Скупой платит дважды

В Берлине было холодно. Серое небо оставалось серым даже ночью из-за светового загрязнения. В целом, конечно, это неудивительно. Крупный мегаполис, когда-то разорванный надвое стеной, сросшийся потом обратно и обзаведшийся населением так, как некоторые особо везучие собаки обзаводятся блохами. Стремительно и навсегда. Тиллю в Берлине не нравилось. Справедливости ради стоило заметить, что ему в последнее время не нравилось не только в Берлине, но и в Германии в принципе. Можно было бы плюнуть на всё, махнуть рукой и сорваться, например, в Москву. И там курсировать между ней, златоглавой, и надменно-серым Петербургом. Тилль Петербург не любил. Послушно восторгался архитектурой, кивал серьёзно задумчиво-серой Неве, иногда прохаживался по набережной, небрежно распахнув дорогое пальто… мёрз. Потому что дизайнерские тряпки для прогулок подходили мало. Намёрзнувшись, зависал в ресторанах, ведь компания всегда находилась, будь она неладна. В России было, конечно, хорошо. Тут его любили… иногда даже в очередь ради этого выстраивались, переминаясь на тонких каблучках и на не менее тонких ножках, сверкая беззащитными коленками. Но в России было… — Дорого, — тяжело вздохнул Тилль и тоскливо глянул в блеклое небо над Берлином. Россия была душой, несомненно, щедрой, но щедрость эта как-то уж больно била по бумажнику. После каждого наезда герр Линдеманн залечивал раны, нанесённые ему Россией — по печени, потому что так повелось, и по финансам. И печень было не столь уж жалко даже… Да и не хотелось. Хотелось тепла и моря, тёплой водички и легкомысленных коктейлей с зонтиками и кусочками фруктов. Не себе, боже упаси, живот крутить будет. Спутнице своей… и не одной. Парочке. Чтобы красивые, молоденькие, не перекачанные, но чтобы всё было. И глаза, и грудки, и попки, и ножки — всё и сразу, утритесь, герр Линдеманн, у вас слюни капают. Чтобы рокотало тёплое море или океан ноги бы лизал. Чтобы мелкий песок вместе с отливом щекотал пальцы ног. Чтобы на фоне яркого неба горделиво высились красавицы-пальмы… и чтобы солнце целовало везде и всюду, а подружки юные потом успеют за лучами. Всегда поспевали. Например, в Мексику. Или на Бали. Или… Тилль тяжело вздохнул и подхватил телефон. — Привет, дружище. У меня возникла мысль, что я бы не прочь отдохнуть в тепле. Где ласковое солнце, волны и девчушки. Трубка знакомо прихмыкнула. — Ну, Тилль, ты только скажи, — раздался вкрадчивый голос, в котором ужасный акцент как-то очень легко уживался с маслянистой улыбкой. Раньше улыбка эта Линдеманну казалась заговорщической, но не так уж и давно солидный герр понял, что заговорщическая она была против него в некотором роде. — И мы — вууууух! Полетим. Куда скажешь. «Блядь», — печально подумал Тилль. Но стиснул зубы. —… первым классом, а? И чтобы стюардесса на каблучках, знаешь? И юбочка-карандаш, ну, чтобы, как ты любишь… — Звучит хорошо. А сколько это бу… — Свои люди, — перебила его трубка. И заманчиво-пугающе мурлыкнула. — Сочтёмся. «Блядь», — снова подумал Тилль, но вслух сказал. — Хорошо. Идея с NFT-токенами показалась Тиллю откровенной хуйнёй. Но не из разряда «я не понимаю, поэтому это говно», а из разряда — полная хуйня. Люди сходили с ума по криптовалютам, майнили по микроскопической доли какой-то очередной интернет-хероты, которую он не понимал и не хотел понимать, платили бешеные суммы за электричество и, в целом, напоминали слегка наркоманов, которые пытаются впарить крэк, улыбаясь полусгнившими зубами. Он вообще плохо понимал, что такое NFT, хотя ему объясняли несколько раз и самые разные люди, самыми разными словами. Даже умными. Даже для дураков. Тилль для себя вынес только то, что NFT — это как призрак коммунизма. По Европе бродит — и в Америку заглядывает. Ты