что теперь со мной будет? — едва слышно пробормотал притихший ребенок и Нат ободряюще ему улыбнулась.       — Ну, в первую очередь, ты сейчас пойдешь во внутренний двор, полностью разденешься и сложишь все свои вещи в мусорный пакет. Спасти их скорее всего не удастся, так что придется сжечь следы твоих страшных преступлений. Потом ты пойдешь в душ и будешь там мыться, пока не смоешь с себя этот кошмарный запах. Еще я удержу у тебя из карманных денег небольшой штраф, который нам с папой пойдет на восстановление седых волос. Ну и, конечно, у нас будет серьезный разговор на тему техники безопасности, домашний арест на 2 недели и еще какое-нибудь бытовое наказание, которое тебе придумает папа. Все ясно?       — Так точно, — с тяжелым вздохом резюмировал Сашка, отводя взгляд.       — Считаешь, несправедливо?       — Да нет, я думал, хуже будет.       — Самое главное, что ты сам пережил весь ужас своего поступка, ощутил на себе хрупкость жизни и вынес из этого весьма ценные уроки. Ну и сам себя наказал самыми худшими фантазиями на тему наказаний. Ты, надеюсь, сразу домой побежал, а не шарахался по поселку?       — Как только Пашка меня вытащил — пулей полетел домой, –подтвердил сын, усиленно кивая головой.       — Слава богу, хоть пневмонию не подхватил. Но в больничку лишний раз не помешает съездить. Да и Паше надо бы торт купить — как-никак, спас моего оболтуса от смерти.       Романова достала из заднего кармана штанов телефон и активировав экран, нажала на значок камеры.       — Фото на память! Встань как-нибудь красиво…       Сашка слабо улыбнулся, чуть отставив ногу в сторону и выгнувшись вперед. Нат сделала пару снимков и осталась весьма довольна результатом — выглядело это все ужасно.       — А теперь дуй на улицу, а потом — в душ!       Пока Акинфеев-младший разбирался с вещами, Наташа нашла чат с мужем и отправила ему фото. Обратную связь не пришлось долго ждать — буквально через две минуты у Романовой зазвонил телефон. Усмехнувшись, шатенка провела пальцем по экрану, сдвигая значок вызова вправо и отвечая на звонок.       — Это что такое? — севшим голосом, так похожим на Сашкин, вопросил абонент и Нат ослепительно улыбнулась.       — Догадайся с трех раз. Это наш великолепный сын — Акинфеев Александр Игоревич — шел домой с тренировки.       — Он через канализацию что ли шел?! — потрясенно спросил футболист, нервно выдохнув в трубку.       — Да нет. Решил сократить дорогу через речку, которая за клубом. И, вполне ожидаемо, провалился под слабый февральский лед. Ладно, Паша Ситцев был рядом, вытащил нашего обалдуя.       — Это та речка, куда сливает отходы сауна?       — Да, так что вообрази: у меня спокойный, ничем не примечательный день, только закончила медитировать на семейное благополучие, как тут же явилось это чудо Господне и заявило, что он не хотел нас расстраивать.       — Был соблазн всыпать ремня? — поинтересовался муж и она усмехнулась себе под нос.       — Не представляешь какой. Но я подумала, что это проблеме не поможет и вообще…не стоит делать так, как делали наши родители. Да он и без ремня себе всяких ужасов напридумывал, так что сам себя уже наказал, причем сполна. Я, конечно, пообещала ему наказание в виде домашнего ареста и изъятия части карманных денег и сказала, что ты еще докинешь ему до кучи какую-нибудь бытовую работенку. Чтоб жизнь медом не казалась. И еще надо завтра ехать в торговый центр — его нынешнюю одежду можно только сжечь.       — Понятное дело, — пробормотал Игорь, все еще, по-видимому, находясь в шоке.       — Ты когда домой?       — Видимо, прямо сейчас поеду…       — Тогда торт еще купи, надо заглянуть к Ситцевым и поблагодарить за спасение сына.       — Будет сделано. Банановый?       — Банановый, — с улыбкой согласилась Нат и закусила губу.       — Я люблю тебя.       — А я тебя. Приезжай скорее домой.       Сбросив звонок, Романова оперлась руками на подоконник и посмотрела в окно. Может, врут спецагенты, что гражданская жизнь слишком уж скучна. Может, просто драматизируют. Но когда у тебя сумасшедший сын, не менее тронутый муж, да и сама ты давно крышей поехала — скучать просто некогда. Все-таки семья — это главное в жизни. Даже если такая долбанутая.