вроде бы как покупаешь себе картинку в интернете, которая только твоя и ничья больше, и никто ей владеть больше не может, но скриншот сделать может. Или видео… Короче, не понимал он этого и всё тут. Но, как говорили умные люди из его окружения, делать большие деньги можно и на том, чего ты не понимаешь. Поллока тоже не все понимали, а вот поди ж ты. Короче, Тилль дал добро на зарабатывание больших денег за какую-то херню, назначив определенные суммы за несколько токенов. А потом, чисто смеху ради, выставил ещё двадцаточку… за баснословно высокую цену. — Слушай, Тилль… я и клипы твои видел, и ужинал с тобой, и ебался даже, — посмеялся ему по видео-связи Рихард. — Ну не стоишь ты таких денег. Не кончал я на пять тысяч евро. — Ты просто сука фригидная, Риш, — расплылся в улыбке Тилль, у которого взаимная пикировка с горячо любимым товарищем и коллегой переросла в своего рода искусство. Даже не в спорт. — И ничего не понимаешь в современности. — Если хочешь знать моё мнение… — Не хочу. Но Круспе обладал удивительным и завидным умением пропускать мимо ушей то, что слышать ему не хотелось. —… то ты занимаешься хернёй. Не лезь в то, в чём не разбираешься, а то по морде получишь и будешь сам дурак. — И тебя туда же, и с такой же интенсивностью. Рихард показал ему средний пальчик с облупившимся маникюром, хохотнул и сбросил вызов. — Ни хрена ты не понимаешь, — буркнул Тилль в пустоту. И положил трубку, а вместе с ней и своё солидное и немецкое достоинство. Частный самолёт был небольшим, комфортным и внушал лёгкое уныние. Тилль вытянул ноги, мрачно подумав, что слишком мало места для ног. Ошибся. Места для ног хватало с лихвой. Он откинулся на спинку, почти надеясь, что будет неудобно. Слишком твёрдо или слишком мягко… не было. Ни слишком твёрдо, ни слишком мягко — было в самый раз. — Что пьём? — Я хочу… шампанское. Брют, — наугад произнёс Тилль, пытаясь выбрать что-то, чего от него никто не ждёт. И понадеялся, что заказа не будет. Когда через минуту бутылка весело пыхнула пробкой, а по бокалам заискрилось шампанское, Тилль уныло вздохнул, но бокал взял. Не придерёшься. Всё есть, мать его. — За хорошее путешествие! — предложил тост Анар, приподнимая бокал и весело покосившись на Тилля блестящими глазами. — Prost, — буркнул Тилль и махнул шампанское, поморщившись. Самолёт разбежался по своей полосе и взмыл в небо. Есть такое время в сутках, которое называется одним словом «сранья». Вообще-то правильно, конечно, будет говорить «с раннего утра», но это словосочетание просто не передаёт всех боли и страданий человеческого существа, которые могут обрушиться именно в этот проклятый час. Герр Линдеманн познал это на собственном горьком опыте. В гостиничном номере было душно и пахло сексом. Ещё здесь пахло сигаретами, потому что курить у окна — идея, конечно, гениальная, но гениальная только спьяну. Всё равно едкий дым подло остаётся в помещении. «Надо проветрить», — подумал Тилль и, вытянув руку, попытался нащупать телефон, надрывающийся где-то совсем рядом. По пути он нащупал четвёртый размер и едва не ткнул пальцем кому-то в ухо. «Хорошо, что не в глаз», — пришло воспоминание этой ночи. Тилль ухмыльнулся, просыпаясь не потому, что так хотелось, а потому что телефон не умолкал, и кое-как дотянулся до безжалостного аппарата. Ухмылка тут же растворилась в волне поднявшегося раздражения, стоило только посмотреть на время. Он лёг где-то час назад! Совести у тебя нет, падла ты эдакая… Падлой оказался бойкий паренёк, отвечающий за все эти приблуды с NFT-токенами. Он уже разок крупно ошибся с авторскими правами, потому сейчас ничего хорошего Тилль не ждал. «И, конечно же, до утра подождать оно не могло», — раздражённо подумал он и поднёс телефон к уху. То, что утро уже давно наступило, роли не играло. — Все! До единого! Это просто бомба! — Потише и помедленнее, — нежно постучал в висок похмельный синдром. — Все токены выкупили. Те, что с ужином. С личной встречей, — английский у бойкого парнишки был с таким нежным русским акцентом, что хотелось всё понять и простить прямо сразу. Хотелось нацепить шапку-ушанку, сказать от чистого сердца «Ифан» и закусить водочку чёрной икорочкой. Сказанное русским «Ифаном», настоящего имени которого Линдеманн сейчас не вспомнил бы и под угрозой расстрела, доходило медленно, но верно. Тилль сел в постели. С живота упала нежная девичья ладонь с хищным алым маникюром. — Что? Ты уверен? — Да! Все лоты на ужин выкупили! Начали выкупать три часа назад, мне пришло оповещение, и я… — Это точно не ошибка? — перебил его Тилль. — Прямо вот все и сразу? — Практически! За три часа! Мистер Линдеманн, это надо сразу в новостную ленту вбросить! В инстаграм! Я сейчас… — Нет, стоять, — тут же остановил энтузиаста Тилль, пытаясь сообразить, что ему по этому поводу чувствовать. Но интуиция, которой он привык доверять и которую в последние годы не слушал чисто из принципа, вопила, что огласке этот факт предавать не стоит. — Никому, понял? Если просочится… «Ифан» услышал изменившийся тон и тут же ответил утвердительно. Что он могила. Что он никому. Что он-то уж точно! Что уж он-то! А не то, что некоторые, которые не точно, потому что он-то? Он-то да… Тилль сбросил вызов и посмотрел прямо перед собой. Прямо перед ним были его же колени, стыдливо прикрытые простынёй. Тогда он перевёл взгляд чуть в сторону. На подушках рядом смешались две волны волос: белокурые локоны и гладкая чёрная река. Сердце переполнилось нежностью, а затейливый ум — озорством. Хотелось по-отечески поцеловать девчушек в щёчки, да и связать по-тихому узлом длинные прядки. А потому гаркнуть «подъём!». По-немецки. Чтобы передать значимость момента. Но Тилль был джентльмен. Он сместил с себя спящих подруг и отправился в душ, потому что спать больше не хотелось. Как и целовать в щёчки. «С другой стороны — это смотря в какие щёчки», — подумал Тилль и засмеялся в голос. За окном ярко светило солнце, природа была прекрасная, принцессы были ужасно непослушными. Но щёчки — наливные, что яблочки. — Пэрсик, — пробормотал Тилль по-русски и шагнул под горячую воду. От шампанского не то, чтобы сморило, но пришло какое-то философское умиротворение. Хотелось развалиться в кресле и размышлять о чём-нибудь прекрасном. О том, как тёплые волны лижут аппетитные формы девиц. О том, как весело перекрикиваются между собой серфингисты, похожие на чаек. О том, как ласковый ветерок вплетается своими невидимыми пальцами в волосы. Тёплая ладонь легла на колено Тилля, да там и осталась. Это была смелая ладонь. Пальцы слегка сжались, а потом пошли чуть выше, словно кошечка лапкой трогала. Тилль закрыл глаза и подумал о Бали. — Я могу предложить что-нибудь ещё? — поинтересовался нежный голос стюардессы. Открывать глаза было не нужно, Тилль и так прекрасно помнил аккуратные каблучки и соблазнительные формы. Пальцы замерли чуть повыше колена, а потом соскользнули на внутреннюю сторону ноги. Подушечки начали нежно поглаживать сквозь ткань брюк. — Нет, спасибо, — ответил Тилль, не открывая глаз. Пить больше не хотелось, хотя во рту знакомо пересохло. Он развёл колени, вытягивая ноги, и проворные пальцы тут же сжались. Пошли выше, и выше, и… Тилль облизал вмиг пересохшие губы и раскрыл глаза. «Я лечу, Бали», — подумал он и, потянувшись, расстегнул ширинку. На ужин Тилль заказал себе бифштекс с кровью. Он долго размышлял над тем, как лучше будет одеться, и остановился на чёрном костюме, неброском, но дорогом. Тот сидел хорошо, не молодил, конечно, это был всего лишь костюм, но как-то очень удачно подчёркивал мощные плечи и скрывал живот. Как и должна делать хорошая и качественная одежда. Его немного удивило, что личности покупателей так и остались в секрете, но, как ему пояснили, в этом-то и была фишка NFT-токенов. Фишку Тилль не понял, но ему было приятно. «А что, если у нас языковой барьер возникнет?», — запоздало спохватился Линдеманн, проходя в со вкусом обставленную гостиную, где и должно было произойти знакомство с ценителями его творчества, но тут же успокоил себя тем, что уж английский-то все знают… В гостиной никого не было. Ну, то есть, не то чтобы не было совсем никого, но покупателей там не было точно. — Привет, дорогой, чудно выглядишь, — расплылся в улыбке Анар и поднялся из кресла, подходя ближе. Они обменялись рукопожатием, обнялись на правах старых друзей — и Тилль с некоторым недоумением посмотрел на часы на запястье. Hublot говорил, что гости запаздывают. — А где, собственно, все? — наконец, не выдержал Тилль, когда пауза затянулась. — Кто — все? — Гости, купившие эти токены чёртовы… — Все, кто нужно, уже здесь, Тилль, — расплылся в широкой улыбке Анар и, не давая себя перебить, произнёс. — Пойдём в столовую, я с самолёта, считай, ничего толком не ел. Ты что себе выбрал? — Бифштекс с кровью, — машинально ответил Тилль, под подкрашенной шевелюрой которого закрутились шестерёнки и заработали механизмы. — Хороший выбор, а я, ты знаешь, лобстеров взял. Вот люблю я этих тварей, ну что ты будешь делать, а? «Ну что ты будешь делать», — мысленно повторил Линдеманн, проходя за Анаром в столовую. Тилль молча орудовал вилкой и ножом, расправляясь со своим бифштексом. Мясо пускало кровавый сок, любо-дорого поглядеть. Говорил Анар. Он шутил, смеялся, веселился и рассказывал о тысяче знакомых, мест и дел одновременно, и очевидно прекрасно проводил время. «А чего бы и нет», — мрачно подумал Линдеманн, отправляя кусок мяса в рот. — «Говори, о чём хочешь, всё равно никого больше нет». Как оказалось, все NFT-токены до единого, к которым прилагался ужин и личная встреча, выкупил Анар. Это Тилля сперва поразило, потом разозлило, а потом задело. Негодование и обида осели на плечах, а брови то и дело сходились к переносице. — Ты чего мрачный такой, Тилль? — наконец спросил Анар, перестав игнорировать очевидное. — А чего мне радоваться? — суховато ответил Линдеманн. — Благотворительности твоей? — Ты это о чём? — совершенно искренне удивился тот. И тут Тилля понесло. Он отложил столовые приборы, промокнул льняной салфеткой губы и разразился долгой и прочувствованной тирадой о том, что друзья так не поступают, что ничья благотворительность ему не нужна и вообще какого хрена! Потому что шутка, если это была шутка, вовсе не смешная, а очень даже унизительная и оскорбительная. И что в это дерьмо с NFT его сам Анар и втянул, видимо, только для того, чтобы посмеяться, а теперь решил, что… — Стоп, — послушав всё больше и больше расходящегося Линдеманна какое-то время, Анар поднял ладонь, прерывая потоки красноречия, щедро пересыпанные эмоционально-окрашенной и крайне экспрессивной лексикой из разных языков. Больше всего там было русского и немецкого. — Тилль, я никогда не занимаюсь благотворительностью. Тилль бросил на него взгляд, который вполне можно было бы назвать ироничным, не будь он таким мрачным. — Я серьёзно. Я бы ни за что не стал платить столько денег только для того, чтобы тебя поддержать, подбодрить или что там за херня тебе в башку втемяшилась. Ну сам подумай, зачем бы мне это было нужно? Я тебя люблю и уважаю, как артиста и своего друга. Тилль, что за истерики в твои-то годы… — широко улыбнулся Анар и вкрадчиво добавил. — Ну свои же люди, в конце-то концов… — А зачем тебе тогда эта херня компьютерная? — буркнул Тилль и подтянул поближе свой бокал вина, который сам же и наполнил. — Ну как же… от такого предложения нельзя отказываться. Не только токены, но и ужин в приватной обстановке… Хорошо провести время — дорогого стоит, Тилль. Ну, без обид? Тилль тяжело вздохнул и махнул рукой, мол, забыли. Ему, конечно, было чисто по-детски обидно. Что, на самом деле, токены эти дурацкие купил Анар. Что деньги эти заплатили не рандомные люди со всего мира, поклонники не столько его творчества, сколько самого Тилля… но хрен с ним. Как там говорят? Деньги не пахнут? А, как бы то ни было, деньги Анар отдал. И деньги немалые. — А хорошо посидели, да? — они переместились в гостиную, куда подали десерт и крепкий кофе. От десерта Тилль отказался, но кофе с удовольствием пил, вытянув ноги и расслабившись в глубоком кресле. — Чудесно просто. — Я вот думаю, как мы сейчас… в бар пойдём или ты уже поедешь? Я-то к себе, наверно, в отель. Может, вызвоню кого-нибудь, и… — Куда это ты собрался, Тилль? — удивился Анар. — Не понял? — Да я тоже не понял, — расплылся в улыбке тот. — Вот и спрашиваю. Куда это ты собрался? Или ты думаешь, что я столько денег отвалил, чтобы лобстеров поесть? Повисла пауза — из тех, что не особо драматичные, но когда не знаешь, что нужно ответить. Тилль тупо пил свой кофе, пытаясь сообразить, почему ему вдруг стало резко некомфортно в компании приятеля. Кофе к концу подошёл, а пауза всё не кончалась, потому нужно было что-то сказать. — И за что ты столько денег отвалил? — наконец, прямо спросил Линдеманн, отставив опустевшую чашечку на стол. Кофейная гуща на донышке сложилась в сердечко. Или в персик. — За твою чудесную и приватную компанию, дружище, — сверкнув оскалом, обладатель NFT-токенов как-то очень тепло понизил голос. — И, думаю, уже пора. — Что пора? Это был один из тех вопросов, ответ на которые слышать не хотелось. Но Тилль ответа и не услышал… хотя это его ничуть не порадовало. Анар откинулся в кресле и похлопал себя по коленям. А потом принялся неторопливо расстёгивать ремень. — Приступаем к снижению, — оповестил приятный голос, и Тилль покосился на спящего приятеля. Анар спал, приоткрыв рот и завернувшись в плед. «Ёбаные NFT», — подумал Тилль устало. NFT могли бы поспорить, кому это определение подходит больше, но не спорили. Если с философской точки зрения, то это были своеобразные коты Шрёдингера — вроде бы и есть, а вроде бы и нет. Тилль взял полупустую бутылку шампанского, налил себе бокал и сделал глоток. Подержал напиток слегка, погонял во рту, перебивая не слишком приятный вкус — и сглотнул. Почему-то на ум пришёл Рихард. Рихард, который советовал не ввязываться в то, в чём не разбираешься. Тилль мысленно послал светлый образ друга по известному адресу и налил себе ещё. Шампанское ему не нравилось. Летать на частном джете Анара ему тоже не нравилось. Да и деньги тратить беспорядочно и неразумно не нравилось… Но нравился Бали. Тилль потягивал мерзкий брют, глядя в мерзкое окошко мерзкого самолёта — и думал о том, как вкусно слизывать соль с плеча знойной мулатки, запивая текилой. «В следующий раз — сам за всё плачу», — решил Тилль, чувствуя себя тем самым «Ифаном»-дураком из русских сказок. На хер это «сочтёмся». И «своих людей» тоже, туда же. На хер. Потому что, как ни крути, а верно говорят. Скупой платит дважды. — Почему ты плачешь, Тилль? — жуткий акцент и корявый прононс красивую девчушку ничуть не портили. Её вообще ничего не портило, даже сам Тилль испортить не сумел, хотя искренне и долго старался. — Глупости какие, я не плачу, — криво улыбнулся в ответ Линдеманн. Вместо ответа девчушка сняла подушечкой пальца слезинку с его щеки и, показав ему, отправила палец себе же в рот. — Ах, это… я задумался. — О чём? — Завтра лечу домой… И на слове «лечу» его голос дрогнул.